Варианты есть всегда. Другое дело, что среди них может не быть ни одного приемлемого.

Макс Фрай, «Властелин Морморы»

POV Джаспер



Море… Сколько раз за свою долгую жизнь я всматривался в его мерцающую бесконечность, переливающуюся всеми оттенками синевы? Сколько раз обращал к нему молитвы? К нему, не к Богу? Не перечесть. Я не знал, почему, но именно изменчивая водная стихия раз за разом, в самые нужные моменты, когда я готов был сломаться и опустить руки, дарила редкие мгновения покоя, позволяя накопить силы для нового рывка и оставить в прошлом виток неудач. И теперь, находясь на очередном перепутье, я снова оказался на высоком обрыве побережья, пытаясь понять, куда идти, что делать и как поступить дальше. Как найти верное решение.

У подножия бесновались волны, в вечном союзе с просоленными ветрами подтачивая земную твердь. И не было конца и края этой борьбе за существование. Она началась задолго до моего появления на свет, и я знал, что сколь долгим не был бы мой путь, эта борьба переживет меня, как пережила многих других.

Собственная ничтожность пред лицом великой водной стихии дарила надежду на финал: настоящая бесконечность лежала у моих ног, а моя дорога была обязана подойти к концу, так или иначе. Кто-то когда-то сказал, что проходит все. Именно здесь я готов был в это поверить, а эта вера дарила пусть эфемерную, но надежду.

События последних недель выбили меня из колеи, заставив ощутить себя колоссом на глиняных ногах. Все то, чем я жил несколько веков, осыпалось прахом. Сначала в момент осознания новой сущности Алисии. А потом снова, когда я вынужден был признать, что ошибся в том, кто был мне ближе всех по рождению, роднее всех по духу, но на долгие годы стал для меня воплощением врага. В брате, которого я и любил, и ненавидел многие века.

Посреди выжженной, усыпанной пеплом несбывшихся надежд и стремлений пустыни прошлого теперь шла битва не за жизнь, но за смерть. Беспощадное сражение между долгом и желанием, между любовью и проклятием, между человеком и вампиром внутри меня, в конце концов, ведь инстинкт сохранения себя и своей половины испокон веков главенствовал в этом мире. Вот только этот бой выиграть было невозможно: условия для победы оказались невыполнимы...

Когда изящная ладонь моей возлюбленной, возникшей внезапно между мной и братом, с невероятной, нечеловеческой силой удержала меня от нападения на Эдварда, жизнь моя, казалось, мчащая по наклонной колее к единственной цели, внезапно выкинула кульбит, перевернувшись с ног на голову, утратив ориентацию в окружающем пространстве.

Несколько последующих минут даже идеальная память вампира не была способна удержать, настолько сильны оказались поглотившие меня эмоции. Во мне сплелось несоединимое: ярость соседствовала с нежностью, боль – с блаженством, а радость – с непереносимым горем. Лишь тонкие пальчики Алисии, сжимавшие мою руку, ее звенящий надеждой голос, лучики ее взгляда, полного никуда не пропавшей за минувшие столетия любви, оставались единственным реальным ощущением, прочно удерживающим меня в этом мире и зовущим следовать за ним куда угодно.

Любимая поспешила увести меня от Эдварда прочь, поставив тем самым точку в гонке, долгое время олицетворявшей мою жизнь, и я беспрекословно послушался. Да и могло тогда сложиться иначе? Я отчетливо видел нити, связывающие этих двоих, нежную дружбу и привязанность, физически ощутимую. Причинить боль брату значило причинить боль Алисии, убить его, тем более у нее на глазах, – значило окончательно превратиться в монстра, бессердечного и жестокого, не заслуживающего любви. На такое пойти я не мог, по крайней мере, не в тот момент, – я был слишком подавлен и растерян, чтобы принять правильное решение. Я был сломлен.

Мы удалялись дальше и дальше от обжитых мест по направлению к горам, пока не оказались на высокой скале, у подножия которой блестела гладь покрытой льдом воды.

Вечерело. Низкое зимнее солнце почти касалось вершин горных пиков, припорошенных снегом, и его лучи, достигая озера, рассыпались вокруг приглушенными бликами. Вековые ели, росшие здесь повсюду, укутанные до самых маковок в снежную пелену, бросали на девственно-белую целину снега причудливые сине-серые тени, а воздух казался невероятно прозрачным в неверном вечернем свете.

Уверенно пройдя вдоль обрыва, Элис вышла к поваленному стволу дерева, опасно свисающему над зеркалом озера, и остановилась, обернувшись ко мне впервые и позволяя разглядеть себя. Позволяя осознать и поверить, что происходящее – не сон, что мои многолетние чаяния наконец-то свершились.

Наклонив голову, она прищурилась, вглядываясь в меня, возможно, сравнивая реальность с воспоминаниями. Легкая улыбка блуждала по губам, глаза вспыхивали радостью и пониманием, отогревая мое давно заледеневшее сердце, почти заставляя его снова биться.

Я смотрел и не мог наглядеться. Алисия осталась все той же и стала совершенно иной одновременно. Сквозь холодное совершенство ее новой, обретенной вместе с бессмертием красоты я отчетливо видел родные черты той девушки, которую восемьсот лет назад вел к алтарю, чтобы поклясться в вечной любви и верности. Много раз она умирала и рождалась заново за минувшие века, но осталась собой, и взгляд теперешней Элис живо напоминал первый взгляд Алисии де Варенн, подаренный мне в королевской ложе, который перевернул мою жизнь, даря ей осмысленность и озаряя чудесным светом.

Я так и не мог до конца поверить в то, что и ее постигло проклятие ведьмы, превращая прекраснейшую из смертных в демона ночи, в отверженную. Но она казалась совершенно другой – словно взяла лучшее, сбросив ненужные оковы и отринув прочь злое. Даже глаза вместо пылающего кровавого пламени грели мягкой охрой опавшей листвы, а искорки в них были не отблесками пожара, но животворящими лучами солнца.

С трудом ощущая ее эмоции, – мой талант снова оказался почти бессилен, – я по мимике, по выражению глаз увидел и сочувствие, и сопереживание, и радость встречи. С ней я сам словно вновь становился человеком. Как будто исполнилась заветная мечта. Я был переполнен чувствами, на краткие мгновения превратился в безумно влюбленного мальчишку.

Только огненным всполохом возникла мысль о мимолетности наступившего счастья, способная безжалостно растоптать поднимающиеся ростки надежды, выжигая и превращая в пепел эйфорию от встречи. Чтобы снова стать влюбленным мальчишкой, следовало умереть. И главный кошмар состоял теперь в том, что не только мне.

Алисия шевельнулась, собираясь прервать затянувшееся молчание, – я узнал столь давно знакомый признак ее нетерпения, – и в свете закатного солнца заискрилась золотистая пыль, невесомой вуалью окружившая девушку, заставляя меня поперхнуться и отступить назад от возникшего воспоминания об иной встрече с совершенно другой женщиной. Вина за совершенную мной ошибку, когда я принял Марию за воплощение Алисии, с которой я за долгие годы так и не смог справиться до конца, многотонной глыбой снова рухнула мне на плечи, буквально придавливая к земле.

Сейчас при взгляде на любимую собственная слепота казалась еще более нелепой и преступной. Как можно было, пусть и находясь под воздействием чар, в кровожадной алчной вампирше увидеть моего ангела? Забыть о золотистой пыли, неизменно присутствующей при каждой нашей встрече, даже не вспомнив о ней ни разу за много лет? Ни разу не усомниться за долгие годы? Поистине, когда высшие силы желают нас наказать, делают слепыми и глухими…

Я закусил губу и отвел глаза: мягкая, все понимающая и прощающая улыбка резала больнее ножа. Пусть я действовал не по своей воле, попав под удар чар Марии, выкинуть из головы те события просто так и забыть их я не мог. А утаить что-либо от Алисии значило снова предать ее, на сей раз – уже не по принуждению. Потому, глубоко вдохнув, я заставил себя говорить.

Слова пришлось буквально выталкивать. Слишком болезненными были воспоминания, да и не приходилось мне давно разговаривать подолгу. Просто было не с кем. Но теперь я должен был поведать обо всем случившемся. Не мог поступить иначе.

Рассказ получился длинным. Алисия слушала молча и не прерывая, безошибочно уловив, что мне необходимо выговориться. В родных глазах, устремленных на меня, не было ни тени осуждения либо отвращения, которые я так боялся увидеть, считая их вполне заслуженными. Лишь сожаление и понимание.

– Джаспер, прошлое – это всего лишь следы на снегу, – дослушав, мягко шепнула она, подойдя совсем близко и положив ладони мне на грудь. Тепло ее улыбки омыло волной мое истерзанное сознание. – Они существуют лишь до первой оттепели. Или снегопада. А наша оттепель уже пришла, ведь мы встретились.
– Не думаю, – упрямо покачал головой я, не желая так легко себя оправдывать: слишком весомы были последствия моих действий, чтобы о них просто забыть. – Я принял тебя за другую. И прозрел не сам, а с помощью друзей, много лет спустя. Если бы я не терял время рядом с подделкой, обманывая прежде всего себя, я мог успеть. И тебя, возможно, миновало бы проклятие!
– Тогда бы я умерла, – грустно усмехнулась Алисия. – Если бы не Эдвард, эта судьба и так мне грозила. Шла война, люди гибли. Он спас меня в последний момент. Еще чуть-чуть, и я бы задохнулась или истекла кровью под руинами родительского дома, разделив судьбы соседей.
– Но ты не оказалась бы проклята! – сквозь зубы прорычал я, с трудом сдерживая порыв неконтролируемой злости. – Алисия, я – монстр, чудовище, мои руки красны от невинной крови. Я на многое готов, чтобы наконец-то избавиться от этого зла. Но есть единственный шаг, на который я не способен – это обречь тебя на смерть!

Даже просто в беседе слова «убить тебя» не смогли слететь с моих губ, настолько невозможным было для меня подобное. Перед желанием уберечь Алисию после всех былых потерь пасовал долг, лежащий неподъемной ношей на моих плечах. Я мог идти против сильнейших этого мира, против родного брата, неведомых сил и самого дьявола, даже против себя, наконец. Но против нее? Нет. Никогда. Ни за что.

