Часть 1. Смерть – это ещё не конец.(или 10 лет жизни, и память о тебе)
(от лица Эсми)
- Вот именно, на кого хочет равняться. Но когда не видишь чего-то другого в жизни и с самого детства слышишь только то, что говорит тебе отец, глава семейства, очень трудно равняться на что-то еще. Потому что ничего другого не знаешь. Но, возможно, вы и правы. Просто не хочется верить, что все могут жить, как под копирку, - где же он был раньше? Или же где она была? Эсми не знала, сколько лет доктору, и не решалась спросить. Но и так было видно, что он значительно старше её. Наверно лет десять. Целая жизнь. Целая пропасть во времени. Эсми грустно вздохнула, понимая, что теперь вряд ли сможет унять свое сердце и мечты. Наивные мечты шестнадцатилетней девочки, в которых было огромное желание любить. Почему из её окружения никто даже отдаленно не напоминает доктора Каллена? Как так получилось, что где-то был мир, в котором он жил, а она ничего о нем не знала, хотя понимала, что их окраина - это не предел. Но она прогнала грусть. В конце концов, не всегда ей будет шестнадцать. Эсми посмотрела в сторону, чтобы её не выдали глаза. Мать с самого детства пыталась вложить в её голову, что нужно быть приличной девочкой, ведь правила приличия никто не отменял, даже в таком месте, как окраина Эшленда. Имея ограниченность мировоззрения, люди, тем не менее, очень заботились о своей порядочности и были порой очень жестоки, если кто-то не вписывался в привычный уклад. И она понимала, что, если бы её мысли кто-то узнал, она бы мигом стала «этой Эсми Платт». И сейчас у неё в голове была полная неразбериха. Она краснела от своих размышлений, потому что была уверенна, что о таком думать непристойно, но и не думать не могла. Почему же он такой взрослый? Как же это несправедливо.
- Буду с нетерпением ждать, - ответила Эсми, прежде чем окончательно уснуть. Ей снились удивительные сны. Яркие, насыщенные, в которых она была не подростком, а уже взрослой женщиной, достойной парой такому мужчине, способной дать ему всю свою любовь. Она видела их совместные будни, когда они встречали новый день и провожали его, делились впечатлениями от прочитанных книг или же обсуждали что-то. Все, о чем они говорили, находило свое отражение в её снах весь последующий месяц. Днем они просто болтали, и Эсми украдкой рассматривала каждую черточку его лица, словно отпечатывая в памяти образ, чтобы потом не сметь забыть его. А ночью она погружалась во власть своих грез, которые уже стали её маленькой тайной. Пробуждение не было мукой, потому что она знала, что сейчас откроется дверь, и войдет он, чтобы провести с ней весь день. И всякий раз её сердечко, такое большое от огромного чувства, поселившегося в нем, замирало, когда дверь открывалась, и в палате становилось светло с его приходом.
День выписки стал для неё первым днем в череде пустых и ненужных дней, которые будут ожидать её в будущем. Она стояла в палате в окружении своих родителей, и в первый раз в жизни хотела остаться одна. Эсми, не отрываясь, смотрела на дверь, с минуты на минуту ожидая его прихода и сдерживая подступившие к горлу слезы. Отец что-то говорил, мама что-то говорила, и Эсми с трудом заставляла себя отвечать им. Скрипнула дверь.
– А где доктор Каллен? - вопрос вырвался стремительно, потому что она увидела медсестру вместо того, кого ждала больше всего. Ответ заставил её недоверчиво распахнуть глаза. Просто отдал документы и все? А что ты еще хотела? Эсми прекрасно знала что. Попрощаться. Просто последний раз посмотреть в его янтарные глаза, понимая, что сказка закончилась, и продолжения не будет. Не говоря никому ни слова, она молча вышла из палаты и пошла по коридору. Она искала его кабинет. Словно во сне Эсми переходила от одной двери к другой, пока не нашла нужную. Подняв дрожащую руку, она неуверенно постучала и, не дождавшись ответа, вошла.
