Жизнь остатков воинства Гримстона тянулась своим чередом. Оставив позади разоренную сарацинскую деревню — и еще дальше за спиной непокоренный Дамаск и продолжающих спорить между собой христианских королей, Артур вел людей к морскому побережью. Поход не оправдал его ожиданий. Нет пределов человеческому властолюбию и гордыне — именно они и погубили славное дело. Гримстон был зол на королей, упустивших прекрасный шанс одержать победу над неверными. Но у него под рукой еще оставались верные клинки. А в памяти живы были образы роскошных ромейских храмов, в которых неверно читали молитвы и трактовали Писание, и богатых особняков в столице — в огромном многотысячном городе, где мало кто ходил по улице, опоясавшись мечом. Слабые и трусливые исказители истинной веры, исполненные коварства и лжи — о них граф Артур размышлял вечерами у костра, подсчитывая, много ли нужно людей, чтобы врасплох застать какой-нибудь небольшой приграничный гарнизон или портовой городок, а затем…

Пока предводитель вынашивал новые честолюбивые замыслы, благородные рыцари и простые воины милю за милей одолевали негостеприимные земли сарацинов, а затем вновь вступили в пределы Иерусалимского королевства, держа путь к морю. Короткие стычки с легкими сарацинскими отрядами случались нечасто — неверные как будто просто подгоняли незваных пришельцев прочь со своей земли. Миновав границу возле небольшой крепости, у стен которой войско на несколько дней стало лагерем, воины Креста вздохнули почти с облегчением. На иерусалимских землях сарацины себя не чувствовали уверенно. До поры.

Нейда снова шагала бок о бок с Георгом — воин выжил в Дамаске и даже как будто был рад видеть ее саму живой. Была ли она сама рада этому, Нейда до конца не знала. Ощущение пустоты в душе и в сердце укоренилось слишком плотно. Она делала то же, что и прежде — шла с рассвета до заката, закинув на спину щит, потом ставила вместе с остальными солдатами навес, разжигала костер, варила похлебку и стояла на страже. Но душа не рвалась в бой. Душа жаждала покоя и тишины, которых в лагере было не сыскать. Но иногда прежде, чем лечь, она выходила к границе света от дозорных костров и всматривалась темное южное небо, в чужие звезды, думая… она сама не знала, о чем.

Хотя нет. Знала. Она думала об Анджело. О том, как бесславно и печально оборвался его земной путь. И о том, что она не подарила ему ни капли той нежности, которой он заслужил своей искренней преданной любовью. Она боялась навлечь на него беду — но сама привела в объятия смерти. Может быть, его последняя жертва искупила грехи прошлого и исстрадавшаяся душа обрела покой в раю. Что ее саму ждет преисподняя — Нейда знала всегда и давно не пыталась отмолить пролитую кровь. В прощение она не верила. Милостивый Господь не позволил бы произойти всему, что случилось на этой проклятой, кровью вспоенной земле. Но говорить о вере Нейде тоже стало не с кем. Не было больше рядом ни фанатично преданной делу Креста Лионы, ни отринувшей всё ради любви Алиры. Она осталась одна. Совсем одна. И с каждым днем эта мысль причиняла все больше боли.

Лагерь разбили возле масличной рощи. Разлапистые невысокие деревья шелестели узкими запыленными листьями. Под их сенью зеленела чахлая трава, на которую сразу же пустили пастись лошадей. К ручью потянулась вереница людей с котелками и флягами. Слуги стучали молотками, забивая колья для шатров, оруженосцы помогали рыцарям избавиться от части доспехов и принимали тяжелые копья, да гербовые щиты. Гербы на многих было уже и не разобрать под паутиной зарубок, сколотой краски и вмятин от ударов.

Нынче черед стряпать был Георгу, и Нейда просто села на землю, глядя на небольшой огонек, тянущейся по веткам. Ночи пробирают холодом до костей, дни — словно пекло. Ад на земле… Она сама пришла в этот ад, да только не затем, чтобы искупить грехи. От Филиппа можно было бы бежать, кажется, и еще дальше — куда только ноги донесут.

Артур, казалось, забыл о ее существовании. Обессилевшая, потерявшая себя воительница уже не могла стать ни символом, ни знаменем. Могла разве что встать в первый ряд сражающихся и рубиться с сарацинами — потому что руки помнят движения меча. Но надежд на бывшую амазонку Гримстон больше не возлагал. А Нейда и не искала ни славы, ни чести, ни власти.