С другой стороны, я был уверен, что бездействие не поможет и проклятие само заберет ее у меня, как делало это не раз, и не важно, что Алисия стала бессмертной. Мстительный навет Эсмеральды найдет способ достичь своей цели, – надеяться на обратное было бы слишком наивно. Так стоило ли покорно ждать удара, вновь погружаться в неизведанное, рискуя обречь себя на бег по кругу? Или все-таки попытаться совершить невозможное? Доделать то, что я должен?

– Тогда не вини Эдварда в том, что он бросился меня спасать, – по-прежнему спокойно улыбнулась Алисия, прерывая мои тягостные размышления. – Он думал, что под завалами – его Изабелла. И понял свою ошибку только сегодня...
– Он… – начал было я и осекся на полуслове, отступив на шаг и дернувшись, словно от удара.

Не он, я. Поддавшись эмоциям и потеряв выдержку, я чуть было не совершил очередную ошибку. Снова я! Ведь эти слова уже произносил брат, но их я не услышал, будучи полностью поглощенным злостью поражения, ревностью и страхом потери. Отмахнулся и ринулся дальше, устремляясь ко дну пропасти.

Не услышать Алисию, к счастью, я не мог. И простая фраза, произнесенная спокойным тоном, вынудила меня наконец-то посмотреть на ситуацию с другой стороны, поставив себя на место брата.

Самообманом было бы отрицать, что я мог поступить точно так же на его месте. На его, а не на моем! К тому же будучи уверенным в том, что она выживет, будет собой после обращения, останется рядом. Ведь он не провел сотни лет, внушая себе, что единственный счастливый исход – это смерть. Отказаться от шанса на спасение было бы непросто даже мне, такому, какой я сейчас есть. Куда там брату...

Алисия действительно осталась собой: каждая минута нашего общения убеждала в этом. Еще тогда, в нашей человеческой жизни, она умела простыми словами перевернуть привычный мне мир, заставить посмотреть на проблему иначе, отодвинуть хотя бы на время все лишнее, и эту способность не забрало ни многократное перерождение, ни превращение в вампира.

– Я… – слова застряли в горле, голос внезапно сел. – Я никогда не хотел для тебя моей судьбы, и сейчас не хочу. Возможно, даже скорее всего, на месте брата я мог поддаться слабости и поступить так же. Правильным от того его поступок не становится, пойми!
– Ты так истово веришь в слова ведьмы? – Алисия отошла к обрыву и отвернулась, вглядываясь куда-то вдаль. Пара жалких ярдов расстояния между нами тут же отозвались в груди тянущей болью, напоминая о долгой разлуке, минувшей и, возможно, еще подстерегающей нас впереди. – Зачем ей оставлять нам хоть какой-то шанс? Ее целью было полное уничтожение рода.
– Дело же не только в ее словах, – возразил я, делая шаг следом за любимой, стремясь увидеть то же, что она, не желая терять и единого драгоценного мгновения вместе. – Их подтверждают записи, что я обнаружил когда-то в сундуках семейной капеллы. Если мы умрем, род потомков наконец-то Жоффруа сгинет, а значит, цель ведьмы будет достигнута, ведь родимся мы в совершенно новых телах. Она хотела смерти рода, а не наших душ. Проклятие умрет вместе с нами. Должно умереть!
– Ты помнишь те записи дословно? Уверен, что все правильно истолковал? – Элис протянула руку, и лучи солнца, стремительно падающего за горизонт, отразились от алмазной кожи, бликами разлетаясь вокруг. – Я вот очень плохо помню события человеческой жизни. Особенно те, что происходили накануне обращения. Все в каком-то тумане… Словно и не со мной было.
– А прошлые жизни? – Я тут же отвлекся от мрачных мыслей о грядущем: жизнь Алисии не могла меня не интересовать. Ее таланты, ее способности, ее судьбы. Любые детали, любые упущенные за столетия мелочи были мне дороги.
– Такие воспоминания всегда похожи на сны, – задумчиво пожала плечами девушка. – Неверные и смутные большей частью. То ли было, то ли нет… То ли приснилось, то ли привиделось в бреду. Краски то яркие, то смытые и неверные. И эмоции – от пронзительной боли до всепоглощающего счастья...
– А я? Ты помнила меня? Ну хоть немного?..

Я подошел совсем близко и, не удержавшись, все-таки обнял за талию. Прохладные пальчики тут же переплелись с моими, приветствуя мое приближение, рождая в моей груди поток тепла от одного осознания прежней взаимности наших чувств.

– Да, но…

Это «но», как и пауза, за ним последовавшая, заставило меня скрипнуть зубами от беспомощности. За долгие годы я привык предсказывать ответы на любой вопрос, пользуясь своим даром, и теперь ощущал себя неуютно, лишившись помощи таланта. Как раньше я не мог прочитать Эдварда, так и Элис оставалась закрытой книгой, я мог уловить лишь редкие отголоски ее эмоций. А хотелось ощутить и узнать все...

– Но что? – ее слова откликнулись внутри уколом разочарования, не позволяя промолчать. – Но… ты не стремилась найти меня? Алисия, почему ты меня не искала? Почему была с ним, не со мной? Почему бежала?..

Она молчала, и во мне снова попыталась поднять голову ревность. Бессмысленная – ведь я отчетливо видел чувства Элис по отношению ко мне, – но беспощадная. Даже смутно помня прошлую жизнь, она оставалась рядом с Эдвардом, а не разыскивала меня. Да полно, нужна ли ей на деле была эта встреча? Ни она, ни брат, даже зная часть истории с проклятием, не преминули жить достаточно спокойно, разве что опасаясь угрозы, которую я представлял для жизни Эдварда!

Последняя мысль ужасала. И дело было не в том, что рядом с Алисией находился Эдвард, хотя и об этом я предпочитал не думать, стараясь не представлять, какие именно отношения их связывали, считая недоверие преступлением со своей стороны. Дело было в том, что воспоминания не давали ни единой ниточки для нашего воссоединения. Во время предыдущих воплощений Алисия помнила больше: я слышал это собственными ушами и забыть не мог. Она ждала меня, настойчиво разыскивала в меру человеческих сил и даже более того.

А теперь? Память с каждым кругом истаивала. Сейчас я стал для нее неверным сном. Дальше видения грозили обратиться необъяснимыми метаниями, пустым бессмысленным существованием раз за разом в поисках неизвестного... Я содрогнулся, представив мучения неприкаянной души, заточенной в темнице слабого смертного тела. Случайности редко бывают благосклонны к несчастным, которых мотает по судьбам, подобно утлую лодчонку в бушующем море... Умри Элис там, в Лондоне – и сколько нам пришлось бы ждать новой встречи? И какой бы она была?

Безошибочно почувствовав мои терзания, Элис погладила тыльную сторону моей ладони, стараясь передать мне уверенность. Странно, но ей удалось: я снова ощутил тепло, временно вымывшее прочь дурные сомнения, возвращая мысли и чувства в настоящий краткий миг единения.

– Ты до недавних пор был для меня и заветной мечтой, и смертельной опасностью. – Она откинула голову мне на плечо и подняла глаза, слегка улыбнувшись. – Я… вижу будущее.

– Будущее?

От удивления я напрягся всем телом. Неужели способности предыдущего воплощения остались с девушкой и теперь? Алисе меня тоже не удавалось никак увидеть, только по косвенным признакам она что-то могла понять, сопоставляя детали... Все повторилось?

– Видения далеко не всегда четкие, но при каждом твоем приближении я погружалась в круговерть из смертельной опасности и неземного блаженства… – Она задумалась, глядя вдаль, вспоминая прошлое, и в ее идеальных чертах я видел отражения сомнений тех лет. – Я не могла разглядеть твоего лица, не могла узнать тебя – ты был всего лишь противоречивым образом, сочетающим в себе неясный призрак любимого мужчины, к которому инстинктивно стремилась моя душа, и убийцы, который идет, чтобы причинить боль моей семье. Я чувствовала угрозу, видела события, которые неизменно приводили к смерти человека, спасшего меня из-под завалов и оберегавшего десятилетиями, который стал моим опекуном и защитником, и не могла допустить, чтобы это будущее наступило.

Алисия замолчала, а я отвел взгляд, коря себя за невольную радость: опекун и защитник. То есть, скорее отец или брат, но не возлюбленный! Если бы их связывали отношения иного рода, менее платонические, она бы вряд ли назвала Эдварда так.

– Я видела лишь один выход тогда: бежать, – продолжила тем временем любимая. – То, что существо, собирающееся уничтожить Эдварда, и любимый из полузабытого прошлого, о котором я грезила днями и ночами, – это один и тот же человек, догадаться было невозможно. Слишком разными были ощущения. Я не могла даже вообразить, что преследующий нас убийца – это ты! Как ты понимаешь, мой дар также неработоспособен насчет тебя, как и твой – насчет меня. – Алисия пожала плечами. – Видимо, наше взаимное бессилие – тоже часть общего проклятия.

Она вздохнула и сжала мои ладони, делясь предположениями:

– Теперь я понимаю больше, картина стала ясна: рядом со мной всегда находился Эдвард, и потому я видела опасность для его жизни, ведь ты направлялся убивать брата, – в ее глазах мелькнула боль пережитого совсем недавно страха. – Обо мне ты ничего не знал, так что я не могла предугадать, повлияет ли на твое решение мое присутствие. Рисковать я не желала, поэтому мы убегали всегда. А догадаться о причине моей слепоты у меня возможности тогда не было…

Я внимательно слушал, но мысли мои улетели в иную сторону. Пусть Алисия плохо видит нас, но по косвенным признакам может определить, что именно суждено? Так, как она чуяла опасность для Эдварда? Надежда всколыхнулась во мне от этой мысли.

Элис подняла голову, разворачиваясь в моих объятиях.

– Будущее изменчиво и непостоянно, – покачала она головой, догадываясь о возникших в моей голове вопросах. – Только когда решение окончательно принято, я начинаю что-то видеть. К тому же, в случае с тобой и Эдвардом мой дар работает… слишком плохо. Хуже, чем с кем угодно другим, – виновато улыбнулась она. – А теперь мы рядом, и я, похоже, окончательно ослепла...

