2024-11-27

21

0

0

В поместье Фокстейл царила слегка нервозная обстановка.
– Эти розы не годятся, у них жалкий вид, – спускаясь по парадной лестнице в гостиную, говорила блондинка с безупречным макияжем и идеальной прической. Ее можно было бы назвать красавицей, если бы не выражение сосредоточенного недовольства, искажающее правильные гармоничные черты. Синий халат в японском стиле, расшитый золотыми хризантемами, чуть распахивался при каждом шаге, открывая стройные ноги и краешек кружевной резинки чулок. Паренек в белой рубашке и зеленом форменном галстуке «Грин Гарден» нервно сглотнул и торопливо отвел глаза.
– Мисс Хейл, срез сегодняшний… – попытался он оправдаться.

– Не имеет значения. Мне не нужны цветы, которые завянут еще до окончания приема. Пожалуйста, замените вот эти, эту и вот те, – перебила его мисс Хейл, указывая холеным пальчиком, какие именно бутоны не соответствуют ее ожиданиям. Предстоящий раут слишком много значил для мисс Хейл, чтобы она могла слепо довериться ивент-менеджеру мероприятия, поэтому лично контролировала каждый этап подготовки, включая кухню, чем раздражала миссис Хьюз – бессменную экономку Фокстейла. – А здесь избыток белого. Нужно добавить голубых фрезий. Неужели вы не видите, как эта композиция выбивается из общего стиля?
– Хорошо, мисс Хейл, все исправим в течение получаса, – обреченно вздохнул менеджер цветочного магазина, сделав несколько отметок в планшете.
– Получаса? Вы с ума сошли! Какой срок указан в договоре? Он истек полчаса назад! С минуты на минуту здесь будут фотографы и пресса, а через час начнут собираться гости!

– Пятнадцать, мэм! – поспешил заверить менеджер. – Через пятнадцать минут все будет. Голубые фрезии уже в пути.
Через пронизанный оранжевыми лучами зал с накрытыми фуршетными столами, около которых сновали с серебряными подносами официанты в белых кителях, мисс Хейл прошла на террасу. Распахнутые настежь двери, ведущие туда, украшала праздничная драпировка из бледно-голубой органзы, которая мягко колыхалась на ласковом вечернем ветерке.
С террасы открывался вид на цветущий сад и залив, блестящий под лучами заходящего солнца подобно расплавленному золоту. Бармен в черном жилете протирал бокалы. Слева, на балконе третьего этажа, музыканты уже раскладывали на пюпитрах ноты и настраивали инструменты. Розали Хейл сдержанно улыбнулась – маховик светского раута был запущен и теперь размеренно набирал обороты.

Поместье Фокстейл получило свое название из-за расположения – огромный дом, больше похожий на викторианский замок, стоял на краю узкого мыса, которым остров Фокс-айленд глубоко вдавался в пролив Хейл-Пасседж. Террасы парка, окружавшего дом, нависали над нефритовыми волнами, а огни поместья в ночное время служили ориентиром для мелких судов, курсировавших в акватории системы заливов Пьюджет.
По легенде, передававшейся Калленами из поколения в поколение, дом этот был выстроен в конце девятнадцатого века для любовницы одного английского аристократа, которая, спасаясь от преследования его законной супруги, вынуждена была бежать с незаконнорожденным сыном в Новый свет.
Мисс Хейл очень любила эту семейную легенду и с благоговением думала о том, что ей предстоит стать маленьким свежим побегом на замысловатом генеалогическом древе рода Калленов, уходящем своими корнями ни много ни мало – в Англию одиннадцатого века. Розали с удовольствием читала краткие биографии и разглядывала старинные портреты герцогов и герцогинь, представляла их жизнь, когда-то полную интриг и приключений, а теперь засушенную, как гербарий, на страницах энциклопедий.

Пискнул мобильный, оповещая, что пора одеваться, и она уверенно направилась наверх, в «свою» комнату. Несмотря на то, что уже несколько месяцев одна из гостевых спален в огромном старинном доме была предоставлена в ее полное распоряжение, девушка не спешила пользоваться гостеприимством хозяина поместья. Она ни разу не ночевала здесь, дав себе слово, что останется в этом замке только в качестве хозяйки.
И вот этот день настал: сегодня сорокасемилетний «вечный холостяк» Карлайл Каллен, уже больше двадцати лет обладающий неофициальным титулом одного из самых завидных женихов западного побережья, устраивает торжественный прием в честь собственной помолвки. А двадцативосьмилетняя Розали Хейл, глава Олимпийского филиала компании, входящей в знаменитую «Империю Каллена», публично меняет свой статус «подружки» на почетное звание невесты.

Несмотря на свою уникальную красоту, Розали отличалась редкой прагматичностью: приключений она не искала, о принцах не грезила и ставила перед собой только реальные цели, которых практически всегда добивалась.
В ее «любовном резюме» имени Карлайла Каллена предшествовало только одно: Ройс Кинг – голкипер сборной Хьюстонского университета. Увы, самая красивая пара распалась вскоре после выпуска. В то время как Розали все свои силы бросила на то, чтобы закрепиться в «Адвент Инкорпорейтед», куда попала стажером в отдел продаж, Ройс продолжал разменивать жизнь на выпивку и вечеринки и легко расставался с работодателями, которые, как он считал, недостаточно его ценили. В один прекрасный день Ройс очередной раз оказался безработным, а Розали успешно прошла собеседование в «Каллен Медиа Групп» и получила место маркетолога в Олимпийском филиале известной компании. Она упаковала свои вещи и, не прощаясь, покинула квартиру, которую делила с Ройсом, а оплачивала одна.

После Хьюстона Олимпия показалась ей ужасной дырой, и Розали решила во что бы то ни стало перебраться в центральный офис «Империи Каллена», используя для этого карьерную лестницу, по которой благодаря своей организованности и целеустремленности взбиралась, перескакивая через ступеньки.
Но когда год назад на одном из корпоративных мероприятий мистер Каллен начал оказывать молодой перспективной сотруднице совсем не деловые знаки внимания, она приложила все силы, чтобы сделать удачную игру случайно пришедшими в руки счастливыми картами. И чрезвычайно преуспела в этом – мисс Хейл удалось то, что никому до сих пор не удавалось: ее безымянный пальчик уже неделю украшал трехкаратный бриллиант, а через пару часов о состоявшейся помолвке будет официально объявлено светской тусовке и приглашенным журналистам.

Конечно, помолвка – это не свадьба, а помолвочное кольцо – еще не обручальное. Но к чему эти церемонии? На дворе двадцать первый век, и она впервые публично примеряет на себя образ хозяйки Фокстейла. Предстоящий раут Розали считала чем-то вроде бизнес-кейса на соответствие. Именно поэтому сегодня все должно быть идеальнее, чем когда-либо.
Она вошла в роскошную комнату, оформленную в викторианском стиле, которую так и не привыкла считать своей. Остановившись перед зеркалом в массивной раме красного дерева, развязала пояс халата – тончайший шелк ласково скользнул по плечам и упал на толстый ковер. Девушка придирчиво оглядела себя и осталась довольна: изящное белье подчеркивало женственные линии фигуры – высокую грудь, узкую талию и округлые бедра стройных ног. Тщательно уложенные стилистом волосы открывали нежную шею и грациозную посадку головы. Вот только эти напряженные брови… Мисс Хейл разгладила пальцем наметившуюся складочку, словно пыталась стереть неудачный штрих художника с безупречного портрета. Вынув из чехла платье лазурного цвета, она приложила его к себе – синие глаза стали казаться ярче. Розали улыбнулась своему отражению и прошептала:
– Вы очаровательны, мисс… миссис Каллен…

В этот момент раздался тихий, но настойчивый стук в дверь. Розали вздрогнула от неожиданности и покраснела – не слишком ли громко она приветствовала свое будущее? Стук повторился.
– Дорогая, можно войти?
– Одну минуту, – крикнула Розали, входя в прохладный водопад струящегося атласа. Прежде чем открыть дверь, она застегнула «молнию» – ей всегда казалось пошлым просить об этом мужчину, – и еще раз взглянула в зеркало, чтобы убедиться, что выглядит безупречно. – Теперь можно.
В комнату вошел статный мужчина в смокинге, но пока еще с распущенным узлом галстука-бабочки. Седина лишь слегка серебрила его светлые волосы, и на первый взгляд Карлайлу Каллену едва ли можно было дать больше сорока.
– Прости, у меня плохо с романтикой и я не умею красиво говорить, – сказал он, заметно волнуясь. – Но мне показалось, что сейчас самое подходящее время…

Оставались последние штрихи: капля духов и нитка жемчуга – украшение, уместное и на деловых переговорах, и на светском рауте.
– Самое подходящее время для чего? – улыбнулась Розали, глядя в зеркало на своего жениха и находя его смущение чрезвычайно милым.
– Для моего подарка, – мистер Каллен забрал из рук невесты бархатный мешочек с жемчугом и протянул ей футляр из тисненой красноватой кожи. – Это ожерелье моей матери. А ей оно досталось от свекрови – матери моего отца. Фамильная ценность, которая уже почти полтора столетия передается из поколения в поколение.
Карлайл открыл крышку, и Розали на мгновение потеряла дар речи: на белом атласе в льдистой россыпи крошечных бриллиантов играли бесчисленными гранями васильково-синие камни.
– Индийские сапфиры, – подтвердил Карлайл.
– Они прекрасны, – восхищенно прошептала Розали. Конечно, она отдавала себе отчет, что брак с Карлайлом Калленом – это своеобразный социальный лифт, в который ей посчастливилось вскочить. Но мерцающее пред ней поистине королевское украшение превосходило самые смелые ожидания.

– Примерьте, миссис Каллен, – улыбнулся Карлайл.
– Но… мы пока еще только помолвлены… – неуверенно возразила Розали. – А это слишком значимый подарок… Может быть, стоит подождать свадьбы?
– Свадьба – всего лишь вопрос времени и традиций. К тому же обычно ожерелье хранится в сейфе, так чем помолвка не повод ему покрасоваться сегодня на твоей прелестной шейке, дорогая? – с улыбкой сказал Карлайл и, поцеловав пальцы невесты, добавил, проникновенно глядя ей в глаза: – Ты наполняешь мою жизнь смыслом, и я благодарен судьбе, что встретил тебя.
Розали жарко покраснела:
– Карлайл, можно задать тебе один вопрос?
– Конечно.
– Почему ты не был женат? Ты успешен, красив, богат…
– Возможно, именно потому, что богат? Всех вокруг интересую не я, а мои миллионы…

Розали почувствовала легкий укол совести и опустила глаза, отчаянно надеясь, что профессиональный макияж надежно маскирует неуместный румянец.
– Ты другая, Роуз, – Карлайл приподнял ее подбородок и заглянул в глаза. – Ты самостоятельна и способна всего добиться сама, но в то же время словно являешься продолжением меня. С тобой мне не нужно притворяться тем, кем я не умею быть. Мы с тобой сделаны из одного теста: ты можешь вместе со мной всю ночь напролет искать ошибку в отчете и обязательно заметишь ее раньше меня. В Милане тебя интересуют не бутики, а премьеры в Ла Скала… Ночному клубу ты предпочитаешь закрытый джазовый вечер. Я не могу дождаться момента, когда буду засыпать и просыпаться, держа тебя в объятьях. Стоило тебе только захотеть, мы бы еще вчера были в Лас-Вегасе, а сегодня объявляли не о помолвке, а о состоявшейся свадьбе.

Розали тихо засмеялась:
– Ты публичный человек, Карлайл, и не должен позволять себе такого безрассудства. Это может навредить деловой репутации.
– Ты невероятна, моя милая. И эти сапфиры достойны тебя. Надень их сейчас, пожалуйста.
Мисс Хейл достала из футляра старинное украшение, но не смогла справиться с фермуаром.
– Позволь, помогу, – Карлайл защелкнул сложную застежку на шее Розали и оставил легкий поцелуй чуть ниже ушка. – Ты безупречна, – констатировал он, из-за плеча невесты разглядывая ее отражение в зеркале.
– Обещаю, я буду тебе хорошей женой, – сказала Розали, неожиданно растрогавшись.

До сих пор мисс Хейл ни капли не смущало, что состоявшаяся помолвка и предстоящая грандиозная во всех отношениях свадьба не вызывали у нее ни головокружения, ни замирания сердца, ни каких-либо других проявлений эйфории. Только приятное удовлетворение, какое обычно приходило после успешного завершения трудной работы вроде заключения важного договора.
Собственно, их брак и был во всех смыслах взаимовыгодным договором, а доведение до совершенства пока еще двадцатистраничного брачного контракта должно было стать одной из первоочередных задач счастливой невесты на ближайшие месяцы. Однако откровенность Карлайла заставила ее взглянуть на этот брак другими глазами: несмотря на значительную разницу в возрасте, они действительно подходили друг другу, словно две половинки одного яблока. И Розали вдруг осознала, что ценит это чувство единения с женихом гораздо выше страсти, которой никогда ни к кому не испытывала.



Розали и прежде случалось быть организатором торжественных приемов разного уровня, но роль хозяйки подобного раута она исполняла впервые, и заключительная часть мероприятия показалась ей каторгой: изящные туфли натерли ноги, голова гудела от пустых разговоров, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы приветливая улыбка не превращалась в страдальческую. Когда узорчатые кованые ворота закрылись за фургоном кейтеринговой компании, Розали с тихим стоном разулась – прохладный мрамор подарил ступням несколько мгновений блаженства.
– Устала, дорогая? – спросил Карлайл, протягивая ей бокал шампанского.
– Немного, – призналась она, сделав глоток. Это был первый глоток спиртного, который мисс Хейл позволила себе за вечер. Дерзкие пузырьки приятно пощипывали язык и рождали где-то внизу живота томную согревающую легкость.

– Ты слишком серьезно относишься к мелочам, пытаешься все держать под контролем. Но со временем обязательно привыкнешь, расслабишься и научишься получать от этой рутины удовольствие.
Девушка бросила на Карлайла недоверчивый взгляд поверх бокала.
Карлайл подошел вплотную и положил руку ей на поясницу – Розали ощутила тепло его ладони сквозь тонкий атлас платья.
– Я так счастлив, что ты здесь… – несколько легких поцелуев, словно невесомые бабочки, опустились ей на плечо и шею. – И никуда больше не отпущу. Пойдем…
– Подожди… – слабо возразила она. – Туфли…
– Сегодня они тебе больше не понадобятся, – ответил Карлайл, забирая из рук невесты опустевший бокал, а в следующую секунду мраморный пол уже ушел у нее из-под ног.
– Ой нет, поставь меня… – совсем по-детски взвизгнула девушка.
– Перестань все контролировать, – прошептал Карлайл ей на ухо. – Просто расслабься.

