Белла POV

Как бы мы не хотели, чтобы мир замер хотя бы на минуту или даже на секунду, чтобы не происходило вокруг нас, жизнь никогда не стоит на месте. Она проходит в постоянном движении, это ее неоспоримый закон, и это угнетает, даже если человек никогда не признается себе в этом. Стоит остановиться хотя бы на мгновение, и больше не будет возможности вернуться в прежний ритм. Просто невозможно.

Даже когда кажется, что цели в жизни нет, и жить просто бессмысленно, человек все равно дышит в надежде, что нужно просто немного потерпеть, и все постепенно вернется на круги своя, и делает то же самое, что и каждый день до того, как его жизнь разделилась на две разные части. До и после.

Между ними такая тонкая, почти неуловимая грань, и не сразу можно заметить, когда она оказалась преодоленной. Можно сдаться без борьбы, когда в жизни начинается черная полоса, и кто-то так и делает, другие же пытаются взять себя в руки, чтобы найти в себе силы выстоять в ожидании момента, когда все переменится к лучшему.

Моя жизнь уже однажды перевернулась с ног на голову в тот день, когда я узнала о скором отъезде отца, но даже в самых страшных снах я не предполагала, что через какое-то время нашей семьи коснется еще большее несчастье. Когда я узнала правду, то окончательно уверилась в том, что всем нам суждено было столкнуться с горем, толкающим и меня, и родных в бездну отчаяния, именно сейчас и ни днем, и ни неделей позже.

Всему свое время, все происходит ровно тогда, когда это предопределено свыше. Судьбу не обмануть, скорость течения жизни не замедлить, мгновение полного и ничем не омраченного счастья не продлить. Ничто не повторяется дважды, поэтому важно ценить каждый прожитый день и никогда не скрывать свои чувства. Уже завтра может быть поздно, наиболее подходящий момент, чтобы смело сказать о них, безвозвратно уйдет, и это мгновение не вернуть.

Я так много хотела бы сказать маме, но не могу не потому, что настолько слабая, неуверенная или боюсь, что не услышу в ответ того, что хочу, а просто потому, что она ушла туда, откуда не возвращаются. Все произошло настолько быстро, настолько стремительно, что порой мною овладевает неожиданный порыв, к которому я, тем не менее, почти привыкла и всегда удовлетворяю его.

Нужно прекратить делать так, нужно сделать решительный шаг, но я пока не готова, хотя и чувствую, что рано или поздно мне захочется жить, а не существовать. Это лишь вопрос времени. Жизнь позовет за собой, и я поддамся этому зову, но пока я поддаюсь зову иного рода, даже крику.

Крику души, которая рвется на части. От страха и тревоги потерять еще и брата. От горя, которому, кажется, нет конца, которое я лишь подпитываю своими действиями каждый раз, когда вхожу в комнату мамы и опускаюсь на колени с ее стороны кровати. Знаю, что делаю себе только хуже, не расставаясь со своей иллюзорной стороной, которая продолжает мечтать о том, что кошмарный сон вот-вот закончится с наступлением рассвета, окрасившего горизонт в розоватую дымку, дверь распахнется, и через порог уверенно и легко переступит улыбающаяся мама.

Этого не случится, но именно такой я и запомнила ее, несмотря ни на что, вопреки всему. Здоровой, счастливой и живой, теплой и согревающей своей любовью, передающейся в каждом прикосновении. Я так скучаю, что порой ощущаю, что и сама скоро сгину в небытие, погибну, и причиной тому послужит тоска по самому дорогому человеку, подарившему мне жизнь, но который не увидит, как я сама сделаю то же самое, осчастливив этот несовершенный мир.

Мне кажется маловероятным, что когда-нибудь в ближайшее время улыбка коснется моего лица, меня терзают кошмары почти каждую ночь, но мне никогда не удается вспомнить, что я видела во сне. Порой заснуть получается только под утро, порой засыпаю я сразу же, едва голова касается подушки, но в любом случае я редко когда чувствую себя по-настоящему отдохнувшей.

Пожалуй, никогда за минувшие два месяца со дня прощания с мамой не было и дня, когда бы я ни плакала. В горле у меня извечно стоит ком, дышать порой так тяжело, что я задыхаюсь, и приходится выбегать на улицу, с жадностью вдыхая воздух, чтобы стало хоть чуточку легче, но даже в такие моменты паника отступает не сразу.

Возможно, когда-то в веренице сменяющих друг друга дней, сливающихся в одно пятно, найдется что-то, что заставит меня ощутить настоящее, но пока я продолжаю упиваться воспоминаниями, отыскивая их в потаенных уголках памяти, о давно минувших временах, когда я была счастлива и беззаботна, не зная горя и несчастий.

