18. Одиночество мы выбираем сами.

(Тринадцать лет назад относительно происходящих событий)

…

– …а во-он в том углу мы поставим мое мягкое белое кресло. Мне кажется, этой комнате не хватает светлых пятен. Как думаешь, Эдвард?

Таня перевернулась на живот, сложив руки под подбородком, вопросительно поглядывая на меня из-под веера густых черных ресниц, обрамляющих разноцветные глаза: кроваво-красный и изумрудно-зеленый. Я сомневался, что среди учиненного нами прошлой ночью беспорядка ей удастся найти вторую линзу, впрочем, это особо меня и не волновало: я всегда носил с собой на всякий, подобный этому, случай дополнительную пару линз. Цвета потемневшего янтаря. Достать такие было весьма проблематично, поэтому обычно я выбирал более распространенные цвета, например, синий или коричневый, но я знал, что это всегда выдавало меня, когда я появлялся в доме Калленов (или я должен сказать «моем доме»?) с человеческим цветом глаз. А так как, пользуясь этой нехитрой уловкой, бóльшую часть времени я чувствовал себя обманщиком, особенно получая мысленные одобрения от Карлайла и Эсми, в последнее время я старался появляться там как можно реже.

К счастью, они не задавали вопросов. Даже когда видели меня с красными глазами. Вместо этого моя спина ловила полные сожаления взгляды и тяжелые вздохи, которые обычно звучали как «если-бы-я-мог-что-то-с-этим-поделать». Способ психологического воздействия, понимаете ли. И, увы, он не работал.

Единственное, о чем я мог думать прямо сейчас, так это о том, как же она достала меня своими едва ли не наполеоновскими планами по обустройству нашего «семейного гнездышка». Какого черта? – вертелось у меня на языке.

Последние полчаса Таня без умолку распиналась о будущем каждой комнаты в, дескать, нашем доме, который на самом деле принадлежал мне, подробно описывая мельчайшие детали, такие как цвет колец для салфеток, не видя или не желая видеть, что при этом я не внимаю ее речи. В этом плане она могла бы на равных соревноваться с самой Элис Каллен.

Я сжал руки в кулаки, сминая алые шелковые простыни, мельком взглянул на обнаженную девушку, лежащую у меня под боком. Она выглядела такой довольной, как кот, вдоволь нализавшийся сметаны, казалось, еще чуть-чуть – и заурчит, точно заурчит. Поймав картинку своего напряженно-угрюмого лица с глубокой складкой сосредоточенности на переносице и сложенными в тонкую линию губами в мыслях Тани, я отвернулся, попутно сканируя взглядом полупустую комнату. Помимо широкой кровати с кованым изголовьем, здесь был одинокий торшер и напольное антикварное зеркало в золотой раме, инкрустированной драгоценными камнями. Паркет был из темных широких досок, окно прикрыто прозрачным тюлем, дверь, ведущая на террасу, впускала в помещение свежий весенний воздух, наполненный пением птиц и запахом свежей травы, на торшере висели остатки моей вчерашней рубашки, а пол подле был усыпан мелкими пуговицами.

Я понял, что не люблю Таню. Более того, я испытывал необъяснимую неприязнь к лежащей рядом женщине – красивой, совершенной, но такой… пустой. Отвращение разом пропитало все мое сознание, обволакивая, словно липкая, мокрая, дурно пахнущая тряпка. Мне стало неприятно находиться рядом с ней, в одной постели, видеть ее вечно улыбающееся лицо, как будто кто-то пришил к мочкам ушей уголки ее губ, слышать этот высокий звонкий голос, мысли, всегда далекие от реальности. Я спрашивал себя, что я до сих пор здесь делаю? Если бы я был человеком, я бы сказал, что ненавижу просыпаться в одной постели с женщиной, с которой имел секс накануне ночью, но поскольку я не спал, а, следовательно – и не просыпался, совершенно иные слова напрашивались, чтобы быть высказанными.

Таня же в свою очередь растолковала выражение моего лица иначе.

– Если тебе не нравится кресло… забудь, обойдемся без него или выберем другое. Завтра, кстати, обещают пасмурную погоду, так что свободно можем заняться покупкой новой мебели, – с неугасающим энтузиазмом продолжала она.

