Зарисовка к главе.

Мир утопал в тумане, в пелене которого смутно угадывались очертания противоположного обрыва. Взрывы смеха и улюлюканье прыгающих с кручи парней тонули в белесом мареве и докатывались до меня бессвязными выкриками и глухими всплесками воды.
С первого взгляда я влюбилось в это место, обнаруженное во время моей нелепой попытки бегства на второй день пребывания в городе. Здесь все дышало спокойствием, неподвижностью и одиночеством. Одиночество – вот чего мне теперь не хватает.
Поморщившись от подростковых восторгов, плотнее запахнула куртку. Ирония судьбы: лишь спрятавшись в сырой дымке тумана, я – любительница тепла - находила относительное успокоение. Очередной порыв ветра разметал волосы и студеными мурашками пробрался под теплую парку, заставляя вернуться к своему авто.
Прощаясь со своим убежищем, я через силу плелась к машине, бормоча под нос уже привычные для себя жалобы на погоду и противных детей. Пенсик угрюмо рыкнул, по-своему утешая меня. Единственный, на чью поддержку я могу рассчитывать – старенький повидавший виды пикап. Откровенничать с Чарли о том, как сильно я тоскую по Фениксу, жестоко. Надеяться на сочувствие мамы - глупо. С момента моего переезда Рене ведет себя очень странно. Впрочем, что такое нынешняя странность поведения мамы применительно к известным мне двадцати с лишним годам нелогичности ее жизни? Да и вообще в этом гнилом городишке такое понятие как странность – абсурдно.
Город пропитан странностями. Его жители только и делают, что поражают меня. Не удивляют – поражают и злят. Возвращаясь к детским воспоминаниям, я сердилась на Рене, на Лурдес, на саму себя: как можно было упустить из виду, кто такие жители Форкса? Они общаются между собой столь высокопарно, что я постоянно ощущаю себя непрошеным гостем на приеме, как минимум, у коронованных особ. Можно было бы привыкнуть к ужасающим отголоскам ночной жизни леса, к старомодной манере людей выражать мысли, к общинному укладу их жизни, при котором все обо всех все знают. Я бы многое могла попытаться изменить в самой себе, если б не три момента, не укладывающиеся ни в какие рамки разумности и вызывающие во мне такую панику, что совершенно парализовало волю к действиям.
Во-первых, половина жителей города, а, может быть, и весь округ – увы, это только предстоит узнать – ненавидит мою семью, и это чувство ужасно изматывает. За четыре дня пребывания в Форксе я с ног валюсь от эмоционального истощения, вызванного постоянными вспышками чужой ярости и агрессии. Голова идет кругом от обилия лиц и имен тех, кто испытывает по отношению к Чарли, Рене и ко мне самой неприкрытую ненависть. Не знаю, чем она обусловлена. Исходя из нежелания доставлять отцу неудобства расспросами, я пока молчу и принимаю все то, что выплескивают на меня люди.
Во-вторых, оставшаяся половина обитателей городка – насколько я смогла разобраться в ситуации - любит семейство Свон. Не успев отойти от обжигающей ненависти одного человека, я сразу же нарываюсь на слепое обожание другого. Не могу с уверенностью утверждать, что хуже: пламя людской злобы или же тягучая патока их обожания, липнувшая к душе.
Рене постановила, что я становлюсь параноиком, когда позавчера мне стукнуло в голову поделиться догадкой: обитатели Форкса шизики, много лет назад сбежавшие из двух враждующих психбольниц. В одной психушке главным врачом был Чарли, а в другом – Рене. Варианты, за что и почему половина психов любит нас, а другая половина - очень даже наоборот, я покамест не придумала. Одно очевидно: шизики - это соль города, а меня саму – до чего же я везучая! - отдали им на откуп.