В незавидную реальность меня вернул тихий скрип половиц под неуверенными шагами, владелец которых топтался на пороге, не решаясь войти, и я медленно обратила свое внимание в сторону двери, где его фигура, прислонившаяся к косяку, застыла в напряжении.

- Ты снова здесь, - утверждая, не спрашивая, сказал он, неловко и почти с опаской приближаясь ко мне, словно бы боясь моего ответа или просто остерегаясь того, что я прогоню его. Признаться честно, я делала так множество раз, когда мое желанное одиночество оказывалось нарушенным, сколько именно, уже и не помню, потому что сбилась со счета. С его стороны было вполне оправданно ожидать от меня вновь чего-то подобного, но я глубоко вздохнула, напоминая себе, что он желает мне исключительно добра и своей поддержкой не навредит, мысленно призывая себя успокоиться, чтобы не сорваться, и это подействовало. - Иди сюда, - я секунду сомневалась, смотря на распахнутые в ожидании мужские руки, но все же прижалась к теплой и твердой груди, ощущая что-то похожее на безопасность в непривычно нежных объятьях, от которых сердца коснулась непонятная щемящая грусть.

Я старалась не зацикливаться на ней, концентрируясь на том, как мне было уютно, безмятежно и спокойно сейчас, как будто больше ничто не может омрачить мое и без того незавидное существование, несмотря на то, что я сидела на твердом полу, а не на мягком стуле, в руках укачивающего меня парня.

Поразительно, как сильно мы сблизились в последнее время, но от того, что этому послужила утрата, через которую я прошла, я чувствую почти ту же самую по силе боль, что и от потери. Я смутно помню, в каком состоянии я была в первые недели после прощания с мамой, то, как оно происходило, знаю лишь только то, что в тот прохладный сентябрьский день периодически накрапывал слабый дождь, после чего из-за туч вновь выходило яркое солнце, которое раздражало глаза своей неуместностью.

Все, что устойчиво отложилось в моей памяти, это поначалу робкие, но потом все более уверенные прикосновения, плавно перешедшие в ненавязчивые и, кажется, оберегающие объятья, человека, которому суждено было стать последним новым знакомым в жизни мамы, которая так неожиданно оборвалась. Порой сердце по-прежнему отказывается в это верить, но от реальности не убежать. Я неоднократно слышала, что жизнь должна продолжаться, и эту фразу всегда произносит Эдвард.

Именно он сейчас сидит подле меня, так крепко сжимая меня в своих руках, что мне даже удается почувствовать легкую боль от столь близкого контакта, которая, впрочем, скорее приятна, чем наоборот, потому что доказывает, что я все еще дышу и живу. Рядом с Эдвардом я вспоминаю не только о том, что моя жизнь не закончена, но и том, что могло бы затеряться в лабиринтах моей памяти, как причиняющее боль, но на самом деле, кажется, навеки в ней отпечаталось.

В моей голове сами собой оживают картинки того, как мама знакомилась с ним, уже болея к тому времени, но находя в себе силы на искреннюю и вполне бодрую улыбку, когда губы Эдварда так же растягивались в нее. Не обходится и без мыслей о том, как он приехал ко мне домой впервые после разговора в церкви. За минувший с той поры месяц я ни разу не была там, у меня были другие заботы, и в день внезапного приезда Эдварда я была подавлена новостями о том, что мамочке становится все хуже и хуже, и не желала никого видеть.

Но сейчас я понимаю, что без него бы просто не справилась. Возможно, он многого натерпелся от меня, но никак не показывал этого и ни разу не жаловался. То ли все дело в том, что ему не положено, то ли у него просто ангельское терпение во всем, что касается меня. Не знаю, как у него так выходит, но ему всегда удается подобрать нужные слова, сказать именно то, что мне так необходимо услышать в определенный момент времени, и тем самым притупить боль потери в моей душе. Пусть и ненадолго, пусть довольно скоро приходится начинать все сначала, но это лучше, чем ничего, чем вечно ощущать разрастающуюся дыру в сердце.

Она зарастает, когда я с Эдвардом, и за это я всегда хочу поблагодарить его, но когда открываю рот, чтобы сказать что-то, то просто не могу промолвить ни слова. И все равно когда-нибудь настанет тот самый миг, когда я, наконец, произнесу все, что должна. Может быть, мне не хватит слов, чтобы должным образом выразить ему свою вечную признательность за то, что куда я бы ни пошла и что бы я не делала, он почти всегда рядом.

