Глава 23. На краю мира

О, эта радостная мысль осознания того, что ты всё ещё жива! И хоть кажется, словно тебя разорвали на части, а потом снова собрали, всё-таки ты чувствуешь хоть что-то, пусть даже эту самую боль… но чувствуешь ведь! Я была счастлива открыть глаза и увидеть свет, который я поначалу ошибочно приняла за лучи на восходе солнца. Я лежала в кровати под тёплым одеялом, и когда стало душно, я выпуталась из него и осторожно села, чтобы получше оглядеться. Моё состояние не позволило забыть о последних мгновениях сознания, когда Роберт Уолш встретил меня в замке Энн; я помнила, как он нёс меня куда-то, а после наступил сон. Долгий или же нет? Я ещё не знала.

Свет, который я приняла за солнечный, сиял от настольной лампы, накрытой полупрозрачной жёлтой тканью, но этого света мне вполне хватало, чтобы рассмотреть незнакомую комнату. Это была небольшая спальня с мебелью в романском стиле, и мне показалось странным, что кто-то мог жить в подобной обстановке. Но здесь было довольно уютно, а главное, тепло.

Конечно же, я подумала о своём муже. Знал ли он о том, где я находилась, знал ли вообще о произошедшем? Я была встревожена его отсутствием, и что-то подсказывало мне: тот факт, что я всё ещё была жива, являлся единственным благословением, и больше ничего хорошего ожидать не стоило. Через несколько минут раздумий и покоя в тишине я поднялась, мельком обратив внимание на то, что я была облачена в чужую ночную сорочку на пару размеров больше, и подошла к зашторенному окну.

Снаружи бушевала метель, я не разглядела ничего, кроме снежных сугробов в темноте. Мысли мои вернулись к Джейсону. Я коротко помолилась о том, чтобы он был в безопасности в такую метель… и чтобы мы поскорее встретились, потому что я люблю его и всё ещё храню его ребёнка.

Буквально пару минут спустя массивная деревянная дверь отворилась, и в спальню вошла молодая полная женщина, видимо, горничная или экономка, судя по её аккуратному наряду прислуги. Она явно была удивлена, увидев меня на ногах, потому что тут же принялась уговаривать меня лечь обратно в постель:

— Но я ничего не стану делать, пока мне не объяснят, где я нахожусь и сколько прошло времени, — упрямо заявила я.

— Хозяин мне строго-настрого запретил говорить с вами на эти темы, — отвечала женщина. — Он самолично обещал всё вам рассказать.

— Ваш хозяин? И кто же он?

— Это сэр Роберт Уолш, мадам. Вы находитесь в его доме на Харроу-Роуд.

Я с огромным облегчением подумала о том, что меня, по крайней мере, не увезли далеко от Лондона. Всего час езды от города. Джейсон должен был знать, где я… Отвернувшись от прислуги, я сжала пальцы левой руки в кулак, будто так могла явственней ощутить своё обручальное кольцо. Я попросила Господа хранить моего мужа, моего ребёнка и меня саму в эту жуткую ночь. И хотя я больше не чувствовала никакой угрозы, и пусть боль немного ослабла, незнание волновало больше всего.

Незнакомка долго уговаривала меня лечь в постель и отдохнуть, я подчинилась, так как иного выбора мне просто не оставили. Я не знала, где моя одежда и смогу ли вообще найти выход из этого дома. Куда бы отправилась с гудящей головой, неспособная сосредоточиться из-за боли, к тому же совсем без денег и в такую кошмарную погоду?

Я не могла спать в этой чужой комнате, изредка раздававшиеся за дверью голоса заставляли меня замереть опять и опять. Тёмная спаленка напоминала мне келью в каком-нибудь средневековом замке.
Та же женщина пришла ко мне через какое-то время, и я почти умоляла её рассказать, что происходит, где был мой муж и когда я могла бы поговорить с хозяином дома, но она упрямо покачала головой и лишь просила меня выпить горячее молоко с мёдом.