Я с трудом сдержал разочарованный вздох. Зато стало ясно, как им удавалось скрываться. Похоже, сегодняшняя встреча действительно состоялась чудом: Элис и дальше могла видеть во мне опасность для жизни своего спутника, предупреждать каждый раз Эдварда, и они ускользали бы снова и снова! Я мог еще не одну вечность безуспешно гоняться за ними по всему миру, терпя неудачу за неудачей.

– Лишь когда я увидела тебя воочию, ситуация прояснилась, – она покачала головой, продолжая удивляться своей недогадливости. – Смутные видения, ощущение чьего-то присутствия, карусель ощущений… Я же говорила – лица твоего я толком так ни разу и не смогла разглядеть за долгие годы, но на поляне узнала сразу.

Ее слова снова отозвались во мне неосознанной вспышкой радости: значит, потеряно не все. Она все-таки помнила меня, если узнала сразу! Но демон сомнений не желал оставлять в покое, заставляя метаться из крайности в крайность.

– И кинулась спасать Эдварда, – мрачно прокомментировал я. – Я же не перестал быть для него угрозой.
– Джаспер, пойми, ваша вражда с братом не может ни к чему хорошему привести! – красивое лицо исказила гримаса раздражения. – Только к окончательной гибели, и это в лучшем случае. А в худшем – к замкнутому кругу из смертей и страданий, чего и хотела для всех нас ведьма.
– Моя медлительность уже привела к худшему, – еще больше нахмурился я. – Ты стала демоном.
– Худшее – это разлука, – покачала Элис головой. – И то, что мы можем забыть друг друга совсем. Ты уже превратился для меня в туманное видение, а что будет дальше? Поэтому подари нам шанс, пожалуйста, – в родном голосе зазвучала мольба, узкие ладони уперлись в мою грудь, заставляя меня разжать руки. – Я всю жизнь, пусть и несознательно, искала выход из тупика, и не могу от поисков отказаться просто так. Не могу просто опустить руки!
– Алисия… – Я глубоко вздохнул, пытаясь унять бушевавшую внутри бурю эмоций. Отказать ей в любой просьбе я не мог восемьсот лет назад и за это время не обрел этой чудесной способности. Каждое мое слово было попыткой убедить не только ее, но и себя, и в этом была главная моя проблема. – Будь моя воля, я никогда не допустил бы твоей смерти. Но я не властен над проклятием, пока мы все ходим по этой земле. Единственный выход – разрубить этот узел!
– Лишь я сама могу принять такое решение! – В темном янтаре ее глаз светилась спокойная уверенность. – И только когда все остальные возможности будут исчерпаны. Ты позволишь мне проверить все прежде, чем мы вернемся к этой страшной идее? У нас же есть время, зачем торопиться? Особенно сейчас, когда мы вместе.
– Я сделаю так, как хочешь ты, – прошептал я, снова привлекая девушку в объятия и на сей раз, не сдерживая порыва, покрывая поцелуями ее лицо. – Поеду, куда хочешь, сделаю что угодно, украду или убью… Но в конечном итоге у нас нет иного выхода. Лишь смерть может разрубить эти оковы навсегда. Поставить точку во всей этой истории с местью длиной почти тысячу лет.
– Смерть – это навсегда, – освободилась Элис. – Она может поставить точку и на нас с тобой. Да и ты разве сможешь убить меня? Теперь, когда мы встретились? Зная, что, снова став людьми, мы можем больше никогда не отыскать друг друга? Или даже не вспомнить о нас?

В мертвое сердце снова вонзился острый нож, а перед глазами возникли те моменты, которые я хотел бы позабыть больше всего на свете: гроб с телом любимой в храме; факел костра; ее другое тело, истерзанное зубами новорожденной вампирши... Сделать подобное самому?.. Немыслимо. Невозможно. Да и мысль о том, что память может истаять при перевоплощении, причиняла не меньшую боль.

Но если это не сделаю я, найдется тот, кто сделает это за меня... Уж в этом-то можно не сомневаться: проклятие ведьмы не разбирает, кто вампир, а кто человек – оно найдет лазейку и доберется даже до бессмертной.

– Мы уйдем вместе, – донесся ответ на мои метания. – Но только тогда, когда все другие варианты будут испробованы. Я не верю ведьме. И знаю: есть другой выход.

Я лишь покачал головой, не веря в успех поисков. Слишком долго жизнь убеждала в том, что в ней нет выхода. Он есть только в смерти.



По замыслу Элис нам надлежало отправиться в Англию, причем путь, которым обычно перемещался я, девушку совершенно не устраивал. Поэтому она всерьез озадачилась моей легализацией.

Ранее я действовал просто: находил нужных людей, нагонял на них ужаса, получал требуемое. Деньги, документы, сведения – какая разница? Страх всегда был отличным способом добиться желаемого, особенно, если ты чувствуешь все потаенное и скрытое в собеседнике и обладаешь сверхспособностями и неуязвимостью восьмисотлетнего вампира. В подавляющем большинстве срабатывал инстинкт самосохранения, безошибочно подсказывающий, что со мной лучше не связываться и дать то, что я прошу. Ни малейшей потери времени.

А передвигаться, даже через океан, я и вовсе предпочитал с помощью силы рук, держась от людей подальше, дабы избежать ненужных жертв.

Элис такой путь категорически не устраивал. Поэтому по ее не терпящему возражений требованию мне пришлось начать спешную адаптацию к существованию в современном мире. Среди людей.

Она раскрыла тайну цвета своих глаз, и меня ждало очередное потрясение: то, в чем я винил Эдварда долгие годы, он виновен не был. Брат давным-давно отыскал иную стезю, не губя сотнями невинные жизни ради пропитания. Тот самый путь, который мне казался невозможным. За годы существования я не раз чуял кровь животных, но никогда не пытался пробовать ее, считая полностью непригодной для утоления жажды. Как оказалось, зря. Да, она не давала нужных сил и насыщения, вечно оставляя тянущую неудовлетворенность внутри, но позволяла существовать, не причиняя вреда людям!

Первую охоту в лесу я запомнил надолго. Нашему виду вообще забыть что-либо невозможно, эта особенность всегда казалась мне еще одной гранью проклятия, но некоторые вещи врезались особенно глубоко, раз за разом о себе напоминая.

Мы с Элис ушли далеко на север, и в глубине нехоженых лесов Канады, где на сотни миль нет ни души, я сделал первый глоток крови дикого зверя, тем самым, во многом, начиная существование заново.

Ощущения воскресили те стародавние времена, когда еще человеком мне приходилось в походах довольствоваться чем-то питательным, но крайне невкусным. Вот и теперь, загнав матерого волка, выпив его до капли, я с трудом не морщился.

Впоследствии оказалось, что хищники еще не худший выбор по сравнению с травоядными. Поймав оленя, я так и не сумел заставить себя прокусить его шею: в горле встал тошнотворный ком от одного запаха, что спасло твари жизнь.

Недели три мы с Элис провели в лесу, почти не разлучаясь, перемежая охоту и общение. Мы не могли наговориться, нагоняя упущенное за время разлуки. Я хотел знать все о ее жизни до и после превращения: чувства, эмоции, желания. Она – тоже. Но одной темы мы старательно избегали, пусть тенью она присутствовала всегда: Эдвард. Я не мог выбросить из головы то, что он сотворил с моей любимой. Я понял и принял причины, толкнувшие его на этот шаг, но смирение не пришло, и стоило разговору приблизиться к опасной черте, во мне снова и снова вспыхивал пожар яростного протеста. Легко уловив закономерность, вскоре Элис и сама стала избегать упоминаний о моем брате, оставив тяжелую тему на более поздний период.

Была и другая проблема: меня неудержимо влекло к жене, и года этого не изменили. Влекло физически, страстно и горячо, и казалось, желание это заставляло биться давно остановившееся сердце. Препятствий, по сути, не было: мы, без сомнения, были влюблены, к тому же женаты и неуязвимы, что исключало человеческие проблемы с номинальным комфортом. При воспоминании о том, какие чувства полыхали между встреченными мной взаимно любящими парами вампиров, у меня дух захватывало от стремления познать подобное.

Однако я старательно отгораживался от этой идеи, храня некоторое расстояние, сдерживая порывы и эмоции и тратя на это ежедневно немало душевных сил. Я слишком хорошо понимал: поддайся я, и желания умирать не останется вовсе. Захочется взять от этого существования все, и пусть мир подождет... Только вот будет ли он ждать? Я почему-то был уверен, что нет, и сделает все по-своему. И далеко не факт, что нас это устроит…

Потом был первый выход к людям, который дался мне очень нелегко: оказалось, что животная диета не просто оставляла толику неудовлетворенности, но усугубляла желание насытиться в полной мере привычным за много столетий способом, отыскав среди множества подходящую жертву.

Только страх увидеть в любимых глазах разочарование заставлял меня держать себя в руках, тратить титанические усилия на самообладание. На контроль эмоций при этом меня хватало не всегда, что я отлично видел по окружающим: если с Элис люди общались достаточно охотно, то на меня все без исключения косились с очевидной опаской. Немудрено: боясь выдать бушующую внутри бурю, я в большинстве случаев сохранял каменное лицо, а вот выражение глаз прятать не удавалось, и стоило мне совпасть с кем-то взглядом, человека окатывало непереносимым ужасом. Спасало одно: люди в нынешнее время почти перестали верить даже в Бога, не говоря о ведьмах, оборотнях, вампирах и прочей нечисти, потому испытанные эмоции относили на собственную впечатлительность, старательно отмахиваясь от подаваемых инстинктом самосохранения сигналов.

К счастью, тысячелетие в облике вампира не прошло даром: хоть я и не питался животными, все же людей убивал не без разбора. Чтобы найти необходимую жертву, я прикладывал немало труда, укрепляя тем самым самообладание и волю. Так что и теперь обошлось без происшествий и в первый, и в последующий визиты в город, а с каждой тренировочной вылазкой становилось легче и легче благодаря нашим с Элис совместным усилиям.