Разумом я понимаю, что порой Эдварду приходится отлучаться, но вот сердце словно отключается на этот период и вновь начинает что-то чувствовать лишь тогда, когда возвращается человек, рядом с которым мне становится лучше и спокойнее. Это странно, это необъяснимо, но это факт, как и то, что Эдвард задвигался, что натолкнуло меня на мысль, что ему снова необходимо уйти, и я резко переместилась, меняя свое положение.

- Ты должен идти, да? – спросила я, как можно мягче, но не была точно уверена, что спрятать свои истинные чувства мне удалось.

Я заметно расстроилась, но старалась не подавать виду, что что-то не так, и с замиранием сердца ждала его ответа, как будто слова, которые должны были последовать, могли реально изменить что-то в моей судьбе. Несомненно, многое в жизни зависит от человеческих решений, но маловероятно, что моя жизнь изменится в лучшую сторону от того, что Эдвард останется сейчас вместо того, чтобы уйти. Это было бы слишком просто, а реальность всегда намного сложнее, чем даже самые смелые мечты.

- Я останусь, если тебе это нужно, - сказал он после некоторой заминки, однозначно вызванной борьбой, которую Эдвард вел сам с собой.

Он наверняка даже не подозревал, что я все вижу, потому что все его внутренние сомнения четко отображались у него на лице. Я могла бы попросить его задержаться хотя бы ненадолго, но я боялась выглядеть в его глазах еще более жалкой и несчастной, чем уже являлась, но гораздо сильнее меня пугало то, что я становлюсь зависимой от присутствия Эдварда в своей жизни.

Что, если он в скором времени не сможет уделять мне так много своего внимания, как сейчас? Что, если он просто уедет? Что со мной тогда будет? Мне и так достаточно переживаний о том, что моя лучшая подруга уезжает со дня на день, о чем я узнала, когда заметила проблески грусти и даже вины в ее глазах, и дата нашей следующей встречи с Анжелой неизвестна даже ей самой.

Я вполне могла бы обойтись без волнений насчет того, что и Эдвард исчезнет из моей жизни так же быстро и внезапно, как и возник, но что-то мне подсказывает, что кто-то свыше решил максимально усложнить мое и без того почти бессмысленное существование и призвать к ответу за когда-то совершенные ошибки.

Вот только я не знаю, в чем провинилась так сильно, что вынуждена расплачиваться сначала разлукой с отцом, потом потерей мамы, а теперь еще и приближающимся расставанием с единственной лучшей подругой, которая неизменно хранила мне верность и всегда делила со мной и радость, и горе.

Я уже не могу отказаться от Анжелы и игнорировать нашу эмоциональную привязанность, которая складывалась с годами и лишь усиливается с течением времени, но с аналогичным чувством, возникающим по отношению к Эдварду, я, быть может, еще пока могу бороться. Маловероятно, сомнительно, но вдруг. Если нас что-то разлучит, то мне будет проще жить дальше, если сейчас я не позволю ему проникнуть в мое сердце так, что потом это не удастся игнорировать.

- Со мной все замечательно, - отмахнулась я, делая все, чтобы мой голос звучал радостно, и в нем не было ни единого намека на грусть или печаль. - Не хочу тебя задерживать, иди же, - уголки моих губ автоматически растянулись в улыбку, которая, впрочем, наверняка не коснулась моих глаз, а на лице Эдварда появилось необъяснимое выражение, напоминающее удивление, и я запнулась на последних словах.

Он неожиданно взял мое лицо в свои ладони, и у меня не было ни единой возможности как-то уклониться или спрятаться от взгляда Эдварда. Он словно смотрел мне в душу, раскрывая мои тайны, спрятанные в ее самых потаенных уголках. Все, что я могла, это просто смотреть в его глубокие зеленые глаза, в которых отражалось великое множество вопросов.

Все мысли резко вылетели из моей головы, когда я осознала, что будто бы тону под таким пристальным взором Эдварда, а он, вернее, его лицо находится подозрительно близко, так близко, что стоит мне поднять ладонь, и я коснусь его подбородка и не только.

Путем немыслимых усилий мне удалось заставить себя моргнуть, но я не отвернулась, хотя мое подсознание буквально кричало мне сделать именно это и, наконец, вернуть утраченный контроль над своими чувствами. Происходило что-то странное, но неизвестность нисколько не пугала, хотя и могла.

Я чувствовала себя в безопасности, хотя и слабо соображала, что творится вокруг меня, и никак не могла найти внезапно утерянную нить, связующую меня с реальностью, но даже не это погрузило меня в некоторое смятение.