— Я не буду ни есть, ни пить ничего в этом доме! — категорично заявила я. — Пока вы не позовёте сюда вашего чёртова хозяина, я отказываюсь здесь оставаться. Я сейчас же встану и уйду, и вы меня не удержите!

Мой голос звучал отвратительно после отравления и был похож на хрипы умирающего. Возможно, это и мой решительный вид заставили прислугу пошевелиться: она оставила поднос с питьём на столе и шустро выбежала из спальни. Я покорно ждала, сидя в кровати и дав этой женщине фору в несколько минут, а после собиралась действительно встать. Но не прошло и нескольких минут, как вдруг в комнату вошёл Роберт Уолш. Наши взгляды встретились, когда подняла голову, он улыбнулся, отчего показался мне совсем молодым.

Однако первое, что бросилось мне в глаза — его удручённый вид мученика. Никакая улыбка не скрыла бы это, какой бы прекрасной она ни была. Каждый раз, что мне доводилось встретиться с ним, он казался уверенным в себе мужчиной, идеальным джентльменом для одних и обаятельным обольстителем для других. Привлекательность, данная от природы, позволяла ему открывать многие дороги на своём жизненном пути беспрепятственно и легко, и даже их с сестрой секрет, хранимый столько лет, до сих пор оставался тайной для общества.
Но этот Роберт Уолш, что стоял передо мной, был другим; осунувшийся и бледный, он казался несчастным и потерянным, брошенным кем-то любимым на произвол судьбы.

— Зря вы отказываетесь принимать пищу, вам нужны силы, — сказал он строго. — Так доктор велел, а докторам я доверяю.

— Я им тоже доверяю. А вот вам — нет.

Он вздохнул так тяжко и отчаянно, будто я обидела его своими словами. Но, скорее всего, он был просто подавлен сложившейся ситуацией и очень устал.

— Поверьте, моя дорогая, у меня нет причин желать вам смерти. В этом доме вам ничто и никто не грозит. Здесь только я, вы и несколько слуг. Ну так что? Будете хорошей девочкой?

Роберт взял со стола большую кружку с молоком, затем приблизился к кровати; пока я старалась отодвинуться как можно дальше, присел с краю и протянул мне напиток.

— Прошу вас, и не глядите на меня так, я ведь не монстр. Нам с вами предстоит тяжкий разговор, так что…

Мне пришлось послушаться и отпить молока, так как я чувствовала, что он не перестанет вынужденно играть в приветливого хозяина, а вынужденную игру я бы не выдержала при таком состоянии. Молоко было тёплым и сладким, я не ощутила иного вкуса, как, впрочем, и на балу, когда меня умудрились отравить одной лишь водой или фруктами.

— Вы, видимо, гадаете, что произошло и как вы попали сюда, по какой причине и по чьей вине. И, несомненно, жаждете узнать о том, где находится ваш дражайший муженёк.

Он говорил спокойно, пока следил за мной, сидя всего в паре футах от меня. Я не могла ничего с собой поделать, но его спокойствие (будь оно мнимым или же нет) побудило меня расслабиться. Весьма сухо поблагодарив его за заботу, я заметила, что он был одет в старую, посеревшую от времени и истёртую в некоторых местах рубашку, мятые мешковатые брюки и ботинки, явно видавшие лучшие времена. Я бы никогда не подумала, что этот человек, предлагавший мне стать его любовницей, мог бы предстать в столь непримечательном виде.

Но я всматривалась в его красивое лицо и точно понимала, что теперь его это мало волновало. И его не волновало, что я была одета лишь в ночную сорочку, а он находился непозволительно близко от меня; не волновало то, как он смотрел на меня: пристально, с едва заметной ухмылкой на полных губах.

Взгляд его потемневших глаз скользнул по моему лицу и ниже, и Роберт сказал, пытаясь казаться несерьёзным.

— В этом доме уже много лет такого не случалось. Я говорю о молодой привлекательной особе в моей постели. Причём едва одетой, хочу заметить.