Я смотрел на нее и не мог понять, в чем ее проблема? Вроде и не блондинка снаружи, но внутри – самое оно.

– Таня, стоп! Остановись, – я сел, позволяя шелковой ткани соскользнуть с моей груди и живота, вытянув руку вперед, предотвращая продолжение пламенной речи мисс Денали. – О чем, черт подери, ты говоришь и думаешь?

– Что значит «о чем»? – она опешила, сбитая с толку резкой переменой в моем поведении.

– Хватит думать о нас, как о семейной паре, мы не муж и жена! – мой голос звучал достаточно грубо, чтобы Таня мгновенно пришла в себя и, наконец, прогнала сладкий розовый туман из своих мыслей. В ее голове прямо сейчас стремительно назревал небольшой тайфун.

– Но мы скоро… мы ведь собирались пожениться этим летом, разве нет? Или скажешь, я все это сама придумала? – к концу фразы ее голос перестал быть похожим на бормотание обиженной девочки, у которой отняли любимую игрушку.

– Мы не семья, Таня, – продолжил я, пропустив мимо ушей ее слова. – Мы никогда не будем семьей, неужели ты не можешь понять? У нас никогда не будет детей, уютного семейного гнездышка, куда мы будем стремиться попасть после тяжелого дня на работе, мы никогда не будем спорить, чья очередь выносить мусор или мыть посуду, никогда не состаримся и не умрем в один день. Мы не такие как все! У нас этого не будет. Никогда!

– Но это не значит, что мы не можем быть счастливы! – возразила она в тон моему голосу, судорожно прижимая простынь к груди так, как будто в ней была заключена последняя надежда.

– Я не сделаю тебя счастливой, – прошептал я, удивляясь, каким измученным голосом это было сказано, ведь я даже не заботился о ее счастье и удовольствии. – Кто угодно, но только не я.

«За что ты так ненавидишь себя, Эдвард?»

– Это неправда, – сухо ответил я на мысленный вопрос Тани.

Правда, ты же знаешь, что правда, – отозвался на мою наглую ложь внутренний голос. – Ты ненавидишь себя с тех пор, как стал вампиром, и срываешь свой гнев на всех, до кого можешь дотянуться. Иногда я желал найти способ заставить его заткнуться навсегда. Сейчас, к примеру.

– Тогда какая муха тебя укусила, Каллен? Ты же сам на себя не похож. В чем дело? – она потянулась к моей щеке, но я перехватил ее руку в воздухе, пожалуй, немного резковато, не позволяя ей прикоснуться ко мне. Последнее, в чем я нуждался сейчас - это ее жалобный взгляд и бессмысленные попытки выглядеть небезучастной ко всему, что касалось меня. Я не нуждался в этой заботе, в бессмысленной нежности или персональном психоаналитике, раз уж на то пошло. Что действительно было мне необходимо, так это свежая кровь. Я не охотился порядка двух недель, что было непозволительно, если я собирался продолжать изображать из себя нормального человека, которым я не был. Ни нормальным, ни тем более – человеком.

Вот почему я не разделял образ жизни Калленов – я не видел смысла притворяться тем, кем не являлся уже достаточно долгое время.

– Это мои проблемы, Таня. Тебя не касается, – я надеялся, что выразился предельно ясно, сопровождая свои слова красноречивым взглядом из разряда «тема закрыта», однако мой намек она так и не поймала.

– Это из-за них, да? – говоря о «них», Таня само собой подразумевала мою семейку. Калленов. Она была в курсе наших непростых взаимоотношений и – за что я действительно был ей благодарен – никогда не совала в них свой нос, ограничиваясь лишь безопасным набором вопросов и фраз. Ей было известно о том, что Каллены питаются животной кровью и о том, что у меня с этим в некотором роде проблема. Сама же Таня являлась убежденной «натуралкой» и к идее «вегетарианства» относилась как к дурачеству.

– Да причем тут Каллены?

– Притом, что их образ жизни делает тебя несчастным. Разве не видишь? – может, в душе она и была блондинкой, но порой говорила очень умные вещи.

