Головная боль и неприятный привкус чего-то кисло-горького во рту, напомнили мне о том, как я «удачно» упала с качелей, когда мне было лет пять. Помню только, что тогда родители славно побегали со мной по врачам, проверяя, не вытекли ли все мозги из моей непутёвой головы. Тогда помимо боли и страха чувствовала вину. Вину, что отвлекла родителей от их работы, от младшего брата, заставила возиться с собой. Вот и сейчас ещё толком не открыв глаза, ощутила укол вины.
Уже ожидая услышать ворчания отца, и причитание матери, я глубоко вздохнула, но вокруг была тишина, прерываемая лишь жужжанием каких-то аппаратов, к которым меня видимо подключили.
Открыв глаза, я с удивлением, действительно обнаружила, что в палате никого кроме меня не было. Повернув голову, за стеклянной стеной, что отделяла палату от коридора, я увидела родителей и врачей. Так что сомневаться, что я в больнице, не приходилось.Они о чем-то оживлённо беседовали не заметив моего пробуждения.
Осмотрев себя, я обнаружила, капельницу и датчики, окружившие сердце, которое стучало неожиданно громко и сильно, или мне так просто казалась из-за того, что пульс отдавался в висках довольно ощутимой пульсацией.
— Очнулась? — от его голоса я вздрогнула, готовая поклясться что секунду назад доктора Каллена в дверях моей палаты не было.
— Да, наверное, — отозвалась, только сейчас начиная осознавать, что во рту просто засуха, даже слюны нет.
До того, как я успела попросить, мужчина уже оказался у моей постели и налив в стакан немного воды, мягко поддерживая меня, одной рукой, за плечи, прислонил его к губам.
— Не торопись. Маленькими глотками, — предупредил он.
Я послушно глотала воду небольшими порциями, чувствуя как даже дышать становиться легче.
— Все, — несколько резко убирал от моих губ, доктор Каллен стакан, возвращая его на тумбочку, а мне беспомощно лежачие положение.
Последнее было сделано намного мягче, чем то, как он обращался со стаканом. У того мне показалось аж стекло треснуло, как его сжимали пальцы хирурга.
— Злитесь? — мой вопрос больше был похож на утверждение.
— Это скорее разочарование, — покачал головой доктор. — Я не могу сказать, что не понимаю вашего упрямства и желания выступить, но в результате, — он многозначительно замолчал.
Я же поджала губы. Да, сейчас лёжа под капельницей, в палате и осознавая, что чуть было не умерла на сцене, — все остальное кажется такой мелочью, но вчера… Вчера…
— Я думала, что у меня есть время.
Доктор Каллен лишь покачал головой ничего не ответив, посмотрел в сторону большого окна в коридор. Заметив мое пробуждение к палату уже надвигалась целая делегация, в составе моих родителей, медсестры и незнакомого мне врача.
— Доченька, — кинулась ко мне мама. — Как ты?
Взгляд матери был наполнен тревогой, что я даже устыдилась своих мыслей, но ненадолго, ровно до фразы отца:
— Как можно быть такой глупой, из-за какой-то долбанной «скрипки-переростка». Не досмотрели матч!
— Шон, — покачала головой мама.
— Что Шон?! — фыркнул отец. — Это она по собственной глупости, чуть не умерла, на этом тупом конкурсе.
Я устало вздохнула, их спор мог бы длиться долгое время, если бы не вмешательства врача.
— Здравствуй, Дженнифер, — улыбнулся он, держа в руках мою медицинскую карту. — Меня зовут доктор Бёрк. Что ж, могу сказать, что твое сегодняшнее состояние, несколько ухудшилось, но нам удалось избежать самых плачевных последствий, в том числе и благодаря доктору Каллену, — он кивнул в ту сторону, где тот стоял. — Теперь у нас только два пути твоего лечения: либо кардиостимулятор, который поможет твоему сердцу сохранять нормальный ритм, либо специальная сетка, которым мы окружим твое сердце, не дав ему дальше расширяться.
— Сеткой? — нахмурилась я.
— Да, это специальный каркас. Он изготавливается индивидуально для каждого пациента, — начал объяснять доктор.
— И что с этим каркасом я смогу жить как раньше? — даже приподнялась на постели.
— Да, вполне, — кивнул врач.
— А почему мне не предлагали это операцию раньше?