— Что ж, тогда эта особа желает узнать, как она сюда попала и где её одежда.

Я пыталась сохранять хладнокровие и не волноваться по мере возможного; я уверяла себя, что этот мужчина ничего не сделает со мной. Он не мог оказать мне такую услугу и потом сразу же погубить.

— Верно! Прошу прощения за замешательство… Вам говорили о том, какой чудесный цвет ваших волос? Вчера в темноте я едва мог что-то разглядеть… Впрочем, это неважно. Я привёз вас сюда до того, как началась эта кошмарная метель, и мой знакомый доктор успел вас осмотреть и помочь, — Роберт сделал многозначительную паузу и снова вздохнул. — Вы потеряли не так много крови, как могли бы, я успел вовремя.

— Так что же это было? — спросила я ещё хриплым голосом.

— Толчёное стекло с какой-то добавкой… Что это была за отрава, я не знаю. Персы лучше разбираются в своих ядах.

Мне показалось, что я просто ослышалась. Я была поражена и удивлена.

— Вы сказали, персы?

— Много лет назад Мэгги учинила очередной каприз. Захотела попутешествовать. В конце концов нас занесло в Персию. Там у неё появилось много новых знакомых. Не удивлюсь, если она научилась у них подобной дряни.

И тогда я поняла, что он без колебания выдал намерения своей сестры. Самого близкого для него человека, как мне казалось. Теперь я знала, что она желала мне смерти. Разве могла я после такого оставаться в живых?

— Я знаю, о чём вы думаете, моя дорогая, — сказал мужчина, глядя на меня; его голос был ласков и ласкал слух. — Но больше нет смысла что-либо скрывать. Много недель прошло с того дня, как я в последний раз говорил с ней. Она знала, что вы… в положении. Она узнала, что Готье счастлив и доволен жизнью как майский кот, и это привело её в ярость. О, я никогда не видел её такой… Фурия!

С каким-то вымученным отчаянием мужчина сжал пальцами краешек одеяла, затем отпустил, но после стал повторять эти медленные движения опять и опять.

— Она была в бешенстве! Проклинала Готье и его «неродившееся отродье». Я понимал её гнев и оставался, как и всегда, обыкновенным слушателем, к которому она привыкла. Но я не думал, что её угрозы и проклятья выльются во что-то… такое… я не знал.

Тогда я искренне не понимала Мэгги Уолш. Судя по тому, что рассказывал мне муж, она обожала лишь дразнить его, и она достаточно презирала его, чтобы отпустить. Я высказала свою мысль вслух, на что Роберт с усмешкой ответил:

— Мэгги определённо отличается от других женщин. Вы ведь не знаете, но наша мать родилась и выросла в грязи и нищете лондонских улиц. Ещё девочкой ей приходилось заниматься такими вещами, о которых вы и не представляете, — он посмотрел на меня с любопытством и слегка прищурился: — Кейтлин, вы бродили когда-нибудь поздно вечером вдоль Темзы? Конечно же, нет, и вы не видели и доли тех ужасов, что скрывает ночь в переулках. Эти люди… уже и не люди почти… умирали там каждый день. И никому не было до этого дела. Наша мать тоже могла умереть, будучи обыкновенной бродяжкой, и даже её красивое молодое тело не спасло бы её. Но однажды появился богатый джентльмен, который сжалился над ней. Он забрал её с улиц, накормил, дал ей красивую одежду и когда увидел её всю, без отвратительных лохмотьев и грязи, полюбил… Так, по крайней мере, она нам рассказывала.

Роберт покачал головой, утёр тыльной стороной руки пересохшие губы и снова взглянул на меня.

— Мы с Мэгги не знали, что такое одиночество и голод. Но моя сестра никогда не забывала эти жуткие рассказы матери, которыми она её «развлекала» перед сном. Я ненавидел их, а Мэгги впитывала всё, принимая так близко к сердцу! Слишком близко! Когда она выросла, то стала жестокой, холодной и надменной. И всех тех многочисленных женихов, которые вертелись вокруг неё, она заставляла страдать. Мужчины являлись для неё игрушками… Как забавно, что со мной она повела себя иначе.

