Месяц спустя судьба снова повернулась к нам пятой точкой. Доктор Вольтури, наш главный, узнал о диагнозе Беллы и моих методах ее лечения. На вопрос «Как?» он швырнул мне историю болезни со словами: «Медсестра Джейн в зубах притащила».

Тут надо отметить, что с Аро Вольтури у нас сложились хорошие отношения. Когда-то он был учеником моего отца и по сей день отзывался о нем с глубоким уважением и благодарностью. В противном случае сейчас меня бы ждало увольнение. А так меня всего лишь перегнули через лавку и от души высекли розгами. Образно говоря.

Доктор Вольтури был хоть и эксцентричным, но неплохим человеком. Однако годы, проведенные в кабинете за горой бумаг, убили в нем хорошего врача и породили жесткого управленца.

Аро Вольтури был двойственен, как медаль.

Выходя из дверей клиники, он распускал темные с проседью волосы, чуть ниже плеч, надевал поверх идеально отутюженной рубашки кожаную косуху, включал на полную громкость рок-музыку восьмидесятых и укатывал на байке в закат, пренебрегая всеми правилами дорожного движения, какими только мог пренебречь.

Однако, возвращаясь утром в свой кабинет, Аро стягивал волосы в хвост на затылке, надевал пиджак (или белый халат, если на него вдруг накатывала ностальгия по врачебной практике, что случалось все реже и реже) и вступал в хладнокровную битву за сокращение расходов и судебных исков, всеми силами старался избежать тщательных разбирательств летальных исходов медицинскими комиссиями – в этом и только в этом он видел свою задачу. А еще до дрожи в коленках боялся недовольства совета правления.

Я же грубо нарушил целый ряд неукоснительных правил, да еще и действовал вроде как в своих интересах, потому что был отцом ребенка. Иными словами, совершил преступление с отягчающими обстоятельствами. Аро не волновали хорошие результаты, которых я добился в лечение Беллы, – его волновал только тот факт, что я не имел права назначать ей это лечение, да еще без подписи нефролога.

– Ты же понимаешь, что Белла больше не может оставаться в клинике? – постукивая указательным пальцем по столу, спросил он, закончив наконец словесную порку. – Ты должен был еще два месяца назад получить у нее отказ от прерывания беременности и выписать. Мы не можем нести ответственность за ее состояние. Но несем! А знаешь почему? Потому что она до сих пор здесь! – Аро откинулся на спинку кожаного кресла и развел руками. Я стоял и молчал, зная, что любое мое слово всего лишь породит новые воронки торнадо. – Сейчас все хорошо, и ты прекрасно сработал, настоящий сын своего отца. Но даже ты не можешь предугадать, как все повернется завтра или через неделю. И если повернется не в ту сторону, то начнутся разбирательства и совет правления открутит мне голову. И не забывай, что дядя этой пигалицы сидит там, – Аро красноречиво закатил глаза под потолок. – Скажи честно, Эдвард, она хотела, а ты ее не трахнул? Или трахнул, но ей не понравилось? Иначе с чего бы ей точить на тебя зуб?

– Я уже говорил вам, что медсестра из нее такая же, как из меня акробат. И я честно предупредил Джейн, что если не начнет выполнять свои обязанности так, как надо, то я сделаю все, чтобы она здесь больше не работала.

– Ну вот, а теперь она делает все, чтобы ты здесь не работал. И ты ей в этом помогаешь. Ну ладно, – доктор Вольтури тяжело вздохнул, – сейчас я все это как-нибудь замну. Попробую пристроить Джейн в другое отделение, – Аро досадливо поморщился. – Но ты должен уйти в отпуск. За свой счет, разумеется. Вернешься, когда Белла родит... И, Эдвард, – доктор Вольтури помолчал, будто решаясь на что-то. – Если договоришься с лаборантами, то можете сдавать анализы в любое время, но... как бы... неформально.

Если подумать, не случилось ничего катастрофического: состояние Беллы было стабильно, анализы не вызывали существенных опасений, а делать ей уколы и ставить капельницы я мог и в домашних условиях. И все же я предпочел бы, чтобы она оставалась в больнице, где в случае чего ей могли незамедлительно оказать всю возможную помощь. Бывали ситуации, когда счет шел на минуты.