– Доктор Каллен? - пустой кабинет. Эсми прошла на середину и осмотрелась. Может, он вышел куда-то? На осмотр к какому-нибудь пациенту? Она не знала, как должен выглядеть кабинет врача. Но что-то ей подсказывало, что он должен быть более обитаем. Внезапно её взгляд упал на лист бумаги, единственный предмет, который был на столе. Она медленно подошл, словно отчаянно сопротивляясь этому, потому что подсознательно понимала, что там может быть что-то плохое. Так и оказалось. Слезы заволокли глаза. Он ушел. Исчез. Она провела негнущимися пальцами по его имени, которое, спустя месяц, наконец-то узнала.
- Карлайл, - прошептала она. Ровные строки, выведенные сильной, уверенной рукой. В голове замелькал прошедший месяц. После последней картинки пришло непонимание. Почему он так ушел? Эсми пыталась понять и не находила ответа. Мешало жгучее ощущение внутри, ни на что не похожее, как и то, что она уже ощущала к нему. Вернув листок на стол, она вытерла градом катившиеся слезы по щекам. Эсми была рассудительной и умной девочкой. Она прекрасно понимала, что итога в их знакомстве и общении не будет. Но все равно было больно. Хорошо, что так получилось. Ведь точно бы разревелась, поставив доктора в неловкое положение. С этими мыслями она покинула кабинет. Но была еще одна. Эсми никогда его не забудет. Таких людей просто нельзя вычеркнуть из памяти, как нечто ненужное. Его образ и их разговоры она будет бережно хранить в памяти, как и собиралась.

Дни переходили в месяцы, месяцы в года. Кто-то женился, выходил замуж, рожал детей, умирал. И только Эсми была далека от всего этого. Она искренне радовалась чужому счастью, сопереживала горю. Устав от нотаций отца, ходила на свидания, но все они заканчивались всегда по одному сценарию. Эсми вежливо извинялась и уходила, сославшись на какое-нибудь дело. Она ненавидела себя за ложь, и просила Бога простить её, но что она могла поделать, если никто даже близко не дотягивал до доктора Каллена. В голове вертелась одна и та же заповедь – «не сотвори себе кумира». И Эсми ожесточенно спорила сама с собой, доказывая, что дело не в этом, а в ограниченности всех её кавалеров, в их нежелании развиваться, узнавать что-то новое. Ей просто было скучно с ними. Вот и все. Очень скоро она уже не могла спокойно слушать, как её мать начинала сетовать на то, что пора бы Эсми определиться. Разумеется, она имела в виду замужество. Еще пару лет, и она станет старой девой. Отец был не столь деликатен, впрочем, он даже и не знал, что это, как и братья. Все чаще и чаще, она уходила к озеру. К тому озеру, о котором они говорили с доктором. Смешно, но даже в собственных мыслях Эсми не решалась назвать его по имени. Там она смотрела на водную гладь, воскрешая в памяти его слова, задумчиво водя рукой по голени, которая изначально после того, как сняли гипс, даже не беспокоила её. Там она читала. Видя в каждой букве, каждой строчке, каждой странице его лицо. А еще она представляла их встречу. Что она скажет ему, и что он ответит, прекрасно понимая, что это все несбыточно. Даже если он на тот момент и не был женат, то сейчас уже наверняка. Но постепенно тоска проходила, а идеал мужчины остался, как и его лицо, с которым Эсми уже слилась в единое целое. Когда казалось, что она не выдержит этой жизни, этих бесконечных нотаций, на которые не могла ответить, потому что уважение к родителям прочно сидело у неё в голове, когда она думала, что задохнется на этой ферме, и слезы душили её, тогда она просто закрывала глаза и возвращала себя в свои шестнадцать. Красивые глаза янтарного цвета и мягкий голос словно успокаивали её. Но очень скоро она поняла, что тянуть дальше нельзя. Она не выдерживает давления относительно замужества и своей, с точки зрения отца, непонятной жизни. Вопрос о её переезде на Запад вызвал бурю протестов и негодования. Кричали все. По очереди и вместе. Перебивая друг друга и отчаянно жестикулируя перед самым носом Эсми. В ход шли угрозы и запугивания, просьбы и уговоры. Тогда-то отец и рассказал ей о Чарльзе Эвенсоне, сыне