После безумно напряженного дня хотелось поскорее принять душ и уснуть, но Розали не стала отказывать жениху – только героини глупых анекдотов избегают секса, ссылаясь на усталость или головную боль.
Сама она никогда не чувствовала страстного желания, относилась к интимной близости всего лишь как к обязательной части отношений мужчины и женщины. Возбуждение Карлайла она воспринимала чуть снисходительно, однако и отвращения к сексу не испытывала, всегда получая необходимую разрядку. И все-таки это было не столько физическое удовольствие, сколько удовлетворение собственного тщеславия, сладкое упоение женской властью над сгорающим от вожделения мужчиной.
Розали обвила руками шею жениха и приоткрыла губы, принимая поцелуй…

…Через полтора часа она выскользнула из спальни Карлайла и, бесшумно ступая босыми ногами по толстому ковровому покрытию, направилась в «свою» комнату. Сложная прическа была распущена, и растрепанные локоны свободно рассыпались по плечам. Чтобы не споткнуться на лестнице, девушке пришлось подобрать атласный подол платья, рассчитанного на высокие каблуки.
Розали чувствовала себя глупо, но даже вообразить не могла, как утром предстанет перед женихом обнаженной, заспанной, со спутанными волосами, размазанным вчерашним макияжем и несвежим дыханием. Нет, нет и нет! Уж лучше за завтраком опускать аккуратно подведенные глаза и нежно розоветь тщательно нанесенными румянами, придумывая на ходу оправдания, – если понадобится, конечно.

Сквозь узкие стрельчатые окна на лестницу падал лунный свет. Розали оперлась на прохладные каменные перила, и серебряный луч заиграл на гранях бриллианта в ее кольце бледными радужными искрами. Внизу, в гостиной, старинные часы пробили два раза. Девушка остановилась и тихо хихикнула. Все происходящее вдруг показалось ей свершившимся волшебством: вот она, Розали Хейл, выросшая на техасской ферме, бежит босиком по ступеням великолепного замка, совсем как сказочная Золушка… Но ее платье с последним ударом часов не превратится в тряпье, а сияющий красный «Альфа Ромео» – в тыкву. Все это настоящее, все принадлежит ей по праву, всего этого она добилась упорным ежедневным трудом и не намерена выпускать из рук.

«Пожалуй, стоит спуститься за туфлями», – подумала Розали и повернула назад.
В гостиной было чуть светлее, чем на лестнице. Здесь огромные окна, все еще празднично убранные цветами и голубой органзой, пропускали не только лунный свет, но и свет фонарей с террасы и из сада, а для удобства обслуживающего персонала, начинающего свой день затемно, горели несколько стилизованных под старину бра. Увядающие цветы пахли особенно сладко, и Розали замерла, на мгновение очарованная волшебством этой удивительной ночи. Она вдруг словно стала маленькой девочкой, способной верить в сказку. И разве все происходящее не было сбывшейся наяву сказкой?

Резкий звук упавшего совсем рядом предмета заставил ее вздрогнуть.
– Твою мать! – из-за тяжелой портьеры в углу послышалось раздраженное шипение.
– Кто здесь? – твердым голосом спросила Розали, сожалея, что не успела дойти до того места, где оставила свои туфли на высоких каблуках – чем не холодное оружие?
Из темноты материализовалась рослая худощавая фигура. Мужчина развязной походкой прошел через гостиную и развалился в кресле, закинув ногу на ногу.
«Проклятье! – подумала девушка, бросая беглый взгляд на едва заметное мигание огоньков работающих камер видеонаблюдения. – Куда смотрит мистер Хьюз?! Где охрана?»
– Как ваша фамилия? – спросила она громко, предположив, что это кто-то из дополнительно нанятых работников, обслуживавших прием, улизнул от бдительного ока секьюрити. – С какой целью вы остались в доме? Вы вор?

Незнакомец вызывающе рассмеялся, порывисто вскочил с кресла и вплотную подошел к Розали. В полумраке она не могла разглядеть его лица, но не сомневалась, что никогда прежде не видела этого человека – его не было здесь сегодня ни среди гостей, ни в числе сотрудников кейтеринговой компании или персонала, работающего в Фокстейле.
– Я – вор? Если здесь есть воры, то это ты!
– У вас минута, чтобы убраться отсюда, – невозмутимо ответила Розали. – Потом я вызываю охрану. Выход там, – она вытянула руку в сторону дверей, мысленно придумывая способы наказания для дежурной смены службы безопасности.
– Я знаю, где выход, – мужчина схватил ее за руку и дернул так, что девушка оказалась прижатой к нему спиной и задыхалась от запаха табака и алкоголя. Холодная ладонь бесцеремонно прошлась по ее изгибам, грубо стиснула грудь. – О? Настоящая? Похоже, Карлайл сэкономит на пластических хирургах. Ну, ближайшие лет пять. А ты, значит, играешь по-крупному, да? Роль содержанки не устраивает? Гарантий хочется?

Розали рванулась, освобождаясь из крепкой мужской хватки, и залепила незваному гостю пощечину, вложив в нее всю силу своего возмущения и злости. Незнакомец взвыл, прижимая к щеке ладонь.
«Да где же, черт бы ее побрал, охрана?!» – Розали схватила со стоящего поблизости столика вазу – вероятно, невообразимую историческую ценность – и швырнула ее в отступающего мужчину. Ваза ударилась в стену позади него и со звоном разлетелась на куски. Под руки попалось что-то тонкое, но увесистое, оказавшееся канделябром, и, выставив его перед собой наподобие трезубца, девушка двинулась на неприятеля.

Свет вспыхнул внезапно. Розали остановилась, защищая глаза ладонью.
– Мисс Хейл, все в порядке, – прозвучал взволнованный, чуть дребезжащий голос миссис Хьюз, экономки мистера Каллена. – Мистер Мейсен, подождите меня на кухне!
Высокая сухая старуха в длинной белоснежной ночной сорочке и накинутой поверх нее вязаной шали решительно встала между противоборствующими сторонами. Ее огненно-рыжие от природы, слегка разбавленные сединой волосы, обычно уложенные в строгий пучок на затылке, сейчас спускались на грудь двумя тощими, почти детскими косицами.
– Что все это значит? – задыхаясь от негодования, спросила Розали, по-прежнему сжимая в руках бронзовый канделябр, из которого уже выпали свечи. – Миссис Хьюз, потрудитесь объяснить!
– Хорошо, мисс Хейл, – невозмутимо ответила та. – Поставьте антиквариат на место, уверяю, в этом доме вашей жизни ничто не угрожает. Поднимайтесь в свою комнату, через минуту я принесу вам успокоительного чая и отвечу на все ваши вопросы.

Миссис Хьюз бесцеремонно взяла за локоть молодого человека, который все еще закрывал рукой щеку, и вытолкала в коридор, ведущий в помещения для прислуги. Розали фыркнула в сгорбленную спину парня: всего лишь пощечина, а он тут изображает смертельное ранение. Подобрав с ковра туфли, она направилась в свою комнату.
Пока мисс Хейл поднималась, адреналин еще кипел в ее крови, она мысленно прокручивала едкие фразы, сказанные незнакомцем. Несправедливость его обвинений застряла в груди ледяной глыбой, обида жгла глаза подступающими слезами. «Содержанка»? Да как он посмел так судить о ней! Розали Хейл вошла в этот дом не нищенкой! Она давно сама обеспечивает себя и не нуждается в подачках! Она не какая-нибудь охотница за наследством! Да, она вот-вот станет женой одного из самых богатых и влиятельных людей западного побережья – но что в этом криминального? Кто же из девочек не мечтает выйти замуж за принца, и чем виновата Розали Хейл, если повезло именно ей?

Сняв остатки косметики и расчесав волосы, Розали почти успокоилась. Сейчас она раздумывала, стоит ли рассказывать Карлайлу все подробности инцидента в гостиной. Ситуация представлялась слишком унизительной, и мисс Хейл неприятно было заново переживать ее детали. С другой стороны, она собиралась остаться в этом доме хозяйкой и не могла спустить прислуге подобное поведение, хоть и не имела пока достаточных прав, чтобы решить проблему самостоятельно, со всей принципиальностью, на какую была способна.
Острожный стук в дверь отвлек Розали от стратегических размышлений.
– Входите, миссис Хьюз, – сказала она, завязывая пояс шелкового халата.
Сначала в комнату вплыл серебряный поднос с хрустальной вазочкой меда, фарфоровым чайником и двумя чашками, а уже потом показалась несущая весь этот изысканный набор экономка.

– Надеюсь, обошлось без полиции? Охрана приняла необходимые меры? – раздраженно спросила Розали.
– У вас сегодня был трудный день, мисс Хейл. Выпейте чаю с медом, – пожилая женщина водрузила поднос на столик красного дерева и по-хозяйски принялась разливать напиток по чашкам.
– Я хочу услышать ваши ответы, миссис Хьюз, – холодно ответила Розали. – Каким образом посторонний проник в дом и как вы смеете его покрывать?
– Это не посторонний, – вздохнула экономка. – Это сын мистера Каллена.
– Чушь! – вспылила Розали. – Всем известно, что мистер Каллен никогда не был женат.

– Женат он не был, истинная правда. Но вот внебрачный ребенок у него есть, – сказала миссис Хьюз, отпивая из своей чашки. – Чай получился замечательный, попробуйте, мисс Хейл.
Информация, полученная от экономки, словно девятибалльное землетрясение, в считанные секунды до неузнаваемости изменила картину мира Розали Хейл. Оказалось, что у сказочной Золушки, какой она казалась себе всего несколько минут назад, есть как минимум один серьезный конкурент, претендующий и на сердце, и на замок Принца. Мозг Розали скрипел, лихорадочно переваривая новые данные. Она рассеянно опустилась на стул и, совершенно не чувствуя вкуса, залпом осушила свою чашку. Миссис Хьюз, явно довольная произведенным эффектом, наполнила ее снова и подвинула к Розали вазочку с медом.
– Внебрачный сын, – задумчиво повторила девушка. – И откуда же он взялся, этот внебрачный сын? Разумеется, меня интересуют не физиологические подробности.

Миссис Хьюз понимающе улыбнулась:
– Это давняя история. Но, полагаю, будущая миссис Каллен вправе знать ее, – она добавила себе чаю, всем своим видом давая понять, что никуда не торопится. – Я родом из Ирландии, а мать Эдварда…
– Эдварда? – переспросила Розали.
– Эдварда Мейсена, сына мистера Каллена, – пояснила миссис Хьюз. – Так вот, его мать, Элизабет Мейсен, – племянница моей подруги детства. Когда в девяностые отец Элизабет разорился, родня не придумала ничего лучше, чем отправить девчонку, только-только окончившую школу, в Штаты. Образование ей дать было не на что, дом в Ирландии был к тому времени продан, а у родителей на руках оставались еще трое младших сыновей. Я тогда уже работала в Фокстейле у Беатрис Каллен – матери Карлайла, вот и замолвила словечко за бедную девочку. Лиззи приняли горничной, помогли с документами, и поначалу она неплохо справлялась – шустрая, ловкая, улыбчивая. Ей ужасно нравилось в Америке. Все было хорошо, пока на Рождество не приехал из Ирвайна Карлайл. Эх… молодо-зелено…

Миссис Хьюз, вздохнула, отхлебнула из чашки и продолжила:
– К середине лета Элизабет уже с трудом скрывала подросший живот. Она, наивная, надеялась, что беременность поможет ей сменить фартук прислуги на обручальное кольцо, поэтому даже слышать ничего не хотела об аборте. Все ждала, что Карлайл вернется в родительский дом после окончания семестра, увидит последствия своей страсти и поступит, как подобает порядочному человеку, – то есть признает ребенка и женится.
Розали зачерпнула серебряной ложечкой янтарного меда и опустила в чашку – прозрачный золотистый напиток помутнел. Она уже догадывалась, что надеждам глупенькой ирландской горничной не было суждено сбыться, поэтому дальнейшее развитие событий не удивило.

– Возможно, так оно и случилось бы, но миссис Каллен решила иначе, – сказала экономка, глядя в свою полупустую чашку и мысленно переносясь на четверть века назад. – На каникулы она отправила сына в Европу, поэтому летом Карлайл в Фокстейле не появился и о проблемах Элизабет так и не узнал. А может, и знал, но предпочел держаться от них на расстоянии. Несчастную девочку с позором выгнали, правда, заплатили хорошее выходное пособие. Денег ей хватило, чтобы снять комнатку в приличном районе, и до рождения малыша она зарабатывала себе на жизнь рукоделием – такого ирландского кружева, как у нее, наверное, и в самой Ирландии не сыскать. Она все, бедняжка, ждала своего Карлайла.
– Насколько я могу судить, роды прошли благополучно? – нетерпеливо спросила мисс Хейл, которой хотелось поскорее разобраться со скелетами в семейном шкафу Калленов. – Что заставило Карлайла признать ребенка?

Миссис Хьюз посмотрела на Розали с легким укором и продолжила так, словно не слышала вопросов:
– …Как сейчас помню тот день. Я запирала двери на ночь. Был сильный ливень, капли так барабанили в окна, что я не сразу расслышала детский плач. На пороге черного хода стояла коробка, перемотанная для прочности скотчем. Внутри шевелилось намокшее вязаное одеяльце, под которым надрывно кричал младенец…
– Это был он… сын Элизабет Мейсен? – предположила Розали, которую уже начала утомлять драматическая манера повествования миссис Хьюз.
– Да, дорогая. Это был он. В полиэтиленовом пакетике лежала метрика и прощальное письмо Элизабет...