— Раньше твое заболевание вполне можно было регулировать с помощью лекарств, но сейчас ситуация усугубилась.
Почувствовала, как краснею от стыда за собственную глупость:
«Да, да я идиотка не ценящая свою жизнь и нервы окружающих», — скривилась мысленно.
Посмотрела на родителей, которые согласно кивнули, словно читали мои мысли, хотя слушали конечно слова врача.
— Если, ты, согласна, то я назначу все необходимые обследования, чтобы начать изготавливать каркас, и не позже, чем через неделю, если не будет никаких осложнений, проведем операцию.
— Операцию, — я почувствовала как к горлу, в миг, подкатил неприятный ком. — А кардиостимулятор? Это же тоже операция?
— Да, — согласно кивнул врач. — Она более инвазивна, и делается очень быстро. Под грудной мышцей делаются небольшие надрезы и через сосуды вводятся электроды, прямо к камерам сердца, а сам стимулятор помещают в небольшую нишу, или даже в брюшную полость.
— Но говорят, что его настройки могут сбиться при любом электромагнитном воздействие, — вмешалась в объяснения мама.
— Да, но все не так страшно, как многие думают, — покачал головой доктор Бёрк.
— Все равно, — как-то слишком резко и безапелляционно продолжила мама. — Видите ли, моя дочь, судя по всему не способна даже вовремя принять таблетки, — на этом моменте мне захотелось положить подушку себе на лицо и надавить хорошенько, — а тут электростимулятор, рассинхронизация которого может повлечь дополнительные проблемы со здоровьем. Плюс ещё замена батареек.
— Раз в пять, семь, а то и десять лет, — продолжал объяснять доктор Бёрк.
— Знаю я, все это, — махнула рукой женщина. — У моей матери был такой и у нее, пожилой старушки, было куча ограничений и сложностей с этим аппаратом, а тут молодая девушка, почти ребёнок, — указала мама на меня. — Я хочу, чтобы моей дочери поставили каркас, и мы все забыли об этом.
Она посмотрела на меня, ожидая моего согласия. Я же уже просто мечтала, чтобы от меня отстали. Да, мне не хотелось жить с электродами в груди и вздрагивать каждый раз, когда у кого-то звонит мобильный, или включается микроволновка. С моей то удачей, батарейки в моем стимуляторы быстро окажутся разряженными.
— Да, каркас будет лучше, — промямлила я, только для того чтобы избавиться от внимания к моей персоне.
— Думаю, все остальные вопросы можно обсудить уже в кабинете, а Дженнифер нужно отдохнуть, — вмешался доктор Каллен, как обычно, словно каким-то шестым чувством ощущая мое состояние.
— Да, конечно, — откашлялся доктор Бёрк. — Все анализы и обследование я назначу на завтра. А сейчас отдыхайте.
Он вежливо попрощался с родителями и быстрыми шагами вышел из палаты.
— Нам тоже, пора. Завтра мы привезем тебе все нужные вещи. Поправляйся, дорогая, — поцеловала меня мама.
— Смотри не наделай ещё каких-нибудь глупостей, иначе тебя привяжут к кровати, — в своем стиле пошутил отец, показывая мне висящие по бокам от кровати, специальные повязки для буйных пациентов.
— Отец, — чувствуя как щеки заливает румянец стыда, промычала я. — Идите уже, а то братишка там один, скучает.
Слова о брате всегда действовали на моих родителей волшебным образом и они поспешили к выходу.
В палате остались только я и доктор Каллен.
— Тебе действительно нужно отдохнуть, — посмотрел он на меня.
— Вы тоже считаете, что я поступила как дурочка…
— Участвуя в конкурсе, ты рисковала своим здоровьем, что было, — доктор Каллен на секунду замолчал, видимо подбирая слово покорректнее, — необдуманное решение с твоей стороны. Возможно если бы ты отнеслась к своему состоянию более ответственно, то этого можно было избежать.
— Звучит действительно так, словно я…
— Не важно, — прервал он мою попытку самобичевания. — Что случилось того уже не изменишь. Остаётся лишь принимать последствия и постараться исправить то, что можно. А теперь отдыхай.
— Да, — показывая полное послушание, откинулась я на подушку. — Доктор Каллен, — тихо позвала я.
Хоть он и был уже в дверях палаты, но услышал и обернулся.
— Спасибо, что вы оказались на том концерте. Кстати, а как вы там оказались?