Если бы мама смогла убрать предательскую дрожь в голосе, я бы с радостью поверила ее словам о том, что мне нужно попить успокоительные таблетки и расслабиться. К сожалению, я ужасно везучая: Рене не сумела достоверно изобразить удивление и только лишь подкрепила догадки, что я размышляю в правильном направлении. Не имею понятия, откуда я знаю, но я твердо знаю, что люди, населяющие город - ненормальные! Абсолютно и стопроцентно. Жаль, я не могу пока сложить эту головоломку до конца. Да и не хочу, но мое мнение до окончательного совершеннолетия никого не волнует.
В-третьих, повадки у местных жителей чудные. Взять, к примеру, Эрика: я еле сдерживаю взвизгивание, когда он внезапно оказывается рядом со мной. Пробовала отследить, откуда парень возникает – сизифов труд. Если я смотрю влево – он возникает справа. Уставишься вправо – непременно появится слева. Хорошо, он хотя бы сообразил, до какой безобразной степени я пугалась, когда ему вздумывалось материализоваться позади меня и – забавы ради! – подуть на волосы. В первый день в школе Эрик едва не довел меня до заикания и вздрагиваний при каждом шорохе. Пускай Рене и дальше делает вид, что смеется над моими словами и обвиняет меня в чрезмерном увлечении фантастикой: если человека не было, и вдруг он моментально соткался из воздуха, это называется материализацией!
А Джессика?! Сотня слов в минуту, а у нее даже на долю секунды дыхание не сбивается – я специально проверяла. Разве нормальный человек способен за раз произнести столько слов и не перевести дух, если у него легкие не безразмерные? А ее способы избегать физического контакта? Я безумно благодарна Джес, что она и в мыслях не держит хватать новенькую за руки, но когда она впервые «отскользнула» от меня, я думала, у меня начались проблемы со зрением.
Первый школьный день, спортзал, волейбол, мяч – самое распространенное идиосткое времяпрепровождение на уроке физкультуры. Раз тренер вынудил меня играть в подвижные игры, игнорируя кучу справок от кучи врачей, значит, он сам виноват в последствиях – я, естественно, спотыкаюсь на ровном месте и падаю. Падаю на Джессику, стоящую в шаге от меня. Падаю, вяло размышляя, стоит ли цепляться за нее и потом долго извиняться, или мне будет проще не цепляться и упасть самостоятельно, а не в дуэте. Извиняться не придется. Мои мучения закончатся пятью минутами позора и пламенеющими ушами. Пока я думала, что выбрать, Джессика не отошла, не подвинулась - скользнула в воздухе. Я лежу на деревянном полу спортзала, скривившись от боли в колене, и ожесточенно протираю глаза, которые только что показали нереальное: девочка-подросток размазалась в воздухе. Одна ее часть буквально отскочила от меня на метр, а вторая моментально подтянулась к ней.
Рене сказала: у меня зрительные галлюцинации. Банальные визуальные галлюцинации, которые бывают от переутомления и недосыпа. Я не спорила – просто два дня подряд в школе ради чистоты эксперимента и подкрепления достоверности своих выводов падала на Джессику при каждой возможности, то есть постоянно. Результат: руки, ноги, спина и, пардон, пятая точка в синяках. На Джес – кто бы сомневался! – я ни разу так и не налетела, а Майк, устав смотреть на жалкие, повторяющиеся изо дня в день, спотыкания неуклюжей девицы, начал подхватывать меня в момент падения за капюшон кофты.
Чтобы я еще хоть раз в этот ад под названием средняя школа города Форкса надела из одежды что-нибудь с капюшоном?! Никогда! Ни за что! Ни в жизнь! Мало приятного в том, чтобы болтаться в воздухе в паре десятков сантиметров над полом, когда тебя резко удушает ворот капюшона собственной кофты. Как же сильно я хотела убить Майка Ньютона, пока беспомощно барахталась, грозясь носом поцеловаться с полом на глазах у школьных зевак. Откуда у обычного семнадцатилетнего парня такая молниеносная реакция? Ведь невозможно сто раз из ста успеть ухватить падающего человека за лоскут одежды!