Чтобы избежать пространного цитирования письма, Розали попыталась направить воспоминания экономки в нужное ей русло:
– И что же Каллены? Они признали ребенка?
– Миссис Каллен велела утром вызвать полицию. Но полиция явилась сама: ночью Лиззи выбросилась из окна своей комнатки на Камус-драйв. Скандал мог бы вызвать политический резонанс, который навредил бы мистеру Каллену-старшему, отцу Карлайла, в тот год баллотировавшемуся в Сенат штата. Стоило немалых усилий и денег замять эту историю. Каллены оплатили похороны Элизабет и оформили опеку над младенцем. До шести лет Эдвард жил в Фокстейле, а потом его отправили в закрытый пансион. Бедный мальчик… Я навещала его раз в месяц и иногда с разрешения Беатрис Каллен привозила в Фокстейл на Рождество…

– А что же Карлайл? – спросила Розали.
– Он закончил учебу, потом путешествовал. Несколько лет прожил в Европе. Хотя вмешиваться в частную жизнь хозяев в Фокстейле строжайше запрещено, я все-таки писала Карлайлу о беременности Элизабет, а позже о ее смерти, но… Видимо, сразу после отъезда из родительского дома он утратил нежные чувства к ней. Или просто струсил, не рискнул пойти против воли родителей. Или не получил моих писем. Как бы то ни было, в Фокстейл он вернулся только после смерти мистера Каллена-старшего. Вступил в наследство и, разбирая документы, однажды наткнулся на счета из частной школы. Эдварду тогда уже исполнилось двенадцать, он не захотел даже разговаривать с отцом. Потребовалось много лет, прежде чем их отношения хоть в какой-то степени стали похожи на родственные.

– Как так случилось, что я ничего не знала о существовании Каллена-младшего? – озадаченно пробормотала Розали.
– Во-первых, Эдвард не Каллен. Когда-то он сгоряча отказался принять фамилию отца, а после Карлайл уже не заводил об этом речи. Вы будущая миссис Каллен, и вам придется смириться с тем фактом, что у вашего супруга есть прошлое, которое невозможно изменить. Для мистера Каллена это болезненная тема, его вину перед сыном и его покойной матерью трудно переоценить.
– Где же Эдвард был все это время, почему я ни разу не видела его раньше?

Казалось, что красноречие миссис Хьюз иссякло, так неохотно она принялась отвечать на вопрос Розали:
– Он давно не приезжал, потому что учился. Сначала здесь, в Сиэтле… Я всегда говорила, что эти клубы до добра не доведут, что ему нужно бросить играть и взяться за ум… В конце концов два года назад его все-таки отчислили из университета. Тогда он перевелся в Чикаго. Насколько мне известно, до сих пор Карлайл стабильно вносил нужные суммы, хотя срок официальной опеки уже истек... Надеюсь, он не перестал оплачивать обучение сына из-за вашей помолвки?
Розали растерянно пожала плечами – несомненно, ее гораздо больше устраивал вариант, при котором неожиданно объявившийся родственник возвращался в Чикаго, поэтому она заверила миссис Хьюз, что приложит все усилия, чтобы будущий супруг не прекращал финансирования.
– И надолго Эдвард собирается остаться в Фокстейле? – настороженно спросила Розали.

– Не думаю. Он никогда не задерживался здесь дольше чем на неделю, – экономка задумчиво помешала ложечкой остывший чай и выразительно посмотрела в глаза Розали: – Мисс Хейл, Эдвард приносит вам свои извинения и просит не посвящать мистера Каллена в подробности сегодняшнего инцидента.
– Вот как? – девушка удивленно выгнула бровь и отставила пустую чашку.
– Я тоже прошу вас об этом. Мир между ним и отцом так хрупок… Через несколько дней Эдвард уедет и для вас все станет по-прежнему. Будьте же великодушны! К тому же у Карлайла слабое сердце, зачем ему лишние волнения? – закончила она каким-то фальшивым тоном и, не давая опомниться, заворковала: – У вас был трудный день, мисс Хейл. Ложитесь спать и выбросьте эту старую грустную историю из своей хорошенькой головки.
– Так и сделаю, – сдержанно ответила Розали, глядя, как экономка дрожащими руками собирает посуду на серебряный поднос. – Спасибо за чай, миссис Хьюз.
«И за информацию», – мысленно добавила она.



Эдвард Мейсен проснулся позже, чем планировал. Он собирался увидеться с отцом за завтраком, чтобы застать его одного, без этой его новой Барби. Будущая миссис Каллен раздражала Эдварда одним фактом своего присутствия в Фокстейле. Даже хуже – самим фактом существования. Он недоумевал, как отца угораздило на старости лет попасть в сети такой откровенной охотницы за наследством? Разумеется, Карлайл не бестелесный ангел, а эта кукла не первая и не последняя в его постели. Но зачем же сразу жениться?
Вездесущее солнце, пробивающееся сквозь тонкие занавески в мелкий унылый цветочек, протягивало свои бесцеремонные оранжевые пальцы, норовя проникнуть под веки, а голова гудела, словно тибетская поющая чаша.

Ночь Эдвард провел в крыле для прислуги, об этом попросила его Нора Хьюз, экономка отца, единственное существо, которое любило его в этом мире. Эдварду было наплевать, где спать, он не стал упрямиться и лег там, где она постелила – в запасной комнате для горничных с желтыми выцветшими обоями и дощатым, выкрашенным коричневой краской полом. В такой же или почти такой комнате жила когда-то его мать. Крепкая деревянная мебель не отличалась изяществом: три односпальных кровати, громоздкий платяной шкаф, простой туалетный столик и три стула. На одном из них лежала сложенная как попало вчерашняя одежда Эдварда, а у дверей, уткнувшись в угол, словно наказанный, стоял его старый потертый рюкзак.
На втором этаже у Мейсена была «своя» комната – бывшая детская отца, двенадцать лет назад обновленная для Эдварда. Она не выглядела такой чопорной, как остальные, зато имела все необходимое для подростка: авангардную обстановку, книги, компьютер, игровую приставку, синтезатор и гитару. Но все равно Фокстейл никогда не казался Эдварду домом – размеры и роскошь поместья давили на него, заставляли чувствовать себя жалким и никчемным. Никому не нужным бедным родственником. Бастардом. Обузой.

Эдвард со стоном сел, сшибив ногой пару пустых бутылок, стоявших около кровати, и они шумно покатились по полу.
«Страйк! – со злостью подумал он. – Проклятье, и зачем я вчера столько выпил?»
«Вероятно, для храбрости? – ехидно предположил внутренний голос. – Вчера ты был чертовски смел – хватал за грудь будущую мачеху, читал ей нотации. Жаль, не оставил ничего на сегодня – слабо повторить подвиг с Карлайлом?»
«Заткнись!» – отмахнулся от него Эдвард и побрел к умывальнику, который находился за ширмой. Чтобы принять душ, нужно было выйти из комнаты.
Напившись прямо из-под крана и поплескав на отросшую щетину, он взглянул в зеркало – через всю левую щеку пролегла глубокая багровая царапина, оставленная помолвочным бриллиантом отцовской невесты.
«Да уж… Вид крайне далекий от того, с каким порядочные сыновья навещают любящих родителей, чтобы поздравить с помолвкой», – съязвил внутренний голос.

«Без тебя вижу», – огрызнулся Эдвард. Поспешно отвел глаза от собственного отражения и с приятным удивлением обнаружил на раковине «гостевой» набор: одноразовую зубную щетку, крошечный тюбик пасты, бритвенный станок и сашетку геля для душа – маленький маячок заботы Норы Хьюз. Через полчаса он уже вошел в столовую – почти бодрый и относительно свежий.
Огромный стол, способный вместить пару десятков человек, был сервирован всего на две персоны. Место во главе, несомненно, ожидало Карлайла. Эдвард занял второе, справа от отцовского, лицом к распахнутым окнам, выходящим в цветущий сад. Придвинув к себе прозрачный до невидимости стакан, наполнил его соком из сияющего в солнечных лучах кувшина и залпом выпил. Под серебряным колпаком обнаружилась тарелка с горячей овсянкой. Мейсен перемешал ее, понюхал и, поморщившись, отодвинул в сторону.

Услышав позади себя шаги, Эдвард внутренне напрягся и приготовился к встрече с отцом. Но ошибся. Он не сразу узнал невесту отца в высокой блондинке, одетой в светлый брючный костюм. Сегодня она выглядела совсем не как Барби – скорее уж как член совета директоров или женщина-конгрессмен. Очень красивый конгрессмен. Трудно было на глаз определить ее возраст. Вчера ночью на ощупь она показалась Эдварду совсем юной, а уж с канделябром наперевес и вовсе могла сойти за школьницу, несмотря на свои женственные формы. Сейчас из-за строгой одежды и серьезного, почти высокомерного выражения лица ей можно было дать лет тридцать… пять. Даже с поправкой на ослепительную красоту.
Заметив Эдварда, блондинка замедлила шаг, но всего на мгновение, а затем резко изменила направление движения и обошла стол с другой стороны.

– Доброе утро, – сказала она, чуть растягивая слова, как будто сомневалась в доброте наступившего утра. Эдвард невольно поежился под внимательным взглядом синих глаз.
Она отодвинула стул, села напротив, спиной к окнам, и позвала, не повышая голоса, но по-хозяйски уверенно:
– Миссис Хьюз, – будьте добры, подайте еще один прибор.
Нора Хьюз в темно-синем форменном платье с белым кружевным воротником показалась из смежной сервировочной и, увидев Эдварда, занявшего чужое место, округлила глаза от ужаса.
– В чем дело, миссис Хьюз? – блондинка удивленно приподняла брови.
– Овсянки больше нет, мисс Хейл…

Мисс Хейл невозмутимо посмотрела на свой разоренный завтрак:
– Ничего, достаточно будет йогурта. И кофе.
«Надеюсь, кофе не для того, чтобы выплеснуть его мне в физиономию?» – опасливо подумал Мейсен.
«Не надейся, именно для этого, – мрачно заметил внутренний голос. – Если учесть оскверненную кашу и ночной массаж груди».
– Следует ли мне обращаться к вам «мама»? – с преувеличенной вежливостью склонил голову Эдвард.
Ярко-синие глаза блондинки потемнели, как грозовое небо – казалось, еще чуть-чуть и из них ударят испепеляющие молнии. Но в этот момент раздался голос отца:
– К чему этот сарказм, Эдвард? Мы тебя не ждали сегодня. Почему ты не предупредил о приезде?

Карлайл, как всегда подтянутый и опрятный, подошел к блондинке, наклонился и поцеловал ее в щеку:
– Доброе утро, Розали.
Эдвард скривился:
– Я уже понял, что мне тут не рады.
– Что у тебя с лицом? – спросил Карлайл, заметив царапину на щеке сына.
– Следы гостеприимства, – ответил Эдвард, многозначительно глядя на мисс Хейл. У той вопросительно дрогнули брови, и тут же безупречные черты исказила злая ухмылка – девушка явно сообразила, каким образом незваный гость получил свою рану. – Напоролся ночью на… сук...
«Эй-эй! Сбавь обороты, камикадзе, – вмешался внутренний голос. – Держись в рамках амплуа любящего сына!»

– Отчего ж не позвонил? Мистер Хьюз встретил бы тебя, – пожал плечами Карлайл, не обратив внимания на двусмысленную заминку в словах сына.
– Да я не гордый, вызвал такси, – сказал Эдвард, наливая себе еще один стакан сока, и крикнул: – Нора, голубушка, нет ли в этом доме чего-нибудь съедобного? Сэндвич с говядиной был бы очень кстати.
На несколько долгих минут за столом повисло неловкое молчание, пока Нора Хьюз не внесла на серебряном подносе стеклянную баночку йогурта, чашку кофе, тарелку с сэндвичем и полный кувшин апельсинового сока. Розали напряженно кивнула, а Эдвард, жмурясь от удовольствия, пробормотал в говяжье нутро бутерброда:
– Спасибо, Нора.
– Итак, с чем связан твой неожиданный визит? – поинтересовался Карлайл, принимаясь за еду.

– Я взял тайм-аут. Оформил академический отпуск, – Эдвард с вызовом взглянул на отца.
– И чем планируешь заниматься?
– Еще не решил, – Эдвард откинулся на спинку. – Немного отдохну, осмотрюсь.
– Отдохнешь? От чего, позволь спросить? – в вопросе Карлайла чувствовалось тщательно скрываемое раздражение.
Эдвард на мгновение стушевался, отложил сэндвич и заерзал на стуле.
– Ну… мне вдруг показалось, что медицина – это не то, чем я хотел бы заниматься...
– А чем, Эдвард? – обреченно вздохнул Карлайл. – Чем ты хочешь заниматься? Тебе двадцать пять, а ты все осматриваешься…

Разочарование отца больнее, чем обычно, ударило Эдварда. Захотелось вскочить и убежать куда-нибудь подальше – на кухню, к Норе, чтобы, как в детстве, прятать мокрое лицо в складках ее фартука и тихо всхлипывать под утешающее бормотание. Но он больше не мог убегать и плакать. Сейчас ему следовало бороться с белобрысой ведьмой не только за любовь отца, но и за свое место в Фокстейле.
В воздухе, как перед грозой, запахло электричеством. Не дожидаясь раскатов грома, Розали чуть приподняла рукав жакета и скользнула озабоченным взглядом по циферблату наручных часов:
– Мне пора, иначе застряну в пробках.

– Дорогая, пообедаем вместе в городе? – спросил Карлайл. – У меня будет встреча на Джефферсон-авеню, но к двум я уже освобожусь. Тебе удобно?
– Да, в полдень мне нужно присутствовать на презентации, которую мы готовили для «Ай Пи Электрик», так что после двух можем встретиться в том испанском ресторанчике на Пасифик-авеню. Я позвоню, как только все закончится, – она наклонилась и поцеловала Карлайла в щеку. – Удачного дня, дорогой.
Эти двое так буднично обсуждали свои планы, были так неподдельно нежны друг с другом, что Эдвард снова почувствовал себя продуктом выбраковки, человеком третьего сорта, которым тяготятся, но терпят. Он молча жевал, стараясь не смотреть вслед будущей миссис Каллен, с изяществом кинозвезды покидающей столовую.

– И куда ты собираешься отправиться? – обратился к нему Карлайл через несколько минут гнетущего молчания.
– Пока никуда, – дернул плечом Эдвард. – Поживу немного в Фокстейле. Разве не ты постоянно твердил, что это мой дом?
– Но именно сейчас твое пребывание здесь не слишком уместно. Определись, чем ты будешь заниматься, и я сниму тебе приличную квартиру в городе.
– Да брось, дом огромен. Зачем тебе одному столько места?
– Я больше не один, как ты уже мог заметить!
– Ах да, эта авантюристка, охотница на богатеньких стариков…
Карлайл поперхнулся и медленно опустил руку с ложкой на стол – Эдвард обратил внимание, как побелели его костяшки.