его приятеля. Молодой человек только вернулся из университета. Очень достойный парень. Эсми была удивлена, что отец не добавил к своей речи еще и то, что он очень работящий и в состоянии управляться с делами на ферме его отца. Этой фразы, которой он обычно заканчивал характеристику того или иного парня, и которая являлась для него основным показателем, не было. И Эсми согласилась встретиться с Чарльзом не потому, что этого хотел отец, а из-за матери. Из-за её глаз, полных просьбы. Ожидая его прихода, она дала себе клятву, что если и в это раз ничего не получится, она уедет. И точка. Но на удивление Чарльз произвел на неё приятное впечатление. Он был общительным, начитанным, вежливым, с живым умом и воображением. Конечно, и он не мог сравниться с доктором, но Эсми решила попробовать к великой радости семьи. Они стали довольно часто встречаться, но она чувствовала, что это не то. Любви нет. А может, её вообще нет? Той, которую она хочет. Может, и не стоит её ждать? Чарльз очень выделялся на фоне остальных её знакомых. А любовь…Любовь придет со временем. Поэтому она приняла его предложение выйти замуж, забыв, что таким образом повторяет судьбу своей матери. Красивая свадьба и ужасная первая брачная ночь. Эсми лежала и тихо плакала. Чарльз был груб с нею. Никакого намека на нежность, никакой страсти, от которой дрожит тело и всего словно бы мало. После омерзительных прикосновений муж просто навалился на неё и через пару минут слез, назвав словом, которое Эсми не ожидала услышать. Перед глазами возникло лицо доктора Каллена, и она чуть было не застонала от отчаяния. Утром Эсми встала, и спрятала все свои книги о любви, которая на всю жизнь. Время потянулось унылым серым потоком. Вскоре Чарльз начал поднимать на неё руку, придираясь к любой мелочи. А ночами… Эсми оставалось только сцепить зубы и ждать, когда он закончит. Решение уйти от него пришло почти сразу. Но как она ошибалась, что родители её поддержат и посочувствуют. «Ты связана с ним клятвой», «Какой позор», «Он твой муж на всю жизнь», «Успокойся и иди домой». Но Эсми не собиралась успокаиваться. Она не собиралась оставаться с нелюбимым мужем, за которого вышла замуж по своей глупости, чтобы потом опустить руки и жаловаться на свою жизнь. Она уйдет от него. И так бы произошло, если бы не война. В этот момент как-то все показалось неважным и второстепенным перед одним желанием - выжить.
Чарльз вернулся с войны. Его и без того ужасный характер стал еще хуже. Война, голод, смерть, убийства превратили его в жестокого и циничного человека. Он начал пить. Побои возобновились. Причем теперь уже просто так, за сам факт её присутствия. Эсми была на втором месяце беременности, когда Чарльз ударил её так, что она отлетела к стене. Медлить было уже просто нельзя. Спасая жизнь своего нерожденного ребенка, Эсми сбежала.
Свобода неожиданно ворвалась в её мир оглушительным ураганом. Вокруг все снова стало ярким и наполненным смыслом. Воображение рисовало счастливые картины её жизни с ребенком. Он теперь её семья. Казалось, что так будет всегда. Но человек предполагает, Господь располагает. И последний, видимо, решил, что Эсми еще недостаточно пережила в своей жизни. В мире существует одна вещь, перед которой бессилен, наверное, даже самый крепкий человек. Это смерть. Редко кто способен пережить её без последствий. Кто-то замыкается в себе и не живет, а просто существует, механически выполняя свои обязанности. Кто-то днем, отвлекаясь от утраты, живет нормальной жизнью, а ночью или в особенно важные даты плачет в подушку, вспоминая родного человека. Но, так или иначе, все эти люди находят в себе силы жить с этой болью. Но есть те, кто не в состоянии справиться со своим горем, и решают все одним способом, разом избавляясь от всего. Эсми опустила руки, сломавшись под своим горем и не сумев пережить его. Стоя на краю обрыва и задыхаясь от слез, она видела внизу только личико своего маленького сына. Она хотела быть со своим ребенком, поэтому сделала тот шаг в пропасть.
Сыночек, мама скоро будет с тобой.