– Какое тебе дело до того, счастлив я или нет?

– Ты мне не безразличен, Эдвард. Понимаешь? – приблизившись, она поцеловала меня, вкладывая в поцелуй всю свою страсть, безуспешно силясь разбудить во мне ответные чувства. Для нее это было все равно, что целовать бесчувственный кусок камня. Я не отвечал, уставившись в одну точку отсутствующим взглядом.

– Диметрий тоже был тебе небезразличен, – высвободившись из плена ее губ, напомнил я. Мне казалось, упоминание имени ее бывшей пассии, слегка остудит пыл Тани, но куда там. Она не проявила никаких эмоций.

– Он – не ты, – Таня безразлично пожала плечами, вплела пальцы в мои волосы, точно не чувствуя, что я никак не реагирую на ее ласки.

Я прекрасно понимал, что она может возненавидеть меня за следующие мои слова.

– А я чем лучше? Я не собираюсь жениться на тебе и никогда не собирался. Я не люблю тебя. Ты не нравишься мне, как женщина, которую я предпочитаю видеть рядом с собой вечно. Возвращайся к тому, кто действительно нуждается в тебе и любит тебя.

Она отшатнулась, как от огня, громко прерывисто дыша. Мы смотрели друг на друга, как полные противоположности: она была похожа на несчастного, которому не нашлось места в ковчеге, глаза метали искры, гнев беспомощности захлестывал ее нутро, тщательно сдерживаемый (любопытно, надолго ли?), я же хранил выражение абсолютной невозмутимости.

– Ты не можешь так со мной поступить, – зашипела Таня, пытаясь, вероятно, выглядеть устрашающе, но ее голос предательски дрогнул, а угроза превратилась в обиженное бормотание. Все ее мечты только что лопнули, как мыльный пузырь благодаря мне. Жестоко, Эдвард. Я молчал, давая ей возможность переварить эту новость и выпустить пар. Она впилась в меня взглядом, требуя конфронтации, и я отвернулся, не видя необходимости добавлять что-то еще в этом разговоре.

«Скажи что-нибудь, Эдвард![i] – мысленно потребовала Таня. – [i]Скажи, что это неправда. Не молчи! Говори! Прошу тебя! Не убивай меня своим молчанием…»

Выслушав ее небольшую истерику, я с прежней невозмутимостью выбрался из постели, обернув простынь вокруг бедер, и стал оглядываться в поисках одежды под пристальным взглядом Тани, стараясь заглушить стихающие женские вопли в своей голове. Я бросил ей поднятое с пола бесстыдно-короткое платье, чудом уцелевшее во время наших вчерашних развлечений и, не оборачиваясь, холодно промолвил.

– Одевайся. Когда я вернусь из душа, чтобы тебя здесь не было. Не заставляй меня повторять дважды.

Реакция последовала незамедлительно.

– Ты – бессердечная эгоистичная свинья, Эдвард Каллен! – подушка, с силой брошенная Таней в меня, попала аккурат по моей спине. Я предвидел это и мог бы с легкостью увернуться, но не счел нужным. Поймав подушку прежде, чем она коснулась пола, я развернулся, встречаясь взглядом с пылающей гневом бессилия вампиршей.

– Для тебя это стало новостью? – моих слов было бы вполне достаточно, чтобы заставить ее заплакать, к счастью, вампиры не плачут, и все, что оставалось ей, это дрожать от сухих рыданий.

– Почему ты так со мной? – прошептала она, обхватив себя за плечи. – Я люблю тебя Эдвард. Ненавижу то, что ты причиняешь мне такую боль, но все равно люблю и не могу ничего с собой поделать. Я нуждаюсь в тебе. Не прогоняй меня, прошу, – она не сдавалась: увидев холодную маску безразличия на моем лице, она схватила меня за руку, сидя на коленях среди волн алого шелка, обнаженная, содрогаясь в рыданиях. Мне хотелось сбросить ее руку и уйти сейчас же, подорвав за собой все мосты. Этот жалостливый взгляд не трогал меня ни капли.

– Я не желаю тебе зла, Таня, но тебе лучше уйти, – сказал я мягко. – Я не люблю тебя, ты не любишь меня – это была ошибка. Мы не подходим друг другу.