«Пожалуй, со стариком – это ты зря… Смотри, старик-то еще о-го-го, как бы по лбу не врезал…» – безапелляционно заявил внутренний голос, но слово не воробей, и Эдвард с запоздалым раскаяньем только нервно сглотнул.
– Она моя невеста, и потрудись говорить о ней с уважением, – медленно и весомо проговорил Карлайл.
– С уважением?! Неужели не видишь, что этой кукле нужны только твои деньги?
– Эдвард! – Карлайл возмущенно вскочил. – Это мой дом, моя невеста, моя жизнь, и… Извини, но тебя она не касается!
– Легко же ты вывел меня за скобки! Кто бы сомневался, что однажды тебе надоест играть в заботливого папашу и ты избавишься от меня так же, как избавился от моей матери, когда она превратилась в проблему, – Эдвард вжал голову в плечи. Он знал болевую точку отца, но сейчас, в запале праведного гнева, замешенного на детских комплексах, кажется, перешел границу дозволенного.

«Черт побери, чувак! Кто тебя тянет за язык! – взвыл внутренний голос. – Ты все испортил! Сейчас тебя вышвырнут из этого дома, как мешок с мусором, и правильно сделают! Я бы вышвырнул!»
Карлайл закрыл глаза ладонью и опустился на стул.
– Прости, отец, – виновато пробормотал Эдвард, голос его дрожал не то от обиды, не то от подступающих слез. Он избегал называть Карлайла отцом и обращался к нему исключительно по имени, но сейчас это слово само собой сорвалось с губ, и именно оно стало той каплей бальзама, которая смягчила разбитое родительское сердце. – Прости. Это действительно твоя жизнь, и у меня нет никаких прав вмешиваться в нее. Позволь остаться здесь на пару месяцев, пока не подыщу себе какую-нибудь работу.
– Можешь оставаться в Фокстейле столько, сколько захочешь, Эдвард. Только относись, пожалуйста, с уважением к Розали. Она очень хорошая девушка и не заслуживает твоих обвинений.
– Хорошо. Обещаю, вы меня почти не увидите, – мрачно улыбнулся Эдвард.



Поднявшись в свою комнату, Мейсен вытащил из потрепанного рюкзака ноутбук и потертую записную книжку. Отыскав между страниц небольшую черно-белую фотографию, покрутил ее в пальцах, привычно пытаясь представить свою мать: какой она была бы сейчас, если бы не осталась навсегда в девяностых? Стала бы миссис Каллен? Любила бы своего незаконнорожденного сына? Была бы счастлива?
Эдвард вставил снимок в уголок багета какого-то морского пейзажа, украшавшего стену. Не верилось, что эта девушка способна дойти до такой степени отчаяния, чтобы покончить с собой: из-за смешного старомодного начеса, ярко накрашенных глаз и темной помады выражение лица Элизабет Мейсен на фотографии казалось дерзким. Эдвард подумал, что его юная мать смотрит на него с надеждой и просьбой об отмщении и теперь он просто обязан расстроить свадьбу Карлайла, хотя бы в память об этой загубленной жизни.

План Мейсена сложностью не отличался. По его мнению, достаточно было найти веский компромат на эту авантюристку, чтобы отец понял, какое ничтожное создание пригрел у себя на груди. В том, что такой компромат отыщется, Эдвард не сомневался. Мисс Хейл слишком красива, чтобы быть благочестивой, а Карлайл слишком стар, чтобы в полной мере удовлетворять все потребности такого роскошного тела и, вероятно, привередливого духа. Эдвард рассчитывал поймать будущую мачеху на горячем, предъявить доказательства неверности Карлайлу и тем самым защитить его от происков брачной аферистки.
В первую очередь потребовалась свобода передвижения. К счастью, в гараже Фокстейла было из чего выбрать. Отец всем прочим машинам предпочитал «Мерседес», поэтому Эдвард взял «Хонду» позапрошлого года – неприметный серый автомобиль, который попал в коллекцию Карлайла не иначе как по ошибке, если только не был предназначен специально для поездок прислуги. Как раз то, что нужно, чтобы затеряться в толпе в час пик. Мистер Хьюз, когда-то работавший у Калленов мажордомом, а теперь просто по-хозяйски приглядывающий за огромным поместьем и своевременно вызывающий необходимые службы, покачал головой, но, поскольку не получил никаких особых указаний от мистера Каллена, все-таки отдал Эдварду ключи.

На слежку ушла почти целая неделя, а результаты поставили детектива-любителя в тупик. Мисс Хейл хоть и имела собственную квартиру в элитном районе Такомы, но заезжала туда только один раз и всего на несколько минут, переодеться. Свой день она проводила либо в «Каллен Медиа Групп» на Портленд-авеню, либо в общественных местах, либо с Карлайлом. Ночевала в Фокстейле, но, к удивлению Эдварда, не в постели отца, а в одной из гостевых спален, расположенных через лестничную площадку от комнаты самого Эдварда.
Одно из двух: Розали Хейл или была значительно осторожнее, чем можно было ожидать, или же отличалась действительно ангельским целомудрием. Второй вариант Мейсен признавать категорически отказывался.

«Что ж, возможно, безупречная репутация мисс Хейл безупречна исключительно благодаря отсутствию соблазнов? – предположил внутренний голос. – Ну рассуди сам, приятель: когда несчастной бизнесвумен подумать о плотских утехах, если она с утра до ночи в поте лица трудится в насквозь прозрачном офисе, а все остальное время находится под бдительным контролем престарелого жениха?»
– Значит… – вслух ответил Эдвард. – Значит, надо создать условия для того, чтобы порочное нутро мисс Хейл получило возможность проявиться во всей красе!
«Логично!» – похвалил внутренний голос.
Эдвард объехал все третьесортные тренажерные залы Такомы и в одном из них нашел то, что искал – инструктора по фитнесу, выглядевшего в точности как Ройс Кинг – университетский бойфренд мисс Хейл. За солидное вознаграждение качок согласился приударить за фигуристой блондинкой. Однако Розали не дала мускулистому красавцу ни единого шанса даже назвать свое имя – она проходила мимо, словно он был целлулоидным манекеном. Парень недоуменно развел руками, ободряюще хлопнул Мейсена по плечу, но аванс не вернул.

«Хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам», – озвучил прописную истину внутренний голос и заткнулся, не то ошалев от собственной дерзости, не то давая Эдварду время на разработку нового плана.
Возвращаясь как-то поздней ночью к себе, Мейсен увидел тонкий луч, пробивающийся в щель приоткрытой двери из комнаты мисс Хейл. Эдвард возликовал, надеясь, что удача наконец улыбнулась ему и он застанет непогрешимую невесту отца за каким-нибудь постыдным занятием. Разувшись, чтобы не оставлять следов, он пересек лестничную клетку и прокрался по коридору к заветной двери. В свете тусклой прикроватной лампы Розали спала, свернувшись клубочком поверх одеяла. В ее расслабленных пальцах еще держался остро заточенный карандаш, а листы брачного контракта с исписанными полями рассыпались по полу рядом с кроватью. Не отдавая себе отчета, Эдвард осторожно вынул из руки Розали карандаш и положил на столик.

Он невольно залюбовался нежными чертами по-детски чистого лица, тонкими щиколотками босых ног, соблазнительными изгибами фигуры, скрытой под синим шелком японского халата. Захотелось потянуть за поясок и разглядеть ее всю: какой формы у нее грудь? Есть ли на теле белый след от купальника? Избавляется ли она от волос в интимных местах?
Однако во всем облике спящей девушки было что-то ангельское, невинное, и Эдвард не посмел к ней прикоснуться.
В ту ночь он впервые понял, что его полудетскую ревность сменило другое чувство, гораздо более мучительное.

Зависть.
Эдвард испытывал жгучую, болезненную зависть к отцу, который на старости лет сумел заполучить себе эту красивую, умную, самостоятельную и неприступную – словом, во всех отношениях безупречную девушку.
Тем сильнее ему хотелось ее опорочить, выставить в дурном свете перед отцом, навсегда вырвать из его сердца.
Не надеясь больше на слепой случай, Мейсен решил действовать. Он не рассчитывал ни на интрижку, ни тем более на какие-то серьезные отношения с мисс Хейл. Ему нужны были несколько откровенных фотографий или короткий видеоролик – только и всего.



Эдвард знал, что в Фокстейле установлена система видеонаблюдения. Информация с камер поступала на мониторы поста наблюдения службы безопасности, записи хранились в течение недели, а потом заменялись новыми. Однако поместье было слишком обширным и малонаселенным, так что охрана серьезно относилась только к данным с внешних камер, сам дом почти не просматривался. К тому же обслуживающему персоналу не разрешалось вмешиваться в частную жизнь хозяев, за нарушение этого правила грозило немедленное увольнение, поэтому ожидать, что компрометирующие мисс Хейл материалы сами собой попадут к отцу, не приходилось.

Поэтому Эдвард хотел получить независимую запись, для чего купил несколько видеокамер, расплатившись картой, которую исправно пополнял Карлайл, и установил их в разных помещениях: в гостиной, в бассейне, в гараже, и даже – на случай особенной удачи – у себя в комнате. Несколько недель он изучал полученные записи, наблюдая за мисс Хейл, и сумел составить довольно точное представление о ее распорядке дня в Фокстейле.
Карлайл предпочитал поддерживать форму утренними пробежками по парку, Розали же каждый вечер полчаса плавала в бассейне. Просматривая записи с собственной камеры, закрепленной под одним из пластиковых стульев, Эдвард невольно завидовал мокрой ткани купальника, имевшей удовольствие обнимать роскошную фигуру мисс Хейл, и вдруг поймал себя на мысли, что готов зайти гораздо дальше, чем требовал его план.



Розали включила противоток и нижнее освещение, потом села на край бассейна, опустив в воду ноги и привыкая к прохладе. Глубоко вдохнув, наконец соскользнула вниз. В первую секунду перехватило дыхание от холода, но в следующую она уже заставила тело расслабиться, легла на спину и, медленно подгребая под себя руками светящуюся воду, поплыла к противоположному бортику.
Прохладная вода касалась кожи, постепенно смывая усталость трудного дня, заставляя мышцы гудеть в тщетной попытке согреться. Когда напряжение превратило ее в сжатую пружину, Розали сделала резкий рывок к стенке, оттолкнулась от нее и поплыла навстречу противотоку.

Сначала было легко – каждое движение рук уверенно выбрасывало ее вперед, но чем ближе девушка приближалась к бурлящим форсункам, тем сильнее чувствовалось течение. С последними пятью футами она боролась минут десять, затем сдалась, легла на воду и в зеркальном потолке увидела свое отражение, качающееся на бирюзовых волнах, словно задумчивая русалка: заколка, удерживающая волосы, сползла, и теперь они колыхались в подсвеченной воде вокруг головы Розали полупрозрачной короной. Отдохнув, девушка глубоко вдохнула, ушла под воду и проплыла до противоположного бортика, а вынырнув на поверхность и проморгавшись, увидела перед собой босые волосатые ноги.
– Не возражаешь, если составлю тебе компанию? – спросил Мейсен.
– Возражаю. Я закончу через пятнадцать минут, и бассейн будет в твоем распоряжении.
– Спасибо, – улыбнулся Эдвард и, словно не услышав ее ответа, прыгнул в воду.

Он вошел чисто, почти без брызг, и вынырнул уже на середине бассейна, откидывая с лица мокрые пряди и восхищенно отфыркиваясь.
– Черт побери! Какая холодная! О, мне срочно нужна помощь при переохлаждении, – воскликнул он, в несколько мощных гребков подплыв к Розали. Она собиралась выйти из бассейна, но не успела добраться до лестницы – Эдвард преградил ей дорогу и, наступая, загнал в самый угол.
Розали надменно дернула бровью:
– Окей, пусти, и я скину тебе фен.
Эдвард, похоже, сарказма в ее словах не услышал и схватился за край бассейна так, что мисс Хейл оказалась в кольце его крепких рук.
– Ты красивая.

– Знаю. И что? – ответила она, глядя в зеленые, чуть навыкате глаза под густыми темными бровями.
– Не скучаешь со стариком?
– Нисколько, – Розали раздражала его нахальная кривая усмешка. И твердая линия подбородка, и потемневшие влажные волосы, падающие растрепанными прядями на высокий лоб, – все раздражало ее. А особенно – его… привлекательность.
– Может быть, тебе просто не с чем сравнить? – продолжал Эдвард атаку.
– Не боишься, что сравнение будет не в твою пользу? – держала она оборону. Ее мокрые волосы, словно ледяной шлем, плотно облепили голову, а концы колыхались на воде золотистым шлейфом.

– Так ты согласна попробовать? – он рывком подтянул себя к краю бассейна, прижав Розали к бортику напружиненным телом. Она, злясь на свою беспомощность, стегнула его гневным взглядом, но Эдвард истолковал его по-своему: резко, почти грубо обрушился на ее губы, одновременно открывая их языком и покусывая. Розали рванулась назад, но ударилась затылком о бортик и на секунду прекратила сопротивление. Мейсен сдернул с ее плеч лямки купальника, и прикосновение чужой кожи обожгло ее до боли напряженные соски. Но уже в следующее мгновение мисс Хейл ударила наглеца коленом в пах.
Сопротивление воды погасило силу удара, и Розали испытала досаду от того, что не вся ее ненависть достигла цели. Однако Эдвард, выругавшись сквозь зубы, взвыл.