Я получил необходимые документы, несколько освоился и слегка ассимилировался среди людей: проще переносил нахождение в толпе народа, мог, не представляя ни для кого опасности, пробыть несколько часов в замкнутом помещении – например в каком-нибудь магазине либо в здании кинотеатра, куда меня однажды привела неугомонная Элис. Мне пришлось усваивать множество мелочей, которые ранее я в расчет не брал: не застывать подолгу неподвижно, изображать дыхание, работать с тоном голоса, чтобы не пугать до смерти любого обратившегося ко мне человека. Неизбежно наставала пора снова встретиться с Эдвардом, чтобы сесть в самолет и отправиться на родину.

Я не горел желанием прерывать наше уединение: разлука была слишком долгой, чтобы так быстро наговориться, надышаться нахождением рядом любимой, а в присутствии Эдварда мне придется думать о многих иных вещах, куда менее приятных. На деле – тягостных и болезненных.

Согласившись с планом Элис, я невольно уже подарил нам всем некоторое время, оттянув неминуемую развязку: в лесах Канады мы провели несколько недель, а пока съездим в Англию и все разузнаем, минует не меньше. Однако я отчетливо понимал, что отсрочка вечной не будет, и конец неизбежен. Слабо верил в другой исход, кроме смерти: весь энтузиазм Элис не смог меня убедить, видения счастливого и благополучного будущего ее не посещали. И, хотя видений о смерти ей тоже не приходило, все же мечтать о светлом финале для нашей проклятой семьи было бы слишком самонадеянно. Особенно после всего, что мне довелось пережить за прошедшие столетия. Я воспринимал время, проведенное с Элис, как бесценный подарок – возможность побыть рядом с ней перед неотвратимостью драматической развязки.

Будь моя воля, я бы увлек Элис куда-нибудь на необитаемый остров и не выпускал годами из объятий, забыв обо всем и выкинув проблемы из головы, послав к дьяволу весь остальной мир. Но я слишком хорошо успел изучить коварство проклятия, чтобы пойти на подобное и надеяться на лучшее. Поэтому уже вскоре сидел в самолете, направляющемся в Лондон, снова старательно, пусть и безуспешно, гася бурю эмоций внутри, упрямо возникающую, стоило Эдварду оказаться поблизости.

Сила инерции была слишком велика, чтобы после сотен лет ненависти сразу перечеркнуть ее и шагнуть дальше. Факт обращения Алисии в вампира оставался фактом; Эдвард по-прежнему являлся катализатором проклятия, и его вина не стала меньше за три прошедших недели. Да, Элис доходчиво показала мне, что иначе Эдвард поступить не мог, что я, с большой долей вероятности, поступил бы аналогично, будучи в той ситуации на его месте, но разрешало ли это проблему? Нет. Потому вспышки ярости временами вновь возникали во мне, усугубляя коктейль испытываемых эмоций, заставляя, я в том не сомневался, всех окружающих чувствовать себя крайне неуютно.

Элис приходилось то и дело меня успокаивать, вовлекая в разговор: от моих переживаний, которые я не мог до конца контролировать, уже к середине полета колотило весь самолет, а это могло закончиться плачевно для окружающих людей, если ощущениями проникнется экипаж судна. Я старательно работал над душевным равновесием, но хватало меня, откровенно говоря, ненадолго. Любая мелочь – и все повторялось сначала. До выдержки Элис мне было очень и очень далеко. И, приходилось признать, до выдержки Эдварда – тоже. Он весь полет виртуозно и без усилий изображал из себя человека, тем самым добавляя мне мучений. Мне же хватило его присутствия, чтобы все успехи предыдущих недель на ниве сдержанности и конспирации превратились практически в ничто: я регулярно забывал дышать, моргать и тому подобное, если меня не пинала сидящая рядом любимая.

Наблюдая за Эдвардом час за часом, пусть, в основном, и издалека – Элис сознательно рассадила нас в разные концы салона, – я старался подмечать малейшие детали его поведения, надеясь понять, кем стал брат за долгие годы скитаний. И невольно снова и снова видел в нем именно младшего брата, который когда-то, в прошлой жизни, был для меня самым близким членом семьи помимо матери, лучшим другом. Легче от этого не становилось: если убить демона, забравшего у меня Эдварда, я готов был всегда, то принести смерть младшему брату было гораздо сложнее. Я же когда-то клялся защищать всю семью, клялся искренне, всей душой!

Усугубляло ситуацию то, что теперь вместо наивного мальчишки, каким был когда-то брат, я видел того, кто прошел через ад и нес этот ад в себе, такая боль временами отражалась в его глазах. И старые, казалось бы, давно отброшенные прочь принципы и клятвы вновь возрождались, напоминая: я сам виноват. Не уберег, не спас. Упустил.

Теперь, когда Алисия сидела рядом, сжимая мою ладонь, душеспасительные рассуждения о том, что наша смерть завершит проклятие, постепенно начали вызывать глухое раздражение, а не примирять с действительностью, потому что во мне возникал с новой силой страх перед вечной разлукой. Мысль о том, что людьми мы, может, и родимся, но никогда больше не увидим друг друга, раскаленным кинжалом вонзалась в мертвое сердце, заставляя его замирать от боли и ярости бессилия одновременно.

Перелет мне дался нелегко, хотя отнюдь и не по тем причинам, по которым можно было подумать: за пеленой терзаний я и думать позабыл о двух с лишним сотнях пассажиров, запертых со мной в самолете. Я видел лишь троих: себя, Элис и Эдварда.

А вскоре после приземления в Лондоне ситуация, вместо того чтобы как-либо разрешиться, на что в глубине души я все-таки надеялся, усугубилась. Судьба, посмеявшись над нами, подарила Эдварду встречу с Изабеллой. Хрупким человеком, отчаянно храбрым и невероятно решительным одновременно. Человеком, над которым, как и над каждым из нас, по-прежнему висело проклятие болотной ведьмы.

Потрясение оказалось столь глубоким, что даже отодвинуло на дальний план размышления о таланте Эдварда, о котором мне довелось наконец-то узнать. Мы и тут оказались схожи: наши способности были словно двумя половинками единого целого, и я был уверен, что перед нашей слаженной работой не устоял бы никто, если бы мы умудрились ее организовать.

Не обладая моей способностью влиять на окружающих, Эдвард слышал и понимал куда больше, чем я, пусть я и успел порядком поднатореть в чтении эмоций и переводе чувств на понятный язык слов. С другой стороны, его все-таки можно было обмануть, поскольку он считывал сугубо сиюминутные, по сути – поверхностные мысли. И, как и Элис, читал меня смутно и далеко не полностью: таким было побочное действие проклятия.

Мне хватило нескольких секунд, чтобы осознать: чувства Эдварда и Изабеллы так же живы, как и наши с Элис. И не менее сильны. Минуло восемь сотен лет, а я снова видел безумно влюбленного младшего брата, для которого подруга детства стала той, без которой жизнь невозможна. Подобный пожар нельзя было скрыть.

И понимание того, что Изабелла помнит мгновение своей смерти от моих рук, о котором я предпочел бы забыть, заставило меня впервые испытать вину за давнее убийство. Тот день до сих пор оставался одним из худших моих воспоминаний. Только вот обвинять в тех событиях брата и Изабеллу уже не получалось. Не зная ничего о событиях прошлого, о проклятии и всем остальном, отпустил бы я от себя любимую? Я вынужденно признал: скорее всего, нет. Отыскав способ спасти, я на месте Эдварда тоже обратил бы ее. Остальные действия, приведшие к смерти Алисии, стали гибельным стечением обстоятельств, рукой судьбы... или проклятия.

Потому я даже не воспротивился, когда Элис оставила брата с Изабеллой вдвоем, увлекая меня прочь. Я понимал его, как никто другой: любая минута наедине с любимой была ценна и в обычных обстоятельствах, но сейчас, под занесенным мечом вечной разлуки, становилась последней возможностью побыть вместе. И отказать в этом я не мог ни себе, ни ему. В этот момент времени мы снова стали едины: общие боль и страх помогли нам смягчить накопленную за века боль.



Проводив старую развалюху, на которой ездила по городу Аннабель, мы с Элис переглянулись и направились прочь из Лондона. Даже ей – я это отчетливо видел – нужна была передышка от толп людей вокруг, я же и вовсе опасался за собственный контроль: слишком много произошло потрясений, чтобы гарантировать отсутствие срыва. Мне жизненно необходимы были тишина, покой и свежий воздух. Хотя бы на несколько часов.

Не сговариваясь, мы отправились к морю, на сей раз решив посетить родные края Алисии де Варенн – побережье неподалеку от Норвича, где располагался один из замков ее семьи. С некоторым трудом отыскав по пути зверье для пропитания – слишком населенными стали эти места, – мы добрались до берега моря, до давным-давно знакомого для нас места: тут мы когда-то не раз гуляли вдвоем. Оно поменяло очертания – старых деревьев не стало, казавшиеся вечными скалы подточили неумолимые волны, алчно поглотив отвоеванное, – но ошибиться было невозможно: именно здесь мы, будучи еще людьми, провели немало счастливых мгновений. Небольшой кусок побережья и теперь оставался незаселенным, что позволило нам побыть несколько часов в романтичном уединении.