– Неправда! Я люблю… – с жаром воскликнула она, но я прервал ее, не дав закончить.

– Ты вбила себе в голову, что любишь меня, но это не любовь, это иллюзия. Возвращайся к Диметрию, Таня. Ты будешь счастлива с ним, потому что он в действительности любит тебя и, я уверен, он простит тебе нашу маленькую интрижку. Так будет лучше для всех.

– Мне не нужен Диметрий, мне нужен только ты.

– В таком случае, это уже не моя проблема, – я был безжалостен, забив финальный гвоздь в гроб нашей беседы, ледяным тоном поставив последнюю точку над последним «i». Даже если сейчас это было слишком для нее, пройдет время, и она поймет, что заблуждалась относительно нас и меня в частности. Все рано или поздно совершают ошибки, но не каждый способен признать это.

Сбросив ее руки, все еще цепляющиеся за мою ладонь, я окинул Таню, на которой не было лица, мрачным взглядом и направился в душ, хорошо зная, что когда вернусь, ее уже здесь не будет. Я всегда оставлял последнее слово за собой.

…

Холодное апрельское солнце лениво катилось к горизонту, когда я на скорости 135 миль/час въехал на территорию Форкса. Время и погодные условия говорили о том, что у меня есть замечательная возможность застать всю семью в сборе. Выехав на центральную улицу, где, в общем-то, была сосредоточена вся жизнь этого города, я сбавил скорость, когда увидел чуть впереди полицейскую машину, припаркованную у закусочной, откуда как раз выходил местный шериф. Свон, кажется, была его фамилия. На светофоре загорелся красный, пришлось притормозить. Главным образом меня удивило то, что наши машины оказались практически на одной линии. Я невольно уловил мысли спешащего вернуться на службу шерифа – он думал о своей маленькой дочери. Стекла в моем «Вольво» были опущены с обеих сторон, и, конечно же, он заметил меня.

– Здравствуй, Эдвард, – я удивился, что он вообще запомнил мое имя. Мы виделись всего единожды, в день приезда в Форкс нашей семьи.

– Здравствуйте, шериф Свон, – я вернул ему вежливость и бросил незаметный для человеческого зрения взгляд на светофор. Красный, похоже, не собирался уступать место зеленому.

– Как твои дела? Что-то в последнее время тебя не видно в городе. У тебя все в порядке? – с некой, едва уловимой, тенью подозрения поинтересовался шериф. Он подошел вплотную к полицейской машине, достал ключи, даже сигнализацию отключил, однако уезжать особо не торопился.

– Есть некоторые проблемы со здоровьем. Приходится ездить в Сиэтл время от времени, – уклончиво ответил я. За всю свою долгую жизнь я научился лгать настолько убедительно, что и сам готов был поверить в эту историю.

– Что-то серьезное? – он нахмурился. – Хмм, подожди, твой отец ведь врач...

– Здесь нужен узкий специалист, – не растерявшись, ответил я. – Ничего серьезного, жить буду, – я нацепил на лицо непринужденную улыбку, размышляя, с какой стати шериф Свон проявляет повышенный интерес к моей персоне. К счастью, он не успел задать мне еще больше вопросов: светофор загорелся зеленым, и, сухо попрощавшись, я надавил на газ.

Проезжая мимо средней школы Форкса, я вернул прежнюю скорость, в нескольких ярдах виднелся поворот на шоссе, ведущий вглубь леса. Это был последний раз, последняя моя поездка этим маршрутом – я знал, что не вернусь сюда больше, но от этого мне вовсе не становилось грустно и тоскливо. Форкс никогда не был моим домом, ни один из множества городов и мегаполисов на этом материке фактически не был моим домом в том смысле, в котором каждый человек думает о своем родном городе. Моим родным городом был и будет Чикаго – место, где я родился, вырос и умер, но даже там я чувствовал себя чужим, на родной улице, на квадрате земли, где когда-то стоял мой, действительно мой дом. Я сомневался, что где-то в мире есть место для такого, как я.