Воспользовавшись временной потерей противником боеспособности, мисс Хейл оттолкнула его, освобождая себе дорогу к лестнице. Почти выбравшись из воды, она оглянулась. Мейсен, все еще морщась от боли, со злым восторгом пялился на ее обнаженную грудь, как вдруг взгляд его резко скользнул назад и в сторону… Всего на мгновение, но Розали заметила. Она повернулась в том направлении, куда только что посмотрел Эдвард, и увидела мигающий огонек работающей видеокамеры, прикрученной скотчем к ножке пластикового стула.
В один момент все встало на свои места, и мисс Хейл задохнулась от ярости. А в следующую секунду они оба бросились к камере – Розали по краю бассейна, а Эдвард вплавь, – но девушка успела первой. Сорвав со стула кокон скотча, она с размаху швырнула камеру о кафельный пол. Пластик раскололся, обломки отскочили в воду.
Розали выбежала прочь и заперлась в уборной. Руки у нее тряслись от негодования и злости, щеки пылали, а губы против ее воли продолжали чувствовать влажное и требовательное прикосновение чужого горячего языка.
– Проклятье! – простонала Розали, уткнувшись лицом в полотенце, которым пыталась стереть со своих губ дерзкий поцелуй…



…На краю белоснежной раковины догорали лавандовые свечи – миссис Хьюз с материнской заботой зажгла их для Розали и капнула в ванну несколько капель лавандового масла. Милейшая женщина считала ароматерапию лучшим средством от расстроенных нервов. Но лучшее средство от расстроенных нервов – початая бутылка Курвуазье пятилетней выдержки – стояла рядом и тоже не помогала.
Вода в ванне давно остыла, и Розали свернулась в комочек, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Она дрожала, но не от холода – ее сотрясали судорожные всхлипы угасающей истерики. Глаза опухли и почти не открывались от безудержных слез. Розали плакала не только из-за пережитого унижения – она чувствовала себя обманутой… или обманувшейся, и это было еще больнее.

В ее расколотом сердце больше не было покоя, и виной тому был Эдвард Мейсен.
Его зеленые глаза, растрепанные волосы, нервная кривая ухмылка, даже запах – пряного парфюма и табачного дыма – неотступно преследовали Розали с той самой ночи, когда она запустила в него антикварной вазой. Она была уверена, что ненавидит проклятого бастарда, превратившего в ад волшебную сказку ее замужества, но… Почему же сегодня ей так нравился его жадный взгляд? И почему так больно оказалось узнать, что Эдвардом двигала вовсе не страсть, а какие-то грязные, подлые мотивы? Но хуже всего было то, что у этого мерзавца осталась карта памяти из видеокамеры.

– Какая же я дура! Наивная безмозглая дура… – тихо заскулила Розали, уткнувшись лбом в колени. Ее не покидало чувство, что она сделала неверный шаг и теперь летит в пропасть.
Она металась в сомнениях всю ночь: жаловаться Карлайлу на поведение Эдварда казалось совершенно недопустимым – меньше всего Розали хотелось стать яблоком раздора в непростых взаимоотношениях отца и сына, да и здравый смысл подсказывал, что выбор Карлайла в конце концов может оказаться не в ее пользу. К тому же ее сжигал стыд за собственную беспомощность, неспособность удерживать контроль над ситуацией. Однако была еще одна причина, в которой Розали боялась признаться себе самой: внимание зеленоглазого мерзавца ей льстило, и она не могла допустить, чтобы жених заметил это.



Бар почти опустел. В углу еще о чем-то горячо спорили двое бородатых мужчин, но они уже расплатились по счету и ждали такси.
Эдвард покрутил бокал с остатками янтарной жидкости, потом выплеснул напиток в рот и жестом велел бармену повторить. Это был уже пятый двойной виски, однако долгожданного облегчения все не наступало.
В который уж раз за эту ночь он выбил из пачки сигарету, а бармен с терпением великомученика произнес заученное «прости, у нас не курят». Эдвард чертыхнулся себе под нос и смял почти полную пачку в кулаке.

– Женщина? – сочувственно спросил бармен.
– Хуже. Невеста отца, – мрачно ответил Эдвард.
– Оу… Это сложно…
– Сложнее не бывает. Я считал ее брачной авантюристкой. Думал, она его недостойна. Хотел расстроить свадьбу. Пытался ее скорпомент… сокроменти… проклятье! – выругался он, злясь на заплетающийся язык. – Искал на нее ком-про-мат. Но она чиста как ангел, понимаешь?
– Ну, это же, наверное, хорошо? – осторожно предположил бармен, слишком тщательно протирая посуду. Вероятно, уже жалел, что полез в душу припозднившемуся посетителю.

– Она идеальна, – повторил Эдвард, глядя на дно опустевшего стакана. – Это он недостоин ее. Он погубил мою мать. Он не любил ее. Не любил меня. Никого никогда не любил. А теперь получает самую лучшую девушку в мире. Черт! Он же старый хрыч, он ей в отцы годится!
– Так действуй, – улыбнулся бармен. – Делай что-нибудь, пока еще не поздно.
– Поздно, – ответил Эдвард и бросил на стойку банковскую карту.
Он вернулся в Фокстейл уже под утро. В окнах мисс Хейл горел свет, но ее дверь была заперта. Эдвард пошарил в нагрудном кармане и вытащил чуть измявшуюся розу, скрученную из барной салфетки. Непослушными пальцами вложил между лепестков карту памяти из видеокамеры и тихо постучал в дверь.

В комнате послышались приглушенные ковром шаги, но Розали не открыла.
– Прости, – тихо сказал он, уверенный, что она стоит прямо за дверью. – У меня здесь кое-что есть для тебя. Возьми.
Эдвард вставил розу в дверную ручку и нетвердой походкой поплелся к себе. Он по-прежнему собирался помешать ее браку с Карлайлом, но теперь совсем по другой причине – он хотел эту женщину для себя.



Когда наутро Розали спустилась к завтраку, лицо ее озаряла обычная улыбка, хотя в душе уже не было прежней безмятежности.
– Карлайл, – сказала она после приветственного поцелуя, – я хочу ускорить свадьбу.
Мистер Каллен посмотрел на невесту слегка настороженно, но скрыть сияющих радостью глаз не пытался:
– Что-то случилось, Роуз?
– Нет, все в порядке. Просто подготовка так выматывает… – солгала Розали, слишком старательно расправляя на коленях салфетку.
– Что ж, я потороплю наших юристов.

– Мне не нужно твоих денег. Я настаиваю на единственном условии: в случае развода каждый остается при своем, – выпалила Розали. После мучительной ночи она приняла трудное, но, как ей казалось, стратегически верное решение: обручальное кольцо должно было защитить ее от Эдварда, а угроза остаться нищей – от самой себя.
– Постой, Розали…
– Пожалуйста, Карлайл, – попросила она, борясь с подступающими слезами. – Сделай, как я прошу.
– Ну хорошо, пусть выкручиваются юристы, – улыбнулся он. – Зря, что ли, я им деньги плачу?

– Спасибо, – сказала Розали, – но у меня будет еще одна просьба. Можем мы провести церемонию не в поместье, а… – она замешкалась на мгновенье, так как острое желание провести скромную, интимную церемонию без посторонних, а главное, без Эдварда Мейсена, возникло спонтанно и она не успела продумать подробности. – Например, где-нибудь на острове… Только ты и я. Мы можем даже никому не говорить об этом, а официальный прием проведем в назначенное время.
– Конечно, Роуз, – Карлайл растроганно поцеловал ее пальцы. – Я рад, что ты это предложила. Мне кажется, небольшой отдых пойдет тебе на пользу.



Всю следующую неделю Эдвард заливал крушение собственных планов горючими напитками, а когда пришел в себя, ничего уже нельзя было исправить: на безымянном пальце Розали появился новый артефакт, даровавший ей полную неуязвимость, а самого Эдварда лишивший надежды выиграть эту войну.
Однако привлекательность миссис Каллен в его глазах возрастала пропорционально ее недосягаемости. В ее присутствии Мейсен испытывал почти подростковое волнение, ему нравилось оказывать ей незначительные, скрытые от постороннего взгляда знаки внимания: Розали обнаруживала то написанный на салфетке сонет Петрарки под своей тарелкой за завтраком, то нежно-синий цветок фиалки между страницами книги, которую читала в гостиной… Это были наивные мелочи, на которые невозможно было сердиться, но которые невозможно было не заметить, и мимолетная удивленная улыбка иногда на мгновение топила лед в синих глазах миссис Каллен. Эдвард чувствовал себя средневековым менестрелем, беззаветно воспевающим любовь к Прекрасной Даме – ни на что не надеясь, он наслаждался самим процессом этой невинной тайной игры...

– …Где? В Далласе? О, нет-нет! Не смейте вылетать, пока не наладится погода! – Розали уронила только что снятые босоножки и сделала останавливающий жест рукой, словно собеседник мог его увидеть. – Карлайл, пообещай, что вы не будете рисковать! Да, я немедленно позвоню Мередит и попрошу перенести все твои утренние встречи… Да, пожалуй, ты прав, переговоры с Денали слишком важны, я сама проведу их… Джаз? Ах да, точно… Не беспокойся, кому-нибудь отдам… Ничего страшного, в другой раз… Да, конечно… Я тебя тоже…
Розали опустилась на диван и устало потерла виски. На ней были строгая белая блузка и узкая светло-серая юбка, пиджак она успела снять и бросить на кресло, прежде чем телефонный звонок с другого конца страны разрушил планы миссис Каллен на приятное окончание дня. Теперь предстояло звонить секретарше, отменять совещания, штудировать договор о намерениях с «Денали Текнолоджис».

– Эдвард, – окликнула она спускающегося по лестнице Эдварда, отыскивая в сумочке контрамарку на два лица. – У меня пропадают два пригласительных на джазовый вечер, не хочешь пойти?
Брови Эдварда удивленно поднялись, он подошел к Розали и покрутил в руках протянутые билеты:
– «Джаз Аллея»? Хороший клуб, – многозначительно улыбнулся он, вероятно, ища подвох в ее предложении. Все-таки его отношения с женой отца нельзя было назвать дружескими: оба тщательно избегали общения, сохраняя странное, но безопасное равновесие. – А ты почему не идешь?
– Карлайл не смог вылететь из Далласа.
– Так ведь это Карлайл застрял в Далласе, а не ты. Зачем же лишать себя удовольствия?
Розали пожала плечом: она никогда не была приложением к своему известному мужу, поэтому легко могла бы пойти одна и при этом чувствовать себя достаточно уверенно, просто почему-то сразу это не пришло ей в голову. Но не отбирать же теперь у Эдварда предложенные билеты! А тут еще эти утренние переговоры с Денали…

– У меня много работы, – сказала она, удивляясь тому, что объяснение получилось похожим на оправдание.
– Да брось! – усмехнулся Эдвард. – Работа может подождать до утра. Если хочешь, могу быть твоим эскортом на вечер. Обещаю, что ничем не скомпрометирую тебя, – начало последней фразы прозвучало как шутка, но ее окончание повисло обоюдной неловкостью.
Розали отрицательно качнула головой, но вдруг передумала – почему бы и нет? Они будут в общественном месте, она открыто представит Эдварда знакомым… Зачем искать двойное дно там, где его нет? А проект договора с Денали можно прочитать и утром.
– Хорошо, – сказала она энергично, поднимаясь. – В эскорте я не нуждаюсь, но пригласительных действительно два… В общем, я сделаю несколько звонков и буду готова через сорок минут.
Ей хватило тридцати восьми. В платье-футляре, с красной помадой и мягкими локонами миссис Каллен выглядела как кинодива сороковых. Эдвард ждал ее у камина в черном костюме и темно-лиловой рубашке, которая делала его зеленые глаза еще ярче. Он казался старше и серьезнее, чем обычно, и Розали благосклонно улыбнулась.

Ей не пришлось представлять Эдварда знакомым – она потеряла его из виду почти сразу, как только они вошли в зал. Тем сильнее удивилась, когда увидела на сцене в составе очередного джаз-бэнда: темные волосы падали на бледный высокий лоб, длинные пальцы уверенно ласкали гитарный гриф, носок ботинка отбивал такт. В игре Эдварда было столько страсти, что Розали невольно залюбовалась. Он играл легко и вдохновенно, обмениваясь едва заметными знаками и ликующими улыбками с другими музыкантами, так органично и ненавязчиво вплетал свою партию в чужую импровизацию, словно был своим в этой музыкальной команде.
– Ох, глазам своим не верю! – довольно громко воскликнул кто-то за соседним столиком. – Это же Эдди Мейсен! Не знал, что он в Сиэтле… Смотри-ка, что делает, мастерство не пропьешь!..

Услышав имя, она вспыхнула – оказывается, Эдвард не просто увлекался музыкой, он был узнаваемой персоной в джазовых кругах Сиэтла. Розали почувствовала в своем удивлении звонкие нотки необъяснимой гордости. К ней то и дело подсаживались какие-то люди, говорили комплименты, спрашивали о муже, она рассеянно отвечала, почти не сводя глаз со сцены.
«Разве это преступление, что я все еще хочу тебя? И хочу, чтобы ты хотел меня тоже…» – пела чернокожая певица, а Розали видела, как губы Эдварда повторяют эти слова, и чувствовала, что зеленый взгляд прожигает ее до самого сердца. До самого сердца, бьющегося в ритме соул.

В ярких лучах сценического света Эдвард обращался к Розали, к ней одной – как будто во всей вселенной не существовало никого, кроме них двоих. И для нее вдруг тоже реальность отступила на второй план и растаяла. Остался зеленый взгляд и лениво колышущийся темный бархат соула, открывающий душу чему-то невозможному и упоительно-сладкому…
Последний аккорд утонул в аплодисментах, и Розали очнулась. Она схватила свою сумочку и бросилась к выходу. Выбежав на блестящую от дождя и мерцающих огней улицу, вскинула руку, останавливая такси. Эдвард догнал Розали за пару секунд до того, как желтый автомобиль притормозил у обочины. Ни слова не говоря, накинул ей на плечи плащ и открыл заднюю дверцу.

Ехали молча. Усиливающийся дождь колотил по крыше машины, мутные потоки воды текли по стеклам, отсекая пассажиров искажающим занавесом от реального мира. Перед лобовым стеклом уже мелькали малоэтажные районы Такомы, когда неожиданная вспышка молнии надвое разорвала небо. Розали вздрогнула, и в этот момент горячие пальцы Эдварда коснулись ее руки. Она обернулась к нему и не смогла отвести глаз от его горящего взгляда. Их лица разделяли всего несколько дюймов, и Розали мучительно захотелось почувствовать вкус его губ. Эдвард сжал ее ладонь и внезапная – как молния – вспышка желания пронзила тело Розали, превращаясь в тугой пылающий узел внизу живота. Решение прозвучало, как раскат опоздавшего грома:
– Мы передумали. На Лоуренс-стрит, пожалуйста, – сказала она таксисту и удивилась необычному грудному тембру собственного голоса.