Если уж кого и считать более-менее приличным представителем школы, так это Анжелу. Несмотря на то, что она до жутиков пугает меня своим порой отсутствующим видом – в целом девушка выглядит самой нормальной не только в школьном сообществе, но и вообще среди всех жителей Форкса, с которыми я имела неудовольствие познакомиться. По крайней мере, Анжи не материализуется из ниоткуда, не скользит по воздуху так, что в глазах рябит и не проявляет чудеса сверхчеловеческих реакций. А то, что она временами говорит странные малопонятные для меня вещи, перескакивая с одного языка на другой, и иногда смотрит не в глаза собеседника, а будто в самую его душу – несущественное отклонение от нормальности.
В конце концов, может быть, у нее такое увлечение – языки. Я ведь в свое время ушла с головой в балет, жила только им и исключительно ради него. Возможно, с Анжелой происходит нечто подобное. Ведь нет ничего странного и противоестественного в подобном увлечении. Спрашивается, зачем сегодня утром в школе Ньютон ляпнул, что Анжи знает больше сотни языков, включая несколько мертвых? Для чего я, прячась от «друзей» в мужском туалете – мама меня едва не убила по телефону - полезла в интернет? Хотела узнать среднюю скорость изучения иностранного языка? Отлично, узнала. Как теперь дальше убеждать себя, что в семнадцать лет лопотать на смеси арамейского и латыни о прелестях местной погоды – сущая мелочь?
«Хочу домой», - пожаловалась я самой себе, чувствуя, как глаза защипало от навернувшихся слез.
Мобильник тренькнул сообщением. На пару секунд крепко зажмурившись, тяжело вздохнула и отправила Пенсика на обочину дороги. Мой «конь» – единственный верный друг, пусть и железный, недовольно фыркнул и низко заурчал, съезжая на мелкий гравий придорожной полосы. Пока я выискивала в рюкзаке свой телефон, Рене прислала новую смс.
«Милая, опаздывать на праздник неприлично. Целую» - гласило первое послание.
На лице помимо воли проскользнуло отчаяние: сколько нервов за прошедшие два дня я истратила на борьбу с мамой по поводу грядущей вечеринки, которую устраивали для меня одноклассники. Отстоять суверенитет и право на игнорирование знаков гостеприимного радушия аборигенов «туманного Альбиона» не удалось.
«Убежать не получится, - опережая цепочку моих раздумий о возможном бегстве, уточнил во втором сообщении тандем Рене-Лурдес. - Майк уже едет к Чарли, а Джессику ты встретишь по дороге. Жаль, что не оденешь платье. Целую».
Обиженно насупившись, я бросила сотовый обратно в рюкзак. Риторические вопросы «что такое НЕ ВЕЗЕТ?» и «как с этой бедой бороться?» повисли в воздухе. Хотелось плюнуть на вбитые мамой с малолетства правила хорошего тона и забыть о годах, проведенных в балетной школе, где в меня вколачивали азы этикета, приличествующего воспитаннице подобного заведения. Взять и плюнуть на обещание, данное и Рене, и Чарли, и даже Лурдес через требования мамы, пойти на эту несчастную вечеринку. Вот только бы не сорваться и не наговорить жаждущим дружбы детям гадостей. Уж лучше расплакаться, хотя тоже не вариант: начнут винить себя, жалеть и тогда уж точно не отстанут.
В крошечном прямоугольнике зеркала, прикрепленного почти у основания крыши салона автомобиля, отразились темно карие глаза, в которых поблескивали остатки невыплаканных слез. Скорчив рожицу своему отражению, пригладила растрепавшиеся волосы: если забыть о затравленном взгляде, то вполне терпимый вид.
Почему Рене отказывается понимать меня? Пусть не во всем, но хотя бы в вопросе с выбором одежды! Откинувшись на сидение, вслушиваясь в мерное урчание мотора Пенсика, я растворилась в красочном воспоминании:

Легкое шуршание органзы. Пальцы привычно одергивают топорщащуюся складку юбки. В зеркалах отражаются десятки блестящих от усталости взглядов учеников. «Плие!» - и я приседаю, до хруста в позвонках изворачивая шею. Необходимо опуститься, как можно ниже. Нужно сохранить легкость и естественность движений. Неважно, что шею ломит: красота линий статики - это и есть балет!
