Я вижу её спину и её волосы. Мягко-каштановые.

Уже нет. Больше нет.

Не вижу. Она ушла.

Выпорхнула из квартиры, словно птичка в только что открывшуюся дверку клетки.

Я вдыхаю режущий воздух. Он колется.

Моим лёгким больно. Моей боли легко.

Мои пальцы не переставая обводят контуры свежеоставленного ожога.

Внутри пусто, но не так, как я бы хотел. Не так, как было раньше.

Там пусто так, будто недавно было заполнено, а теперь нет.

Тишина вокруг стала обволакивающей. Удушливой. Безобразной.

Она также не была той, которую я бы желал слышать.

Это была не просто тишина.

Это была тишина после звука. Её голоса.

Я медленно сел на пол, подвернув под себя ноги. В голове постоянно прокручивались последние минуты. Или секунды. Или часы.

Это время, оно так непостоянно.

Поэтому я и не люблю связываться с ним. Как только ты пригреешь у себя в доме тикающее устройство или какой-нибудь календарь, ты сразу попадаешь к ним в рабство.

Это как интернет.

Когда его не было, все жили спокойно и нормально, общались по телефону или лично, правильное написание слов искали в словарях, а не в гугле.

Но как только он появился, мы не можем без него. Мы зависимы. Он диктует.

Так же и часы. Массово. Глобально. В масштабе Снаружести.

Как только в детстве тебя учат понимать это предательское время, сразу же твои сутки сокращаются до двадцати четырех часов.

Ты постоянно сверяешься со временем, боишься опоздать, прийти раньше, проспать, пропустить.

Я свободен от этой зависимости, и мой день может длиться сколько угодно долго.

Не больше полугода, разумеется.

Я не опаздываю никогда, так как для меня нет такого слова – опаздывать.

Единственное, от чего я зависим – это от моего жилеточного режима.

И то, потому что до сих пор тешу презрительную надежду получить хоть немного отличающийся набор букв в белом конверте.

Я никогда не чувствовал давления времени или его присутствия.

До этого момента.

Во мне всё обострилось, насторожилось, приготовилось.

Я смотрел на дверь, которая только что захлопнулась.

Из которой только что…

Только что – это сколько?

Неисчисляемо. Непередаваемо. Невыносимо. Непонятно.

Я видел, как мимо меня проходили минуты. Они были как часы, только немного меньше.

Значительнее. Важнее. Непреклонней.

Они уходили туда же, куда только что ушла она.

Только что - это много?

Неподъемно.

Наблюдая как очередная минута, пританцовывая, отправилась догонять Беллу, я вдруг понял, что не могу больше тут находиться. Здесь. Внутри себя.

Я вскочил на ноги и подбежал к двери, обгоняя уходящие минуты.

Понимая, что выбежал из квартиры босиком, я поежился от холода, но обратно не вернулся.

Мне хотелось сейчас только одного – побыть одному.

С Беллой.

То, что я чувствовал, сбегая вниз по ступеням, когда не обнаружил свободных лифтов, было до такой степени неправильным, абсурдным и противоестественным для меня, что казалось нереальным.

Выдуманным.

Приобретенным. Как ожог на лбу. Как имя на языке.

Как остатки биения её сердца на моих губах.

Я хотел понять себя, отчетливо представляя, что никогда не смогу.

Я хотел принять себя.

Я хотел вернуть себя.

Хотел?

Я задыхался от пыли в моих легких.

Пробегая очередной лестничный пролет, я вдыхал её всё больше и больше, не имея возможности остановиться.

Может быть, из-за того, что боялся не успеть.

Может быть, из-за того, что не решался понять то, что это не просто пыль.

Она кирпичная.

Со странно знакомым запахом и цветом.

Выбежав в холл, я заскользил по полу, задыхаясь и оглядываясь по сторонам.

Время мстило мне за столь долгое игнорирование.

Неуважение. Презрение. Неподчинение.

Оно шло так быстро, что я не имел ни единой возможности успеть.

Я согнулся, уперся ладонями в колени и рассмеялся.

Над собой.

- Мистер Каллен, это Вы?

Я поднял голову, не отнимая рук от колен, и уставился на Боба.

- Уже не знаю, Боб, уже не знаю.

Он нахмурился, словно обдумывая не только мой ответ на его вопрос, но и вообще перспективу общения со мной.