Через несколько мучительных минут они уже стояли под дождем на пустом тротуаре под окном ее городской квартиры, не в силах оторваться друг от друга, чтобы найти ключи.
Эта ночь стала откровением и безумием для них обоих.
Эдвард срывал с Розали не промокшую одежду – он, казалось, срывал с нее роли, которые она играла: светской дамы, идеальной жены, уверенной в себе бизнесвумен, – пока, наконец, она не осталась перед ним такой, какой ее создала природа и какой она совсем не знала себя: безрассудной и чувственной, неистовой и неутомимой…
Розали словно оживала под его пальцами, откликаясь на каждое прикосновение трепетной мелодией сильного гибкого тела. Она не думала ни о растрепанных волосах, ни о размазанном макияже, в безумном крещендо возносясь к неведомым прежде вершинам удовольствия. И, срываясь за край, без смущения кричала и извивалась от наслаждения, теряя себя в горячих объятиях молодого любовника.
– Ты прекрасна, – шептал Эдвард, снова и снова испепеляя ее в огне своей страсти и раз за разом возрождая из пепла.

Серый рассвет принес горечь запоздалого раскаяния.
– Это не должно повториться, – сказала она утром.
Эдвард понимающе кивнул и опустил глаза:
– Никто не узнает. Верь мне.

Но все повторялось снова и снова.



В Фокстейле они едва ли говорили друг другу за день пару слов, впрочем, во время коротких тайных встреч в городской квартире Розали или в отелях им тоже было не до разговоров. Чтобы не привлекать ненужного внимания, Розали обычно заказывала стандартный номер бизнес-класса, но они с Эдвардом никогда не пользовались ни принтером, ни компьютером, ни факсом – ничем, кроме огромной кровати и ванной комнаты…

…В окна гостиничного номера барабанили дождевые капли. В щель между неплотно задернутыми портьерами пробивался тусклый свет пасмурного дня.
– Я больше так не могу… – Эдвард сел на кровати и обхватил голову руками.
– Что не так, Эдвард? – Розали перекатилась на его сторону, протянула руку и ласково провела по сгорбленной спине.
– Все, все не так! – Эдвард вскочил и принялся метаться по комнате, вцепившись руками в растрепанные волосы. – Я чувствую себя вором…
Розали обиженно отвернулась, встала с постели и накинула белый гостиничный халат, скрывая под ним роскошное тело. Эдвард бросился к ней и схватил за руки:
– Ты уйдешь к нему, а я снова буду сгорать от ревности, думая о том, как он прикасается к тебе… Это выше моих сил! Не могу делить тебя с ним... Роуз, давай признаемся во всем?

– Отличная идея! – Розали закатила глаза. – И как ты себе это представляешь? «Папочка, ты должен это знать, я трахаю твою жену, благослови нас»? Интересно, на что ты рассчитываешь после такого признания?
– Он отпустит тебя…
– О, не сомневаюсь, что отпустит, – Розали раздраженно освободилась и прошла в ванную. – Но в случае развода я останусь ни с чем. Больше того, лишусь и работы, потому что Карлайл едва ли сохранит мне допуск к важным документам, узнав о моей неверности, – она поправила слегка поплывший макияж. – Да и твою карточку перестанет пополнять. Такой жизни ты хочешь?

– Проклятье! Но должен же быть какой-то выход? – Эдвард со стоном снова вцепился себе в волосы.
– О боже! Какой тебе нужен выход? – Розали наклонилась и подняла по ноге почти невидимую тень чулка, Эдвард замер, наблюдая, как ее пальцы расправляют на бедре кокетливый кружевной край. В паху у него снова стало жарко – эта женщина сводила его с ума. Розали разогнулась, и распахнувшийся халат открыл ее женственно тяжелую, но еще по-девичьи упругую грудь. – Что тебя не устраивает?
– Я хочу тебя, – Эдвард подошел к ней сзади, положил руки на округлые бедра и резко притянул к себе, ощущая эрекцией тепло крепких ягодиц. Глядя в зеркало поверх плеча Розали, как напрягаются от возбуждения ареолы ее сосков, он горячо шептал в покрасневшее аккуратное ушко: – Черт побери, хочу постоянно, а не по твоему дурацкому расписанию... Прямо сейчас…

Он знал, что этот низкий шепот мгновенно лишает Розали самообладания. Откликаясь всем телом, она медленно облизнула губы и томно выдохнула. Чтобы дать Эдварду доступ в святая святых, чуть подалась вперед и оперлась руками на холодный мрамор раковины. Эдвард увидел, как пружинисто качнулись от этого движения полушария грудей, и зарычал от желания.
Розали не отрываясь смотрела на любовника в зеркало, на щеках ее цвел лихорадочный румянец, потемневшие немигающие глаза казались похожими на бездонные омуты. Эдвард медленно, словно дразня, скользнул по увлажнившимся лепесткам – вверх… вниз…

Розали выгнулась от нетерпения и простонала:
– Войди же… войди… Сейчас… – и он подчинился, не способный больше сдерживать потребность обладать ею. Мысль о том, что эта потрясающая женщина принадлежит ему, желает его, сгорает от страсти в его объятьях, пьянила до головокружения.

Эдвард и Розали пожирали друг друга глазами, пока он несколькими глубокими, плавными толчками не довел ее до волшебной грани. Наконец дыхание ее стало тяжелым и рваным, взгляд поплыл, влажное лоно затрепетало, и девятый вал наслаждения обрушился на Розали, заставляя биться в сладких судорогах. С ее губ сорвался почти звериный вопль – Эдвард закрыл ей рот ладонью и под сдавленные крики взорвался собственным оргазмом.

Несколько секунд они еще были сплетены в единое существо и в конце концов распались на два изнеможенных тела: Эдвард, тяжело дыша, опустился на край ванны, а Розали, покачиваясь, так и стояла, опершись руками на столешницу раковины. По бедру, затянутому в тонкое кружево, медленно сползала перламутровая капля. Эдвард с мрачным удовольствием подумал, что на чулке останется едва заметное пятно, и когда вечером Карлайл будет раздевать свою жену, оно все еще будет там – как невидимое тавро тайного совладельца этого роскошного тела.
– Черт, я опаздываю! – прошипела Розали, взглянув на часы. – У меня встреча через сорок минут…
Она торопливо освежила салфеткой шею и грудь, на которой еще блестели бисеринки пота, и закрутила волосы в строгий пучок. Эдвард смотрел, как она собирает свою разбросанную одежду и одевается.

– Ты можешь остаться до утра, номер оплачен, – сказала Розали небрежно.
– Ну конечно… Ночь – это святое время законного мужа, – горько ухмыльнулся Эдвард. – Как он, кстати, в постели? Справляется? Я слышал, есть специальные таблетки…
– Замолчи.
Эдвард грубо прижал ее к себе и скользнул рукой под юбку – там все еще было горячо и влажно.
– Ты так же кричишь под ним?
– Прекрати! Зачем ты все портишь? – Розали оттолкнула от себя его руку и не смогла удержать горестного вздоха: ей, до мозга костей прагматичной перфекционистке, не нравилось обманывать мужа – этот затянувшийся сеанс одновременной игры в двух постелях не позволял ей достичь совершенства ни в одной из них.

И если постоянное вранье было просто унизительным, то супружеский секс с его долгими пресными прелюдиями превратился в настоящее мучение. Она больше не могла расслабиться, а тусклая разрядка, если все-таки случалась, оставляла горький привкус разочарования. Розали казалось, что Карлайл не может не замечать фальшь в ее поведении, поэтому она тщательно контролировала каждую свою реакцию, каждое действие, каждое слово, чтобы не дай бог не перепутать роли. Это лицедейство выматывало разум и разъедало душу.
Поначалу фейерверк эмоций и ощущений, которые дарил ей Эдвард, в какой-то мере компенсировал утраченный душевный покой, но со временем ревность молодого любовника и его бесконечные упреки начали раздражать.
– Прости… Прости, прости, – шептал Эдвард, осыпая поцелуями ее пальцы. – Я с ума схожу, живу от встречи до встречи. Мне горько знать, что я всего лишь пунктик в твоем расписании. Сколько еще проклятый старик будет стоять между нами?

Прикосновения, проникновенный страстный шепот, влажные поцелуи, которые он оставлял на ее ладони, словно гипнотизировали Розали: внизу живота опять сворачивалась невидимая пылающая пружина, хотелось снова броситься в омут порочного наслаждения, испытать короткое чувство полета, стать на несколько мгновений счастливой и целой…
Однако еще раз дать волю страсти Розали себе не позволила – она действительно рисковала опоздать. Пунктуальность всегда была ее визитной карточкой, и сейчас нельзя допустить, чтобы посторонние заметили изменения в ее поведении. Любая мелочь могла привлечь внимание Карлайла, и тогда неизбежно всплыли бы все эти встречи в отелях, несуществующие командировки, исчезающие со счетов деньги…
– Ты думаешь, я не устала врать?
– Так давай прекратим все это, – Эдвард целовал ее лицо, на котором почти не осталось косметики.

«Прекратить? Нет, нет!» – внутренне содрогнулась Розали. Она уже пыталась однажды и чуть не сошла с ума от тоски и желания.
Это случилось практически сразу после той роковой ночи, отравившей их джазом и безумием. Раскаиваясь в том, что поддалась минутной слабости и изменила мужу, Розали почти заболела. Чувствуя непривычную растерянность, провалила переговоры с Денали и одну за другой две следующие сделки просто потому, что не могла сосредоточиться. Любящий Карлайл списал все на переутомление и устроил жене сюрприз – недельные каникулы в Венеции.
Сначала Розали обрадовалась возможности отвлечься. Она надеялась, что новые впечатления и романтическая обстановка вытеснят из мыслей воспоминания о той испепеляющей ночи. Но жизнь не хотела возвращаться в привычную колею: впервые испытав такую всепоглощающую страсть, Розали больше не могла отказаться от нее – это было все равно что отказаться от слуха… зрения… перестать жить.

Не было дня, чтобы она не размышляла о разводе. Но решиться на него не могла: с Карлайлом ее связывало в этом браке очень многое, и в первую очередь – деньги. Не то огромное наследство, о котором ходили легенды, – о нем Розали не думала. Но развестись означало остаться без средств к существованию, без работы, без деловых связей, без обычного круга знакомых: бизнес западного побережья и светская тусовка с удовольствием пережуют неудачный брак Калленов и выплюнут Розали, словно вишневую косточку. Перед техасской выскочкой навсегда захлопнутся двери кабинетов и гостиных.
От Карлайла теперь зависела вся жизнь Розали. С Эдвардом же у нее не было ничего общего, кроме секса… Но зато какого секса! Секса, наполняющего жизнь жизнью… Вот так – была Розали Хейл хозяйкой своей судьбы, свободной в желаниях и поступках, а стала пленницей обстоятельств, намертво запутавшись в сетях этого любовного треугольника.

– Не могу прекратить! – в отчаянии воскликнула Розали. – Я связана с ним до гробовой доски!
«До гробовой доски?.. – и решение проблемы возникло в ее мозгу моментально, словно вспышка молнии. – Единственный путь к свободе – овдоветь!»
– Что ты задумала, Роуз? – насторожился Мейсен, заметив, что готовые пролиться слезы в глазах Розали сменились стальной решимостью. – Ох, черт! «Пока смерть не разлучит вас»? Да?
Розали кивнула и накинула на плечо ремешок сумочки, но у дверей вдруг обернулась и погладила Эдварда по колючей щеке:
– Я знаю, как это прекратить. Просто верь мне, ладно? И, пожалуйста, останься здесь до утра, нас не должны видеть вместе.



Розали вытащила спрятанный в бюстгальтере крошечный пузырек и уверенно набрала в шприц бесцветное содержимое. Трех кубиков хватало с лихвой для летальной концентрации в бутылке вина – так сказал продавец, прыщавый парень с засаленными волосами, передававший ей заказ в ночном клубе на окраине города. Он монотонно повторил «инструкцию»:
– «Вещество» действует постепенно. Через несколько часов появятся стандартные симптомы отравления – тошнота, рвота, диарея…
– А можно без этого вот натурализма – тошноты, рвоты? – брезгливо поморщилась Розали.
– Можно, – невозмутимо ответил продавец. – Но это не ко мне.
– Минуточку! Вы же гарантировали летальный исход? – нахмурилась Розали.
– И гарантирую. Через неделю… или чуть больше… от обезвоживания и общей интоксикации «пациент» склеивает ласты. Ну? Берете?
Розали сунула в протянутую ладонь продавца приготовленные деньги и забрала стеклянный пузырек с «веществом».

Она рассчитала все со свойственной ей скрупулезностью: бокал вина вместо аперитива перед тем, как отправиться на ужин в ресторан, – и попробуй потом разберись, чем и когда человек отравился. Главное, как следует вымыть бокалы и избавиться от бутылки, и к моменту, когда можно будет заподозрить отравление, никаких следов «вещества» в Фокстейле уже не будет. Правда, предстоит еще пережить ужас «обезвоживания и интоксикации», но думать об этом не хотелось. Гораздо приятнее было думать о свободе, которая наступит потом!
Розали спустилась в подвал, нашла на стеллаже бутылку «Барбареско Рабайя», привезенную из последней поездки в Европу, и аккуратно, чтобы не оставить своих следов на пыльных зеленых боках, проколола пробку иглой шприца.

Дело было сделано, а через неделю представился и повод открыть роковую бутылку: «Каллен Медиа Групп» наконец-то заключила «контракт века» с «Денали Текнолоджис», и Розали лично контролировала организацию торжественного приема для руководителей обеих компаний и их общих партнеров в банкетном зале «Империи Каллена». Когда она, одетая и причесанная к предстоящему мероприятию нашла мужа в столовой Фокстейла, Карлайл, по давно сложившейся традиции, с ликующей улыбкой уже вкручивал штопор в бутылочное горлышко проклятого «Барбареско».
– Дорогая, мы с тобой сделали это! Давай отметим нашу победу!
Розали ощутила, как слабеют ноги, и опустилась на ближайший стул.
– …Из сорта Неббиоло… у подножия Альп… – вдохновенно рассказывал Карлайл, разливая вино по пузатым бокалам. Розали не могла заставить себя слушать. Она смотрела на рубиновую витую струю, расцветающую в хрустале кровавым бутоном смерти, и чувствовала, как по открытой спине стекает капелька пота.