Не виделись они больше и с Ричардом. Воспоминания, оставшиеся им обоим, слишком тяжким гнетом давили на сердце. Нейда понимала, почему Адор обходит стороной ту часть лагеря, где ночуют простые пехотинцы, — многое, отчаянно многое там напомнило бы ему ту, которой больше нет. Сама Нейда бы напомнила. А для воительницы невыносимым станет воспоминание о бое посреди безмолвной жадной до крови толпы — и о еле слышном поскрипывании веревки под тяжестью безжизненного тела.

Стража ей по жребию сегодня не выпадала. Значит, недолгое бдение у костра, а потом сон без сновидений. Лучше без сновидений — чтобы не пришлось давиться криком от очередного кошмара. Хотя к ее беспокойному соседству по ночам уже привыкли. Георг относился ко всему с пониманием, поговаривая, что после плена и не такое может быть. Но его сочувствие Нейду оставляло равнодушной. Возможно, такое же равнодушие вызвало бы и его осуждение, и даже гнев.

Темнело быстро. Свет от костров уже едва-едва разгонял мрак. Нейда поднесла к губам флягу и отпила воды. Горло пересыхало в этой проклятой стране очень быстро. Несколько глотков — и фляга наполовину пуста. Со вздохом девушка поднялась на ноги и направилась к ручью. Пришлось обойти несколько уже уснувших воинов, миновать еще один костер — и выйти в темноту за пределы лагеря. Вода в лагере уже была взбаламучена, так что приходилось пройти вверх по течению. Шаг, другой, третий… Свет и шум за спиной, а впереди тени олив и журчание ручья по каменистому ложу. Нейда опустилась на одно колено и погрузила флягу в воду.

Хрустнула ветка. В безветрии и тишине. Нейда замерла, вслушиваясь, и рука сама собой потянулась к кинжалу. Еще хруст. Чуть поодаль. Медленно выпрямившись, Нейда стала всматриваться в тени между деревьями, силясь различить неведомого врага. Никого. Шаг назад, другой, сторожко и напряженно… Лагерь ведь совсем рядом, там ее боевые товарищи, там свет… Но броситься опрометью бежать нельзя, ведь на бегу не разглядишь опасность. Еще шаг. Кинжал уже в руке, уже готов разить насмерть — только противника не разглядеть.

А затем они возникли совсем рядом, четверо, отрезая путь отступления, обходя справа и слева, словно загнанную дичь на охоте. Обнаженные мечи в опущенных руках. А ее собственный клинок остался лежать рядом с плащом, подле костра… Как можно было быть настолько беспечной… Или не беспечной, а слабой?

Нейда рванулась вперед, навстречу ближайшему противнику, но на плечи внезапно упала скользящая петля и мгновенно затянулась, прижимая локти к телу. Быстро, быстрее, чем она сумела вывернуться, высвободить хотя бы одну руку.

Кто они такие? Сарацинские охотники, подобравшиеся вплотную к лагерю — и тогда в следующий миг стрелы поразят часовых и начнется бойня, бессмысленная и кровавая, как любой бой под этим чужим небом. Тогда надо крикнуть и предупредить своих, предупредить Георга… Но прежде, чем Нейда успела крикнуть, за веревку дернули, роняя ее на землю. Удар сбил дыхание. Именно в этот момент пришла следующая мысль, обжигающая ужасом — и ослепляющая очевидностью.

Это не сарацины. Просто Филипп наконец дотянулся до нее тогда, когда некому было прикрыть. Его наемникам ничего не стоило затеряться в войске и дождаться нужного момента. А она настолько ослабела, что совсем потеряла бдительность. И расплата близка и неизбежна…

Нейда рванулась, пытаясь высвободиться, но ее уже обступили вплотную. Острие меча вдавилось в шею над ключицами. Кто-то прижал к земле ноги, кто-то выкручивал из рук кинжал, на лицо упала плотная ткань. Можно было бы попытаться крикнуть. Только вот, кто придет? Она осталась одна. Теперь уже совсем и навсегда. И никто больше к ней не вернется. Не придет на помощь. Никогда.