– Странно, я здесь впервые, хотя и выросла в Англии, но знаю это место отлично, – улыбнулась Элис, отвлекая меня от невеселых размышлений о вечном. – В смутных снах, еще когда была девчонкой, я представляла себя благородной дамой...
– В небесно-голубом блио, расшитом серебром, – подхватил я. – Темные локоны спускались до талии, и в них тоже были вплетены серебристые нити...
– Это правда было? – подняла глаза любимая. – Если про будущее я точно знаю, как и что происходит, то видения прошлого всегда заставляли сомневаться: где выдумка, а где реальность?
– Леди Алисия де Варенн была одной из красивейших девиц при дворе Ричарда Львиное Сердце, – усмехнулся я, захватывая в плен нежные пальчики и по очереди их целуя. – Всевозможные оттенки синего и голубого прекрасная дама предпочитала любым иным цветам.
– Я до сих пор люблю их, – лукаво улыбнулась Элис, коготками пробегаясь по высокому вороту теплого свитера цвета позднего вечернего неба. – Какие-то вещи не стирает ни время, ни проклятия...
– Я не был наследником. Всего лишь вторым сыном, – продолжил я. – То, что мне досталась девица из столь знатного рода – большая удача. Хотя, зная последствия, я бы теперь предпочел проиграть тот турнир и остаться навек с разбитым сердцем. Ты смогла бы прожить нормальную жизнь, даже не зная о моем существовании...
– Не смей так говорить, – возмутилась Элис. Ладони, сжавшись в кулачки, ударили в мою грудь с силой, которую трудно заподозрить в столь хрупком создании. – Представь, меня отдали бы какому-нибудь сподвижнику короля. Старому, обрюзгшему любителю выпить вина на праздниках и уже не способному не то, чтобы сесть в седло в полном доспехе, но даже женщину оторвать от земли!
– Зачем так мрачно? – покачал я головой в ответ на буйство фантазии возлюбленной. – Блестящих рыцарей было при дворе немало. И кто бы отказался от такой невесты?
– Не притворяйся, будто не понимаешь, – нахмурилась девушка.
– Я просто хочу для тебя лучшего, – сдался я. – В любой момент времени. Не судьбы проклятого существа с нависшим над головой проклятием ведьмы, а нормальной жизни. Но брак со мной лишил тебя всего...
– Если бы у меня был выбор между множеством человеческих жизней без тебя и вечностью в аду с тобой, я бы выбрала второе, – внезапно повторила она свои же слова, произнесенные когда-то, во время нашей встречи в Париже.

Тогда я тоже убеждал ее, что встреча со мной – худшее, что могло случиться. Подобные неосознанные повторы пугали: прошлая наша встреча закончилась быстро и крайне плохо. Были ли они предупреждением? Знаком, что наше время истекает?

– Боюсь, ты получила и то, и другое, – глухо возразил я. – А в аду тебе не место...
– Мы встретились – это главное, – ответом стала мягкая улыбка. – Прошло восемь сотен лет, а мы все еще вместе. И будем дальше, я верю. Пусть не нашлось ничего в Лондоне – найдется в Фолкстоне. Пусть не в старом замке, но в пещере, даже если придется раскопать все побережье. Джаспер, надо верить, а не отчаиваться – умереть мы еще успеем!
– Теперь с нами Аннабель, а она – человек, – напомнил я сурово.
– Это исправимо, – абсолютно спокойно пожала плечами Элис, заставив меня напрячься. – И не надо снова впадать в ярость: она в том же положении, что и мы, к тому же, вампиром уже была. Неважно, человек ли, демон ли, вампир ли. Как ни назови, проклятие – наше общее бремя. Ты же видел сегодня, какая она неуклюжая. Как дожила до этой встречи, непонятно!

Я обреченно вздохнул и отвернулся, устремляя взгляд в бесконечную синеву. Тема изменения сущности, отказа от человечности оставалась для меня болезненной, пусть я и признавал справедливость слов Элис. Но если раньше только я был в тупиковой ситуации, то теперь, когда нашлась Изабелла, мы с Эдвардом стали практически равны. Порочный круг замкнулся: условие для снятия проклятия стало как никогда трудновыполнимым. Если выполнимым вовсе.

– Я не хочу снова расставаться на века! Хватит уже, – в родном голосе прозвучала столь сильная боль, что меня пробила дрожь.

Развернувшись, я единым слитным движением привлек Элис к себе, укрывая от всего мира. Она вжалась в меня, уткнувшись лицом в шею. Плечи несколько раз вздрогнули, словно девушка пыталась заплакать. Только мы уже не были людьми, и этой возможности оказались лишены, потому я расслышал только несколько сухих всхлипов.

Стремясь к одному – облегчить ее страдания, – я сжал крепче объятия, свободной рукой гладя девушку по спине, одновременно ища в себе умиротворение и передавая его любимой. Да, я уже не раз убеждался, что мой дар плохо действует на нее, но здесь могла помочь и капля.

Алисия всегда оставалась оплотом уверенности и спокойствия. В самых отчаянных ситуациях она никогда не опускала рук, истово веря в лучший исход. Казалось, ее ничто не способно согнуть: когда пасовал характер, на помощь приходило воспитание, и напротив, когда сил не было держать лицо, из глубин естества поднималось природное упрямство.

Эта минута слабости говорила, насколько ужасным был страх, насколько Элис была измучена неопределенностью и предчувствием очередной разлуки. И насколько доверяла мне, позволяя увидеть ее такой сломленной.

Мы долго сидели, не шевелясь. Далеко на востоке постепенно светлело небо – медленно и неохотно занималась заря: ночь подходила к концу, уступая место хмурому зимнему утру. Наступал очередной день, который потребует от нас действий и решений, а уходить не хотелось... Трусливое желание сбежать ото всех снова пробуждалось во мне, и справляться с ним становилось непросто.

– Мы постараемся что-то придумать, – прошептал я, стараясь сам поверить в свои слова. – Но нельзя забывать: проклятие не дремлет. И наше бессмертие не станет панацеей... Тем более теперь, когда среди нас есть человек. Обращение Аннабель потребует времени, которого у нас нет, и причинит ей много боли – бессмысленной, если в конечном итоге ей все же придется умереть. Да и согласится ли она, учитывая ее воспоминания? Сомневаюсь.
– Я боюсь, – призналась Алисия еле слышно в ответ. – Теперь, когда мы вместе, я боюсь разлуки, боюсь смерти и того, что за нею последует. Боюсь забыть тебя! И сделаю все, чтобы найти выход, исключающий нашу гибель. Я не отказываюсь от своих слов: если его не будет, мы сделаем это. Но давай оставим отчаянные шаги на крайний случай.

Я смог лишь кивнуть, не в силах справиться с дрожью в голосе, ведь ее страхи вторили моим, а потом аккуратно поднялся на ноги, помогая встать следом и Элис. Незадолго до Рождества ночи длиннее всех прочих в году, но утро рано или поздно настанет, и когда это случится, нам следовало быть уже далеко отсюда.

Элис не видела ничего конкретного, но смутные нехорошие предчувствия заставляли ее поторопиться с возвращением в город, чтобы потом всем вместе отправиться в замок. Поэтому нам стоило еще по темноте преодолеть большую часть пути.



Ночная прогулка пошла мне на пользу: разговор с Алисией придал сил хотя бы немного надеяться на лучшее, даже если просто веры недостаточно, чтобы что-то исправить, а присутствие в нашей компании Изабеллы подпитывало мое чувство ответственности за ее жизнь, усиливало готовность прийти на помощь в случае осложнений, защитить хрупкого смертного человека от нашего семейного зла. В любом случае, что-то во мне неуклонно менялось с момента нашей встречи с братом, а за эту ночь изменилось настолько, что по прибытию в город я все чаще и чаще смотрел на брата другими глазами.

Сколь бы ни были отличными друг от друга и извилистыми наши пути, мы снова оказались в одной лодке, и с этим уже поделать ничего нельзя было. Его чувства казались отражением моих, и поиск выхода из тупиковой ситуации стал общей задачей, как и безопасность любимых. Жизнь, старательно веками разводя нас, вновь свела нас вместе, руками Элис разорвав порочный круг вражды и заставив нас действовать заодно вопреки проклятию. И если еще накануне присутствие брата будило во мне глухой яростный протест, – как ни крути, все наши мытарства начались с Эдварда, с его необдуманного поступка! – сегодня я видел в нем больше брата, чем врага.

Последнее я особенно ярко ощутил, когда судьба доходчиво продемонстрировала, по сколь тонкой грани мы ходим, предсказуемо выбрав для этого Аннабель, как самую уязвимую мишень. Авария, последствия которой мы наблюдали по пути в Фолкстон и в которую могли попасть сами, не задержись слегка в Лондоне, красноречиво намекнула на то, чем все неизбежно закончится, впрочем, как и шаткая лестница накануне, с которой едва не свалилась Аннабель. Казалось, что мы, пройдя очередной круг, вновь вернулись на исходную точку, к тому, с чего все начиналось много лет назад.

Архив в Фолкстоне не оправдал наших надежд, пусть и подарил пищу для размышлений, особенно благодаря результатам изысканий, проведенных Беллой. После этой беседы случившееся с нашей семьей предстало в ином свете: не как личная месть, каковой я всегда считал поступок ведьмы, а как справедливое стремление расправиться с захватчиками, пришедшими на земли англосаксов с королем Вильгельмом. Как жест отчаяния от побежденных в сторону победителей. Вполне оправданный, пусть и жестокий.

Все благородные рода захватчиков сгинули насовсем, и только нам, потомкам Жоффруа, достался особенный путь. Благодаря усилиям Ровены либо вопреки им – мы этого не знали. И если Элис упрямо видела в том лучшее – ведь мы все еще были вместе и живы, – то для меня в том был знак силы ведьмы, ее изощренной мести, простая смерть которую утолить способна не была.

Впервые за сотни лет существования я почувствовал нечто сродни головной боли: попытки вспомнить последние дни перед превращением и процитировать письмена ведьмы, прочитанные в старой капелле, чтобы попробовать интерпретировать их иначе, чем удалось мне в одиночку, породили настоящую мигрень. Толку оказалось от этих мучений немного: человеческие годы оставались во власти потускневшей памяти, а она, в отличие от вампирской, истиралась, утрачивая детали, особенно за столько веков. Кинувшись на поиски брата после изменения, я не сообразил проникнуть в замок и перечитать все записи в капелле, а позднее большую часть времени проводил далеко от родных мест. Теперь было поздно: нам в руки попали лишь копии, сделанные годы и века спустя, с начисто перевранным смыслом текста, которые мало давали подсказок.

Убив в бесполезном поиске несколько часов, мы покинули архивы замка. Постигшая неудача подкосила нас всех, и даже в глазах Элис я видел теперь куда меньше надежды на успех. Правда, потери она с лихвой компенсировала упрямством: даже не нужен был мой дар, чтобы видеть ее настрой. Сдаваться она не собиралась.

Обсудив во время ужина – Белле, в отличие от нас, все-таки необходимо было нормально питаться, – планы на следующий день, когда нас ждали поиски старой пещеры, мы с Элис оставили брата наедине с его девушкой и вышли на улицу. Рождественский вечер привлек в кафе немало народа. Люди были переполнены предчувствием праздника и буквально фонтанировали эмоциями, а до идеальной выдержки мне пока было бесконечно далеко. Безошибочно и вовремя почувствовав это, любимая приняла инициативу на себя, картинно заскучав и под этим предлогом предложив мне прогулку. Оставалось лишь от души поблагодарить ее: демонстрировать собственную слабость перед Эдвардом мне по-прежнему не хотелось. Перед Аннабель делать этого тем более не стоило.