— Я просто люблю классическую музыку, — пожал он плечами, — но я тоже рад, что там оказался.
Он вышел из палаты, а я на этот раз честно закрыла глаза, чтобы отдохнуть, что советовали мне все вокруг.
***
Весь день я занимался насущными делами. Делал операции, обходы, провел лекцию для вверенных мне интернов. Молодых врачей, что смотрели на все происходящие в стенах больницы со смесью восторга и страха. В общем, делал всё, чтобы избегать палату триста семьдесят восемь, и мыслей о Дженнифер Роберт. Только вот видимо сама судьба была против такого решения. Этой ночью было мое дежурство и игнорировать свет, горящий в её палате, хотя уже давно объявили отбой в детском отделении, я не смог.
Дженнифер сидела на кровати обложившись учебниками и конспектами, что-то чиркая в тетради.
— Почему не спите?
Девушка вздрогнула от моего голоса, резко подняв голову.
— Доктор Каллен. Я выспалась за день, а уроки сами себя не сделают.
— Как сердце? — мельком взглянул на экран монитора, куда выводили данные датчиков. Ничего тревожного там не было.
— Стучит, — улыбнулась Дженни, пожимая плечами.
— Пульс чуть повышен, — нахмурился я.
— Это из-за эссе, — помахала девушка практически чистыми листами формата «А4».
— И чем же оно вас так взволновало? — я сел в кресло, стоящее ближе к входу в палату, чем к постели. Надеясь, что моя попытка держать как можно большую дистанцию не будет понята неправильно.
— Просто эссе по литературе, — на щеках Дженнифер появился румянец смущения. — Вам совершенно не обязательно сидеть тут возле меня. У вас наверное много дел. Вы же сегодня дежурите?
— Дежурю, — кивнул, — но сейчас все спокойно, по этому думаю я заслужил небольшую передышку. Так что если это эссе причина вашего высокого пульса мне бы хотелось знать о чем оно, — видя что Дженни до сих пор сомневается, добавил. — Честно.
Девушка глубоко вздохнула и открыв учебник, протянула его мне.
«Тема любви в мировой литературе», — прочитал я.
Непонимающе взглянул на мисс Робертс.
— Насколько я помню, вы как раз читали что-то по этой теме, — намекнул на «Чувства и чувствительность», что ни так давно видел в её руках.
— О, да я много что читала, — согласилась Дженнифер. — От разрекламированной до отвратительной степени попсовости «Ромео и Джульетты» до практически неизвестных «Пираме и Фисбе», что имеют похожую историю, но дело не в том что мне не хватает материала, — развела девушка руками, показывая обилие книг лежащих на постели подле неё.
— А в чем же?
Дженнифер поджала губы, выглядя растерянной и смущенной одновременно.
— В конце эссе нужно высказать собственное мнение и виденье данной темы, — Дженнифер замолчала.
— И?
— И это очень сложно сделать когда ты ни разу не влюблялась, — скороговоркой ответила она.
Я улыбнулся, покачав головой, ещё раз напоминая себе насколько она юная.
— Чтобы описать своё отношение к любви не обязательно иметь пару. Человек рождается с чувством любви. Он любит родителей, домашних животных, свою любимую игрушку. Он любит весь мир что приносит ему радость.
— И также искренне ненавидит то, что причиняет ему боль, — добавила Дженнифер. — Но здесь меня спрашивают не об обобщённом чувстве любви, а именно о моём.
— А какое оно?
Дженнифер молчала. Минуты текли медленно и я уже подумал, что она не собирается отвечать. Действительно тема любви и чувств слишком личная, интимная, чтобы обсуждать ее с практически чужим человеком. Даже в рамках школьного эссе, но тут она заговорила:
— Любовь. Все к ней стремятся. Все говорят, слушают, мечтают о любви. Если вы хоть когда-то бывали в стенах старшей школы, то она больше всего напоминает муравейник с муравьями, которых опрыскали афродизиаком.
Рассмеялся, такому ироничному определению школы. Ведь сам не так давно сравнивал больницу с муравейником.
— Я же всегда смотрю на всю эту кутерьму и не слишком ее понимаю.Определенно я влюблена в музыку. В вибрацию смычка, в дрожание струн, в то глубокое звучание, что порождает мурашки проходя сквозь кожу, куда-то к сердцу, — мечтательно улыбаясь и прикрывая глаза, рассказывала она.