Второй нож, спрятанный под рубахой, отыскали быстро. В молчании, без единого звука, плотно обернув мешок — или плащ — вокруг ее головы. Нейда пробовала высвободиться, извиваясь, словно змея, шипя сквозь стиснутые зубы. Но тщетно — под ребра врезался тяжелый кулак, вышибая стон. Запястья уже стягивали за спиной широким ремнем, а ее саму поднимали на плечо. Горло перехватывала петля, затянутая так, что еще чуть-чуть — и дышать станет нечем. И вот шаг за шагом, прочь от лагеря. Во всяком случае, ей так казалось — оглушенной, полузадушенной. Беспомощной.

— Кто вас послал? — хрипела Нейда, едва ли надеясь на ответ.

— Тот, кто щедро заплатит за тебя, — предсказуемый ответ, злорадный и насмешливый.

Снова товар, снова продадут. Как в былые времена, когда… когда они все были еще живы? Не продадут, нет — просто вернут прежнему владельцу. А уж Филипп сделает все, чтобы она многократно пожалела не только о побеге, но и о том, что вообще родилась на свет. Мысли наперекор воле воскрешали перед глазами образ хозяина. Его равнодушный взгляд, его насмешливую ухмылку. Неужели ночные кошмары сбудутся?

— Не делайте этого!

Несший ее наемник остановился и небрежно уронил ношу на землю. Зафыркали рядом кони. Приглушенные тканью голоса — много голосов. Сколько же их тут собралось… не четверо, еще больше. Не отбиться и не сбежать.

— Отпустите меня!

— Поменьше болтай, — говоривший явно наклонился, проверяя снова узлы. И вот уже ее беспомощное тело втаскивают на коня. К чему, в самом деле, она взывала? К их жалости? Милосердию? Филипп наверняка пообещал им золотые горы, иначе они бы не рискнули ехать через полмира. Значит, шансов нет. Ни единого.

Кони пошли крупной рысью, стук подков по каменистой земле гулко отдавался в ушах. Руки онемели. И голова кружилась, постепенно погружая сознание в сумрак. Одна. Без оружия. Без надежды на спасение. А в конце пути победоносно усмехается жестокосердый герцог…

Дни слились в сплошную череду скачки и ночевок под открытом небом, под бдительным надзором удачливых охотников. Их было шестеро, и отъехав подальше от лагеря воинства Креста они даже оказались столь любезны, что сняли мешок с головы. Теперь Нейда хотя бы могла дышать и видеть. Правда, смотреть особо не на что — однообразный пейзаж успел надоесть за год шествия по суровым палестинским землям.

Надежду сбежать Нейда не оставляла, пытаясь улучить момент — но ее никогда не оставляли без присмотра, на ночлег связывали одной веревкой с часовым, который чутко — и резко — реагировал на любое ее движение, грозя суровым карами. Воды давали мало, еды и того меньше. Казалось, отмеряли столько, чтобы не умерла в дороге, и ни куском больше. Нейда слабела день ото дня. Черное, беспросветное отчаяние окутало душу. Пока не явилась мысль о смерти. Умереть здесь и сейчас, освободиться хотя бы такой ценой… Нейда перестала есть и пить. Она отворачивалась, когда перед ней ставили кружку воды и похлебку. Закрывала глаза и стискивала зубы. Но такая вольность продолжалась всего один день. На следующее утро воду ей подал здоровенный рыжеволосы детина, командир отряда.

— Слушай меня внимательно, рабыня, — проговорил он, пронизывая ее взглядом исподлобья. — Я преодолел море, пустыню и вражеские земли, чтобы найти тебя. Черный Лис помог нам и после нескольких неудач подарил желаемое. Я потерял половину своих товарищей в этой долгой охоте. И теперь ты мой приз, за который я получу награду достаточно щедрую, чтобы даже семьи мертвецов возрадовались. Я не позволю тебе лишить меня этой награды.

— Что ты мне сделаешь, трус? — сквозь зубы прошипела Нейда. — Убьешь? Покалечишь? Тогда тебе точно не сносить головы.

— Твоей жизни ничто не угрожает, — осклабился Лис. — Я верну тебя заказчику целой. Со всеми руками и ногами, и даже пальцами. А остальное просто вопрос умения.

Он внезапно схватил ее за подбородок, а его товарищ сзади рванул голову пленницы за волосы назад. Лис поставил кружку на землю и вытащил из-за пояса нож. Лезвие коснулось потрескавшихся губ. Нейда не могла даже отстраниться и только крепче стискивала челюсти. Отточенная кромка клинка скользнула между губами и тихо стукнулась о зубы.