«…через несколько часов появятся стандартные симптомы отравления…»
– Потрясающий цвет! – Карлайл изящным жестом качнул бокал, и вино ожило маленьким смертоносным торнадо.
«…склеивает ласты… Через неделю…»
«Нет… Нет… Нет!.. Нет!» – щелкал в голове гибельный метроном.
Желудок Розали скрутило спазмом, поверх тщательно наложенного макияжа выступила испарина, когда Карлайл склонился над бокалом, вслушиваясь в аромат.
«…от обезвоживания и общей интоксикации…»
В глазах потемнело, она вцепилась похолодевшими пальцами в край стола.
– Интересные оттенки… Роуз? Дорогая, что с тобой? – испугался он, взглянув на жену.
– Нет! – закричала она и вскочила. Крахмальная скатерть так и осталась в судорожно сжатой руке. Открытая бутылка, наполненный бокал и ваза с хризантемами полетели на пол. Зажимая ладонью рот, Розали метнулась к выходу, но добежать до уборной не успела – ее вырвало прямо в столовой.

– Роуз, что с тобой? – бросился к ней Карлайл, все еще держа бокал с вином.
Розали, тяжело дыша, подняла к мужу мертвенно-бледное лицо и выкрикнула хриплым после приступа рвоты голосом:
– Вылей!
Карлайл растерянно перевел взгляд с жены на бокал и обратно.
– Да что с тобой, Роуз? Это же элитное вино…
– Вылей! – она с размаху ударила его по руке, и кроваво-стеклянные брызги разлетелись по мраморному полу.
Розали закрыла лицо и разрыдалась.

Пока она разрабатывала план, искала яд, подмешивала его в вино, ей казалось, что она читает детективный роман – захватывающе реалистичный, и все-таки бесконечно далекий от реальности. Но в тот момент, когда Карлайл открыл роковую бутылку, Розали вдруг отчетливо осознала, что ее намерения были лишь извращенной игрой помутившегося от страсти рассудка и не имели ничего общего с настоящим желанием смерти.
– Прости, – простонала она сквозь всхлипы, не смея поднять на мужа виноватых глаз.



Несколько дней Розали металась в горячке, одурманенная лекарствами, а когда, слабая и опустошенная, открыла глаза, увидела перед собой осунувшееся лицо Карлайла.
– Роуз, милая, как ты? – спросил он.
Розали отвернулась, не в силах выдержать его участливого взгляда. «Почему он так добр ко мне?» – ужаснулась она. Было бы легче, если бы муж хлестал ее по щекам. Кричал. Требовал объяснений. Она могла бы признаться, облегчить душу раскаянием, чтобы дальше Карлайл в одиночку тащил в собственном сердце ледяную глыбу ее предательства. Но этот успокаивающий голос, эти ласковые прикосновения не оставляли ей шанса.
– Все хорошо, – говорил он тихо, поглаживая тыльную сторону ее ладони. – Все пройдет, дорогая, доктор сказал, что последствий не будет. Немного отдыха, немного витаминов…
– Последствий чего? – испуганно переспросила Розали.
Карлайл помедлил с ответом, а когда заговорил, голос его дрогнул от подступающих к горлу слез:
– Срок был… был слишком мал, ты, возможно, еще… еще даже не знала о беременности…

«Беременности?» – это слово никак не укладывалось у Розали в голове, настолько оно не вписывалось в систему ее жизненных ценностей. Но еще отвратительнее было осознавать, что она, как героиня примитивной мыльной оперы, даже не знает, кто был отцом ее потерянного ребенка. Как она, Розали Хейл, могла настолько утратить контроль над собственной жизнью, что попала в такую нелепую ситуацию?
– Но ты поправишься, Роуз, и мы попробуем снова, – заверил ее Карлайл. Словно отчаянно цеплялся за иллюзию, что все еще может стать как прежде.
Розали хотелось закричать, но она только свернулась клубочком и спряталась под одеялом, чтобы не видеть в глазах своего обманутого, едва не отравленного мужа нежности и заботы, которых совершенно не заслуживала.
Ночью она почти не сомкнула глаз. Неподвижно лежала в огромной супружеской кровати, слушала дыхание спящего Карлайла и смотрела в пустоту. Искала точку опоры, чтобы собрать из осколков свою рассыпавшуюся на части душу. Но опереться было не на что.

Тяжелым сном Розали забылась уже перед рассветом, а проснулась далеко за полдень, когда солнце беззаботно путалось в кружевных занавесках. Карлайл уже уехал в офис, но она отчетливо чувствовала чье-то присутствие. Интуиция не обманула – у изголовья кровати сидел Эдвард
– А, это ты… У меня ничего не вышло… – прошептала Розали пересохшими губами.
Он мрачно кивнул:
– Ну да. Похоже, тебя просто все устраивает!
– Нет… Эдвард, нет! – преодолевая головокружение, она села на постели.
– Что в этом трудного? – раздраженно воскликнул Эдвард. – Всего лишь бросить таблетку в кофе!
– Всего лишь? Тогда брось ее сам! – вскипела Розали, но взяла себя в руки и, не в силах объяснить любовнику причины своего душевного раскола, попыталась найти логическое оправдание: – И потом, Эдвард, если будет вскрытие и яд обнаружат… я первая попаду под подозрение. Ты этого хочешь, да? Избавиться от меня и заграбастать состояние Карлайла?

– Что ты такое говоришь, Роуз? – горячо зашептал Эдвард, обхватив руками ее лицо и осыпая поцелуями бледные щеки. – Я сходил с ума, пока ты была больна. Я так боялся, что ты проговоришься в бреду…
Горячие пальцы нетерпеливо гладили шею, плечи, спускали бретельки сорочки, обнажая грудь, ладонь скользила по бедру, поднимая подол. Она впервые ничего не чувствовала, безучастно глядя в потолок.
– Я так скучал по тебе… – он, тяжело дыша, навалился на нее всем телом, привычно возвращаясь на уже завоеванные территории. Розали зажмурилась, позволяя физической боли на несколько минут заглушить другую – ту, что сжигала сердце.
Все закончилось быстро. Застегнув джинсы, Эдвард рассеянно поцеловал ее в щеку и пробормотал:
– Мне пора. Не переживай, я что-нибудь придумаю.



Не так-то легко оказалось проникнуть в гараж и при этом остаться незамеченным ни мистером Хьюзом, ни системой видеонаблюдения, но стоило попасть внутрь, как перед Эдвардом встал целый ряд гораздо более серьезных проблем: где у отцовского «Мерседеса» находятся эти самые тормозные шланги, и насколько их нужно подрезать, чтобы тормоза отказали не сразу, а позволили Карлайлу выехать на достаточно опасный участок дороги.
Одним словом, первый заход получился тренировочным, и Мейсен покинул гараж, даже не запачкав рук. Пришлось взять несколько «уроков» в автомастерской с сомнительной репутацией, зато во второй раз он, казалось, предусмотрел все: изменил положение камер наблюдения таким образом, чтобы «Мерседес» оказался в «слепой зоне», подготовил домкрат, налобный фонарь и защитный комбинезон. Эдвард чувствовал себя героем фильма «Миссия невыполнима», и даже бравурный мотивчик звучал в его голове все время, пока он шаг за шагом приводил в исполнение собственный идеальный план.

Наконец дело было сделано. Эдвард выполз из-под «Мерседеса» и сел, прислонившись спиной к стене гаража, гордясь проделанной работой. В свете налобного фонаря любимый автомобиль Карлайла блестел лакированными боками – идеальный внешне и смертельно опасный внутри. Под все тот же бравурный киномотивчик Эдвард представил, как отцовский «Мерседес» выезжает на серпантин и вылетает за ограждение… Красивая смерть… Как в кино.
Эдвард опустил взгляд на свои перемазанные машинным маслом руки, все еще сжимающие скальпель. Ему вдруг почудилось, что это кровь Карлайла, которая больше никогда не отмоется. Почему-то представился секционный стол в прозекторской, а на нем посиневшее изуродованное тело, укрытое простыней – он видел десятки таких за годы учебы в Чикаго. Вот только никогда прежде из-под откинутой простыни на него не смотрели остекленевшие глаза отца.
Эдвард вскрикнул и в ужасе отшвырнул скальпель:
– Господи, что я наделал!

До сих пор это было похоже на игру, на невероятно реалистичный квест. Все происходило словно в другой, ненастоящей реальности, где в любой момент можно вернуться и заново пройти трудный уровень, где процесс интереснее и осязаемее результата, который промелькнет торжественно-печальными кадрами со строгим надгробием и прекрасной вдовой под траурной вуалью. А жизнь продолжится – на новом уровне и с новыми возможностями, с нерастраченной молодостью и неиссякаемым запасом энергии в виде законно полученного наследства.
«Но в этой, настоящей, реальности уже нельзя будет ничего повторить или изменить, дружище, – возразил внутренний голос. – Тормозные шланги надрезаны, и «Мерседес» обязательно вылетит за ограждение. Лицо Карлайла исказит гримаса ужаса, которую разорвут осколки разбившегося лобового стекла. И немой укор навечно застынет в его серых глазах. А эти перепачканные черной кровью руки каждую ночь будут сниться тебе в кошмарах».

– Нет… Нет! Я должен все исправить, – пробормотал он и вскочил. – Черт, черт, черт, как?
«Никак. Дело сделано. Разве не этого ты хотел?»
– Нет! Нет! – Эдвард в отчаянии ударил кулаком по блестящему капоту. Не чувствуя боли в разбитой руке, он смотрел на оставшуюся вмятину и бормотал словно безумный: – Отец не поедет на этой машине. Никто, никто не поедет!
Он суетливо обшарил фонарным лучом пространство гаража в поисках подходящего предмета и наконец заметил огнетушитель. Перехватив баллон поудобнее, с силой обрушил его на лобовое стекло «Мерседеса» – оно тут же покрылось мелкой паутиной трещин и просело внутрь салона.
Эдвард продолжал наносить удар за ударом по капоту, по крыше, по лоснящимся лакированным крыльям, словно выплескивая всю ненависть к себе, все разочарование и безнадежность. Потом отбросил огнетушитель, упал на колени и сдавленно завыл, зажимая себе рот ладонями, перепачканными машинным маслом и собственной кровью.



– Эдвард? Что происходит?
Тяжелый ломаный бит хардкора заглушал тревожный голос Розали, но незапертая дверь открылась без усилия.
Несмотря на то, что косые лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь кружево листьев за окном, прошивали пространство комнаты медными нитями, все светильники горели на полную мощность. На журнальном столике стояла початая бутылка «Блэк Дэниэлс», а Эдвард, грязно ругаясь и всхлипывая, ожесточенно щелкал по клавишам ноутбука, на экране которого извилистая трасса стремительно бросала свои смертоносные петли под колеса виртуального автомобиля.
Розали, не спрашивая разрешения, вошла и захлопнула крышку ноутбука. Эдвард потянулся за пультом стереосистемы и убавил громкость, чтобы расслышать вопрос.

– Что происходит? – повторила она.
– А что происходит? – Эдвард поднял на нее мутные глаза и криво ухмыльнулся. – Ровным счетом ничего. Я всего лишь пытался убить своего отца. И не смог…
– Тише ты! – испуганно перебила его Розали
– Я не смог. Понимаешь, не смог… Думаешь, испугался, что меня посадят? Нет. Я просто представил его мертвым… – бормотал Эдвард, вцепившись себе в волосы. В эту минуту он был похож на сумасшедшего.
– Эдвард, перестань! – испуганно шептала она. – Кто-нибудь услышит…
– …И не смог, – обреченно закончил он и, притянув ее к себе за бедра, уткнулся лицом в черный шелк халата. – Роуз, иди ко мне… – неожиданно попросил он.
Испытывая почти материнскую жалость, она обняла его голову. Сейчас Эдвард казался ей ребенком, ищущим утешения и оправдания.

Она шла к нему, приняв трудное решение прекратить эту связь, уничтожающую их обоих, но застала любовника в таком разрушенном состоянии, что сочла за лучшее отложить объяснение. Эйфория безудержного влечения между ними угасла – переступив через все человеческие законы, они слишком многое возложили на алтарь своей страсти и этим приблизили ее конец. Но когда Эдвард начал шарить холодными пальцами под халатом, Розали неожиданно для себя вдруг легко уступила ему, безотчетно надеясь хоть на несколько минут утопить свою расколотую душу в дурмане наслаждения, смыть с себя ожоги вины и раскаянья.
Эдвард увлек ее на диван, навалился всем телом, и она закрыла глаза, чтобы не видеть его тусклого, как бутылочное стекло, взгляда. Прощальный секс – кажется, так это называется? Возможно, не худший способ расстаться…

Стереосистема хрипела экспрессивными раскатами, наращивая темп.
Эдвард мял обнаженную грудь Розали – и ничего не чувствовал. Сдирал с нее одежду – и видел только голое тело. Врывался в нее грубо, отчаянно, словно в темных омутах ее плоти искал что-то утраченное, что-то, дающее успокоение. И не находил.
В ней больше ничего не было.
Глядя в отрешенное лицо Розали, он спрашивал себя: «Как эта женщина, холодная, словно мороженая рыба, смогла довести меня до безумия?» Он мучительно жаждал вновь испытать блаженное состояние опьяняющего экстаза, но с каждым толчком желанная разрядка становилась все призрачнее, все недоступнее. Наконец Эдвард окончательно потерял надежду достичь облегчающей эйфории и остановился. И в эту секунду в коридоре раздался возмущенный голос отца:
– Эдвард! Зачем ты изуродовал мою машину? Потрудись объяснить…

Стук был символическим – даже не знак уважения личного пространства, а просто многолетняя привычка, дошедшая до автоматизма. Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда Эдвард бесславно покинул поле своего проигранного боя, и картина свершившегося предательства предстала перед Карлайлом во всей своей недвусмысленной полноте.
Он еще сделал по инерции несколько шагов, прежде чем схватился за грудь и начал заваливаться на стену. Пальцы отчаянно рванули белоснежную ткань сорочки, и отлетевшая пуговица звонко щелкнула о паркет.
– Эдвард!.. Роуз?.. Как?.. – прохрипел Карлайл и, вдруг сломавшись в коленях, рухнул как подкошенный.