А еще мое шестое чувство настойчиво подсказывало мне, что сейчас происходит что-то по-настоящему плохое, какой-то важный поворотный момент, который может привести к ужасным последствиям.

Сообщая Белле эту новость, я старался говорить непринужденно, будто не случилось ничего важного – всего лишь маленькая неприятность. Однако она не на шутку встревожилась – может быть, тоже сработала интуиция?

Собирая свои вещи в знававший лучшие времена рюкзак, Белла суетилась, то и дело что-то роняла и без умолку тараторила, что уж вовсе было ей не свойственно. Обвиняла Аро в трусости и малодушии; грозилась жестоко расправиться с Джейн, придумывая все новые и новые способы возмездия; переживала, что теперь мне придется разрываться между домом и больницей, где Эндрю пробудет еще не одну неделю.

– Теперь я не смогу видеть его каждый день. – Белла вдруг замерла, громко всхлипнула и выпустила рюкзак, уже под завязку набитый вещами.

– Иди сюда. Сядь и успокойся. – Я взял ее за руки и усадил на кровать. Присел перед ней на корточки. – Это не конец света, не драматизируй. Всего лишь небольшой период, который надо пережить. Даже здесь можно найти положительные стороны. Посмотри в окно – лето, солнце, зелень. Рядом с моей квартирой есть маленький парк, будешь сидеть там на лавочке, наслаждаться теплом и свежим воздухом. – Интересно, кого я пытаюсь успокоить: Беллу или себя? – В тебе просто говорят взбесившиеся гормоны.

– Нет, это не гормоны. Я не знаю, что это, но не гормоны, – Белла покачала головой и подняла на меня взгляд. Я ожидал увидеть в нем панику, страх или растерянность, но увидел непоколебимую решимость – ту самую, с которой впервые столкнулся два месяца назад. – Женись на мне.

– То есть? – опешил я. Не то чтобы я этого не хотел, но как минимум представлял себе все несколько иначе.

– Ты уже сейчас, заранее, должен официально стать отцом малышки, чтобы принимать важные и срочные решения. Потом на бюрократическую волокиту может не быть времени. И меня может не быть...

– Белла...

– И еще я хочу, чтобы ты был моим законным представителем. Если что-то пойдет не так... – голос Беллы сорвался, и она замолчала. В глазах появились слезы, но даже они не смыли решимость.

– Обалдеть как оптимистично, – не без сарказма заметил я. Это был способ скрыть беспомощность, которая прицельно наносила мне сразу двойной удар: как мужчине и как врачу. Мне нужно было чувствовать, что у меня все под контролем. Белла же напомнила мне о том, что в действительности я почти ничего не контролирую. – Из нас двоих именно ты всегда верила, что все получится. Тогда откуда такие мысли? Почему именно сейчас, когда все идет хорошо?

– Не знаю, может быть, настроение такое. На самом деле я никогда не была наивной восторженной дурочкой, которая верит в неизбежность чуда. Да, мой стакан наполовину полон, но все-таки я больше реалист. – Белла высвободила свои ладони из моих и положила их на живот, ласково погладила. Как и всегда в такие моменты, на ее губах появилась блуждающая улыбка. Обычно она подзаряжала меня энергией и вызывала ответную улыбку, но сейчас почему-то отозвалась тоскливой болью. Все сегодня было как-то не так, шло наперекосяк. – Эдвард, пожалуйста, давай обойдемся без лишней полемики. Ты женишься на мне? Скажи только да или нет. Это все, что я хочу сейчас услышать.

– Да.

Но сделаю это, моя дорогая, по-своему.



На стенах ванной комнаты осел горячий пар и аромат геля для душа. Какие-то восточные пряности – прежде эта ванна не знала таких запахов. Его принесла с собой Белла. А еще чай с лимоном и чабрецом по утрам вместо кофе. И свежую выпечку – скоро пуговица на моих брюках перестанет застегиваться, но Белла печет слишком вкусные кексы и печенье, чтобы можно было удержаться. Пожалуй, стоит начать бегать по утрам.