— Или ты откроешь рот и выпьешь воду, или я сам волью ее тебе в глотку.

Мгновение они мерялись взглядами. Затем Лис чертыхнулся и резким движением вогнал лезвие между зубами, надрезая губы и царапая язык. Один поворот клинка — и зубы разжались. Во рту стало солоно от крови. Лис, стоявший за спиной, дернул Нейду за волосы, роняя на спину, прямо на связанные руки, и командир навис сверху с кружкой. Вода полилась в горло непрерывным потоком, сначала смочив иссушенный язык, но уже через пару мгновений вытеснив воздух и не давая вдохнуть. Нейда закашлялась, захрипела, давясь и задыхаясь. Но Лисы держали крепко. На глаза выступили слезы. Командир отставил кружку и внимательно посмотрел на свою жертву.

— Будешь пить сама или каждый раз будем устраивать такое веселье? Можем повторить то же самое и с похлебкой, если ты еще не поумнела.

— Грей, она же захлебнется и помрет, — негромко заметил второй мучитель.

— Нет, если знать, что делать, — покачал головой Грей. — Открыть рот пошире, не давать закрыть и вливать по ложке прямо в горло. Да, хлопотно и долго, но осуществимо.

Нейда видела над собой их суровые лица, расплывавшиеся перед глазами от невольных слез. Слышала равнодушную решимость в их голосах…

— Не надо, — а вот ее собственный голос прозвучал слабо и глухо. — Я буду есть.

— Вот и умница, — Грей издевательски похлопал ее по плечу. — Видишь, Берт, все просто.

Еще одно поражение. Господь отвернулся от нее, карая за гордыню. Показывая ее истинную слабость. Или не Господь. Ему ведь дела нет до простых людей, вроде нее…

— Грей, почему ты так уверен, что Лоран будет с тобой щедр? — следующий привал. Кусок лепешки и кружка воды. Нейда проглотила все, не ощущая вкуса и с трудом действуя связанными спереди руками. Командир Лисов сидел рядом — наступал его черед караулить пленницу ночью.

— Он безжалостный беспринципный человек, мне ли не знать. Наградой за труды вам может стать смерть! — она сомневалась, что Филипп станет убивать кого-либо без выгоды для себя, а расплатиться за охоту он едва ли сочтет непосильным бременем. Но Лисы ведь могли этого не ведать…

— Наградой нам будет золото, — хмыкнул Грей. — Он и в аванс заплатил щедро. Так что не пытайся меня запугать. Тем более, что ты-то точно не заплатишь за себя ни гроша.

— Ты прав, денег у меня нет, — медленно ответила Нейда, подбирая слова. — Но важны и нужны ведь не только деньги.

— Ты глупа, если думаешь, будто сможешь подкупить меня своими речами и телом, — Грей внезапно схватил ее за шею. — Герцог велел доставить тебя целой. Так и будет. Но ты же должна понимать, что если я или кто-то из моих ребят захочет, мы возьмем это и без твоего согласия.

— Лоран… не одобрит… — прохрипела Нейда, чувствуя, как сжимается железная хватка на горле. — Он вас… прикончит!..

— Он не узнает, — усмехнулся Лис. — А если ты и скажешь — какое ему до этого дело. Самое главное — тебя — он получит.

— Он поверит мне! — голос звучал уже едва слышно, в груди болело от нехватки воздуха. — Я скажу, что вы надругались надо мной…

— Ты слишком много болтаешь, — внезапно раздраженно перебил ее Грей и резко толкнул в плечо. Нейда неуклюже завалилась на бок, попытавшись опереться на руки, но Лис дернул за запястья, вышибая опору и роняя ее лицом в землю. А затем прижал связанные кисти, не давая перевернуться.

— Айвен, отвесь-ка ей дюжину. А то, видит Бог, она договорится.

Нейда не видела, что происходит, но все равно сжалась, ожидая неизбежного. Хлесткий удар прошелся по спине, словно прожигая насквозь кафтан и рубаху. Тут же проснулась боль в старых рубцах. Что было в руках у Айвена, хлыст или кнут, Нейда не понимала — да и не имело это значения. Значение имела только боль, с каждым новым ударом, пронизывающая тело все глубже. Нейда не кричала, вжимаясь лицом в предплечье и давясь кровью и непрошенными слезами. Сколько раз хлестнул ее Айвен — дюжину или больше — она не различила. Просто в какой-то момент удара не последовало. А потом Грей за волосы подтянул ее голову вверх, наклонившись и заглядывая в глаза.