Пока она говорила я вспоминал её на той сцене, хотя и видел от силу десять минут. Дженнифер действительно казалась влюблённой, окрылённой, окружённой музыкой. Я бы совершенно не удивился если бы с тем как мелодия нарастала Дженнифер бы воспарила вместе со стулом и с виолончелью подхваченная мелодией.
— Но будет странно если я опишу свою любовь к музыкальному инструменту, — рассмеялась она, очнувшись от своих мечтаний. — Что же касается людей, — она посмотрела на меня и чуть закусила губу. — Тут все сложнее, любовь -это словно лёд.
— Лёд? — удивился я.
— Да, — кивнула Дженнифер и заметив на моем лице непонимание начала объяснять. — Живешь своей обычной жизнью: школа, дом, семья — все в твоем мире обычно, предсказуемо, возможно даже скучно. Это можно назвать твёрдой землей под ногами. А любовь, словно ступил на покрытую льдом дорожку: голова кружиться, ноги скользят, ни то что шаг сделать, дышать страшно. И ведь знаешь, что рано или поздно упадёшь и будет больно, но ничего уже сделать не можешь. У тебя остаётся лишь выбор: двигаться медленными шагами, или разбежаться и поскользить, как в детстве, столько сколько получиться — быстро и весело.
— Звучит как этакая ловушка, чем светлое чувство, благодаря которому были созданы прекрасные произведения, — покачал я головой.
Хотя внутренне понимал и даже принимал образ мышления Дженнифер. Он был необычен для молодой девушки. Довольно циничен, что можно было списать на юношеский максимализм, но вполне разумен.
— Любовь — это своеобразная ловушка, в которой ты себе уже не принадлежишь, — она посмотрела на меня как-то слишком серьезно и слишком внимательно, словно требуя откровенность за откровенность и если бы мое тело было способно на мурашки, они бы пошли по спине от этого не по возрасту серьезного взгляда, напоминающего о другой девушке.
— Да, Дженнифер, вы правы, иногда любовь — это ловушка.
Эти слова утонули в тишине. Я слышал биение ее сердца, которое несомненно стало быстрее, слышал как ее пальцы сжали лист бумаги, как она втянула воздух глубже, чем до этого, и как нервно сглотнула.
Все в ней, в том напряжении между нами, тянуло меня как магнитом, чтобы хотя бы дотронуться, убедиться что она реальный человек. Проклятое «пение» ее крови, или же собственное одиночество толкали меня к Дженнифер.
Она тоже видимо ощущая это напряжение, сама невольно придвинулась ближе. Вампирское обаяние хищника подавляло её чувство самосохранения, её девичью стыдливость и природную скромность.
Сам не заметил, как встал с кресла и приблизился к ней. Дженни придвинулась к краю кровати. Сейчас мы были одного роста и смотрели прямо друг другу в глаза. Она подняла руку и осторожно поправила лацкан моего халата. Я, словно пародируя ее отражение, кончиками пальцев поправил прядь ее волос, заправляя ее за ухо и невзначай касаясь тёплой, нежной кожи.
Краем сознания, на автомате отметив, что ещё немного и значение её пульса на мониторе достигнет настолько высокой отметки, что тот тревожно запищит. Это заставляет очнуться и отступить.
«Что во имя Господа я творю?!».
Дженнифер начала дышать глубже и спрятала руки за спину, спрятала взгляд, в страницах книг.
— Не засиживайтесь долго, мисс Робертс, — тон становится официально вежливым.
— Конечно, доктор Каллен, — тихо ответила она до того, как я успел быстрым шагом покинуть палату.
«Какого черта это было?!» — хотелось крикнуть мне, но вместо этого я просто разлеглась на постели и закрыла лицо одной из книг, надеясь, что так оно перестанет гореть.
Весь этот разговор был чем-то из разряда снов, настолько нереальным и невозможным, но нет, он сидел вон в том кресле и рассуждал о любви, а потом… А что в сущности случилось потом? Доктор Каллен просто поправил волосы, а что именно такой жест был в моем воображении был прелюдией к поцелую, так это мои тараканы. И то, что мне на миг показалось что доктор Каллен хотел меня поцеловать мои личные ощущения, а может я просто слишком сильно ударилась головой. Глубоко вздохнув, откинула книгу в сторону и снова взялась за эссе.
«Любовь — это ловушка», — написала я заглавие.