А еще благодаря Белле квартира наполнилась симфоник-металом, целыми днями в полгромкости звучащим из колонок. Неожиданно, но мне понравилось, понравилось настолько, что появились свои любимчики: Within Temptation и Nightwish.

Единственное, чего нам не хватало до счастливой семейной идиллии, так это любви. Не той, робкой, что живет внутри, прячется по укромным уголкам души и не высовывается, а той, смелой, что громко заявляет о себе в каждом взгляде, в каждой фразе. Мы говорили о чем угодно, но только не о нас. Эту стену надо было рушить и как можно скорее.

Белла несколько раз прошлась по ресницам тушью, мазнула по губам бледно-розовым блеском – весь ее арсенал косметики. Расчесала волосы, еще чуть влажные после душа, вьющиеся на кончиках.

– Все, я готова. – Она повернулась ко мне, стоявшему в дверях ванной, и провела ладонями по бедрам. – Поехали?

– Сейчас. Мы ждем Джаспера с Элис.

– Ну да, Элис, – пробормотала Белла, обняв живот, – подругу твоей жены.

– Да, Элис. Жену моего друга, – с нажимом добавил я. – А моей женой меньше, чем через два часа, станешь ты. Но для этого нам нужны свидетели.

Упоминание Тани и руки Беллы, обнимавшие живот, натолкнули меня на мысль, что сейчас она на том же сроке, что и Таня, когда погибла. В груди зазвучало эхо знакомой боли – далекое и протяжное.

Господи, еще чуть-чуть – и можно будет хотя бы немного перевести дух.

– Надо было позвать Эммета с Розали.

– Но мой друг Джаспер, а не Эммет.

– Какая разница, это всего лишь подпись, пустая формальность.

Белла пожала плечами и хотела выйти из ванной, но я задержал ее в дверях. Одной рукой обнял за плечи, другую положил на живот.

– Поверь, ты зря беспокоишься на счет Элис. Она самый разумный и понимающий человек из всех, кого я знаю. После Джаспера, конечно. – Живот Беллы под моей рукой пришел в движение, и я, улыбнувшись, обнял ее крепче. – Кажется, тут кто-то не спит?

– Она всегда реагирует, когда так близко слышит твой голос. Уже сейчас ясно, чьей дочкой она будет. – Белла тоже улыбнулась и положила ладонь поверх моей.

Почему такие мгновения не могут длиться хотя бы... вечность?

– У меня есть более научное объяснение. Но оно понравится тебе еще меньше.

– Давай, выкладывай, – с вызовом в голосе предложила Белла.

– Это ты так реагируешь на мою близость, – самодовольно пояснил я, наклонившись к ней. – Твое сердце бьется быстрее, а малышка просто реагирует на резко участившийся пульс. Скажешь нет?

– Нет, не скажу. Всем известно, что у беременных повышено либидо. Из-за гормонов.

Белла вывернулась из моих объятий и широко улыбнулась. Какое-то мгновение я был уверен, что она покажет мне язык.

Вот ведь зараза!.. Моя восхитительная любимая зараза...

Но далеко Белла не ушла, потому что раздался дверной звонок. Ее взгляд заметался между мной и дверью – кажется, это был первый раз, когда я заметил в нем смятение.

– Привет всем! – улыбнулась Элис, входя в квартиру. Прозвучало скорее смущенно, чем весело.

Если бы не темный цвет волос, она была бы почти точной копией Милен Фармер. Одно время мы с Джаспером шутили, что, возможно, Элис ее внебрачная дочь. Шутка была хороша еще и потому, что жена Джаса выросла в приемной семье и ничего не знала о биологических родителях.

– Вы готовы? – спросил Джаспер, заходя вслед за Элис. В руках у него была картонная коробка, похожая на шляпную. – Это шоколадный торт из кондитерской Элис, – проследив за моим взглядом, пояснил он. – Какая свадьба без торта? Пойду уберу его в холодильник. Можете не провожать: я знаю, где он находится.

– Да, хорошо. Спасибо за торт, шоколадный – мой любимый. Я пока сандалии надену. – Белла вопросительно посмотрела на меня, ожидая помощи. В последнюю неделю ей стало трудно наклоняться, чтобы застегнуть ремешки.