- И раз, и два, и три, и четыре. И… встали в третью позицию, - голос постановщика-хореографа, пришедшей на смену взявшему тайм-аут ведущему хореографу, звенит среди зеркал класса.
Пальцы, вцепившиеся в поручень станка, с трудом разжимаются. Мышцы ног болезненно отзываются на непрекращающуюся пытку репетиции. Еще немного, совсем немного. Лишь бы только злосчастную икроножную мышцу не свело!
- Все шестерки вместе батман! Ногами работаем четче. Четче!!! Спина прямая и натянутая, как струна. Первая шестерка замерла. Руки касаются невидимого мяча. Глаза смотрят только на мяч. Хорошо. И вторая шестерка па-де-ша. И раз, и два, и три, и четыре. Четче работаем ногами!
Вторя командам, мое тело послушно двигается. Главное, улыбаться. Потом я поплачу, а сейчас - улыбаться. Чертов мениск! Только бы выдержал. Рука, взметнувшаяся в заученное положение, едва ощутимо скользит по прохладной ткани.
- И жете на пальчики! Замерли! Жизель пошла. Пошла. За руками следи! Четче отбивай ногу!
Под коленом пульсирует острая боль, почти такая же жгучая, как в основаниях пальцев ног. Выдавливая улыбку, силясь не позволить на лице отразиться ни единому проявлению этой чудовищной боли, я встаю «на пальчики». Я убью эту стерву – Эмму – за то, что она обрезала ленты. И раз, и два, и три, и четыре! Переход на жете правой ногой. И раз, и два, и три, и четыре! Гранд-батман. Переход на жете левой ногой и переход в па-де-де. Боже мой, еще полчаса и пальцы превратятся в кровавые мозоли. И раз, и два, и три, и четыре, и переход на жете правой ногой. Замереть! Черт, меня качнуло! И раз, и два, и три, и четыре, и гранд-батман! Завтра эта дрянь у меня на измельченном стекле работать будет. Только бы выдержать! Еще немного, совсем чуть-чуть. Органза юбки шуршит. Зеркала отражают десятки усталых глаз.
- Перерыв. Пять минут. Изабелла, покажи мне ноги, - голос хореографа звучит приговором. – Новые пальчики?
- Ленты порвались, - мой шепот почти не слышно, а щеки заливаются пунцом.
- На всех парах? У тебя десять минут нашить ленты, - голос небожительницы, от которой зависит моя судьба, звучит равнодушно. - Третья шестерка в центр и повтор с начала до выхода Жизель. Вторая шестерка и массовка разогрев у станка. Кто-нибудь позовите Эмму, она работает в соседнем классе. Изабелла, время пошло, и Эмма тоже.
Бег по коридору до моей комнаты, где остались испорченные завистницей пальчики. Это даже хорошо, что я получила передышку – ноги отдохнут. Только бы успеть! Черт, да где же иголки-то?
Легкое шуршание огранзы. Пульсирующая под коленом боль. Растянутые до судорог мышцы, которым не помогают даже теплые гетры. Истертые новыми колодками до мозолей пальцы ног. Мелкие пакости с моими пуантами проигравшей на отборе конкурентки. Угасающий за спиной голос режиссера-хореографа. Это и есть балет – высокое искусство….

«Никаких платьев, - едва сдерживая рыдания, мрачно пообещала я сама себе, отворачиваясь от сморщившегося, будто от боли, отражения в прямоугольнике зеркала. – Никогда больше!».

***

- Итак, что соизволите ответить всем нам, просто Белла? - шутливо поинтересовался Эрик, застывая на безопасном для меня расстоянии.
- Поедем же, Белла, - попросила Анжела, вставая рядом с ним.
- Я бы порекомендовал дать слово, что ты согласишься обдумать предложение, - уточнил сидящий поодаль Майк, мерно постукивая пальцем по пустому стакану.