Часть 2. Второй шанс (или подарок судьбы)
(от лица Карлайла )
Я считал себя трусом, самым, что ни на есть, настоящим. Сбежать, не найдя в себе силы даже для того, чтобы попрощаться. Я остановился, только когда уже был у себя дома. Я бежал через лес, не жалея ни себя, ни деревья, что попадались на пути. Они хлестали меня по щекам, но я не обращал на это никакого внимания. Перед моими глазами до сих пор стояло одно единственное лицо. Мысли были забиты только разговорами, что у нас были. Если бы я мог переступить через правила. В первую очередь, через свои правила. Да и тогда, наверное, я бы не посмел забрать у этой девушки жизнь. Даже ради вечной любви, ради вечной жизни с ней. Я был для нее каким-то героем, который на самом деле оказался монстром, пусть и с человеческим лицом. Если бы Эсми знала, кто я на самом деле, какое я животное. Убийца, который проклят на вечное существование. На существование в полном одиночестве. Именно одиночество было моей судьбой, и в этом я не сомневался. Ведь если бы я хотел, я мог остаться у Волтури. Жить в клане, служить и пользоваться не меньшим уважением. Вот только мне этого было не нужно. Я мечтал о своей семье, именно о семье, в которой не будет той жестокости, что была у Волтури. Не будет вампира, обладающего способностью удерживать чувства друг к другу. Я бежал через лес, пытаясь, справиться с эмоциями, что копились во мне весь этот месяц, а сейчас, словно снежная лавина, просто сорвались с высоты….
Будущее, что оно для меня значило? Переезд в другой город в тот же день. Новая работа, новые люди и знакомства. Новые пациенты, женщины, которые всегда смотрели на меня с какой-то завистью и немым восхищением. Вот только я хотел видеть один единственный взгляд тех глаз с серо-зеленым отливом. Она всегда смотрела на меня с таким благоговением, что я не раз замечал, что за всем этим уже давно таилась именно любовь. Именно то, что я так боялся допустить. Влюбить в себя означало на веки пленить. Ведь если бы я был простым человеком, Эсми даже бы не взглянула в мою сторону. Я был бы непримечательным, тихим и таким же одиноким. Здесь же я обладал преимуществом. Внешность вампира для того и дана, чтобы притягивать к себе, а потом убивать.
Год…два…три. Девять лет, долгих девять лет, которые привели меня в Чикаго. Моя первая попытка подарила мне сына. Теперь я был не одинок. Но оставался все таким же одиноким другой части своего сердца. У меня было теперь, с кем разговаривать, не скрывая своей личности. Было, чему радоваться, ведь Эдвард выбрал тот же путь, что и я сам. Но любовь я все еще не испытал.
Ночь была безумно долгой. Наверное, впервые за мое существование я хотел уже быстрей оказаться дома. Именно сегодня мне выпало дежурство в морге. И описать словами, как я это не любил, было просто невозможно. Ведь видеть смерть, иметь возможность прикоснуться к ней, было не очень приятным занятием. Хоть я сам уже давно был мертвым.
Почему я так устал? Ведь я не голоден, и вампиры не могут утомляться. Сейчас я бы даже не отказался хоть от малейшего общения. Я шел по коридору с одним желанием - выбраться на свежий воздух. Была глубока ночь, и в помещении морга, как бы иронично не звучало, не было ни одной живой души. Но тихий шум… чуть слышный, даже для идеального слуха вампира, нарушил все планы. Я замер на месте. Сердце… я ни с чем не спутаю этот звук. Трепет маленького воробушка, который, упав на землю из гнезда, пытался позвать на помощь. Один удар…второй…третий… Я сейчас и сам не вспомню, как оказался в зале с холодильниками и столами, на которых лежали мертвые тела. Сосредоточив свое внимание на тихих ударах чьего-то сердечка, я порхнул навстречу и остановился рядом с тележкой, на которой лежала женщина.
- Эсми Анна Эвенсон. 5 апреля 1921 года, - тихое движение губ, читающих на бирке имя женщины. Которая, я мог поклясться, еще была жива. Сдернув белую ткань, я пробежался пальцами по ключицам, ребрам, ногам, определяя, есть ли переломы. Есть и не один. А может, пытаясь понять, хотя бы на ощупь, не подводит ли меня слух. Я наклонился и втянул воздух. Запах свежей, еще не запекшейся крови с легкостью мог затмить мой разум, если бы не сосредоточенный взгляд на лице моей старой знакомой.