– Сандалии и еще вот это. – Элис протянула ей перекинутый через плечо чехол с одеждой. – Выходить замуж в джинсах и безразмерной футболке, конечно, круто, но лучше не стоит. Не так уж часто ты выходишь замуж, верно?

– В третий раз.

– Оу, – протянула Элис, бросив на меня удивленный взгляд, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась Белле. – Как-нибудь расскажешь. А пока иди, переодевайся. Мы же не хотим опоздать?

– Не думаю, что это удобно, – покачала головой Белла, но протянутый чехол все-таки взяла.

– Почему? Потому что я была подругой Тани? – спросила Элис. Белла молча передернула плечами. – Ерунда. Я же тебя не на пижамную вечеринку к себе домой зову. Это всего лишь белый льняной сарафан – ничего особенного. К тому же купленный по просьбе и на деньги Эдварда.

– Хотел сделать тебе сюрприз, – вставил я.

– Я не люблю сюрпризы, – явно из вредности ответила Белла.

– Знаю. Может быть, как раз поэтому.

– А у вас тут весело, ребята, – с улыбкой заметила Элис.

Мы переглянулись и рассмеялись – напряжение понемногу спадало.



– Эдвард, ты проехал нужный поворот! Мэрия там. – Всю дорогу молчавшая Белла заметно оживилась и ткнула пальцем в боковое стекло.

– Мы едем не в мэрию.

– Нет? – она всем телом развернулась в мою сторону, насколько позволял живот.

Я улыбнулся, глядя на ее встревоженное лицо. Мне определенно нравилось выводить Беллу из зоны комфорта.

– Нет. Это еще один сюрприз.

– Мне стоит беспокоиться?

– Поздно, мы почти приехали.

Я свернул направо и вдали показалось озеро Мичиган.

– Мы едем в Роджерс-парк? – Белла не собиралась так просто сдаваться. Но я отрицательно покачал головой. – К озеру?

– Горячо.

– Как же ты меня иногда бесишь, Каллен!

Белла прищурилась, но грозный вид испортила улыбка, которую она не сумела сдержать. Если бы Белла была местной, то уже догадалась бы, куда мы едем, но она перебралась из Нью-Джерси два года назад и, скорее всего, не знала о существовании часовни Мадонны Делла Страда¹ на берегу Мичигана.

Я свернул в последний раз и уже через минуту был на месте.

– Эдвард... это...

Голос Беллы дрогнул. В глазах появился влажный блеск, который она даже не пыталась скрыть, отвернувшись или сделав в мою сторону очередной язвительный выпад. Я видел, как обычное напускное равнодушие и неприступность идут мелкими трещинами и облетают с нее, как штукатурка. Слой за слоем. В груди защемило от удушливой нежности. И любви. Не помню, чтобы когда-то испытывал что-то подобное. Да, я любил Таню, но не так остро и болезненно-сладко. Не так.

– Согласись, это лучше мэрии. – В отличие от Беллы, мне не просто было расстаться с саркастичным тоном. Даже в такую минуту. Особенно в такую минуту.

Она кивнула и вышла из машины, прислонилась спиной к боковой дверце и посмотрела на озеро – такое пронзительно-голубое, каким оно бывает только летом. Я последовал за ней. Если подумать, в последние два месяца я только и делал, что следовал за ней. За ее непоколебимой верой и надеждой.

Я огляделся в поисках Джаспера с Элис, но их не было видно: они отстали от нас на одном из светофоров и теперь задерживались. Не страшно: время у нас еще было.

Я встал рядом с Беллой, плечом к плечу, и позволил прохладному свежему ветру, дувшему с Мичигана, охладить мое лицо, разгоряченное жарким полднем и волнением. Попытался разгладить свои бежевые льняные брюки – после сидения в машине они выглядели как из задницы, – но не преуспел в этом. Сам не знаю, для чего, завернул рукава белой рубашки, тоже прилично измятой. Хотя нет, знаю: я просто тянул время. Мне нужно было хотя бы несколько минут, чтобы собраться с мыслями, прежде чем я скажу все, что хочу сказать.