- Как вы себя чувствуете? – он смотрел на мои босые ноги.

- А я обязательно должен чувствовать? – я выпрямился.

- Нет, это необязательно, - Боб улыбнулся. – Но необходимо.

Моё лицо скривилось в болезненную гримасу еще до того, как мозг дал ему такую команду.

Оно натренировано.

- Вы что-то хотели? – чуть прищурившись, спросил он.

- Нет. - Я покачал головой, подтверждая свой отказ.

- Тогда вам не нужна моя помощь?

- Мне вообще не нужна ничья помощь, - поправил я.

- Рад за вас, - с грустной улыбкой ответил Боб.

Я смотрел, как он уходит за стойку, желая также уйти за свою Стену и скрыться за ней.

Но не то, чтобы я не мог.

Еще не собрался.

Я уже подошел к лифту, когда мой ожог на лбу опять дал о себе знать мягким жжением.

Мой рот уже открылся, чтобы спросить у Боба о Белле, но я захлопнул его, пресекая эту непозволительную безалаберность.

Мой язык – предатель.

Так же как и руки, глаза, лоб.

И губы.

Я зашел в лифт, ощущая босыми ногами шершавость пола.

- Вы могли бы позвонить ей, - выкрикнул Боб точно перед тем, как створки скрыли его от меня.

Я фыркнул и уставился на одну из стен лифтовой кабины, выталкивая из головы мысли о звонке, мыслями о структуре покрытия перед моими глазами, его цвете и происхождении.

Дверь в квартиру была чуть приоткрыта, напоминая мне с ехидной усмешкой о том, как я выбежал из неё.

Босым. Торопящимся. Жаждущим.

Я медленно обошел образы нас с Беллой, стоящих в гостиной рядом, так близко, что мне захотелось развести их руками для большей безопасности.

Сел в углу около одной из стопок книг. Аккуратно облокотился о них всё еще раскалывающейся головой и смотрел.

У меня нет телевизора, но зато моя память и воображение работают на полную катушку.

Благодаря книгам и одиночеству.

Отсюда, со стороны, я замечаю, насколько мой рост превосходит её. А еще то, как я склоняюсь к ней, несмотря на и так маленькое расстояние между нами.

Для того чтобы наши глаза были на одном уровне или просто для того, чтобы быть ближе?

Она говорит мне что-то, её глаза блестят, губы шевелятся быстро, будто боясь не успеть произнести то, что хотят, опасаясь того, что их вот-вот остановят.

Я отвечаю ей также резко, позволяя эмоциям вести меня, управлять мной, моими словами.

Она закрывает глаза. Боится или не хочет?

Я вижу, как мои глаза бегают по её лицу, прослеживают дорожку каждой новой слезинки.

Упасть с ресниц и прокатиться по губам.

А вот и он: удивительный момент, демонстрирующий мою слабость.

Бела резко вздохнула, отчего несколько слезинок сорвались с ресниц прямо на пол.

Я чуть повернул голову, посмотрев на книги, о которые опирался. Мне не хотелось видеть этот свой взгляд. Эти свои действия.

Но надолго меня не хватило. Словно мазохист, получающий огромное удовольствие от самоистязания, я снова перевожу взгляд на образы, проживающие несколько минут из моей жизни.

Я вижу, как мои пальцы приподнимают её лицо за подбородок. Помню эти ощущения.

Лучше бы не помнил.

Её глаза, кажется, стали еще больше. Еще глубже.

А потом я сделал то, что я сделал.

Мне захотелось оставить на ней такой же след, такой же отпечаток, как она на моем лбу. Наверное, я выбрал для этого не совсем правильно место.

Или категорически правильное.

Со стороны это смотрелось как обычный первый поцелуй.

Но я, сидя в углу и наблюдая со стороны, знал, что это было нечто более значимое.

Просьба. Мольба. Месть. Желание. Поражение. Победа.

Когда мои губы перестали её касаться, я чувствовал себя настолько уязвимым и беззащитным перед ней – моей главной опасностью, что произнес единственную просьбу, которая могла меня спасти.

Это как в старых триллерах: жертва с переломанными ногами зажата в углу, но всё еще умоляет убийцу, заносящего над ней нож: «Пожалуйста, не надо».

Я прохрипел: «Уходи».

Её глаза. Моя просьба, смешивающаяся с её слезами. Губы, которые только что были соединены с моими.