***
Медицинские манипуляции с моим телом всегда повергали меня в некий ступор. Нет, я не боялась, скорее была растеряна тем что на человека, на его тело можно смотреть так… Цинично? Бесчувственно? Я не могла дать точного определения тому взгляду, что врач бросает на пациента. Словно мгновенно лишаешься души и превращаешься в манекен, или ещё хуже в кусок мяса от которого хотят поскорее отрезать кусочек. От таких мыслей бросало в дрожь и появлялась тошнота. Особенно когда на обходе около десятка пар глаз смотрят на тебя именно так.
— Дженнифер Эсми Робертс, семнадцать лет. Поступила в предынфарктном состоянии. Полгода назад была диагностирована дилатационная кардиомиопатия. Назначена хирургическое лечение, способом сетчатого каркаса…
Дальше старалась не слушать, понимая что от всех этих медицинских терминов и одной мысли, что меня разрежут и будут копаться в моем теле, затошнило ещё больше, а по коже пошли неприятные мурашки. Как назло жадные до знаний интерны расспрашивались врача далее о всей этой процедуре, и хоть я делала вид глухой, но паника все равно подступала волной, и до того как датчики успели дать тревожный сигнал, негромкий голос доктора Каллена прозвучал, прерывая говорившись:
— Доктор Берк, думаю что пора идти дальше, а интересующихся процедурой интерны, могут присутствовать на ближайшей операции.
Тот посмотрел на доктора Каллена и согласно кивнул:
— Да, вы правы, — кашлянул врач. — Пойдёмте дальше, — он вышел первым, а группа интернов потянулась вслед за ним тихо переговариваясь.
— Спасибо, — прошептала я практически одними губами, встретившись с доктором Калленом взглядом.
— Отдыхайте, Дженнифер, — улыбнулся он, кивнув, и пошёл следом за остальными.
Вечером я занялась докладом по истории, чтобы хоть чем-то занять голову, кроме пугающих мыслей об операции, когда в дверь палаты постучали. Я недоуменно посмотрела на дисплей мобильного, время посещений уже давно закончилось, а друзей, иди даже знакомых у меня тут не было.
— Войдите!
В дверях стоял доктор Каллен:
— Доброго вечера, Дженнифер.
— Доброго, вы снова дежурите? — удивилась я.
Он лишь развёл руками, мол сами видите.
— Могу я присесть? — указал он в сторону кресла, в котором сидел прошлым вечером.
Несколько минут мы молчали. Я тупо смотрела на иллюстрации в учебнике, доктор Каллен обводил взглядом палату, в которой я успела навести довольно ощутимый беспорядок, из-за многочисленных книг, тетрадей. Пожалуй, чтобы она стала полным отражением моей комнаты дома не хватало лишь многочисленных кружек кофе и виолончели. Мне даже стало несколько стыдно, что я чуть было не сорвалась с постели, чтобы начать наводить хоть какое-то подобие порядка, но слова доктора Каллена настолько меня удивили, что мысль об уборки откатилась на задний план:
— Простите меня.
— Что? — не поняла я за что он может извиняться.
— Простите мистера Берка за сегодняшнее утро, — повторил доктор и я поняла, что просто ослышалась. — Он очень хороший врач, но что касается эмпатии и чувств к пациентам, — доктор Каллен поморщился, — тут есть над чем работать.
— Все хорошо, — замотала я головой и решилась спросить то, что волновало меня сегодня целый день и на что он точно мог дать мне ответ: — Насколько эта операция опасна? Мне будут разрезать грудную клетку?
— К сожалению да, — кивнул он. — По другому врач просто не сможет получить доступ к сердце, но я думаю шрам это не такая большая плата за здоровое сердце?
— Да, конечно, — я почувствовала себя глупым ребёнком, переживающим совершенно не о тех вещах. — А операция сложная?
— В любой операции есть свой тонкости. Даже в самом обыденном удалении
аппендицита, — уклончиво ответил он, — но я уверяю тебя, доктор Бёрк — профессионал в таких операциях и делал их уже не раз, так что самое лучшее что можете не волноваться, а доверять.
— Я постараюсь, — пожала плечами.
Разговор оборвался и мы снова сидели в тишине. Но это не было неловко или неудобно. Мне даже было как-то спокойнее от того, что доктор Каллен здесь. Я тёплом по коже чувствовала его взгляд, но вот поднять взгляд на него мешало смущение.