Но сегодня дело было не в этом, далеко не в этом. Сегодня я, наконец, решился сделать то, что должен был сделать еще много лет назад – навсегда уйти от Калленов.

Все зашло слишком далеко, мои попытки следовать их образу жизни терпели поражение одна за другой, наверное, я просто был другим, не таким, как они, непригодным для такой жизни. И самое главное – это не огорчало меня. Зато очень сильно огорчало их. Я был помехой, слабым звеном, паршивой овцой в стаде – зовите, как вам будет угодно, смысл от этого все равно не изменится. Сложно сказать, сколько раз семья была вынуждена съезжать с насиженного местечка из-за моей маленькой слабости к человеческой крови. Разумеется, я старался делать все стерильно чисто, но иногда выходило совсем не так, как задумывалось. Я знал, что им всем осточертело жить как на бочке с порохом, с минуты на минуту ожидая, когда Эдвард вновь слетит с предохранителя и выкинет какой-нибудь очередной фокус. Что ж, отлично, я собираюсь избавить их от этого, а себя – от необходимости постоянно сдерживать свою сущность.

Но я не хотел уходить по-английски, не прощаясь. Я предполагал, что Элис могла увидеть мое решение и сообщить об этом остальным. Но как бы то ни было, я должен был вернуться в последний теперь уже раз хотя бы для того, чтобы забрать с собой некоторые личные вещи. Подъезжая к дому, я впервые задумался о том, как отреагирует каждый из них на новость о моем отъезде. Эсми мое решение наверняка огорчит. Она любит меня как своего давно потерянного сына и всегда все прощает мне. Кроме того, она – единственная женщина, которая любит меня, не прося ничего взамен. Ей будет очень больно.

Но неважно, это не заставит меня передумать. В конце концов, я не такой, как она – не умею жить для других, уступать, жертвовать своими принципами ради чужого блага. Идеальная эгоистичная свинья. Я не ошибался – устами Тани порой глаголет истина, иногда я и сам себе бываю отвратителен. Наверное, в этом моя карма, мое проклятье – всегда причинять боль тем, кто любит меня, не ощущая при этом ни угрызений совести, ни удовольствия – ничего. Я наказывал их, наказывая себя.

Когда мы несчастны, нам нужен кто-нибудь еще более несчастный рядом, чтобы чувствовать себя не так дерьмово. Когда мы страдаем – мы хотим, чтобы весь мир страдал вместе с нами.

Я покрепче сжал несчастный руль, и тот жалобно заскрипел в ответ на применение в его адрес нечеловеческой силы. Не страшно, я был почти уверен, что она смирится с этим, когда пройдет время. Жизнь не стоит на месте. Даже для таких существ, как мы.

Я припарковался рядом с домом, тщательно прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся изнутри, к каждой мысли моих не-родственников. В доме царила привычная непринужденная обстановка, стало ясно, что никто из них не был в курсе моего решения уйти. Возможно, это к лучшему, – подумал я, – что они узнают об этом от меня самого.

Элис и Розали расположились на диване в гостиной. Первая безмятежно листала очередной глянцевый журнал, делая вид, что с любопытством изучает тренды будущего сезона (ну да, как же! Даю руку на отсечение – она знала их на десять лет вперед). На самом же деле ее мысли в данный момент были несколько далеки от моды. Роуз самозабвенно щелкала пультом от телевизора, уставившись в экран, где картинки сменяли друг друга с бешеной скоростью. Обе старательно прикидывались, что не заметили моего появления, изображая сильную занятость ровно до тех пор, пока я не дал знать о своем присутствии, демонстративно кашлянув.

– Так-так, вы только посмотрите, кто почтил нас своим присутствием.

– И тебе привет, Роза, – проигнорировав едкое замечание в свой адрес, поприветствовал я. Это была Розали Ее-Величество-Снежная-Королева Хейл, которая никогда, сколько я ее знал, не изменяла себе и своим привычкам.

– Привет, блудный братишка, – пропела Элис в журнал. На этом ее интерес ко мне исчерпал себя. Странно, на Элис это было не похоже. Я хотел было проникнуть в ее мысли, дабы понять причину ее равнодушию, но Роуз неожиданно решила атаковать меня расспросами.