Перед глазами пронеслось воспоминание о девчушке 16 лет с живыми серо-зелеными глазами, полными надежд, на ресницах которых застыли хрустальные капельки слез, очаровательной улыбкой и длинными вьющимися локонами карамельного цвета. Именно тогда в больнице она так доверчиво смотрела на меня, и во взгляде читалось желание доверить свою жизнь. Без споров и возражения. Те предрассветные часы, когда я приходил к ней в палату и наблюдал за сном, а еще до ее пробуждения исчезал… Или же те разговоры, недолгие, но я даже в них пытался узнать эту девушку получше. Ведь я не умел предсказывать будущее, но почему… почему я все отставшее время, что не был с ней, думал только о ней? От воспоминаний отвлекла подозрительная тишина. Именно от этой тишины в моих глазах промелькнул страх. Я не мог дать этому человеку умереть. Кому угодно, но не ей…
- Малышка, прости, но другого выхода нет, - эгоистично, но я не хочу тебя потерять. Дотронувшись до щеки ладонью, я на секунду задержал руку, запоминая это тепло, которое все еще хранило ее тело, - прости, - очень аккуратно подхватив женщину на руки, я уже шел по коридору, прижимая это сокровище к себе. Моля про себя, чтобы у меня хватило времени добраться до своего дома.
Мне помогла ночь. Все же в это время количество служащих, которые работали в больнице, сокращалось вдвое. И то, я не осмелился идти с Эсми на руках через выходы, где бы я смог на кого-то натолкнуться. Дойдя до ближайшего окна, я просто распахнул его, аккуратно удерживая женщину на руках, быстро выпрыгнул и уже через секунду бежал через лес к своему дому.
Нужно было каких-то пятнадцать минут для того, чтобы добраться до него. Но сейчас, когда на моих руках было она, мое будущее, я бежал еще быстрее. Не задумываясь о себе. Главное было сильно не тревожить тело женщины на моих руках. Ведь кости, которые и так были сломаны во всем теле, могли повредить сердцу, или же ребра могли проткнуть, каким-то чудом не задетые легкие. И тогда я уже не смогу ее спасти. А зачем тогда будет жить, если ты не спас того, кто тебе был, хоть еще и плохо знаком, но уже так дорог.
Да, я буду проклят. Возможно, меня проклянет Эсми за то, что я с ней сделаю. Но я не могу дать ей умереть.
До дома оставалось не больше километра, и я знал, что уж мои мысли сын должен был услышать. Именно поэтому я сейчас мысленно пытался докричаться до Эдварда. «Приготовь свободную комнату. В моем кабинете аптечка, там шприцы и чистые бинты и обязательно обезболивающее. Я скоро буду!» Как же я хотел, чтобы сын меня услышал. Ведь тратить время на приготовления я не мог. Даже сейчас, когда я бежал через этот, казавшийся таким бесконечным, лес, я ни на секунду не выпускал из внимания биение ее сердца.
До дома оставалось всего несколько метров. И я смел только надеяться, что сердечко Эсми выдержит все это. Точнее весь этот дикий бег, в котором я не жалел ни себя, ни землю, по которой бежал. Я только нежно прижимал к себе женщину, пытаясь сильно не трясти ее тело. А еще я надеялся, что сын меня услышит. Вот только боялся, сейчас в глазах Эдварда увидеть осуждение. Ведь я готов был обречь Эсми на такое же существование, в котором жили мы. Я видел каждый день, как сложно Эдварду сдерживать себя, хоть он и делал успехи и сейчас довольно спокойно мог пройтись по городу. Но не это его больше всего волновало. Я видел в глазах сына, как ему сложно смириться с тем, что он убийца. Да, он еще никого не убил, и я молился, чтобы Эдвард никогда в своей жизни не попробовал человеческой крови. Но в то же время я дал ему выбор добровольно решить, чем он хочет питаться и где жить. Еще два года назад, когда я его всему обучал, раскрывая тайны и свои умения, я готов был дать ему уйти, если бы Эдвард этого сам захотел. Неволить я бы никогда не стал. Хоть и был счастлив, что наконец-то за двести лет своего существования приобрел единомышленника. И тому, что теперь мог хоть с кем-то просто поговорить, не скрывая своей сущности, не боясь раскрыться. Я даже привык, что в моей голове постоянно кто-то есть. Ведь Эдвард еще не научился контролировать свой дар, да и я не торопил парня. Теперь мы были властны над временем, а не оно над нами.