Ветер стих. Снегопад, бушевавший утром в окрестностях Лондона, до побережья так и не добрался, растеряв силы по дороге: с высокого черного неба медленно падали одинокие снежинки. Рядом неумолчно шумело море, и даже громкая музыка, доносящаяся из кафе, не заглушала его ровного, умиротворяющего гула.

Мы неспешно пересекли мощеный неровным булыжником двор и поднялись по узкой лестнице, ведущей на стену. Днем я увидел, как там прогуливаются туристы, и теперь не удержался от того, чтобы побывать в одном из памятных мест прошлого вместе с Элис.

Тут все изменилось. Перестроенная не раз стена осела в грунт и стала ниже, лишившись части бойниц и изменив форму зубцов. В угоду безопасности здесь организовали достаточно широкий проход, огороженный перилами, призванными сделать комфортным нахождение здесь людей, и табличками, указывающими путь и предупреждающими об осторожности, выровняли каменный пол, тщательно укрепив все, что возможно, металлической арматурой.

Вечерний мороз прогнал отсюда любопытных, поэтому некому было нарушить наше с Элис уединение. Пройдя несколько ярдов, мы, не сговариваясь, остановились на угловой площадке, окруженной широким каменным парапетом, откуда с одной стороны открывался вид на темнеющую громаду церкви, в витражах которой поблескивали рождественские украшения, а с другой – на длинную извилистую прибрежную полосу. Где-то там, в лесах, вглубь которых отсюда не мог проникнуть ничей, даже самый острый, взор, таилась наша последняя надежда. В которую я, как ни старался, не мог поверить в полной мере.

Элис подошла к краю, разглядывая что-то вдали. Я встал за ее спиной, пытаясь угадать, о чем она думает, и наслаждаясь долгожданной близостью. Когда-то мы нередко поднимались сюда, чтобы просто побыть вдвоем, и вот, спустя столетия, снова стояли рядом.

– Странно, – вздохнула Алисия, со слегка виноватой улыбкой обернувшись ко мне. – Я ничего почти не помню о нашем прошлом, а именно это место кажется знакомым. Я точно знаю, что когда-то видела его совсем другим.
– Тебе оно пришлось по душе с первого визита в наш замок, – не удержался я от очередного погружения в прошлое. – Те события для меня оказались настолько ярки, что и превращение их не стерло. Ты тогда упросила меня сюда подняться, желая увидеть окрестности, потому что пейзаж сильно отличался от твоих родных краев, и любопытство не давало покоя.
– Меня еще днем сюда влекло, – призналась с улыбкой девушка. – Если бы ты нас не привел сюда, привела бы я...
– А тогда, много лет назад, на нас смотрели с укоризной – мы вели себя не как правильные жених и невеста, – усмехнулся я, забирая в плен тонкие пальчики любимой и поднося их к губам – удерживать чувственные порывы удавалось с трудом, здесь, дома, все эмоции обострились в разы, самообладание трещало по швам, настойчиво требуя стереть последнее расстояние между мной и Алисией. – А нам просто было хорошо... В то, что в тебя можно было влюбиться с первого взгляда, верили многие, но в то, что чувство было взаимным...
– Чем же ты был столь плох? – взгляд Элис стал шаловливо-оценивающим, она наклонила голову сначала к одному плечу, потом к другому, рассматривая меня с преувеличенной серьезностью. – Я смутно помню твой человеческий облик, но почему-то мне кажется, что ты не сильно изменился.
– Я уже говорил - я был вторым сыном, – пожал плечами я. – А ты – одна из рода де Варенн. В таких ситуациях подозревали что угодно кроме взаимных чувств. А нам досталось невиданное счастье, но...
– И я не хочу его потерять, – прошептала Элис, прерывая меня на полуслове. – Мы рядом – это главное.

Она привстала на цыпочки и поцеловала меня, заставляя забыть обо всем. Счастье оказалось столь сильным, что причинило боль. Я сжал в объятиях девушку, которую провидение мне вернуло вопреки всем бедам и смертям, покрыл поцелуями ее лицо, с превеликим трудом сдерживая хлеставшие через край эмоции, и не мог насытиться ощущениями. Больше всего на свете я желал снять проклятие с самых дорогих мне людей. Но чем ближе мы оказывались к решающему моменту, тем больше я боялся, что, разрушив проклятие, потеряю их навсегда. И от этой мысли мертвое сердце раскалывалось на куски, истекая кровью...



Мы долго оставались на стене. В молчании наслаждались моментом нечаянной близости, подаренной судьбой, впитывая ощущение Рождества, разлитого повсюду в воздухе.

В номер мы заглянули ненадолго, планируя переодеться во что-то более удобное и устроить охоту в окрестных лесах, как только празднование уляжется и люди разъедутся и разойдутся по номерам. Однако оказалось, что Белла с Эдвардом тоже успели вернуться из кафе, и я готов был голову отдать на отсечение: что-то случилось. Пусть я обоих чувствовал куда слабее, чем других людей и вампиров, сейчас их эмоции были слишком сильны. Смесь страха, радости и... страсти?

Что происходило там, за стеной? Секс между вампиром и человеком невозможен, это путь к неминуемой катастрофе. Даже более невинные вещи – вроде поцелуя со смертной – грозят потерей самообладания, слишком велика власть чувств в такой момент, особенно у вампира. Но понимают ли это двое, к чему все ведет? Судя по доносящимся до меня эмоциям, сдержаться им будет крайне непросто.

Я дернулся всем телом, охваченный нехорошим предчувствием, стремясь попасть в номер брата и предотвратить возможную беду, но меня остановила Элис.

– Подожди, – покачала головой она, разжимая мои пальцы, уже сомкнувшиеся на дверной ручке. – Прояви терпение и дай им время.
– Но Эдвард... Он... Она....
– Последнее, на что он способен – причинить вред Аннабель, – не позволила мне договорить любимая. – В любой ситуации, – с нажимом продолжила она. – Дай им разобраться в себе и понять, что делать дальше. У них все несколько сложнее, чем у нас, к тому же твой брат очень ответственно относится к подобным отношениям.
– Она человек, Элис! – взорвался я от одного намека на реальность моих опасений. Я отлично помнил, каково это – держать в объятиях хрупкого человека. Просто держать в объятиях! – Интимная связь убьет ее вернее любого проклятия! Или превратит ее в вампира...
– Нам всем грозит смерть – ты сам это говорил. Не важно, люди мы или уже вампиры. Тогда какая разница, произойдет это от чужих или от наших собственных рук, сейчас или через месяц… – тонкие пальчики Элис с идеально очерченными острыми ноготками впились в мои руки, непререкаемой волей заставляя меня остаться на месте. – Умирать или жить – будет только общим выбором. Общим путем. Но для этого мы должны держаться вместе и доверять друг другу. Белла слишком уязвима, и несчастья ходят за ней по пятам. Если она станет вампиром, ее будет сложнее убить: упавшие стремянки и автомобильные аварии ей вреда не причинят. Поэтому обращение Беллы может вполне быть выходом для нее. Для всех нас.
– Ты не права: однажды она уже погибла, будучи вампиром. От моих рук, – глухо возразил я. – Перед этим высосав тебя до капли! Обращение – проклятию не препятствие, оно найдет лазейку.
– То, что произошло тогда с Изабеллой – несчастное стечение обстоятельств, возможно, как раз по воле проклятия, – не растерялась спорщица. – Только проблема была не в Белле, а во мне – я была человеком, оказавшимся рядом с новорожденной вампиршей. Сейчас такого произойти не может. Уймись. Я знаю Эдварда, его самообладание лучше, чем он сам о себе думает, даже без учета его работы в больнице, где он не может не сталкиваться с открытыми ранами. Ты не представляешь, насколько хороша его выдержка. Поверь. Убить Аннабель он не сможет ни при каких обстоятельствах. А обращать или нет – решать не столько нам, сколько им. И Эдвард вполне справится с любым из вариантов выбора.
– Да уж, – глухо зарычал я. – Он уже прошел все это с тобой, да? Есть опыт?

Чувствуя, что могу не удержать вскипевшую ярость, я максимально аккуратно освободился из хватки рук любимой, подошел к окну и распахнул его резким движением, заставив раму громко стукнуть о стену, а стекло – жалобно звякнуть. Морозный воздух, попав в легкие, позволил слегка успокоиться. Вампиру незачем дышать, но старые привычки живучи, не исчезая веками. Древний способ и сейчас сработал – очистил голову, позволив взять себя в руки.

Я отлично понимал, что злость моя имеет множество причин, и не последней выступает глупая ревность. Я до сих пор выходил из себя, думая о том, сколько лет провел Эдвард рядом с Элис, бездумно завидуя ему. Разумом я понимал, что между ними нет никакой романтики, не говоря о большем. Верил любимой в том, что у него не было иного выхода, как обратить ее. Но стоило Элис выступать в защиту моего брата, как я снова начинал бесноваться. Помимо собственной воли. И нести всякую ерунду. Оставалось радоваться терпению жены, которая не обижалась на мои вспышки.

– Прости, – глухо проговорил я спустя пару минут, уже вполне овладев собой и отгородившись от происходящего за стенкой. – Я... стараюсь примириться с ситуацией, понимаю, что иначе Эдвард поступить не мог, но...
– Нет тут никаких «но», – ладонь почти невесомо коснулась моего предплечья в ласкающем жесте. – Наша главная цель – больше не разлучаться. А это значит, что, если мы придем к этому, то умереть должны только сами, и никак иначе. И только вместе. Это должно стать нашим общим решением.

Трудно было не согласиться – Элис, как и всегда, была права. Сколько раз я представлял такое развитие ситуации в мечтах? Считал невозможным, чтобы мы с Эдвардом сели за стол переговоров, как в старые добрые времена, когда были просто людьми. Братьями, любящими и доверяющими друг другу. И, даже если кто-то иногда оступался и совершал ошибки, способны были понять и простить, подставить плечо и помочь справиться, невзирая на ссоры. Это было давно – так давно, что почти стерлось из памяти, оставив после себя лишь саван ненависти и гнева, с которыми я намертво сроднился.