– Белла. – Я наконец решился. Встал между ней и озером, положил ладони на ее обнаженные плечи, уже согретые солнечными лучами. – Я не женюсь на тебе, потому что заделал тебе ребенка и теперь это мой долг. Я не женюсь на тебе из-за твоих страхов, что что-то пойдет не так и мне придется повозиться с каким-то идиотскими бумажками, потому что никаких бумажек не будет. – Белла слабо пожала плечами, и по ее щекам потекли слезы. – Никаких. Бумажек. Не будет. Только две: свидетельство о браке и свидетельство о рождении нашей дочери. Но я сейчас не об этом. Я о том, что женюсь на тебе только потому, что люблю тебя. Я люблю тебя. Да, это произошло не сразу, и не сразу я осознал, что это произошло. А потом, в какой-то момент, представил, что тебя нет, не было и никогда не будет в моей жизни. Что тебя вообще не существует. И мне стало страшно. Дико страшно! Тебя не может не быть в моей жизни – без тебя это просто чертова пустота. И сейчас, прежде чем мы войдем туда, – я отпустил плечи Беллы и указал на часовню, – ты должна ответить мне: согласна ли ты выйти за меня по-настоящему? Хочешь ли ты провести со мной хренову тучу времени – как минимум всю жизнь? Потому что, если ты войдешь туда со мной, мы станем семьей во всех смыслах этого слова. Только так и никак иначе. Что скажешь, Белла? Ты войдешь туда со мной?

Я протянул ей раскрытую ладонь. Рука дрожала – ну и черт бы с ней! Когда пульс зашкаливает так, что мутит и кружится голова, на такие мелочи, как дрожь в руках, уже не обращаешь внимание.

– Господи, да... Конечно да! – Белла рассмеялась, продолжая плакать.

Ох уж это удивительный женский талант смеяться и плакать одновременно!

Ее ладонь легла в мою, и я почувствовал, как приятно расслабляются мышцы. Ноги становятся ватными, а сам я – будто невесомым, как шарик, накачанный гелием. Только вместо гелия – счастье. И кажется, что только рука Беллы и удерживает меня сейчас на земле.

– Я люблю тебя, Эдвард. Люблю тебя и пойду с тобой... не знаю... хоть к черту на рога! – Белла шмыгнула носом и снова рассмеялась.

– Нет, так далеко я тебя не зову. Только в часовню. Пойдем?

Я потянул Беллу за руку. Она шагнула за мной, но вдруг остановилась и выдернула руку из моей руки.

– Нет, стой!.. Какой же ты все-таки мерзавец, Каллен!

– Чего?!

– Не мог раньше сказать, что любишь меня и вообще... все эти красивые слова? А теперь посмотри на меня... Тушь, наверное, потекла... и нос покраснел. Хороша невеста, ничего не скажешь.

Я мог бы напомнить Белле, что уже не раз пытался рассказать ей о своих чувствах, но благоразумно промолчал. Спорить с беременной женщиной безнадежная и чаще всего опасная затея.

– Тушь не потекла. Ну а нос... нормальный нос. Я люблю твой нос любым.

– Так и знала! Давай, подуй на меня, подуй!

Белла замахала перед лицом ладонями – такая смешная, такая трогательная и такая хорошенькая. Я обнял ее и подул на нос, который, к слову, почти не покраснел. Наклонился и поцеловал в приоткрытые губы – со вкусом ягодного блеска, но чуть солоноватые от слез. Я так давно хотел поцеловать Беллу. Столько гребаных месяцев мечтал об этом, что сейчас не представлял, какая в мире сила сможет заставить меня оторваться от нее.

– Я спросил там, в часовне. Сказали, что вас уже ждут, – голос Джаспера вклинился между нами.

Ах да, свадьба, часовня... Божественная сила, мать ее!

Я прервал наш поцелуй и снова взял Беллу за руку.

– Ну все, пошли. Ты выглядишь потрясающе, правда. И никаких красных носов.

– Да, пошли. – Белла сделал глубокий вдох и медленно выдохнула.

– Подождите, букет! – Элис убежала к своей машине и вернулась оттуда с сиренево-белым букетом невесты. – Эдвард сказал, что я могу выбрать на свой вкус. Так что вот, фрезии... ну, не знаю.