Заведомо проигрышная комбинация.

Я встал и ушел на кухню, не желая наблюдать за её уходом и моим последующим унижением.

Очередным.

Выкурив две с половиной сигареты, я вернулся в гостиную, которая теперь полностью принадлежала только мне, и сел за ноутбук.

Я, наконец-то, придумал текст для очередного объявления. Пора возвращаться в привычный ритм моей жизни.

Десяток листовок с выделяющимся заголовком «Если ты – это больше не ты, можешь пожаловаться мне», был распечатан и аккуратно сложен вместе с необходимыми канцелярскими принадлежностями.

Я же быстро оделся, сгорая от желания сделать хоть что-то, чтобы перестать прокручивать и прокручивать произошедшее в своей голове.

Произошедшее. В моих мыслях это звучало, как оскорбление.

В Снаружести так не говорят о поцелуе.

Так говорят об аварии или катастрофе. И именно это со мной произошло.

На улице было прохладно и странно тихо.

Редкие прохожие прятали глаза, улыбки и мысли. Лёгкий ветер приносил с собой запах приближающего дождя и умиротворенности. Асфальт под ногами был печально серым. Спекшимся. Натерпевшимся.

Плотное одеяло облаков иногда просеивало через себя немного солнца. Мелкие, почти невидимые лучи дотрагивались до людей, сожалея о наступившей осени.

Я расклеил все объявления в привычных местах и чувствовал почти спокойствие. Почти гармонию.

И всё бы было без этого «почти», если бы я не стоял перед её домом.

Когда я не знал её адрес, было легче.

Надежнее.

Чего я хотел? Еще одной аварии? Столкновения? Разрушения? Всего сразу.

Её дом казался маленьким среди окружающих его многоэтажек. Сгорбившимся.

Я представил себе её, сидящую в своей маленькой квартирке на кресле с книгой в руках.

Мне хотелось, чтобы эта картинка была отталкивающей. Неприятной. Ненужной.

Но она не была.

Я вцепился в свои волосы и с силой потянул. Страх и отвращение к самому себе сейчас были доминирующими эмоциями. Кожа головы горела, добавляя боли в, и без того агонизирующие, мысли.

Другой рукой я послушно достал телефон и, отыскав в исходящих необходимый нужный номер, нажал на кнопку вызова.

Всё просто. Нужно просто пропустить эту толщу воды, под названием «напрасные отношения», и сразу добраться до дна, которое вернет меня в прежнее русло.

Что может быть проще?

Каждый гудок приближал меня к заветному дну всё ближе и ближе.

Я позволил себе представить, как она откладывает книгу, встает с кресла и тянется за звенящим телефоном.

Гудки прекратились, и послышалось какое-то шуршание.

- В такой маленькой квартире ты могла бы брать трубку быстрее, - заметил я, отчего-то немного задыхаясь.

- Могла бы, - послышался низкий мужской голос.

Я замолчал, совершенно опешив от такого поворота событий.

- И часто вы созваниваетесь, Эдвард? – прошипел мужчина.

- Ежедневно. – Я всё еще не мог заставить свой мозг придумать, что делать.

- В самом деле? Это так мило, - слова были больше похожи на лай. – Какого черта тебе нужно от моей девушки?

- Она должна мне помочь разобрать завалы после произошедшей катастрофы, - честно признался я.

- Что за долбаный бред?

- Нормальный бред, - не согласился я.

- Слушай, Эдвард. Что бы ты себе не придумал, Белла – моя девушка. И ты не можешь просто так ей звонить каждый день!

Я рассмеялся в ответ на его гневное послание. Это всё так чертовски смешно.

Я сбросил звонок, всё еще слегка посмеиваясь.

Мне и не нужно звонить ей каждый день.

Пусть только поможет мне разобраться со всем этим.

Я развернулся и пошел домой. Пальцы по привычке скользнули в волосы, нечаянно задевая почти забытый ожог на лбу.

Вернувшееся воспоминание притянуло за собой остальные, окружая меня сотнями образов, картин и ощущений.

Всего-то и надо – дотянуться до гребанного дна.

Я шел по улице, пропитанной общим унынием и безнадежностью, постоянно отгоняя от себя назойливую мысль о том, что всё это может оказаться сложнее.

Добраться до дна этих неправильных взаимоотношений не тяжело.

Если они не окажутся бездонными.

____________

* Анна Боровкова

____________