Я вел машину и практически не следил за дорогой. Мало того, что в этом не было необходимости, так еще и все мысли занимала эта девчонка, сидящая рядом.
То и дело я пытался разобраться в себе, понять, наконец, что происходит, но тщетно.
Кажется, однажды я уже встречался с подобным, с чем-то похожим. Не сам, а всего лишь через мысли моего создателя, Карлайла, а после и его избранницы Эсме. Но все это было не таким... Вспоминать это странно. Помню, как я зарекался никогда больше не думать о событиях тех лет...
Тогда я отверг этот мир, отверг всю свою человечность, которая во мне оставалась, бросил все, оставил ту чертову жизнь, что не приносила мне никакого удовлетворения. Я позволил своей сущности победить, начать править мной. А какой смысл был бороться с тем, что дала природа? Зачем было так стараться, если тот путь не вел к счастью?
И я перестал.
Пару десятилетий я пытался, но не смог, как Карлайл, найти своего места. Запах крови спустя почти сто лет после обращения имеет все тот же эффект - дурманит, опутывает сознание, туманит мысли... Именно поэтому я не мог постоянно находиться с людьми, я бы выдал себя. Именно поэтому мое одиночество крепло и приводило все в большее уныние.
Что еще мне оставалось делать? Найти себе пару? Но как? Как это сделать, если все знакомые вампирши скучны и однообразны, если они пустышки, завернутые в красивую бумажку?
Так почему же было не выбрать более легкий путь? Жить так, как того требует твоя сущность, отдаться инстинктам?
Ведь в этом мире тьмы меня никто не упрекнет в нечеловечности, никто не станет тыкать носом в ошибки. Что бы я ни делал, я все делал правильно. Так, как хотел того сам. Вот, что за жизнь я выбрал. В ней нет места любви и состраданию, дружбе и согласию, в ней нет ничего доброго. Но зато никто никогда не предаст, потому что ты сам никому не доверяешь и не открываешь полусгнившую душу; никто не разлюбит, потому что ты не поддаешься чувствам; никто не кинет, потому что ты сам по себе, одиночка среди одиночек.
- Эдвард, а что это за врач? – Белла вытащила меня из моих раздумий этим вопросом.
- Врач как врач, – буркнул я в ответ.
Я почти полвека не думал о семье, кажется, так я называл их. Не думал, не вспоминал, не интересовался, зато сейчас от одной только мысли, что я еду к Калленам, что-то внутри обрывалось.
- Скажи, - взмолилась она, - может, я знаю.
- Вряд ли.
- Я каждое лето проводила с Чарли в Форксе по несколько недель! И всякий раз не обходилось без травм. Да меня там вся больница знает!
Представить эту девушку в темном, с нависающими свинцовыми тучами городке было сложно. Так же сложно, как и представить реакцию семьи на мое появление. Откажут ли они нам в помощи? Белле скорее нет, Карлайл не сможет, а вот мне, наверное, лучше будет сразу уйти.
- И когда ты была в этом угрюмом месте в последний раз? – поинтересовался я.
- Если не считать неудачную попытку переезда полтора года назад, то... Последние года три отец сам приезжал в Финикс. Я ненавижу этот климат.
Что и требовалось доказать. Она слишком нежная, как маленький цветок, нуждающийся в постоянном солнечном свете и поливе. Малейшее изменение климата – и растение завянет. Так и Белла... сложно было представить столь хрупкое создание, кости которого ломаются от одного только прикосновения, в таком неприятном, дождливом местечке.
Внезапно что-то внутри меня дернулось, засосало под ложечкой. Больше, чем половину столетия, я жил сам для себя. Больше пятидесяти лет меня не интересовало ничто, кроме меня самого. Виктория, Джеймс, Лоран... Нет! Мы не были друзьями. Они никогда не знали, что это такое и даже не пытались узнать. Взаимовыгода. Вот, что было в их мыслях. То же было и в моих. Я знал о них почти все, благодаря своему таланту. Они же не знали ничего, не знали даже того, что мне известно о каждой их потаенной мысли, о каждом действии, которое они пытались скрыть от меня.