Много веков я считал Эдварда монстром, потерявшим разум за личиной демона. И вот теперь мы словно вернулись во времени, сбросили шкуры чудовищ и снова учились обычному человеческому общению, отложив мечи в сторону. То, что я считал невероятным, стало достижимым лишь благодаря Элис, ее здравомыслию и уверенности, которые она терпеливо передавала мне.

Она была тверда: теперь, когда я узнал, что Эдвард не злодей, я просто обязан был прислушиваться к мнению всей семьи, даже если они примут не то решение, которое я считаю правильным. Я мог злиться сколько угодно. Но каждый из нас прошел свой сложный, полный ошибок и открытий путь к этой точке воссоединения, и теперь, когда мы снова стали единым целым, наши решения должны приниматься большинством. Я мог лишь убеждать их в своей правоте, но не имел права брать ответственность за решение на себя одного.

Элис подошла совсем близко, мне на щеку легла ее рука, подавляя остатки воли. Я был намного выше, и ей приходилось тянуться. Впрочем, как и когда-то давно. Перехватив ладонь, я притянул ее и покрыл поцелуями, потом наклонился, приникая к устам. Хотелось послать к дьяволу весь мир и принятые ранее решения, поддаться желаниям, которые я до сих пор старательно держал в узде, и испить чашу счастья сполна...

Не знаю, как далеко бы мы зашли – отгораживаться от чужих эмоций полностью у меня пока не получалось, а флюиды страсти пронизывали все вокруг, провоцируя на вполне определенные действия, – но Элис вдруг высвободилась с лукавой улыбкой. В этот момент хлопнула дверь, и в коридоре прозвучал голос брата:

– Еще нужны свидетели.

Я чувствовал его растерянность: он был озадачен. Похоже, ситуация складывалась крайне неожиданно для него.

– Надеюсь, твой брат и Элис возражать не будут, – Белла, напротив, пребывала в отличном настроении.

Сложив два плюс два и осознав, что затевается, я открыл рот, чтобы возразить, но дверь уже успела распахнуться, а Элис – с радостным криком броситься обнимать Аннабель, уверяя девушку, что мы обязательно будем свидетелями на ее скоропалительной свадьбе.



Конечно же, я сдался. Устоять против энтузиазма Алисии и раньше было абсолютной утопией, теперь же, когда превращение усилило это качество в сотни раз, оно и вовсе стало для меня непререкаемой силой. Против нее оказывалась беспомощна даже та неведомая защита, охранявшая нас от дара друг друга.

Взаимность чувств Эдварда и Изабеллы сверкала так ярко, что предсказуемо растопила и мое зачерствевшее сердце. Опасения никуда не делись, как и четкое осознание долга, лежащего на моих плечах, но против троих одержимых идеей родственников я устоять не смог. А это значило – свадьбе быть, как бы я к этому ни относился.

Уверен – Эдвард слышал отголоски моих сомнений, но не подал вида. Он был слишком увлечен Аннабель, чтобы обращать внимание на что-то еще или задумываться о последствиях. Он игнорировал мое ворчание с хладнокровием, до которого мне было далеко.

Две недели. Он попросил меня дать ему этот срок, чтобы насладиться обществом любимой женщины впервые почти за тысячелетие, и я, только что воссоединившийся с Элис, понимающий брата как никто другой, не мог его осудить за это желание. Я согласился на эти две недели счастья, которого все мы, так или иначе, заслуживали. Даже если оно будет сопряжено с болью и опасностью, подстерегающей за каждым углом.

Оставалось надеяться, что потом мы горько не пожалеем о времени, украденном у проклятия, и что оно не отомстит нам за это безрассудство. Счастье для всех четверых – я отчетливо разглядел это в Элис, в блеске ее глаз и улыбке, в ее отклике на каждое мое движение. Если, конечно, нам действительно позволят эти дни украсть, в чем я порядком сомневался, но эту мысль мужественно отмел в сторону.

Отправив Эдварда и девушек разыскивать священника и раздумывать над вопросами различий между англиканской и католической верой, а также решать вполне земные вопросы обхода существующих традиций и законов, сам я направил шаги в обход старого семейного храма, движимый идеей, которую пока что удержал в секрете от остальных, не желая испортить сюрприз.



В отличие от замка, здесь освещение было скудным, а людей и вовсе не наблюдалось, потому меня успешно скрывала темнота, позволяя действовать достаточно свободно. Дальняя от входа стена, как и много лет назад, была плотно обсажена невысоким кустарником. Лишенные листьев ветки позволяли разглядеть кладку и убедиться, что основание церкви при перестройке никто не тронул. Приняв данный факт за добрый знак, я скользнул в густые заросли, стараясь не оставить всю одежду на колючках по пути к нужной точке раскопок.

Пришлось повозиться минут десять: почва была мерзлой, плюс я старался не поднимать лишнего шума. Впрочем, человек, думаю, справился бы часа за два-три в лучшем случае, в ином случае тайник бы обязательно нашли в процессе реставрации: старые камни наверняка не раз укрепляли, усиливали основание, досыпали грунт для устойчивости конструкций.

Мои мучения увенчались успехом: в итоге я достиг полой ниши, много лет хранившей остатки достояния рода Хейл. Золото и драгоценные камни неподвластны времени, поэтому все лежало в целости, ожидая моего прихода.

На сей раз, в отличие от предыдущего визита в эти края, я не стал ничего оставлять в ставшем крайне ненадежным тайнике и извлек все до последней монетки. Получился увесистый сверток, который я с трудом скрыл под курткой, поспешно пересекая двор замка, спеша в наш номер.

Чтобы избавиться от налипшей мокрой грязи, я принял душ, переоделся, в проточной воде обмыл сокровища и разложил на столике тускло сверкающую груду. Монет было немного, как и драгоценностей как таковых, зато в достатке имелись камни, лишенные даже намека на огранку. В семнадцатом веке несколько таких камней принесли мне хорошую сумму. Теперь они стоили и вовсе баснословных денег. Впрочем, в данный момент я искал не просто камешки, а нечто особенное.

Памятный мне комплект из двух золотых колец с крупными алмазами быстро нашелся в россыпи. Камни принадлежали предкам Жоффруа де Хейли и были привезены откуда-то с севера, а один из парижских ювелиров изготовил украшения. Изделия казались по сравнению с позднейшими образцами ювелирного искусства несколько грубоватыми, ведь в то время мастера могли разве что отшлифовать камень, но не огранить, да и металл еще не умели обрабатывать столь искусно, как в последующие века. Зато они несли явный отпечаток нашей ушедшей эпохи, чем и были ценны.

Я искренне надеялся, что Эдвард с Беллой не усмотрят в них никаких плохих знаков и не откажутся принять их в качестве обручальных: все-таки семейные ценности, а не современные безделушки.

С невольной тоской я подумал, что драгоценности, подаренные мной когда-то Алисии, утеряны безвозвратно, и уже собирался спрятать сверток, когда взгляд мой упал на тяжелый мужской перстень с сапфиром, воскресив в памяти давний разговор с отцом и старшим братом, состоявшийся перед их отправлением в поход с королем Ричардом. Как раз тогда мне показали тайник. По словам отца, перстень был точной копией кольца Эдуарда Исповедника – одного из последних саксонских королей, и Жоффруа получил его от Ровены.

Тонкий золотой ободок со звездчатым сапфиром – без сомнения, пара к перстню, – нашелся рядом. Это колечко было изготовлено по приказу сподвижника Вильгельма для невесты. По внутренней стороне вилась истертая, еле различимая надпись на латыни: «In aeternum»*. Пусть в то время это не было принято, завоеватель и дочь саксонского эрла обменялись кольцами при заключении брака и носили украшения, подобно обручальным. Вряд ли мои предки знали, сколь длинной, практически вечной окажется в каком-то смысле их история, и надпись станет пророческой…

Повинуясь романтическому порыву, я забрал и эти украшения, запер остальное в сейф и покинул номер, торопясь отыскать остальных и услышать новости.



Время было достаточно поздним, но священник, пожилой викарий, находился в церкви, готовясь к праздничной службе, предстоящей на следующее утро, потому отыскать его большого труда не составило. На этом везение завершилось: судя по отрывкам разговора, уловленным мною, венчать молодую пару без соблюдения необходимых формальностей мужчина категорически отказывался, отвергая любые предложения, даже довольно щедрые. Он был знаком с Беллой, но и это не спасало, даже усугубляло положение: возможно, с незнакомыми полностью людьми он мог быть сговорчивее, но скоропалительный брак Беллы беспокоил его, и он настаивал на том, что она «сначала должна подумать». На все попытки совет был один – пройти традиционный путь, состоящий из помолвки и оглашения, и возвращаться через двадцать восемь дней, как и положено по закону**. Беседа, похоже, длилась все время, пока я возился с семейными драгоценностями, но конструктивного и позитивного итога не имела.

Для меня же сложившаяся ситуация и вовсе грозила превратиться в непростую дилемму.

Я мог не вмешиваться, и тогда попытка венчания окончится ничем. В этом я был уверен, чувствуя твердость священника: уговаривать его можно было до утра, результат остался бы неизменным, нарушать правила он категорически не хотел. Однако каковы тогда были бы последствия? Чем для них была эта церемония? Отношения, связывающие обычных людей, для них возможными не были, какой бы выдержкой Эдвард не обладал. А сейчас я был склонен верить Элис, которая не сомневалась в том, что причинить зла Белле брат не сможет.

Моя возлюбленная спокойно относилась и к ситуации в целом, и к возможному обращению Аннабель в вампира – в частности, но не могла не понимать, что идти на такой шаг здесь, среди множества людей, было настоящим безумием. В этом свете бракосочетание превращалось в символичный жест, лишь подтверждающий те узы, которые, как я понял, уже один раз связывали Эдварда и Беллу, и препятствовать ему не было никакого смысла. Малейшее мое вмешательство – и все пройдет без сучка и задоринки.