Я подняла глаза и встретилась с его испытующим взглядом, от которого мне стало не по себе. Что было за этими тёмными глазами — я не горела желанием узнавать. Он больше ни слова не сказал о своей порочной связи с сестрой, и не думаю, что мне было бы приятно слушать об этом. Ненамного приятней, чем о нищих и калеках, бродящих по городским ночлежкам и грязным переулкам.

— После её решения выйти замуж за Готье, долгое время ничего не менялось. Но однажды она сказала мне: «Он сводит меня с ума! Он просто ничтожный зелёный юнец… но он сводит меня с ума». И тогда я понял, что она желала его. А он оказался холоден к её попыткам привлечь его, к её красоте. Он был даже сильнее меня! — Роберт вдруг замолчал, а затем минуту спустя произнёс пустым голосом: — Мэгги получила сполна. Никто не игнорировал её, никто не был настолько равнодушным к ней! Она и меня использовала, чтобы расшатать его мальчишечью фантазию и заставить проявить хоть какие-то эмоции…

Моё сердце ныло от его слов. Голова раскалывалась от тянущей боли, и я откинулась на жёсткую спинку кровати, чтобы сохранить равновесие. Я думала о том, какими же разными бывают люди, какими жестокими их делает жизнь и какой странной бывает любовь.

На минуту я закрыла глаза. У Мэгги Уолш были чувства к Джейсону, но она слишком поздно решила привязать его к себе… или выбрала чересчур неправильные методы.

— Вам нехорошо, моя дорогая? — услышала я голос Роберта и посмотрела на него. Он всё так же сидел рядом. — Мой рассказ вас расстроил, знаю. Но так нужно было. Так легче будет всё понять.

— Да, вы правы. Но всё-таки… почему я? — мой голос дрожал от волнения. — Я ничего дурного не сделала вашей сестре.

— Она мстительная, Кейтлин, и всегда была такой. К тому же она боялась, что вы расскажете наш небольшой семейный секрет... Но по большей части... У Мэгги нет детей, и вряд ли она уже выйдет замуж. Глядя на то, чем обзавёлся Готье без неё, она обезумела от ревности. Открылись старые раны. Даже я больше ничем не мог ей помочь… К тому же вы понравились мне слишком сильно, чтобы продолжать потакать её многочисленным причудам.

В этот момент в дверь постучали, и хозяин дома пригласил прислугу войти. Та же женщина, что уговаривала меня вернуться в постель, принесла чашку с дымящимся чаем, затем так же быстро оставила нас, закрыв за собой дверь. Роберт сам протянул мне чашку.

— Выпейте, — приказал он коротко.

Я почувствовала привкус мёда и корицы, и в тот момент напиток показался мне божественным, так что пока я медленно осушала чашку, Роберт продолжал:

— Мэгги могла бы до конца своих дней отрицать очевидное, но я знаю, она была влюблена в Готье. Возможно, когда-то, не сейчас, но была… Вы заставили её ясно увидеть, что Готье имеет теперь всё, чего нет у неё. И поэтому она так злится, и она несчастна.

Я отставила чашку на полку рядом с кроватью и уже собиралась сказать, что Мэгги Уолш вовсе не несчастная, а сумасшедшая и ей самое место в соответствующем заведении. Но потом я подумала о своём ребёнке и вспомнила о могилке в глубине сада Лейстон-Холл. Тот мраморный ангел никуда не пропал, он был там и навсегда останется. Так хотел бы Джейсон. Кусая губы, я подумала о том, что Роберт, возможно, и был прав. Его сестра была несчастна.

— Чего вы хотите от меня? — спросила я осторожно. — Думаете, Джейсон ничего не узнает?

— Мне думается, он уже всё знает. Возможно, даже послал кого-то отыскать мою сестрицу, дабы воздать ей по заслугам.

