Занесенный снегом лес казался величественным собором, убранным в белые покрывала. Черные ветви смыкались над головами всадников, образуя высокий свод. Только это и позволяло разглядеть дорогу, которая едва угадывалась после вчерашней метели. Мороз щипал губы и обращал дыхание лошадей в пар, придавая им сходство с давно вымершими драконами.

Кавалькада скакала некрупной рысью. Смысла хранить молчание никто не видел, так что разговоры и смех раскалывали звенящую тишину. Эрвин ехал чуть в стороне, то и дело небрежно оглядываясь. Он видел, как Рихь сияет улыбкой, прислушиваясь к не умолкающему ни на минуту Лансу. Кто-то из молодых дворян пытался занять разговором и Илльеру, но та не выглядела заинтересованной. Кристофер кому-то подмигивал, с кем-то перешучивался, но по сторонам тоже посматривать не забывал. Пару раз они с Беркутом обменялись взглядами и чуть заметным движением бровей. И такой мелочи достаточно, чтобы понять друг друга, если несколько лет провел плечом к плечу на беспокойной границе.

Замок открылась внезапно, когда за очередным изгибом дороги деревья расступились у подножья пологого холма. Серые стены на фоне снега казались черными, но яркие знамена на башнях, шевелясь от слабого ветра, вносили в картину нотку праздника. Выглядел замок величаво и неприступно, хотя Эрвин сразу отметил, что подъемный мост с внешней стороны ничем не защищен, а по стене, чуть ниже зубцов, прорублен ряд изящных окон, явно слишком широких, чтобы быть бойницами. В Альрахене слишком давно воцарился мир, и новые поколения хозяев замков стали забывать об истинном назначении своих обителей.

— Добро пожаловать в Хорнтар! — выкрикнул Ланс, поднимая коня на дыбы и оборачиваясь к спутникам. — Мой дом — ваш дом!

— Он прекрасен, — Рихь снова улыбнулась, взмахнув ресницами, и Эрвин нахмурился, заметив, как заблестели глаза Хорна.

Праздничная трапеза была приготовлена быстро. Рихь едва успела насладиться горячей ванной и хлопотами пары служанок, как услышала гонг. Платье Марлин, извлеченное из седельных сумок, казалось блеклой мешковиной. Нет, конечно, сшито оно было из прекрасной материи, вышивка и кружева наверняка обошлись покойной владелице в немалую сумму, но Рихь вспоминала о своих нарядах, оставшихся в Ириталле, и на душе становилось мерзко. Остальные гостьи наверняка будут разряжены в пух и прах… а ей, принцессе по праву рождения, приходится довольствоваться обносками с чужого плеча…

Впрочем, когда платье было затянуто, а волосы расчесаны и подколоты шпильками, взгляд в зеркало убедил Рихь смириться с настоящим. Все было совсем не так плохо, как казалось. И когда она спускалась в парадный зал, залитый светом десятков ламп, она видела в обращенных к ней глазах восхищение. Искреннее. Настоящее. Что-то мелькнуло даже в ледяных синих глазах Беркута. И улыбка Рихи из придворной маски потеплела, наливаясь весельем и радостью. Хотя бы несколько часов можно не думать о плохом, а наслаждаться жизнью.

Ланс подвел ее к столу, усаживая подле себя. Принцесса тут же отыскала Илльеру. Та осталась в мужской одежде, лишь сняв с пояса ножны меча. Но Рихь прекрасно видела, что каждый кавалер из собравшихся за столом хоть на мгновение, но задерживал взгляд на ее статной фигуре и длинных медно-рыжих волосах, вившихся по плечам. Илльере не нужны были драгоценности, чтобы сиять… Но перед мысленным взором внезапно всплыли темные отметины шрамов, тянущихся по телу — и зависть тут же угасла. Нет, на такой обмен Рихь бы никогда не согласилась. Даже если бы боги пообещали отдать ей сердца всех самых отважных рыцарей Альрахена.

Гости расселись, кравчие наполнили кубки. Неспешно полилась застольная беседа обо всем и ни о чем. Рихь не прислушивалась к разговорам вокруг, сосредоточившись на отличных блюдах и галантном собеседнике — Ланс уделял ей все свое внимание, то предлагая новое лакомство, то рассказывая забавные случаи с охоты. Рихь купалась в его внимании, словно в теплой воде с жасминовыми лепестками.

Прошло уже немало времени, и не один кубок был осушен, когда Ланс поднялся с кресла и громко провозгласил:

— Здоровье его светлости Аланира, нашего истинного короля!