Нас объединяла общая цель, достижение которой стало бы концом сотрудничества и началом новой войны. Сомневаюсь, даже, что Виктория с Джеймсом не стали бы драться друг с другом из-за власти.
Я привык к такой жизни, я жил ею. Так почему же теперь эта девчонка, тепло тела которой мучительно разливается по моей руке и отдает прямо в сердце, заставляет меня вспоминать то, что отличается от столь легкого существования? Почему я начинаю сомневаться в том, что я сделал правильный выбор тогда, когда Лоран много лет назад предложил участвовать в свержении Вольтури, в действиях, которые мы тщательно планировали уже не первый десяток лет. Кто она, эта Белла? Что она делает со мной?
Эти мысли промелькнули в голове за одну сотую долю секунды, и реакция моя была моментальна для человеческих глаз. Рывком надавив на педаль тормоза, я остановил машину и оторвал свою руку от ее кожи.
- Хватит уже рассказывать мне о себе! – крикнул я. – Чего ты добиваешься?
- Извини, ты сам спросил, – она вжалась в сидение.
Сердце ее затрепетало, а дыхание участилось. Машина и без того заполнилась ее запахом, так она еще вздумала заерзать на сидении! Волна аромата накрыла почти до потери рассудка. Из последних сил моя рука потянулась, чтобы открыть окно, но внезапно меня что-то остановило. Я осторожно вдохнул, почувствовал мерзкое жжение в и без того саднящем горле, а вместе с ним и волну блаженства. Что-то во всем этом приносило моральное удовольствие. Скорей всего, чувство победы над собой. Я провел с человеком в замкнутом пространстве довольно много времени и все еще держусь.
- Он живет там последние пару лет, – смягчился я и решил объяснить Белле про Карлайла. В конце концов не хотелось, чтобы она испугалась, когда снова увидит вампира. Это могло бы погубить ее. – Переехал совсем недавно, ты не можешь его знать. Он... тебе не стоит его бояться. Карлайл такой же, как я, но за всю свою жизнь не обидел ни одного человека.
- Он тоже... вампир? – еле выговаривала она.
Так и знал, что испугается! Волна аромата снова наполнила машину, проверяя меня на прочность.
- Да.
- И вампиры могут существовать, не обижая людей?
- Да. Это личное дело каждого! – процедил я сквозь зубы, понимая, что каждый мой вдох может стать для нее роковым.
Да, в конце концов, какая мне разница! Если я выпью ее кровь, такую ароматную, притягательную, манящую... что-то заболело в области сердца. Нет же, Эдвард, у тебя нет сердца, ты давно его променял на бессмертие, отдал вместе с душой!
- А почему ты так не хочешь? – спросила она.
Потому что так легче, хотелось ответить, но не получалось. Она снова рушила мой мир, мою крепость. Она заставляла меня думать о вегетарианстве не как о существовании вампиров, которые из кожи вон лезут, чтобы не казаться тем, чем являлись на все двести процентов. Она заставляла меня думать о вегетарианстве, как об интересной альтернативе для тех, кто не по своей воле, а это все мы, стал кровопийцей. Ведь можно же... Стоп! Что она опять со мной делает?
- Не твое дело, – выдавил я.
- Извини, – ее только минуту назад успокоившееся сердце затрепыхалось вновь, на этот раз не так сильно. – А можно я просто спрошу?
- Ну? – мне стало любопытно, что крутилось у нее в голове. Она думала не как все и при этом я не мог знать о чем. Мука, пытка, неутоленное любопытство.
- А чем он заменяет кровь? Не голодным же жить!
Смешная она все-таки! Из всего, о чем можно было бы подумать, она сейчас беспокоится о голоде вампира!
- Кровь животных вполне заменяет человеческую, – пояснил я.