– Очень красивые, спасибо, – Белла взяла цветы и, поднеся к лицу, вдохнула их аромат.

«Спасибо», – одними губами поблагодарил я Элис. Она кивнула в ответ и улыбнулась.

Мы с ней многое успели обсудить, пока разбирали вещи Тани. Раскладывая по коробкам кусочки ее жизни, то с улыбкой, то со слезами вспоминали какие-то важные и не очень важные моменты, связанные с ней. Вспоминали все, что только могли вспомнить. Торопились тут же поделиться друг с другом этими сокровищами, хранившимися в сундуке памяти, будто боялись, что если о чем-то промолчим, утаим что-то, оставив только для себя, эти бесценные алмазные картинки прошлого сотрутся, словно приливом смоются повседневными делами и заботами.

«А помнишь?..», «Да нет же, не так все было!..», «А она и говорит...».

Не на кладбище, стоя под пронизывающим холодным ветром, не в течение всех этих долгих недель, прошедших с похорон, а именно здесь, в квартире, которая последние семь лет была нашим домом, среди вещей, еще хранивших память о ней и отдававших ароматом ее сладковатых духов, мы наконец прощались с Таней. Прощались по-настоящему, отпуская ее.

Мы рассчитывали управиться за вечер, а в итоге закончили только под утро. Уставшие, но с какой-то легкостью на сердце.

Уже шагая за порог, Элис вдруг обернулась и сказала, что ей нужно время, чтобы привыкнуть видеть рядом со мной Беллу, хотя лично против нее она ничего не имеет.

Я понимал Элис. Сейчас ей непросто, но тем ценнее ее желание и готовность помочь.

Мы с Беллой, рука в руке, поднялись по бетонной дорожке и вошли в часовню, обогнули мраморную купель и ступили в проход. Внутри было очень светло. Высокие белоснежные стены, бежевый каменный пол и витражные окна, через которые проникали рассеянные солнечные лучи.

Я был тут несколько месяцев назад, на свадьбе Эммета и Розали, но тогда здесь удушливо пахло цветами и парфюмом многочисленных гостей. Сейчас в часовне витал едва уловимый аромат свечного воска и стояла какая-то благоговейная, одухотворенная тишина.

Последние недели мы с Беллой жили и двигались вперед, как два канатоходца. Осторожно, выверяя каждый шаг, чувствуя, как внутри все звенит от напряжения. Старались не смотреть вниз и не позволяли себе заглядывать далеко вперед – не раньше, чем доберемся до конца каната и ступим на твердую почву.

И вот сейчас, двигаясь по проходу часовни под руку с Беллой, наблюдая за тем, как наши ноги ступают в прямоугольники света, льющегося из витражных окон, я впервые ощутил легкость и покой, почувствовал уверенность в том, что мы не сорвемся вниз: кто-то там наверху этого не допустит.



Это был счастливый, но слишком длинный день. После часовни мы вернулись домой, чтобы Белла отдохнула, прежде чем ехать в больницу. В клинике сдали анализы и с легкой руки Миранды получили в подарок от отделения стеганое покрывало размером с небольшой остров.

Весь остаток дня вплоть до позднего вечера провели с Эндрю. Держали его по очереди на руках и в шутку спорили о том, кому из нас он радуется больше, ища признаки в любых мелочах: более внимательный взгляд темных глаз, более громкое причмокивание губ и самый сильный захват маленьких пальчиков. Сказать по правде, единственная очевидная разница заключалась лишь в том, что Беллу Эндрю настойчиво тянул за волосы, а меня – за футболку. Но сама эта игра и шутливый спор доставляли удовольствие всем троим – в этом и заключался их смысл.

– У тебя ничего не болит? Поясницу не тянет? – спросил я, с нетерпением ожидая, когда Белла поудобнее устроится на кровати рядом со мной.

Мы жили под одной крышей уже две недели, но только с сегодняшнего дня действительно начинали жить вместе. Муж и жена, в одной спальне, на одной кровати. Теперь мы могли поцелуем пожелать друг другу спокойной ночи и успеть прошептать «люблю» прежде, чем провалиться в сон.