Гости с улыбками поднимали кубки. Рихь на мгновение замерла, пытаясь осмыслить услышанное… уют и покой притупили внимание, и до сознания не сразу дошло, что именно в тосте не так. Но Эрвин, сидевший через одного человека от принцессы, судя по всему, не расслаблялся ни на минуту, потому что лицо его окаменело в тот же миг, едва отзвучало последнее слово.

— Я не стану пить, — резко проговорил он, ставя кубок с такой силой, что вино плеснуло через край. — В Альрахене есть только один истинный король. И имя его вам всем прекрасно известно.

— Мой уважаемый гость не согласен? — Ланс, улыбаясь, повернулся к Беркуту. — Ну что же, ваше право.

— Право? — одна бровь Эрвина медленно поползла вверх, глаза сузились. — По-вашему, верность присяге и своему королю — это право, а не священный долг?

— Ах, Эрвин, не принимайте все так близко к сердцу, — голос Хорна звучал мягко и дружелюбно. — Каждый достоин своего правителя, и если вам по душе то, что творит Адалард — вы в своем праве. Если вам нравится, что наши войска уходят с прежних границ, что мы отступаем, даже не имея перед лицом врага — просто потому, что его величество не хочет провоцировать конфликты, если вам нравится, что с каждым годом соседи наглеют, а иноземные купцы задирают нос и цены — пожалуйста. Не смею вас разубеждать.

— Это слова изменника, — Винтер тоже поднялся от стола и медленно цедил слова сквозь зубы, не сводя с Ланса ледяного взгляда. — Измена и то, что все остальные здесь сидящие слушают, кивая. Каждый из вас, каждый — предатель нашей родины!

Рихь вздрогнула, услышав, как жалобно звякнул хрусталь на столе.

— Наш король ценит наши жизни. И понимает, что превыше славы, превыше престижа и подобострастия соседей должны быть люди. А вот вы и ваш возведенный на пьедестал герцог этого не понимаете. Вам кажется, что война — это триумф и победные трубы. Но вспомните о могилах наших воинов, оставшихся вдоль границ после прошлой войны. Вы не помните? А Адалард помнит. И делает все, чтобы могилы не пришлось копать уже для нас.

— Эрвин, неужели вы полагаете, что Адалард в самом деле печется о ваших жизнях? — Ланс хотел было покровительственно похлопать собеседника по плечу, но вовремя удержался. — Он просто трус. Ему не хватает решимости бросить вызов. Храбрость досталась лишь одному из братьев…

— Как и здравый смысл, — резко перебил его Эрвин. — Аланиру его заменило честолюбие.

— Не стоит…

Их прервал скрежет отодвинутого кресла и последовавший за этим внезапный грохот, когда кресло от слишком быстрого движения опрокинулось. Все взгляды обратились на звук. Илльера с чуть растерянной улыбкой подняла бокал в жесте приветствия.

— Простите, не хотела поднимать такой шум…

Она отпила вина, покачала остатки, едва не расплескивая, и внезапно, небрежным движением отправила бокал на пол, себе за спину. Хрусталь разлетелся вдребезги, заставив Рихь вздрогнуть. Она успела заметить, как губы Эрвина сжимаются в тонкую линию. Илльера между тем сделала пару шагов, резко покачнулась и ухватилась за плечо сидевшего рядом с ней молодого рыцаря.

— Ох, прости, кажется, голова кружится…

Юноша торопливо подхватил ее под локоть, но Илльера шатким, не лишенным изящества движением вывернулась из-под его руки и внезапно вскочила на стол. Снова тонко звякнули бокалы.

— Илльера! — Эрвин, перестав обращать внимание на своего недавнего собеседника, быстро шагнул к столу. — Илльера!

— Еще вина, — рассмеялась воительница, грациозно наклонилась и подняла за горлышко хрустальный графин, в котором на дне плескалась кроваво-красная жидкость. — Пока мы живы, надо пить. Петь, пить и веселиться… На том свете ведь уже веселья не будет, верно?

Она сделала несколько шагов, аккуратно обходя блюда, но не приближаясь к тому краю стола, около которого стоял, прожигая ее взглядом, Беркут.

— Какая разница, на чьей голове корона, ну скажите мне по чести? Ни-ка-кой, — последнее слово она выговорила старательно, качая головой в такт слогам, так что волосы медными змеями расползлись по плечам. — Разница только в том, при каком короле вино будет лучше.