- И как я сама не догадалась... – она забавно надула губы и отвернулась к окну, вновь одарив меня волной своего запаха. На этот раз я среагировал моментально, задержав дыхание. И только спустя пару минут стал осторожно вдыхать.
Несколько минут я наблюдал периферическим зрением как она то открывает, то закрывает рот, явно раздумывая задать ли очередной вопрос, застывший на губах. Неужели я напугал эту девушку так сильно, что она теперь не заговорит со мной и заставит мучиться неведением. Что творится у нее в голове? Почему именно этот мозг закрыт от меня?
Боится ли она? С одной стороны было бы неплохо. Ей действительно стоит опасаться вампиров, ведь Джеймс ушел, но дал отчетливо понять, что еще вернется за ней. С другой... что-то внутри меня обрывалось и кричало. Я не хотел, чтобы она боялась, я хотел... Я сам не знал чего хотел. Я не понимал...
- Нам еще долго ехать? – наконец спросила она, и я возликовал.
Никогда бы не подумал, что несколько минут без звука ее голоса могут довести до такого сумасшествия. Впервые человек был для меня чем-то иным, отличным от жертвы, но я не мог вспомнить, как это называется.
Я не отвечал – ждал, пока она на меня посмотрит, и это свершилось. Робко, с замиранием сердечка, она подняла свои бездонные шоколадные глаза, забравшие меня в свой плен. Сказать, что я потерял рассудок, значит, не сказать ничего.
Далеко не в первый раз человек смотрит в мои глаза, но вот те чувства и эмоции, которые я в них вижу, были для меня в новинку. Обычно жертвы, вырванные из грязных лап грабителей и убийц, только и могли, что перевести взгляд на меня, если посмеют. В их глазах и мыслях была всегда либо пустота от пережитого, либо благодарность, либо осознание, что смерть придет с другой стороны. В моих черных глазах они не видели ровным счетом ничего, кроме кого-то более сильного, обладающего возможностью победить их недоброжелателя. И я отпускал этих «жертв».
Сами же грабители и убийцы были всегда настолько напуганы моим появлением, что думать ни о чем, кроме обрушившегося на них возмездия, не могли. Их сковывал страх смерти и боли, которую они не раз причиняли другим. И в итоге они получали то, что заслужили, а я очередную порцию грязной крови и алый окрас глаз.
Сейчас же, все было по-другому. В топленом шоколаде Беллы плескалось что-то давно забытое, отчасти загадочное, а отчасти очевидное. Держу пари, если бы мне случилось вырвать ее из лап тех подонков, за которыми я обычно охочусь, то и тогда бы она отличалась от остальных.
Она была единственным человеком, который за все эти годы узнал мой секрет и выжил, и только за это закон предписывал мне остановить ее сердце. Так почему же одной только мысли об этом мое собственное каменное сердце начинает сжиматься, вспоминая что-то давно позабытое? Почему я хочу сделать для этой хрупкой девушки все, чтобы она могла жить дальше спокойно, позабыв нашу встречу как страшный сон? И снова что-то сильно сжалось в моей груди, съежилось и загорелось.
Она задала вопрос, и я не мог ей не ответить, ведь это бы расстроило ее, а значит и меня, уж в этом я был уверен.
- Минут десять, – ответил я. И вспомнил, что скорей всего нам придется попрощаться прямо у дома моего создателя. – И тебе, наверное, стоит знать, что меня там видеть не рады будут, так что я оставлю тебя на пороге дома. Карлайл в помощи не откажет.
Что-то внутри взбунтовалось и раскричалось. Было такое ощущение, что заболело сердце, хотя, конечно же, это было невозможно. Я не хотел с ней прощаться, не готов был. Ведь я так и не разгадал загадку. И меня сейчас интересовала вовсе не ее тишина, к ней я уже начал привыкать, хотя и отказывался смириться. Меня интересовала она сама и то, что она делала со мной.