- Белла, поедем с нами, - Джессика, находящаяся ближе всех, надула губки, нараспев растягивая мое имя. – Представь, как мило Эрик станет выглядеть, разбивая для нас палатки.
- Я не подавал поводов сомневаться во мне, - беспечная лучезарность покинула лицо парня, уступив место ярости, над которой он моментально взял контроль, возвращая на место привычную улыбку.
- Позволь, я разве сказала что-либо иное? – пепельного цвета блондинка одарила собеседника высокомерным взглядом.
- Обещаю подумать, - буркнула я, мечтая, чтобы мои пунцовые щеки побледнели, а пылающие уши свернулись в трубочку.
- Белла, я так сожалею, что ты отказала нам в совместной прогулке и предпочла остаться дома, - расстроено прошептала Анжела, глядя сквозь меня невидящим взором.
- Буду иметь в виду, - пробормотала я и, не глядя ни на кого конкретно из странной четверки школьных активистов, набивающихся в друзья, рванула в сторону танцующего народа.
«Я была права: у них у всех головы пыльным мешком с детства ушибленные», - покачиваясь от волн разнообразных переживаний, пробирающихся в меня со всех сторон, успокаивала я подступающую истерику.
Если бы Эрик не дернул Анжелу за руку, она бы завалила меня подробным описанием прелестей упущенного удовольствия от совместного похода, который он только успел предложить, как вариант веселого времяпрепровождения на предстоящих выходных. С ума можно сойти! Почему ко мне не прилипли нормальные люди?! Анжи, регулярно лепечущая бред, от которого волосы на голове шевелиться начинают. Майк, усиленно демонстрирующий НОРМАЛЬНЫЕ человеческие скорости и уже десять минут раздражающий меня преувеличенно медленным издевательством над стаканом. А Джессика с Эриком?! Какого черта они пытаются разыгрывать передо мной «дружбу - не разлей водой», если на самом деле на дух друг друга не переносят. Именно на дух! Они же чувствуют присутствие, даже когда стоят спиной друг к дружке, будто у каждого по паре дополнительных глаз на затылке.
Как же глупо было посещать вечеринку. Нет, не просто глупо: уступка родительским уговорам и согласие придти сюда было верхней планкой допустимого для меня кретинизма! Несмотря на то, что за три дня я успела немного привыкнуть к чувствам людей, мне все еще тяжело находиться рядом с ними. Даже учитывая тот факт, что подростки стараются излучать только положительные эмоции – интересно, как Эрик и компания этого добились? – меня знобило, шатало и чуть ли не выворачивало наизнанку.
«Куда угодно, только бы подальше отсюда, - с ходу отказываясь от вежливости, диктующей необходимость найти хозяина вечерки, то бишь Эрика, и предупредить о своем уходе, мысленно стонала я. – Куда угодно!»
Девушка застыла на лестнице – все, что я смогла уцепить беглым взглядом, блуждая по зале в поисках спасительного выхода. Грохот музыки отступил. Накал эмоций достиг апогея и оборвался, рассыпаясь в тишину долгожданного покоя. Я сама замерла посреди ритмично дергающихся под звуки пропавшей музыки человеческих тел, удивленно всматриваясь в плавный поворот девичьей головы. Аккуратная шапочка густых волос под угасающими красочными всполохами светомузыки из багрянца заходящего солнца окрасилась холодом синеющего вечернего неба. Глаза девушки мерцали мягким внутренним светом, изучая толпу, а идеальный рисунок бледно-розовых губ чуть презрительно кривился в усмешке. Взгляд незнакомки скользнул по головам танцующих подростков и задержался на мне.
«Волосы у нее темные», - запоздало поняла я.