Она поднесла горлышко графина к губам и отпила несколько глотков. Пара капель скатилась в уголок рта, заалев, словно кровь. Илльера рассмеялась и крутанулась на каблуках. Внезапно потеряв равновесие, она начала падать, взмахнула рукой — и графин полетел в стену.

— Илльера, ты пьяна! — Эрвин, мгновенно оказавшись рядом, ухватил ее за запястье и с силой дернул со стола. Зацепив каблуком опустевшее блюдо, воительница неловко скользнула на пол, почти упав, но Винтер вздернул ее за локти, удерживая на ногах.

— Пусти, — вяло мотнула головой Илльера, пытаясь высвободиться. — Пусти, солнце еще не взошло, сейчас время танцев и вина…

— Эрвин, может быть… — Хорн уже стоял совсем рядом, за его плечом, и Рихь, наблюдавшая все это в противоположной стороны стола, видела в его глазах тревогу. — Может быть, воды?

— Можно было бы, — Беркут смотрел на Илльеру, щурясь, по-прежнему крепко держа за локоть. А когда Ланс протянул ему стакан с водой, плеснул ей прямо в лицо. Рихь ахнула. Илльера закашлялась и дернула плечом, но Эрвин сжал пальцы.

— Думаю, я должен проводить нашу спутницу на воздух, — медленно проговорил он и демонстративно наклонил голову, прощаясь с остальными. — Прошу извинить меня и еще в большей степени ее…

Ланс чуть растерянно кивнул, отступая в сторону — и Беркут буквально силой потащил шатающуюся Илльеру к дверям. Рихь провожала их изумленным взглядом. Встретилась глазами с Кристофером — и тот недоуменно пожал плечами, но встать и последовать за другом не попытался. Рихь после недолгого размышления тоже осталась в кресле, откинулась на спинку и глубоко вздохнула. Хорн тут же обернулся к ней.

— Моя прекрасная леди, вам нехорошо?..

Галерея была пуста. Через несколько открытых окон сюда задувал холодный зимний ветер, так что свежесть ощутимо отрезвляла. Эрвин одной рукой плотно закрыл дверь в зал, вторая по-прежнему стискивала предплечье Илльеры.

— Как ты могла… — проговорил он тихо и зло, за подбородок поднимая голову собеседницы и глядя в ее подернутые туманом глаза. — После всего, что я от тебя слышал…

— Я-то могла, — голос воительницы звучал неожиданно ровно, как будто и не дрожал только что в винных парах. — А вот как мог ты, Эрвин…

— Что я? — Винтер почти против воли сжал пальцы, оставляя следы на светлой коже. — Тебе надо проспаться, хотя наверное, лучше всего было бы просто окунуть сейчас с головой в прорубь. И подождать некоторое время. Пока хмель выветрится и вернет тебя самой себя.

— Я в себе, — она стояла совершенно прямо, не шатаясь. И не пытаясь высвободиться, хотя хватка Беркута наверняка причиняла боль. — Чего не скажешь о тебе. Оглядись и прислушайся, Беркут, ты же умный человек. Что ты видишь?

— Измену, — Эрвин медленно разжал пальцы, но брови остались сдвинуты.

— Именно, — тихо проговорила Илльера. — Но ты не подумал, что это может быть ловушка? Что нас специально провоцируют? Ты же только что протрубил во все трубы о наших симпатиях и наших взглядах.

— Я верен присяге и не вижу смысла скрывать это.

— Ах, Эрвин, если бы все было так просто… — воительница вздохнула, глубоко и горько. — Твоя прямота хорошо служила тебе в пограничных войсках, но в мире интриг она губительна! Сейчас мы не можем позволить себе роскоши говорить то, что думаем.

— Ты никогда ее себе не позволяешь, полагаю, — Беркут криво усмехнулся. — Когда ты последний раз сказала правду?

— Я не лгу тебе. Ни слова, — взгляд Илльеры потух, она повернулась к окнам. — Просто я… на собственной шкуре усвоила, что правдивые слова иногда обходятся слишком дорого.

— Ты же понимаешь, что недомолвки не способствуют доверию, — Винтер скрестил руки на груди.

— Понимаю, — Илльера больше не смотрела на него, а задумчиво разглаживала манжет. — Но сейчас я думаю не об этом. Надеюсь, мне удалось достаточно отвлечь их от твоей прямоты, и нам это ничем не аукнется. Но если здесь был хоть один соглядатай, этот замок станет западней, из которой нам не уйти.