— И вы не боитесь, что в итоге её накажут?

Он отвёл глаза, беспечно усмехнувшись, и некоторое время между нами сохранялась тишина. Разве что ветер порой давал о себе знать, шумно насвистывая за окнами.

— Как только позволит погода, — произнёс Роберт вдруг, взглянув на меня, — ваш супруг пожалует сюда. Он всё знает. Пока он пытался отыскать вас в Энн среди гостей, мой приятель уже подсунул ему соответствующее послание. И я даже рад, что он не успел сюда до того, как разыгралась метель... Я вижу в вас милость, Кейтлин. И всепрощение. И вы доверяете мне, вы знаете почему. Вы ведь уже не ненавидите меня? Или даже Мэгги?

Я отвернулась, закутавшись в тёплое одеяло, но неожиданно почувствовала, как мужчина придвинулся ближе, и ощутила его горячие пальцы на своём подбородке; он протянул ко мне руку и заставил посмотреть ему в глаза. А когда снова заговорил, его голос звучал тише и с какой-то безнадёжностью.

— Знаете, что такое по-настоящему влюбиться, Кейтлин? Думаете, это как держаться на поверхности воды и не тонуть? Нет, вовсе нет. Это как застрять на самом краю света, держась за него рукой и отпуская поочерёдно каждый палец, медленно-медленно...

Я не могла заметить, что с каждой минутой он тянулся ко мне и приближался. Я чувствовала его кожей и дрожала по причине, которой сама не понимала. Только смотрела в эти глубокие глаза, пытаясь сосредоточить на них всё внимание.

— Когда я увидел тебя в первый раз, мне показалось, будто я снова стал ребёнком. Словно мне опять десять лет и я смотрю на зелёную крону дерева, через которую меня греют солнечные лучи, и я желаю забраться на это дерево и быть выше, ещё выше, и мне не нужно бояться мыслей о том, как потом вернуться.

Прежде чем поцеловать меня, он нежно коснулся моих спутанных волос, и я не успела отпрянуть, да и некуда было деваться от этого странного порыва; я думала, он говорил о своей сестре или же о нас с Джейсоном. Возможно, даже о Мэгги и моём муже, но только не так… только не о нас.

Его губы были мягкими, а поцелуй, которым он спешил меня одарить, показался мне нежным, несмотря на его прерывистое дыхание и нервные пальцы, которыми он пытался гладить моё плечо. То, что заставило меня воспротивиться этому — единственная мысль, будто вспышка, в моём мозгу: «Ты принадлежала Джейсону ещё до того, как узнала об этом. И он уже тогда был твоим!»

Мне не пришлось вырываться или бороться, он сам отстранился и отпустил меня. Мужчина дышал тяжело и долго не мог посмотреть мне в глаза. Я не ощущала себя оскорблённой после всего, что Роберт мне рассказал. Я видела троих несчастных созданий, балансирующих между ложью и реальностью, и причинявших друг другу всё больше и больше боли. Я лишь жалела о том, что Джейсон вообще оказался среди них.

— Вам нужно выспаться, Кейтлин. А мне — привести себя в порядок, чтобы достойно встретить вашего мужа и то, что он для меня готовит, — сказал хозяин дома спокойно.

Затем он поднялся, пригладив рукой свои длинные растрепавшиеся волосы, и ушёл, бросив в мою сторону последний жалостливый взгляд.

Конечно, я так и не уснула. Тусклый свет лампы мерцал, будто вот-вот готовый погаснуть, а тоскливый вой ветра за окном всё не утихал. Когда я наконец всё обдумала, когда боль совсем исчезла и я стала чувствовать себя как и всегда, я решилась подняться. Едва я сделала пару шагов по комнате, как вдруг за дверью раздались громкие голоса. Роберт Уолш говорил на повышенных тонах. Ему вторил другой мужской голос, злой и раздражённый. Я узнала его, как только голоса приблизились.

Мой муж пришёл за мной.