На самом деле волы были черными, без единого намека на какой-либо дополнительный тон. Абсолютно черными, какими в принципе не бывают волосы у обычного человека. Точно под стать двум изумленно приподнятым шелковым треугольникам бровей и моментально изменившимся в цвете глазам. Нимфа - никакого другого сравнения мне на ум не пришло - смотрела на меня широко расширенными от ужаса глазами, в расплавленном серебре которых стремительно сужались две белые точки зрачков. Серебро перламутра радужки, напоминающее мне большую матовую жемчужину, однажды увиденную на подвеске у хореографа, пересекали темные полосы, берущие начало у основания зрачка. Полоски наливалась чернотой, радужка заполнялась бездной отвратительной противоестественной пустоты.
Смотреть на бесподобные выгорающие тьмой глаза было больно. Я физически ощутила резкий укол где-то в области сердца от чудовищной несправедливости: мягкий серебристый свет сменился пронзительным мраком. В ушах зашумел океан, мир заметно качнуло, и я была вынуждена на секунду прикрыть глаза, хватаясь руками за первую попавшуюся опору, дабы элементарно не упасть. Когда открыла глаза, нимфы не было. Я вертела головой, силясь отыскать силуэт прелестной незнакомки в людской толпе. Позже я поражалась сама себе: меня ни на секунду не останавливала неординарность ситуации, наоборот, подстегивала. Плохо соображая, что к чему, я выбежала из залы и с трудом сдержала радостный крик, обнаружив знакомый профиль на винтовой лестнице холла. Меня ни сколько не смущала собственная одержимая уверенность в том, что поиски нимфы – самое значимое событие, какое когда-либо происходило в моей жизни.
Незнакомка стояла на убегающих верх ступенях лестницы и рассеяно слушала парня, обращенного ко мне спиной. Обрывки мелодично переливающейся речи, долетающей до моих ушей, казались смутно знакомыми. Нимфа обернулась. Ее губы чуть дрогнули, будто не решая, как следует поступить: расцвести обворожительной улыбкой или искривиться в язвительной усмешке.
- И как от тебя отделаться? - голос нимфы звенел хрустальным колокольчиком, вслушиваясь в который я не сразу осознала, что именно произнесла девушка.
Наверное, мне полагалось испугаться. Разумеется, мне следовало испугаться, развернуться, убежать. Скорее всего, у меня проблемы с рефлексами – я не боюсь. Я вообще крайне везучая, а временами даже дефективная бываю.
- Напугай ее, - просьба, адресованная собеседнику, лучилась такой нежной истомой и упоительной негой, что у меня совершено не получилось бояться.
Если парочка действительно собирается напугать меня, им следует резко изменить тактику поведения. Не берусь судить, как именно следует запугивать молодых девушек в подобных случаях – это ведь их идея, а не моя – но делали они все неправильно. Блондин обернулся ко мне, в темных глазах плавала пустота, лицо казалось отрешенным.
«Они издеваются, - задохнулась я от возмущения. – Ладно, нимфа – девушка, но блондинчик-то. У него нет морального права быть таким красивым!».
Идеальная симметрия безупречно прекрасного лица парня никаким образом не располагала к тому, чтобы ударяться в панику. Может быть, в экзальтированные крики и попытки тут же умыкнуть беднягу в сторону алтаря бракосочетания. Темный взгляд оценивающе проскользнул по мне, ни один лицевой мускул не дрогнул – ну, кто же так пугает!
Очевидно, блондин старательно исполнял просьбу нимфы: витраж двери скрипнул и пошел трещиной, кованая подставка под зонтики с грохотом рухнула на паркетный пол, свет в огромной люстре и в разбросанных по стенам плафонах светильников пару раз мигнул.
- Бу, - не сдержавшись, буркнула я, подсказывая растерявшемуся парню, чем следует закончить показательную экзекуцию.
- Глупая, - расстроено заключила незнакомка, одарив меня взглядом, исполненным чем-то схожим с сочувствием.
- Быть может, предложим уйти, - неуверенно предложил блондин. – Мировое соглашение?
- Какие соглашения, - нимфа гневно уставилась на парня и, готова поклясться, ментально пнула его, - Луна в Скорпионе!
- Прошу прощения, запамятовал, - блондин дернул уголками губ, на его лице проступила виноватая улыбка. – Мне почудилось, будто Луна в Козероге.