Наконец я усну, прижав к себе Беллу, обняв ее и наш живот.

Как все-таки мало нужно для счастья. Но даже за такую малость приходится бороться. Приходится бороться за то, чтобы удержать ее в своих руках, не потерять.

Да, мне удавалось на какие-то минуты или даже часы забывать, насколько хрупко и зыбко все, что касалось Беллы и ее здоровья, но этот страх меня не забывал. Он жил во мне каждую секунду, только и делал, что ждал удобного момента, чтобы в очередной раз напомнить о себе. Приходилось бороться еще и с ним, чтобы задавить его в себе, загнать в самый дальний и темный угол, потому что бояться нельзя. Испуганный врач – это полное дерьмо.

– Нет, ничего не болит и не тянет. Я даже ни капли не устала – замужество явно пошло мне на пользу.

Глаза еще не привыкли к темноте спальни, и я не видел лица Беллы, но по голосу слышал, что она улыбается. Вот кто был прирожденным борцом со страхом. Мой бесстрашный канатоходец.

Белла положила голову мне на плечо. Пальцы заскользили по моему лицу, очерчивая подбородок, губы и линию бровей, запутались в волосах.

– Это не замужество, а моя любовь.

– Звучит очень самоуверенно.

– Разве ты никогда не слышала про исцеляющую силу любви? Про то, что любовь сильнее всего? Если бы у меня сейчас на руках была твоя мед карта, я бы добавил туда назначение: ежедневно принимать любовь перорально неограниченное количество раз.

Я нашел в темноте губы Беллы и поцеловал ее, глубоко, жадно. И целовал до тех пор, пока не стало трудно дышать.

– А как насчет вагинального приема? – Белла сжала мои волосы в кулаках, прикусила подбородок – в голове будто взорвалась дымовая шашка, затуманивая разум. – Тонуса нет, по УЗИ все хорошо, значит, можно. А на моих отваливающихся почках это никак не отразится. Заявляю это как медсестра. А что думает мой лечащий врач?

Ее голос звучал прерывисто и хрипло, искрился токами возбуждения. И единственное, чего мне сейчас хотелось, – замкнуть эту чертову цепь.

– У твоего лечащего врача спермотоксикоз – он больше не в состоянии думать.

– Печально, – короткий вздох, – хороший был врач.

Белла засмеялась и этот смех, прозвучавший в темноте как-то по-особенному, резонировал во мне. Обнажил нервы и вскрыл желания, давая им волю.

Я провел ладонью вдоль бедра Беллы, задирая сорочку, погладил округлый живот и сжал грудь, очерчивая большим пальцем затвердевший сосок. Она запрокинула голову и застонала – охренительно прекрасный звук.

– Кажется... мне хватит... пары минут, – сквозь сбившееся дыхание прошептала Белла.

– А я дольше и не протяну, – честно признался я. – Двадцать шесть недель воздержания – это тебе не шутки.

Но первая брачная ночь продлилась совсем не две минуты: мы долго пытались найти удобную позу, смеясь, подшучивая над собой и целуя друг друга быстрыми хаотичными поцелуями куда придется. А потом запыхавшиеся, но бесконечно довольные, обнявшись, решили, что это был самый странный и самый классный секс в нашей жизни.

Белла быстро заснула, положив голову мне на плечо. Я тоже закрыл глаза, но сон не шел. Эмоции этого дня переполняли, будоражили, все еще продолжая жить и дышать во мне, не отпускали. Я чувствовал себя так, будто после долгих скитаний наконец вернулся домой. Хотелось еще немного побыть с этими ощущениями, хотелось задержаться в «сегодня» и не переступать в «завтра».

Малышка в животе пошевелилась, но Белла не проснулась. Только нахмурилась во сне и перевернулась на другой бок. Я прижался к ней и обнял, положил руку на живот рядом с рукой Беллы и так, поглаживая и ловя ладонью каждое движение дочки, наконец заснул.
____________________________________________________

1. Часовня Мадонны Делла Страда – главная часовня в кампусе Лейк-Шор Чикагского университета Лойолы по соседству с Роджерс-парком. Часовня была построена на берегу озера Мичиган в 1938 году (прим. автора).

Предыдущая глава