— В следующий раз за лишнюю болтовню я сдеру с тебя одежду и Айвен высечет тебя по голой коже. До Альмера далеко, раны успеют зажить. Да и на фоне старых новые можно даже не заметить. Так что сама понимаешь, Лоран не будет в обиде. Ты меня поняла?

Нейда только обессиленно кивнула. Ничего другого не оставалось.

Долгий путь привел Лисов к морскому побережью. В воздухе пахло солью и рыбой. Грей не стал вести своих людей через город, остановившись на ночлег в каком-то захудалом трактире на окраине. На крыше одноэтажного дома пронзительно кричали чайки, а дальше, у причала, покачивались фонари на мачтах судов. Трактирщик ничего не сказал, когда новые посетители втащили в зал женщину со связанными руками. Она шаталась, выглядела усталой, но — кому какое дело до случайных гостей. Грей щедро заплатил за ужин, ночлег и постой для лошадей. Скрываться или прятать свою пленницу он не собирался. И Нейда понимала его — едва ли к воинстве Христа хоть кто-то обеспокоился ее пропажей. Разве что Георг и его приятели погоревали у костра, потеряв еще одного товарища по оружию. Но Гримстону о ее исчезновении даже не доложат. Нет графу до этого дела. Больше нет. И искать ее не станут.

Спать снова пришлось на привязи. Хотя ужин Грей дал ей нормальный, наравне с остальными. Умереть от голода и жажды Нейда больше не пыталась. Губы заживали медленно, садня сладковатой болью и привкусом крови на языке. Айвен отхлестал ее еще дважды. Правда, на счастье, угрозу раздеть Грей все же не стал исполнять. И на том спасибо… С каждым днем Нейда чувствовала, как невидимая петля вокруг шеи затягивается все сильнее. Снова вернулись ночные кошмары, в которых Филипп был рядом. И Нейда не сомневалась, что никакой самый жуткий ночной морок не сравнится с тем наказанием, которое придумает для нее герцог.

В трактире прожили два дня, пока Грей искал в городе моряков, согласных за немалые деньги отправиться через море, минуя ромейские порты, через Италию на запад. Пока главаря Лисов не было, Нейда пробовала заводить разговоры с Брентом, который казался ей менее бессердечным, чем его товарищи. Но посулы и слова оказались бесполезны. Брент доверял своему старшему товарищу и предавать его не собирался ни за красивые глаза пленницы, ни за призрачное золото. В самом деле, золота у Нейды не осталось — но она верила, что будь на то необходимость, сумела бы достать. Да только не понадобилось…

А потом Грей явился и сказал, что корабль найден. И если Господь будет милостив, то через несколько недель они доберутся до Альмера. Нейда закрыла глаза и подумала, что если Господь в самом деле будет милостив, он пошлет бурю, которая утопит это утлое суденышко со всей командой и пассажирами. Смерть в бушующих волнах страшна, но еще страшнее ярость Филиппа. Хотя нет, даже не ярость. Его торжество. Его злорадство.

Кораблик оказался еще меньше, чем нефы, на которых воины Гримстона отплывали в Святую землю. Лошадей Грей успел продать, да и не уместились бы они все тут вместе с животными. Нейду привязали к мачте веревкой, достаточно длинной, чтобы она могла встать или сесть или даже лечь, но недостаточной, чтобы дойти до борта. Грей все же допускал, что отчаяние может толкнуть ее к самоубийственному прыжку в море. И видит Бог, Нейда все чаще подумывала о том, что даже адские муки, предначертанные Писанием самоубийцам, не так ужасны, как встреча с бывшим хозяином. Но шанса не представлялось — и вряд ли представится. Потому что Лисы бдительно следили за своей добычей.