Стоило только подумать о времени, как я сразу же посмотрел на женщину на своих руках. Вот у кого его совсем не было. Одно мое неверное движение или промедление будет означать ее смерть.
А если я не смогу? Не смогу остановиться… Кусая Эдварда, я с большим трудом смог отовраться от его шеи, прекратить забирать его жизнь. О какой жизни ты говоришь? Ты ведь забрал ее у него! Можно было остановиться, можно было дать природе взять свое и позволить умереть Эсми. Можно... нужно!
Я вбежал в свой дом, резко раскрыв двери плечом. Это уже потом я пойму, что просто вынес ее и теперь придется ремонтировать, а сейчас я остановился и, увидев сына на пороге своей комнаты, пошел к нему на встречу. Тяжело сглотнув, я все же осмелился поднять глаза и посмотреть на Эдварда:
- Я… - я замялся, так и стоя на пороге комнаты, не проходя дальше, я должен был что-то сказать или подумать. Что-то, что поможет увидеть в глазах сына не только осуждение, - я знаю, что не имею права. Так же как не имел его, обращая тебя. Но…но она умрет, Эдвард.
Надежда на то, что сын разрешит. Именно разрешит мне сделать то, что он задумал. Разрешит и не осудит. Именно это сейчас было моим желанием. Эгоистичным и не правильным.
- Отец... Я все прекрасно понимаю, ты не забыл, ведь я читаю мысли, - Эдвард улыбнулся, а затем продолжил серьезным тоном:
- Ты сделал то, что считал нужным. Благодаря тебе я еще жив. Если это можно назвать жизнью.
Эти слова, я ждал их больше всего на свете. Я ждал, не надеясь. Ведь я не имею права делать этого. Да, я хочу, но не имею на это желание никаких прав. Я опять перевел взгляд на лицо женщины. На такое прекрасное... Даже это поломанное тело, в котором все еще продолжала бороться жизнь, было прекрасно. Я плохо знал Эсми, не знал, из-за чего она оказалась в больнице, не знал, что с ней случилось. Я знал лишь одно, что этот человек достоин, чтобы ему дали еще один шанс. Опять судорожный вздох, и опять неуверенный взгляд, который был направлен на сына.
- Если это можно назвать жизнью, - тихо повторил младший Каллен. И я бы не удивился сейчас, если бы Эдвард мысленно говорил о том же. Мы были ходячими мертвецами, которые были прокляты, которые были вынуждены мириться со своим существованием. И я это отлично понимал. Понимал еще три года назад, когда осмелился в то утро зайти в палату к Эдварду и вонзить свои клыки в его плоть.
«Спасибо, что веришь в меня,» - мысли были тихими, они скорее звучали не слишком смело, но были искренними.
Как только Эдвард умчался в свою комнату, я сразу же прошел следом, уже через секунду опуская обездвиженное тело Эсми на кровать. Опустившись рядом, я неуверенно провел подушечками пальцев по ее лицу, пробегая лобик, щечки, убирая ее растрепанные волосы. «Какая же ты стала красавица! Зачем же ты это сделала? Что произошло в твоей жизни за эти десять лет?» Я сейчас совсем забыл, что за спиной стоял сын, который слышал каждую мою мысль, просто не мог себя сдержать от переполнявших меня эмоций.
Еще по дороге домой я запрещал себе думать о запахе человеческой крови. За века я научился игнорировать ту Тварь, что сидела во мне, требуя, заставляя меня подчиниться, выпустить ее наружу. И сколько для этого было возможностей. Ведь в больнице люди были беспомощны. Я провел двумя пальцами по вене на шее, чувствуя, как слабо под ними все еще борется жизнь. Облизав губы и откашлявшись, я повернул голову в поисках Эдварда.
- Я хочу попробовать сделать укол обезболивающего, вдруг ей это поможет при обращении, - я хоть и пытался говорить спокойно, но голос все равно звучал тихо и сдавленно. Я спешно поднялся на ноги и быстрым движением подошел к столу, взяв шприц и одну из ампул, и сразу же вернулся к кровати. Набрав в шприц лекарства, я умелым движением, подготовил одну из рук женщины, и очень аккуратно ввел препарат в вену. Еще пару минут только для того, чтобы обезболивающее начало действовать. За это время я уже успел намочить бинты и сейчас сидел опять на старом месте и очень нежно, практически не прикасаясь к ее коже, стирал последние следы запекшейся крови. Я готов был за ней ухаживать хоть круглые сутки напролет.