Розали опомнилась первой. Запахнув на себе измятый халат, она сползла с дивана и бросилась к мужу.
– Врача! – крикнула окаменевшему Эдварду. – «Скорую» вызывай! И выключи эту чертову музыку!
С трудом перевернув отяжелевшего Карлайла на спину, Розали пыталась нащупать пульс у него на шее.
– Он смотрит, Роуз… Смотрит! – простонал Эдвард, попятившись от серого застывшего взгляда.
– Врача, вызывай врача! – орала на него Розали, с силой толкая Карлайла в грудь скрещенными ладонями, по ее щекам ползли соленые капли – слезы вперемешку с потом. – Ну, давай же, давай, бейся!

Кто-то требовательно взял ее за плечо:
– Миссис Каллен, остановитесь. Все кончено.
Мистер Хьюз провел ладонью по лицу Карлайла, опуская веки, и, медленно разогнувшись, протянул руку, чтобы Розали могла подняться. Она тяжело встала, в каком-то болезненном оцепенении выключила стереосистему и в воцарившейся глухой тишине прислонилась к стене. Розали не покидало ощущение нереальности происходящего: лежащий на полу человек был ее мужем… и уже не был им.
Эдвард все еще стоял голый. Растерянный и жалкий вид бывшего любовника вызывал у Розали отвращение, и она отвернулась. Эдвард тоже избегал смотреть на нее. Горе не сблизило их, наоборот, – отшвырнуло друг от друга.
– Я позвоню в полицию… или куда там положено звонить… – сказала Розали и вышла из комнаты.



Стеклоочистители едва успевали сгребать с лобового стекла водяные кляксы, но Миссис Каллен хорошо знала дорогу и непогода ей не мешала. Ажурные металлические ворота распахнулись перед красным капотом «Альфа Ромео» еще до того, как ей пришлось бы притормозить. Розали нашла взглядом глазок видеокамеры и кивнула мистеру Хьюзу.
Странно было возвращаться в Фокстейл гостьей. Здесь все осталось как прежде, изменилась только сама Розали.
Колеса прошуршали по рыжему гравию центральной аллеи к огромному мрачному дому, больше похожему на старинный замок. Около парадного крыльца стояли три чужих автомобиля: умытый дождем массивный черный «Форд», старый, но добротный «Додж» – родной брат того, на котором до сих пор ездили у себя в Кантарре родители Розали, – а замыкал колону настолько потрепанный «Шевроле», что ему даже дождь не мог добавить блеска.

«Слетелись, вороны», – мелькнуло у Розали. Она припарковалась чуть дальше, с другой стороны от входа, хоть это и значило, что придется идти под дождем несколько лишних ярдов. Прежде чем открыть дверцу, повернула зеркало заднего вида так, чтобы взглянуть на свое отражение. Небрежный макияж не скрывал заплаканных глаз, строгая гладкая прическа и черный глухой жакет добавляли возраста, – она выглядела ужасно, но сейчас это не имело значения.
На крыльце показался мистер Хьюз с огромным черным зонтом и, чуть прихрамывая, поспешил к красному «Альфа Ромео». Розали не стала дожидаться и вышла под дождь – холодные капли, казалось, совершенно ее не беспокоили. До оглашения завещания оставалось еще четыре минуты. Никто и никогда не посмел бы упрекнуть миссис Каллен в непунктуальности, чувство времени было у нее врожденным. На каблуках она была выше дворецкого, и тому пришлось вытянуть руку с зонтом, чтобы ей не приходилось нагибать голову.

– Добрый день, мистер Хьюз, – Розали заставила уголки губ дернуться в подобии улыбки. – Мистер МакКарти уже здесь?
– Нотариус? Да, и свидетели тоже. Все в сборе, ждут только вас.
– А Эдвард?
Мистер Хьюз кивнул.
– Как он? – спросила она сухо. В этом была какая-то злая ирония судьбы: еще недавно они с Эдвардом так жаждали независимости, что готовы были пойти на преступление. Но теперь, когда почти получили ее вместе с миллионами Карлайла, оказалось, что его смерть навсегда вбила между ними клин неискупимой вины. За последнюю неделю они виделись всего один раз, на похоронах, и не нашли друг для друга даже дежурных слов утешения.
– Не очень, миссис Каллен. Много пьет. Винит себя в смерти отца.
Розали бросила на мистера Хьюза тревожный взгляд, но лицо дворецкого было непроницаемо – порядочные слуги в Фокстейле не вмешивались в частную жизнь хозяев.

– Его выходка с автомобилем, конечно, была из ряда вон, но кто же мог предположить, что она так сильно расстроит мистера Каллена, – мистер Хьюз сокрушенно всплеснул свободной рукой.
Розали вспыхнула от стыда, гадая, знает ли мистер Хьюз, что на самом деле смертельно расстроило Карлайла. Однако старик сделал вид, что не заметил, как болезненно отреагировала на его слова молодая вдова, и продолжил:
– Но добила Эдварда правда о матери…
– Об Элизабет Мейсен? – Розали замедлила шаг, и мистер Хьюз вынужден был остановиться. – Как такое возможно, ведь бедняжка давным-давно умерла?

– Эдвард много лет не мог простить отцу ее смерти. Да что уж там, бесконечными упреками он превратил жизнь Карлайла в ад, возведя Элизабет едва ли не в ранг святых. Возможно, это правильно, нехорошо тревожить память мертвых укорами. Но малышка Лиззи никогда не была жертвой обстоятельств, она прекрасно знала, что делает, когда соблазняла хозяйского сына.
– Разве она не была влюблена в Карлайла?
– Ну да, в такого умницу, красавца, богатого наследника… – горько усмехнулся мистер Хьюз. – И все же поверьте мне, Элизабет Мейсен никогда никого не любила, кроме самой себя.
– Как? Она же вопреки всему сохранила беременность…

– Беременность была для этой девушки только инструментом достижения собственных целей, о будущем ребенке она думала в последнюю очередь. Когда ее тактика разбилась о железную волю Беатрис Каллен, малышка Лиззи впала в отчаянье – она получила совсем не то, на что рассчитывала: мечтала о красивой безбедной жизни, а осталась одна с ребенком, который требовал заботы, ухода, любви. Элизабет сочла за лучшее просто выйти из игры, предоставив Калленам разбираться с последствиями ее поступка. Я был слишком расстроен в то утро и не сдержался, когда Эдвард над остывающим телом отца завел свою обычную пластинку о детстве, лишенном любви. Он ведь давно уже не ребенок, миссис Каллен, а Карлайл с лихвой искупил ошибки своей молодости.
«Интересно, что нужно сделать мне, чтобы когда-нибудь искупить свои?» – горько подумала Розали
– С того дня Эдвард почти не перестает пить. Но сегодня трезв. Нора строго следила за этим.
– Спасибо, что заботитесь о нем, – тихо сказала Розали и вошла в дом.



В просторном кабинете, обшитом дубовыми панелями, было непривычно многолюдно. За массивным столом красного дерева представитель нотариальной конторы «МакКарти и сыновья» доставал из дорогого кожаного портфеля черную папку и ноутбук.
«Какой молодой, – подумала Розали, глядя в ясные карие глаза высокого широкоплечего мужчины. – Вероятно, Говард МакКарти прислал одного из своих сыновей. Кажется, он что-то говорил об этом по телефону».
– Примите мои соболезнования, миссис Каллен. И разрешите представиться – Эммет МакКарти, старший сын Говарда МакКарти.
У старшего сына Говарда МакКарти была приятная открытая улыбка, совсем не соответствующая ситуации. Похоже, он и сам понимал это и, то и дело сводя темные брови, пытался придать лицу скорбную серьезность.

– Спасибо, мистер МакКарти, ваш отец предупредил меня, – Розали пожала протянутую лапищу, которая скорее могла бы принадлежать бодибилдеру или баскетболисту, а не работнику карандаша и клавиатуры, и огляделась в поисках места.
Напротив стола, спинками к огромному, от пола до потолка, стеллажу стояли шесть стульев. Все они были заняты. Из присутствующих Розали знала только мистера и миссис Хьюз.
«Вероятно, Карлайл упомянул их в завещании, раз они приглашены», – подумала Розали.
В самом углу сидел крупный смуглый парень в кожаной куртке, рядом с ним расположилась его полная противоположность – хрупкая бледная девушка с огромными карими глазами. На лице девушки читалось настороженное удивление, лицо парня казалось непроницаемым, словно медная маска. Остальные два стула занимали мужчина и женщина в безликих костюмах. Никто не разговаривал, поэтому трудно было понять, знакомы ли присутствующие между собой.

«Эти, в костюмах, наверное, какие-нибудь дальние родственники. А парень с девчонкой – свидетели», – предположила Розали. Свободным оставалось только одно место – на диване справа от входа, рядом с Эдвардом. Он сидел сгорбившись, уронив голову на руки, упертые в колени, и даже не поднял глаз, чтобы поздороваться. Вероятно, не хотел ее видеть – так же, как и она его.
– Итак, все в сборе и, полагаю, можно начинать? – мистер МакКарти окинул внимательным взглядом напряженно застывших людей. – Мы собрались здесь для того, чтобы в присутствии двух свидетелей – мистера Гордона и мисс Браун – огласить завещание покойного Карлайла Каллена.
Мужчина и женщина в безликих костюмах сдержанно кивнули.

«А это тогда кто?» – подумала Розали, покосившись на цветного парня и бесцветную девушку.
Мистер МакКарти раскрыл черную папку и зачитал:
– «Я, Карлайл Каллен, находясь в здравом уме и твердой памяти, составил настоящее завещание в присутствии нотариуса Говарда МакКарти четырнадцатого сентября две тысячи шестнадцатого года…»
«Всего две недели назад… – подумала Розали. – Что заставило Карлайла вдруг переписать завещание? Восьмого сентября был подписан договор с Денали!.. – она закрыла рот руками, чтобы не ахнуть: – «Барбареско»! Случайное совпадение… или…»
– «…Принадлежащее мне поместье Фокстейл я передаю в совместную собственность мистеру и миссис Хьюз с благодарностью за верную службу нашей семье…» – услышала она, как сквозь вату, голос молодого нотариуса.
– Что?.. – ахнула миссис Хьюз и ткнула в бок мужа: – Ирвин, я что-то не расслышала, при каких условиях?

– «С благодарностью за верную службу», кажется. Мистер МакКарти, мы не ослышались?
– Все верно, этот дом теперь ваш, – подтвердил нотариус и продолжил: – «Моей супруге Розали Лилиан Каллен, урожденной Хейл, я завещаю фамильное ожерелье из индийских сапфиров, общим весом семьдесят два карата, и бриллиантов, общим весом шестьдесят три карата, стоимостью восемьсот пятьдесят тысяч долларов». Миссис Каллен, вот ключ от банковской ячейки, где в данный момент хранится ожерелье…
«Как? Только ожерелье? И все? А акции «Каллен Медиа Групп»? Не может быть, чтобы он не оставил мне контрольного пакета, я столько сил вложила в эту компанию! Кто еще способен удержать ее на плаву теперь?» – горько недоумевала Розали, кусая костяшку указательного пальца. После всего произошедшего к деньгам покойного мужа она была равнодушна, но компания… Розали было больно думать о том, как рассыплется «Великая Империя Каллена», попав в руки незаинтересованных или некомпетентных людей.

– «…Моему сыну, Эдварду Энтони Мейсену, я завещаю конверт».
– Конверт? – раздраженно переспросил Эдвард.
– Да, мистер Мейсен. Мистер Карлайл Каллен оставил вам вот этот конверт. Убедитесь, пожалуйста, что печать не сломана и целостность упаковки не нарушена, – нотариус протянул Эдварду плотный пакет, запечатанный сургучной печатью.
– «Все остальное мое движимое и недвижимое имущество… на общую сумму двенадцать миллиардов долларов, я завещаю благотворительному фонду содействия матерям-одиночкам и женщинам, попавшим в трудную жизненную ситуацию, «Крылья надежды» в лице председателя совета фонда Изабеллы Мари Свон. Мисс Свон, можете ознакомиться с полным списком наследуемого имущества.
– Что? – прошептала бесцветная девушка и схватила индейца за руку. – Джейкоб, ты тоже это слышал?

– …Попрошу всех присутствующих расписаться в акте… – словно откуда-то издалека донеслись до Розали слова нотариуса. Она встала.
– Я отказываюсь от своей доли. Что нужно подписать?
– В чью пользу?
– Мне все равно.
И в тот момент, когда Розали Каллен поставила энергичную подпись в нужной строке, она почувствовала, что наконец получила свою насквозь пропитанную горечью свободу.



За окном стих шум моторов и шорох гравия на аллее, и только дождь продолжал отбивать мелкую дробь по стеклам опустевшего кабинета.
Хотя Фокстейл больше не был ему домом, Эдвард Мейсен по-прежнему сидел на диване. Все, что у него осталось от отца, он держал в руках – конверт из плотной бумаги. Эдвард взломал печать. На колени выскользнул еще один конверт и незапечатанное письмо, датированное позапрошлым годом, – Эдвард сразу узнал бисерный почерк Карлайла.

«Дорогой Эдвард!
Прости, что я не стал тебе хорошим отцом и не смог дать столько любви, сколько нужно было твоему маленькому сердечку. Надеюсь, то, что я собираюсь сделать для тебя, в конце концов исправит все ошибки в твоем воспитании, которые я допустил. Призрак богатства Калленов когда-то погубил твою мать и мрачной тенью лег на твою неокрепшую душу. Я избавляю тебя от него. Твое обучение в чикагском университете оплачено полностью, но все остальное тебе придется сделать самому. И только от тебя теперь зависит, чем ты наполнишь свою жизнь – ненавистью или любовью. С надеждой на лучшее для тебя, Карлайл Каллен. Январь 2014 г.».

Эдвард опустил письмо на колени и провел ладонью по лицу – в горле комом стояли слезы. Наконец он собрался с духом и открыл второй конверт. В его руках оказался лист слегка пожелтевшей от времени бумаги.
«Акт заключения о биологическом отцовстве», – прочитал Эдвард и почувствовал, как от волнения леденеют пальцы.
«Биологическое отцовство Карлайла Каллена, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, в отношении Эдварда Энтони Мейсена, тысяча девятьсот девяносто второго года рождения, полностью исключено».