- Твоя невнимательность нас погубит, - незнакомка укоризненно покачала головой, задумчиво поглядывая на меня. – Пропустить цикл. Не суметь напугать человека. Полагаю, кое-кому следует признать, что он становится теоретиком.
- У девочки иммунитет, - для пущей убедительности разводя руками, посетовал блондин.
- У кого-то Луна в Козероге, - чарующе мелодично фыркнула нимфа и грациозно дернула плечиком.
- Двоешник, - пробормотала я себе под нос, чувствуя, как уши загорелись багровой обидой.
- Твое фамильярное умозаключение о возрасте оскорбило девоч…. девушку до глубины души, - проворковала незнакомка, переводя негодующий взгляд на блондина. – Мню, кому-то должно поработать над своими манерами.
- Если объективной причины оставаться здесь дольше не имеется, - нарушая престранный диалог парочки, мягким шелком заструился позади меня женский голос, - я не поручусь за меру и степень последствий.
То, что не удалось сделать дуэту нимфа - блондинчик, с лихвой компенсировала облокотившаяся на перилы второго этажа эффектная светловолосая девушка. Охнув, я подскочила на месте и попробовала резко обернуться на новый голос. Разумеется, запуталась в собственных ногах и почти что упала. Если быть точной, повинуясь небрежному мановению руки светловолосой незнакомки, я зависла где-то на расстоянии нескольких сантиметров над полом в чудовищно неудобной позе.
- У нас соглашение, - спросила блондинка, скользя тревоженным взором по моей сложно вывернутой фигуре, - несмотря на то, что Луна в Скорпионе?
- Я бы не стала утверждать, что это официальное соглашение, - поспешно отозвалась нимфа, неуловимо для моего глаза перемещаясь вперед и как бы прикрывая собой двоечника-блондина.
- Сослагательность правит бал, - лицо блондинистой стервы омрачилось, затем озарилось внезапной радостью и, щелкнув пальцами, она заставила меня рухнуть на пол. – На нет и тратить сил не следует.
- Не обязательно причинять девоч… девушке боль, - выступая из-за притихшей нимфы, высказался двоечник.
- Не обязательным являлось расходовать энергию и задерживать остальных, развлекаясь с человеком, - сухо парировала стерва. – Выношу на голосование предложение покинуть этот дом, пока…
- Уже, - испуганно пискнула нимфа и моментально растворилась в воздухе.
Лежа на полу, я ошалело наблюдала за тем, как нимфа и устремившийся следом за ней спутник выступили из воздуха рядом с блондинкой. Куда там Эрику с его привычкой трепать мне нервы материализацией – тут народ с массово странным заболеванием глаз перемещается на расстояния целыми толпами!
Следующим, что я увидела, стал темный костюм плавно и бесшумно скользящий от арки второго этажа по направлению к группе удивительных красивых людей. Встав на колени – не заболевать же мне на холодном полу! – я оторопело рассматривала движущийся костюм, над которым в художественном беспорядке возвышались бронзовые волосы. Потрясся головой, дабы прогнать галлюцинацию, я уставилась на постепенно проявляющуюся алебастровую кожу шеи, венчающую остановившейся костюм. Моргнув пару раз, я действительно запаниковала: на моих глазах из ниоткуда очень медленно проступало бесстрастное мужское лицо. Вначале вспыхнуло серебро глаз, в каждом из которых пугающим мраком подрагивало по две черных полосы, разбегающихся в стороны от белого зрачка. Затем узкой бледной линией угрюмо сжались губы, заставляя меня пискнуть и сделать первый шаг назад. Проступил прямой нос, от которого вразлет проявились щеки, обрисовывая острые исхудалые скулы. Лоб, брови, виски – с каждой новой видимой частью лицо приобретало все большую и большую реальность, заставляя меня отступать к двери.