«Хватит ждать, иначе будет очень поздно! Ты знаешь, что это единственный способ, и ты должен быть уверен в себе!» Прикрыв на секунду глаза и выдохнув воздух из легких, я опять посмотрел на сына. «Неважно, как ты ко мне относишься. Если я начну переходить границы, используй любую силу, чтобы меня оттащить от нее. Можешь бить, кусать, но не позволь ее убить!» Он слегка кивнул. Я склонился к лежащей женщине. Еще раз прочертив дорожку, я уже касался ее кожи своими губами. Приоткрыл рот, чтобы уже, наконец, вонзить свои клыки, но не смог, опять отстранился. Пожалуй, сейчас мне окончательно принять решение помогло то, что удары сердца прекратились. Вот здесь я, и правда, запаниковал. Но вот гулкий удар отдался в моих ушах, и я разжал плотно сжатые губы и вновь дотронулся своими губами до бледной кожи Эсми. И вот еще один удар, толчок крови, и я понял, что больше ждать нет смысла. Разомкнув зубы, я проткнул ее кожу своими клыками, услышав легкий шум, который можно было сравнить со звуком рвущей ткани. Нужно было дать время, чтобы яд смог проникнуть в ее кровь, лишь, поэтому я не мог сразу отстраниться…
Кровь… Ее кровь, стала проникать в горло, обжигать диким огнем, давая проснуться Твари, живущей за далекими стенами, которые выстроил хозяин этого тела. Это действительно можно было сравнить с напитком богов, ничто еще так не манило. Даже кровь Эдварда так не влекла, не затуманивала весь разум. Это нельзя было объяснить, это можно было только ощущать. Ни с чем несравнимое удовольствие.
Я распахнул глаза. Когда я успел закрыть их? Где Эдвард? Почему он меня не останавливает!? Резко выпрямившись, я отлетел к самой дальней стене, с силой вписываясь в камень, который под ударом просто разрушился. Я не знал, сам ли я это сделал или же Эдвард меня просто отбросил подальше. Сжав пальцы в кулаки до хруста в каменных костях, я не дышал, плотно сжав глаза, стоял без малейшего движения. Бороться… сражаться… не дать до конца выбраться Твари наружу.
- Присмотри за ней, прошу, - я выдохнул последний воздух, что еще был в легких, и выбежал из комнаты. На улицу, подальше от этого запаха. Аромата, который всего мгновение назад зазывал в рай. Промчавшись через гостиную и холл, я на мгновение замер возле зеркала, мое внимание привлекло что-то ярко красное в моем силуэте. Увидел кровь на бледной коже, на губах, зубах… в глазах. Чудовище! Убийца! Выскользнув на улицу, я убежал дальше настолько, насколько вообще был способен, в лес. Упав среди деревьев на колени, припал к земле. «Господи, прости! Я зверь, я ее убил…» Я делал глубокие вдохи, пытаясь затмить запахом земли привкус крови на своем языке, в своем горле. Если бы я мог, я начал бы ее есть, только чтобы избавиться от него.
Я не знал, сколько так простоял на коленях среди огромного леса. Только на горизонте стало медленно появляться солнце, пробиваясь слабыми лучиками среди густой листвы. «Иди к ней,…теперь ты обязан быть рядом. Именно ты, не нужно валить все на Эдварда. Ты даже не подумал, как ему тяжело. Ведь он еще слишком молод, ему намного сложней бороться с жаждой, чем тебе.» - напомнил о себе голос разума. Опять лишь мысли об Эдварде помогли мне подняться и направиться к дому. Мне понадобились еще несколько минут уже в самом доме для того, чтобы приспособиться к новому запаху. Подняв сломанную дверь, я, как мог, пристроил ее на место, именно так пытаясь привыкнуть. И вот я уже в комнате тихо подхожу к сыну, который сидел на краю кровати.
- Спасибо, - я положил свою руку на его плечо, из-за спины наблюдая за смертельно-бледным лицом Эсми.