Но с другой стороны я отчетливо видел, что этот шаг отсрочит наши планы, потому закономерно противился ему. Ситуация оказалась противоречивой. Я был растерян, не понимал, что должен сделать и как лучше будет поступить…

Размышляя о выборе и слушая пререкания родственников с викарием, я топтался у входа, пока Элис, стоящая ко мне спиной, неожиданно не обернулась. Полумрак, укутывающий храм, скупо освещенный несколькими свечами, надежно скрывал мое присутствие от людей, но не стал препятствием для взгляда вампира, потому я точно знал: жена меня видит. Ее глаза таинственно мерцали, на губах играла легкая улыбка. Сейчас она как никогда походила на ту, которую именно здесь я когда-то назвал своей супругой перед богом и людьми.

Пусть минуло восемь столетий, я помнил, словно это происходило вчера, как мы стояли на коленях перед священником, принося связавшие нас навечно клятвы. Помнил, каким счастьем наполнилось мое сердце, когда я услышал заветное «да». Помнил шелк волос в моих руках, когда я потом сам, выгнав служанок и остальных любопытных, помогал новобрачной разобрать сложную прическу, помнил мягкость и нежность кожи под моими губами и руками, неповторимые мгновения взаимной, пронизывающей насквозь страсти...

С ног до головы меня окатило нестерпимым желанием заново испытать те прекрасные ощущения: ожидать у алтаря ее. Юную, безупречно красивую… Невероятным чудом доставшуюся именно мне, а не кому-то более достойному. Снова услышать «да», повторяя клятвы, которые когда-то связали нас навеки, получая лишний раз подтверждение, что эта удивительная женщина навсегда останется моей и ничьей больше.

– Я помню, – зашевелились едва слышно губы любимой. И еще тише: – Я согласна.

Наверное, это было действие ее таланта? Или все мысли отразились у меня на лице столь явно, что надобности прибегать к помощи сверхъестественных сил не было? Одно стало ясно: я не должен лишать ни брата, ни себя возможности испытать этот чудесный миг единения с возлюбленными. А значит, верное решение могло быть только одно.

Я шагнул вперед, перенося внимание на свою персону и привлекая на помощь данную мне способность влиять на людей, чтобы в следующий миг услышать о полном согласии священника с нашим планом. Я не имел права этого делать, но все же протянул руку и взял желаемое, потакая заветным мечтам и потаенным страстям, позабыв о долге, который рвал мою душу веками, оставляя незаживающую рану. Любовь – сильная, всеобъемлющая, взаимная – стала моим исцелением, даже если она лишь облегчит боль на время, но не исправит зла и не победит смерть. Все остальное в это мгновение отступило прочь перед силой чувства, прожившего восемь столетий.

Мы обговорили детали предстоящей церемонии, и викарий удалился, чтобы подготовиться к таинству, утратив способность возражать. Я же, подойдя к одному из зажженных канделябров, достал свои сокровища, позволяя родным рассмотреть их.

– Могу спорить, что, спеша под венец, об обручальных кольцах вы и не подумали, – не удержался я от колкости, разворачивая на широкой деревянной спинке церковной скамьи сверток. – Поэтому данную задачу на себя пришлось взять мне…

Брат с невестой растерянно переглянулись и покачали головами. По лицу Элис блуждала загадочная улыбка: похоже, моя пророчица старательно искала обход рамок, накладываемых нашим присутствием на ее талант, пытаясь разглядеть в будущем хоть что-то о нас. И я готов был поклясться в том, что небезуспешно.

– Жоффруа привез их из Франции, – продолжил я, протягивая кольца с алмазами брату. – Камни принадлежали роду де Хейли давным-давно, а оправы изготовил один из парижских ювелиров, сделав парные украшения – это все, что я знаю от отца. Они пролежали в земле восемьсот лет и, без сомнения, нуждаются в заботливых руках мастера, но это же подождет, правда?

– Я слышала, что алмазы отводят прочь проклятия, – проговорила задумчиво Белла, внимательно разглядывая драгоценности. На ее губах играла легкая улыбка, словно девушка вспомнила о чем-то давно забытом, но очень хорошем. – Они кажутся простыми, даже грубыми, но в этих камнях есть душа, я чувствую.

– Спасибо, – поднял глаза брат, и я ощутил исходящие от него волны благодарности. Был ли то отклик на мой поступок либо на то, что кольца пришлись по душе Белле, я не знал. – И, как я понимаю, еще один комплект лежит здесь неспроста?

– Сапфир – камень вечной верности, – изящная рука Элис потянулась к перстню. – И бессмертия. Каким еще может быть наш камень?

Я обернулся к любимой, наши взгляды совпали, и на несколько мгновений мы оказались потерянными для окружающего мира. Родные глаза смотрели прямо в проклятую когда-то душу, заставляя давно остановившееся сердце биться, оживать. Слова прозвучали сладкой музыкой обещания, но отозвались нестерпимой болью осознания того, что каждый шаг усложняет мою задачу. Чем больше я получал, тем труднее будет от этого отказаться, тем сильнее станет желание махнуть на все рукой и заполучить желаемое, наплевав на все остальное. А что могло быть важнее вечного блаженства рядом с любимой?

Одно заставляло меня до сих пор держать себя в рамках, храня дистанцию: четкое понимание, что вечности нам проклятие не даст. Не для того было создано...

Пустое. Сейчас я отчаянно хотел забыть об этом. Как Эдвард, пожить одним днем, удовольствоваться отмеренным временем и не сопротивляться. Впервые за почти тысячелетие расслабиться и позволить всему идти своим чередом, отдаться на волю судьбы, не думая о последствиях. Хотя бы на краткий срок.

– Откуда взялись парные кольца? – нарушила затянувшееся молчание Белла. – Насколько знаю я, обручальными в то время еще не было принято обмениваться.

– Ты права, – с трудом заставил я себя вернуться на грешную землю. – Принято не было, однако обычай-то уже существовал, пусть в неявном виде, с куда более древних времен, чем мы появились на свет. В семье де Хейли по случаю бракосочетания обменивались не просто дарами, но именно кольцами – не во время церемонии, а до нее. Это походило на помолвку.

– Я слышал, что перстень изготовил дед Ровены, скопировав его с кольца короля Эдуарда-исповедника, – припомнил Эдвард. – А женское кольцо уже появилось по приказу Жоффруа. Ему очень хотелось получить этот перстень законно, из рук невесты. Надо было отдариваться чем-то достойным, пришлось постараться.

– Все верно, – кивнул я. – Оба ценили эти кольца и носили до самой смерти. А после ухода Ровены украшения легли в сокровищницу, больше их не трогали. Возможно, зря. Я слышал, этот камень называли хранителем рода, может, именно он помогал Ровене уберегать наших предков от проклятия Эсмеральды.

Мои неосторожные слова словно призвали волну могильного холода в храм: помрачнели разом все. Во взгляде Элис, устремленном на меня, читался очевидный упрек, но я не стал оправдываться: заниматься самообманом я в любом случае не собирался. Подсознание выдавало меня даже тогда, когда я старался о проклятии не думать.

Вернулся священник в сопровождении мальчика-помощника, и мысли наши устремились от угрозы, висящей над нами, к предстоящему счастливому мгновению.

Конечно, это венчание было совсем другим. Не сговариваясь, мы отказались от очередности, от ожидания у алтаря: все эти действия в нашей ситуации не имели смысла. Мы встали вчетвером перед священником и, держась за руки, слушали его рассуждения о жизни и смерти, о любви и верности, о том, что только смерть может разлучить нас. Сейчас они казались оглушающим набатом, сообщающим о беде, отражая потаенные страхи. Я уже давно отринул многие слабости, но одна оставалась со мной навсегда и лишь усиливалась с каждым прожитым днем: более смерти и жизни я боялся навсегда потерять Алисию.

Но сейчас она была рядом, и я желал получить от этого мгновения все, потому подавил страх, загнав его в дальний угол сознания.

Наши клятвы не были длинными – слишком многого нельзя было произнести вслух, – но здесь и сейчас глаза и чувства говорили больше, чем слова. Нежный шепот Элис, произносящей «In aeternum», наполнил мое сердце безудержным ликованием. Я шел к этому моменту так долго, иногда переставая верить в саму возможность его осуществления, погружаясь в пучины отчаяния, что теперь с трудом осознавал то, что любимая в моих руках – не призрак, не иллюзия, порожденная сном разума.

Я чувствовал счастье брата. То ли действие пыли, защищающей нас от даров друг друга, ослабло, то ли эмоции стали слишком сильны, и ничто не способно было их удержать, но эти неповторимые минуты я проживал не только за себя, но за всех четверых. Счастье несло в себе отчетливые оттенки горечи, но оно было настоящим, истинным. В каждый миг церемонии: когда звучали клятвы и слова согласия, когда старинные семейные драгоценности стали обручальными, когда мы получили разрешение на первый, самый сладкий, полный обещания поцелуй.

Скромная церемония подошла к концу. Мальчик-прислужник торопливо гасил свечи, спеша домой, мы же поблагодарили пожилого священника, выслушали его последние наставления и покинули старый храм. На окрестности успела опуститься ночь, ветер стих, снег прекратил падать, укутав все вокруг тончайшим узорным покрывалом. Похолодало, и высоко в небе видны были яркие звезды: их прозрачный свет заливал окрестность, придавая зимней красоте оттенок нереальности происходящего.

В такой момент заводить неприятный разговор не хотелось, но Элис отвела Аннабель в сторону, что-то обсуждая, и я все-таки решил воспользоваться представившейся возможностью и поговорить с братом: другой ведь могло и не появиться.

– У меня... нет опыта наблюдения за превращением в вампира, – избегая смотреть на Эдварда, начал я: слова давались с трудом. – Кроме собственного, конечно. Но... это не те воспоминания, которые украсят медовый месяц.

________________________________________________________
*In aeternum - в вечности, навечно, навсегда (лат.)
**Согласно правилам регистрации брака в Англии сначала необходимо заключить и гражданский брак, и церковный, но их можно совместить. Однако обозначить намерение жениться необходимо не менее, чем за 28 дней до знаменательной даты. Срок этот дается на то, чтобы знающие о препятствии для заключения брака успели узнать и рассказать обо всем. Именно этот период называют «оглашением».

Предыдущая глава || Следующая глава