До спасительного прохода в залу, где безмятежно отдыхали ничего не подозревающие школьники, оставалось пара-тройка шагов, когда серебристый взгляд полыхнул по мне острой и обжигающе болезненной, как лезвие бритвы, злобой. Забывая дышать, я застыла на месте, чувствуя, как мое тело перестает слушаться и вместо того, чтобы броситься вон, начинает двигаться навстречу незнакомцу. Неправдоподобный белый зрачок начал сужаться. Темные полосы в глазах завибрировали и пустились навстречу друг другу, стремясь соединиться и высвободить на остывающее серебро радужки пустоту тьмы.
«Мне не остановиться», - истошно вопило перепуганное сознание, оставив бесполезные попытки замедлить передвижения ватных ног.
Голова незнакомца чуть склонилась вбок. Темнота уже до половины заполнила глаза, превращая невозможно прекрасное лицо в ужасающую безжизненную маску.
«Отсюда не выбраться», - страшная догадка билась в голове крупнокалиберной дробью.
Губы незнакомцы слегка раздвинулись, обнажая в первобытном хищном оскале ровные ослепительно белые зубы. Глаза почти на три четверти заполнились пустотой.
«Радуйся, сама виновата», - вяло признала я бессмысленность попыток сопротивляться и задохнулась от затопившей душу волны жалости к незнакомцу.
Рене была права: я действительно могу контролировать рабочий механизм эмпатии. Правда, я так и не поняла, как именно его выключать. Зато открыла для себя способ, как его можно включить: достаточно просто захотеть почувствовать то, что твориться в другом существе…. Незнакомец сейчас, в эту самую минуту, когда я почти поверила в то, что пришел мой смертный час, испытывал ужас гораздо больший, нежели я сама. Видимо, в его планы забирать мою жизнь не входило, и он судорожно подыскивал способы красиво ретироваться. К тому же, его раздражили переживания остальных челнов группы, команды, сообщества – не понимаю! Каждый из четверых присутствующих был по своему несчастен: блондинку мучил страх за кого-то отсутствующего, нимфа тревожилась за истончающегося на ее глазах спутника, а он – спутник – заходился приступом неведомой мне боли. Незнакомец знал о каждом. Он пытался, как любила шутить Рене, объять необъятное: контролировать меня, поддерживать – как это возможно? – двоечника, успокаивать блондинку и совещаться с нимфой.
- Вам не нужно волноваться, я никому не скажу, - губы едва слышно шептали, ноги сделали шаг обратно к двери.
Голова незнакомца конвульсивно дернулась, глаза окончательно заполнились пустотой темнеющей бездны. Нимфа почти беззвучно пискнула и вцепилась тоненькими пальчиками в исчезающее лицо блондина-двоечника. Стерва вздрогнула, обдавая меня ядовитым шипением злобы, и ухватила рукой ускользающего в неизвестность парня.
- Луна в Скорпионе, а каков аспект синастрии? – даже сквозившая в каждом звуке ярость не портила изумительное очарование бархатного голоса незнакомца.
- Трит Нептун-Плутон…
- Она не смотрела, - зашипела блондинка, обрывая нимфу.
- Пожалуйста, - бормотала я, пошатываясь от взрывающейся изнутри какофонии чужих чувств, - не надо. Пожалуйста.
- Возвращаемся, - приказал незнакомец, и бесконечная усталость зазвучала в его голосе.
- Э… - возмущенный возглас нимфы растаял вместе с ней самой.
У меня не было сил стоять, но я стояла. Не было сил дышать, но дышала. Кем бы ни были эти странные незнакомцы, они точно не были людьми. Пусть Рене смело записывает меня на прием к психиатру: я твердо знаю, что точно знаю, что эти люди - совсем не люди! Четыре человека могли бы измотать меня, заставить корчиться от боли, вздрагивать от страха, закипать от ненависти и превращаться в размякшую вату от людского обожания. Никогда прежде никто не выкачивал из меня все соки. Это было иначе. Хуже. Гораздо хуже. Больнее. Опаснее.
- Уезжайте, - утомленно приказал незнакомец и отвернулся, уходя в никуда.
- «Почему мною все командуют», - грузно плюхаясь на паркетный пол, я слабо возмутилась.