– Значит, ты все-таки вернулся, – спросила она, выключив телевизор. – А я уж думала, эта твоя Таня окольцевала тебя, привязав к себе на остаток вечности, – имя Тани было произнесено с таким пренебрежением, будто Роза боялась испачкать свой язычок об него.

– Не дождешься, – я криво усмехнулся, но тут же вернул своему лицу серьезное выражение и без тени иронии на сей раз добавил. – Мы расстались.

– Серьезно? – Элис вынырнула из-за журнала, выглядя в крайней степени удрученно.

– Наконец-то! – торжествующе воскликнула Розали, театрально закатив глаза. – Неужели впервые за долгое время ты принял хотя бы одно правильное решение? Похвально, учитывая, сколько ошибок уже скопилось на твоем счету.

Она намекала на мое прошлое, которое на самом деле было настоящим и, наверняка, станет моим будущим. Прямо сейчас я не собирался менять что-либо еще в своей жизни.

– Мои решения, как и ошибки, – не твоя забота, – отрезал я.

Розали мысленно фыркнула, напоминая себе, что спорить со мной заведомо обреченное на провал дело. В этом она была полностью права. Элис тем временем отложила свой журнал, затронутая моей грубостью. В отличие от Розы, которая, как правило, пропускала подобные высказывания мимо ушей, задеть ее было проще простого.

– И вообще, не стоит утруждать себя, дамы, я все равно не задержусь здесь долго, – сообщил я, опережая возмущенную речь Элис. Но это лишь подогрело их интерес.

«Что это значит?» – в голосе Розали в моей голове звучало подозрение.

– Что я ухожу, – четко по слогам сказал я.

– Надолго?

– Навсегда.

– Я серьезно, Эд.

– Я тоже.

Три пары топазных глаз уставились на меня с одинаковым недоверчиво-шокированным выражением на белоснежных лицах. Тучная фигура Эммета появилась в гостиной, словно соткавшись из воздуха. Он стоял у подножья лестницы, выглядя так, будто бы все это время находился там. Он не верил своим ушам. Никто не верил, если быть точным. Слишком часто я говорил, что собираюсь уйти, слишком часто уходил, неделями не давая знать, что я, да как я, но в конечном итоге все равно возвращался к тому, с чего начинал… В этот раз все будет иначе.

Первой пришла в себя Элис, разрезав тишину звонким: «Что? Что ты сейчас сказал?» Следом Розали скривила губы, стрельнув в меня полным сомнения взглядом.

– И как долго продлится твое «навсегда»? Месяц? Год? – изогнутая в легкой насмешке бровь и сложенные на груди руки свидетельствовали о том, что моим словам она не поверила.

– Эй, приятель, только не надо принимать поспешных решений, ладно? Любую проблему можно решить, если хорошенько пошевелить извилинами, – казалось, Эммет был единственным, кто серьезно отнесся к моему заявлению. – Что там у тебя произошло на этот раз? – поинтересовался он. Признаться, я не ожидал такого красноречия именно от Эммета, Элис – ладно, для нее в этом не было ничего удивительного, но Большой Брат... иногда он удивлял меня.

– Я все обдумал, это мое окончательное решение, и обсуждению оно не подлежит. Я ухожу, – твердо сказал я, поочередно глядя на каждого члена моей бывшей семьи.

– Что ж, отлично, желаю удачи. – Розали молниеносно поднялась с мягкого дивана, одарила меня взглядом, достойным арктических льдов и, поправив прическу, быстрым шагом направилась к лестнице, не забыв для полноты эффекта, проходя мимо, нарочно задеть меня плечом.

– Рози! – Эммет окликнул свою благоверную, когда та поднималась на второй этаж. – Я на минуту, – обратился он уже то ли ко мне, то ли ко мне и Элис, и не говоря больше ничего, бросился вслед за «Рози».

Я остался один на один с негодующей Элис, которая была полностью поглощена размышлениями о том, как ей лучше всего достать меня.

«Не хочешь ничего объяснить?» – она прикладывала огромные усилия, чтобы выглядеть спокойной.

– Не начинай, – устало выдохнул я. – С меня было достаточно их.