— Как вообще эссе? — неожиданно спросил он.
Я все-таки подняла на него глаза:
— Мне удалось его написать, — украдкой взглянула на ящик тумбочки, где лежала тетрадь. — Спасибо вам.
— Мне?
— Думаю именно наш вчерашний разговор и натолкнул меня на нужные мысли, — ответила, стараясь чтобы голос звучал беззаботнее.
— Я рад, что смог помочь. И чем вы заняты сегодня? Возможно, смогу помочь.
— История, колонизация Америки. Христофор Колумб заплывший не туда. Давно известная история.
— Все там было не так просто, — покачал головой доктор Каллен. — Корабли были разбиты, провизия заканчивалась, люди истощены и больны. Оставалось только ждать помощи и надеяться на гостеприимство индейцев, которые были настроены к чужеземцам не слишком мирно. И тогда Колумбу пришла в голову одна хитрость. Из астрономических таблиц он знал, что произойдет лунное затмение. Колумб позвал к себе местных вождей и объявил, что в наказание за их враждебность бог белых людей решил отнять у жителей острова луну. И действительно, предсказание сбылось — точно в указанный срок луна стала накрываться черной тенью. Тогда индейцы стали умолять Колумба вернуть им луну, а взамен согласились кормить чужестранцев самой лучшей едой и выполнять все их пожелания.
— Хитро, но не слишком честно, — покачала головой. — Меня всегда злило то, как поступили с коренным населением этой страны. Обман, истребление, отнимание территорий, религии, изгнания в резервации. Иногда хотелось также поступить с этими же благородными переселенцами, хотя я понимаю, что все мы их потомки.
Он вздрогнул, посмотрев на меня как-то странно.
— Простите, я, видимо, опять слишком категорична, — вспомнила нашего историка мистера Флетчера, для которого была одна правильная позиция в исторических диспутах, его собственная.
— Нет-нет, Дженнифер, вы абсолютно правы. Человеческая жестокость, особенно по отношению к таким же людям, но лишь в чем-то отличающимся, поражает, — отозвался я, мысленно погружаясь в воспоминание о кострах инквизиции, что устраивал мой отец, о войне новорожденных, что развернулась во времена противостояния Севера и Юга, когда обратили Джаспера, о женихе и его дружках, что оставили умирать после их зверств ни в чем неповинную, кроме своей любви и наивности, Розали.
— Не только к людям, ко всему вокруг. Нам открыли новый, дивный мир, а мы менее чем за полвека успели привнести сюда лишь разрушения и смерти.
— Что случилось, то случилось, — философски отозвался я, лучше всех понимая это — Главное, что есть будущее в котором вы и другие поколения могут что-то изменить.
Дженнифер не смогла удержать гримасу разочарования:
— Многие не задумываются об этом, а просто живут в своём уютном мире. Если честно, то и я сама не слишком отличаюсь от них. Да, я ездила с волонтерами помогая людям, что живут на улице. Оставляла деньги в специальных корзинах для пожертвований.
— Для такой юной особы это хорошее начало, — утешил я девушку.
Мне нравилось разговаривать с Дженнифер. Нравилось как она мыслит. Узнавать ее ближе, при этом сохраняя безопасную дистанцию. Меня тянуло к ее палате словно магнитом, хотя после вчерашнего я обещал себе избегать оставаться с ней наедине, но наблюдая на обходе за тем как она бледнеет и сдерживает страх с каждым словом врачей вокруг, не мог ни вмешаться, а вечером не заглянуть к ней. Первое, что я сделал извинился перед ней за вчерашнее, за тот мой порыв, хотя по удивлённую она, конечно, не поняла, но теперь моя совесть, что не уставала говорить о том, что находится рядом с Дженнифер опасно в первую очередь для неё самой.
— Вы оптимист, доктор Каллен, — грустно рассмеялась она.
— Я — врач и верю в возможность исцеления.
— Даже когда случай безнадежный?
— Особенно, когда безнадёжный, — серьезно посмотрел я на неё, понимая что мы сейчас говорим не только про мир вокруг.
Звук пейджера заставил Дженнифер вздрогнуть, а меня посмотреть на дисплей.
— Мне пора.
— Да, конечно, — кивнула она.
— Не засиживаться допоздна, Дженнифер, — попросил я выходя из палаты, спеша на вызов.
— Хорошо, — услышал её ответ, — И спасибо.
0