Дням плавания Нейда давно потеряла счет. Соленые брызги пропитали насквозь ее одежду, так что та совсем задубела. Солнце обжигало лицо, ресницы слиплись от соли и слез. Но когда на горизонте показалась земля, отчаяние нахлынуло приливной волной, затапливающей и не оставляющей шанса выплыть. Нейда сидела, прижавшись спиной к мачте и неотрывно смотрела на приближающийся берег. Скоро стало можно различить башню маяка на пристани, шпили собора, крыши домов и корабли у причала. Нейда глядела — и не видела, потому что перед глазами вставала чернота. Отсюда они уплывали — навстречу новой жизни, славе, богатствам и победам, они все были живы. И не ведали, что их ждет. А теперь она здесь — одна. Слава оказалась не нужна, богатств она не завоевала, победы — ничего они не стоят теперь. И впереди не новая жизнь, даже не жизнь вовсе… Нейда судорожно всхлипнула, едва ли это осознавая.

— Скоро причалим, — раздался рядом голос Грея.

Пленница повернула голову и посмотрела на Лиса. Тот стоял у нее за спиной и, скрестив руки на груди, всматривался в очертания Альмера.

— Не надо… — прохрипела Нейда и сама удивилась, что решила заговорить. — Не отдавай меня ему. Прошу тебя… Умоляю!

— Вот как заговорила? — Грей пристроился на палубу рядом и задумчиво окинул Нейду взглядом, отмечая каждую черточку измученного лица. — Умоляешь, значит?

— Да! Это страшный человек! Он… я даже не могу представить себе, что он сделает со мной! Это будет хуже смерти! Сжалься, пожалуйста… — просить было унизительно, она даже Филиппа не просила о пощаде — но сейчас страх сметал прочь и гордость, и чувство собственного достоинства, которое еще могло оставаться после пережитого. Страх немыслимый и запредельный, словно перед вратами в преисподнюю.

— Ты, такая гордая, такая дерзкая — и просишь? — Грей усмехнулся. — Неужели герцог в самом деле настолько тебя пугает?

— Прошу, — выдохнула Нейда, закрывая глаза. — Умоляю. Не отдавай меня ему. Это сам дьявол, не человек.

— Именно, — покачал головой Лис. — Дьявол. Так что же, ты хочешь, чтобы я обвел дьявола вокруг пальца? Хочешь, чтобы я собственную голову в петлю сунул вместо тебя? Он ведь ждет. Очень ждет. И готов заплатить за тебя — или покарать за неисполнение заказа.

— Неужели нет никакого выхода? — Нейда чувствовала, что по щекам катятся слезы, но не пыталась их скрыть или стереть.

— Ну если поразмыслить… — протянул собеседник, с любопытством рассматривая ее искаженное лицо. — Если Черный Лис будет к нам благосклонен, может статься, что-нибудь да придумается. Хотя, конечно, все зависит от того, на что ты готова.

— На что угодно! — и это воистину было так.

Грей загадочно ухмыльнулся, и в его серых глазах зажегся хитрый недобрый огонек.

Родные земли встречали запустеньем. Деревни казались обезлюдевшими, поля плохо убранными. Местами попадались следы пожарищ. Когда Лисы остановились переночевать на постоялом дворе у самой дороге, хозяин, жадный до новых слушателей, охотно рассказал им, что по стране полыхают бунты. То здесь, то там крестьяне берутся за косы и идут против своих господ, доведенные до крайней нужды растущими налогами. А налоги успели вырасти вдвое, потому что Церковь призывала собрать подкрепление воинам Христа и отправить в Святую землю. Но новых охотников не нашлось — потому что никто не знал, что сталось с теми, кто отправился за море под началом графа Волка. И тогда забирать в воинство Креста стали силой, по жребию и воле господ. А люди не желали идти воевать неизвестно куда, не зная, за что.

Так что теперь бунты усмиряли рыцарской конницей да собранным с самих же крестьян ополчением. Усмиряли с показательной, совсем не христианской жестокостью. Богатая знать увеличивала гарнизоны в своих крепостях — и в очередной раз поднимала налоги. А в церквях продолжали говорить о богоугодном походе за море, во славу Спасителя. И одному Богу известно, когда все это закончится.

При новых вестях в душе Нейды шевельнулся крохотный огонек безумной надежды — может быть, и Филипп успел хлебнуть лиха… Хотя она понимала, что уж герцогу Лоранскому точно бояться нечего, с его многочисленной личной гвардией, верной и преданной до последней капли крови. И все же видеть следы войны в родных краях оказалось страшнее, чем в далекой Палестине. Впрочем, самым страшным все равно оставалась не война и не бунты, не пепелища и не виселицы у перекрестков. Самое страшное ожидало впереди, через несколько дней конного пути…