«Ты хоть понимаешь, какую боль ты собираешься причинить…да возьмем хотя бы Эсми? – не унималась моя совесть воплоти. – Она любит тебя, как родного сына, несмотря на все твои деяния. Она будет страдать!»

– И что ты сделаешь, Элис? Загородишь мне дверь, привяжешь меня, разберешь на детали мою машину?

– Я не буду останавливать тебя, Эдвард, я не встану у тебя на пути, так как понимаю, что это бессмысленно, поступай, как хочешь, это твоя жизнь, но принимая решения, учти: твой уход не сделает никого счастливее. «Подумай об этом, очень тебя прошу».

– Уже подумал.

– И? – конечно же, она не надеялась услышать нечто вроде: «Ты права, Элис». Обычно она всегда была права, но сегодня был совсем иной случай.

– Я не люблю людей, я не могу и никогда не мог устоять перед соблазном полакомиться человеческой кровью. Я не подхожу к этой семье, разве не очевидно? Теперь даже Карлайл считает меня обузой, не говоря уже о Розали.

«С каких это пор ты считаешься с ее мнением? И насчет Карлайла ты ошибаешься, он бы никогда…»

– Хватит, Элис. В этом нет никакого смысла, – начиная нервничать, я пропустил ладонь сквозь волосы.

– Ты ищешь самую легкую дорогу, забывая, что легких путей в жизни не бывает.– Элис укоризненно посмотрела на меня, прежде чем вернуться к своему прежнему месту на кремовой софе. Ее мысли вихрем вращались вокруг меня.

– Легкие пути? О чем ты, Элис?!

– Ты не хочешь бороться с искушением, – спокойно продолжила она, игнорируя вспышку моего гнева, – не хочешь жить как мы, оправдывая себя тем, что в отличие от нас ты живешь полной жизнью вампира, а не существуешь, постоянно сопротивляясь своей сущности, и этим счастлив… Но это ложь, ты несчастлив.

Я негромко рассмеялся над ее словами.

– Тебе просто не хватает смелости открыто признаться себе в том, что ты завидуешь моей свободе.

– А что, есть чему завидовать? – Элис резко обернулась, вцепившись в мягкий подлокотник с такой силой, что наманикюренные ноготки едва не разорвали обивку.

– Вы гордитесь своим самоконтролем, как чертовым орденом за отвагу, а сами пускаете слюни при виде аппетитного одноклассника на школьной парковке и злитесь, потому что остальное – табу! Думаешь, я не в курсе?

– У меня нет проблем с этим, – возразила она слишком резко, чтобы ее возражение звучало естественно. Элис знала, что мои слова попали в цель, и это злило ее. Устоять против зова крови всегда непросто, даже если у тебя за плечами многие десятилетия практики. Как бы ты не душил в себе кровожадного монстра, он всегда найдет щель в твоей броне и вылезет наружу, когда ты этого совсем не ждешь. Пока что я знал об этом все.

– У тебя нет, у Джаспера есть.

– Джаспера не трогай! – вскричала Элис, угрожающе тыча в меня маленьким пальчиком. – Ему тяжело привыкнуть…

– Вот видишь!

– …но он хотя бы старается! – мы закончили почти одновременно.

– Элис, давай прекратим это, я не хочу с тобой ссориться, – примирительно сказал я, смягчив взгляд.

– Ты все равно уйдешь.

Я кивнул, не глядя на нее.

– Я не хотела кричать, но ты вывел меня из себя.

– Знаю.

– Просто я не хочу, чтобы ты уходил.

– Знаю.

– Но тебе наплевать на потребности и желания тех, кто тебя любит, – бессилие от понимания того, что она не в силах изменить что-либо захлестнуло Элис. – и это ты тоже знаешь… – пробормотала она вполголоса, обращаясь скорее к самой себе. – Что бы ты там не планировал, Эдвард, твое будущее в последнее время очень неточно.

– Позволь мне самостоятельно разобраться со своим будущим.

– Как хочешь, – она небрежно пожала плечами. – Но я все равно покажу тебе последствия твоего решения, неважно, какими они будут, кто знает, может, случится чудо, и ты передумаешь.

Продолжение главы.