- Почему не рады? – настаивала Белла.– Потому что если ты убьешь кого-то из людей, то у них будут проблемы?
Смышленая, усмехнулся я. Но причина была и еще одна.
- А ты догадливая! Но дело даже и не в этом... Я раньше жил с ними. А потом пошел своей дорогой.
Оказалось невероятно трудно признаться ей в этом. В голове вдруг всплыла тысяча вопросов и миллион воспоминаний. Почему я ушел тогда? Зачем? Что мне это дало? На все эти вопросы у меня были ответы, но сейчас они казались какими-то несуразными, абсолютно не оправдывающие тех действий. Я посмотрел на нее и увидел, что она в недоумении сверлит меня глазами, мысленно крича все те же вопросы и, возможно, делая какие-то выводы. Может хотя бы теперь она поймет, что, несмотря на то, что я отпустил ее, я опасен и все еще могу передумать? И снова в груди что-то сжалось и кольнуло. Я хотел, чтобы она это поняла, но одна только возможность почему-то причиняла боль.
- Эдвард... – по непонятной причине внутри потеплело, когда я услышал, как она произносит мое имя. Это не было похоже на то, как меня называли Джеймс, Лоран или Виктория. В ее голосе было столько доброты и заботы, как у...
Я вспомнил ее лицо... Эсми – избранница Карлайла. Кажется, из-за нее тогда все началось. Она хотела стать моей второй матерью, согревала своей заботой и опутывала теплом. Милая женщина, которой я плюнул в самое сердце в благодарность за десять лет стараний. Почему именно сейчас я устыдился? Спустя столько лет? Неужели из-за Беллы? Да что она, в конце-то концов, творит со мной?
- Ну что еще? – раздраженно спросил я у ни в чем неповинной девчонки.
- Ничего, – поникла она и неизвестность снова кольнула. О чем она думает? Что было на ее уме? Что она хотела спросить?
- Нет уж, говори, – потребовал я, не в силах больше выносить это.
- Не злись, пожалуйста, – тихо сказала она. – Но ты не мог бы положить руку обратно на мою, а то становится очень больно...
Больно... ей было больно... От этого слова вдруг захотелось найти Джеймса, достать из-под земли и разорвать на части, не оставив от него даже... Я бы развел костер и упивался бы победой, медленно подбрасывая в фиолетовое пламя его растертые почти в пыль останки.
А потом я вспомнил, что рядом сидит Белла, которая, как это ни смешно, но в данный момент во мне нуждается. И осознание этого согрело что-то внутри, заставляя вспомнить забытые годы в доме Карлайла. И если бы не причина, по которой она во мне нуждалась, то я бы сейчас точно подпрыгнул от радости, потому что, еще раз взглянув на нее, я вдруг кое-что понял. Моя рука взметнулась вверх, и слово пришло в голову само собой. Любовь – вот название того, что она делала со мной! Вот то, из-за чего я ушел. Вот то, что сейчас зарождалось во мне, вытесняя прочь все остальное, насквозь пропитанное злобой и ненавистью. Я не мог этого понять сразу лишь потому, что никогда не испытывал, ощущая только через чужие мысли. Я читал о ней в книгах и слушал много рассказов и почувствовал своим даром однажды, когда Карлайл встретил Эсми. Но лишь только сейчас я понимал, что это такое. Медленно и осторожно, чтобы не причинять Белле больше боли, я опустил руку на воспаленную кожу и стал наслаждаться огнем, полыхающим в моей ладони и ненавидеть огонь, горящий в моем горле.
- Потерпи чуть-чуть, – постарался как можно мягче сказать я. – Думаю, Карлайл даст тебе что-нибудь, чтобы снять боль.
В отличии от моей, ее боль, физическая, была всего лишь временным проявлением. Мне было о чем подумать, теперь было, но хотелось просто насладиться моментом.
И в воздухе повисло молчание. Золотая тишина, прерываемая лишь драгоценными ударами ее сердца и ритмичным дыханием.