Я растерялась просто потому, что четко чувствовала, как ускоряется сердечный ритм, как бывает тогда, когда человек переборщил с физической нагрузкой, но все дело в том, что с моей стороны не было ни единого движения. Я сидела, не шелохнувшись, но сердце по-прежнему сотрясало своими ударами мою грудную клетку, как будто хотело вылететь из нее.

Раздался судорожный вздох, и я не сразу распознала, что принадлежит он мне и вызван тем, что Эдвард провел своей правой рукой по моей щеке прежде, чем заправить выбившийся из моей незамысловатой прически локон за ухо. Мне, вероятно, не следовало думать о том, каким заботливым и каким чувственным было это мимолетное прикосновение, но я не успела удержать свои мысли, и они сами собой устремились в этом направлении.

Возможно, моя фантазия могла бы зайти намного дальше, но этому не суждено было случиться. Все очарование момента ушло, едва Эдвард вроде бы смутно извинился и отодвинулся от меня на почтительное расстояние перед тем, как отвести взгляд в сторону, избегая смотреть на меня. Я хотела знать, о чем он думает, но не могла даже заставить его сосредоточить внимание на мне, как ни старалась.

Эдвард неизменно смотрел на свои руки, покинувшие мои покрывшиеся румянцем щеки, а сейчас бессильно висящие вдоль его тела. Длинные мужские пальцы вырисовывали непонятные фигуры на полу, и, не знаю, может, Эдварда это успокаивало и помогало ему сосредоточиться, но меня это только раздражало. Физически он по-прежнему был рядом, но эмоционально словно отгородился от меня, а у меня не было ровным счетом никаких идей и мыслей о том, почему это случилось, есть ли в этом моя вина, и как все исправить, чтобы мы вернулись к прежней легкости, ставшей основой отношений между нами.

Мысленно я уже укоряла себя за то, что Эдвард выпустил меня из своих рук, больше не удерживает рядом и даже не смотрит в моем направлении. Я нисколько не задумывалась о том, что, возможно, проблема не во мне. В моей голове не было ни одной мысли, и я ощущала себя опустошенной и отчего-то разочарованной. Это чувство лишь усилилось в ближайшие мгновения.

Для этого парню, чьими объятьями я недавно была тесно окружена, достаточно было встать и не предложить мне никакой помощи в виде своей руки, к примеру, когда я сделала то же самое. Не то, чтобы я не смогла бы подняться сама, но остаться равнодушной к такой резкой перемене в Эдварде, молниеносно ставшем внезапно безразличным и холодным ко мне, было выше моих сил. Тщетно мои глаза пытались отыскать хоть какой-то намек на участие и заботу в его взгляде.

Все мои старания были бесполезны и не приносили никакого успеха, на который я втайне надеялась. Мне начало казаться, что с того момента, когда парень крепко сжимал меня в своих объятьях, возможно, желая большего, если судить по выражению его лица и глаз в те мгновения, прошло не несколько минут, а целая неделя. Задумавшись обо всем этом, я не смогла не задать себе вопрос, который обескуражил меня своим содержанием, но от этого ответ на него стал лишь актуальнее и важнее всего для меня на этом свете.

Хотела ли я большего с Эдвардом? Хотела ли я, чтобы он смотрел на меня, в мои глаза, так, как будто я для него целый мир, и лишь во мне кроется смысл жизни? Хотела ли я, чтобы он обнимал меня так, как будто я для него самая большая драгоценность, которая может разбиться от неосторожного обращения? Хотела ли я, чтобы он видел во мне не просто девочку, когда-то уверенно сидевшую на лошади и не знающую потерь и несчастий, а девушку, которую выросла, столкнулась с утратами и болью, но от этого стала лишь сильнее? Хотела ли я, чтобы он крепко прижал меня к себе так, чтобы моя рука коснулась кончиков волос на его шее, и, помедлив какое-то время, отбросил все сомнения и накрыл мои губы своими, чувственно меня поцеловав? Хотела ли я, чтобы он полюбил меня и позволил мне сделать себя счастливым?

По правде говоря, я задала себе не один и даже не два вопроса, но ответы на каждый из них были одинаковыми. Да, я хотела всего этого и не видела смысла бегать от положительного ответа. Если я не могу признаться в своих чувствах Эдварду, то нужно хотя бы с самой собой быть честной. Кажется, это я могу, и это, похоже, легко.

В какой-то момент просто приходит осознание, что рядом есть человек, который для тебя больше, чем друг, больше, чем любимый. В нем сосредоточена вся жизнь, и без него все не так безоблачно и прекрасно, как с ним. Возможно, звучит чересчур банально, и мои мысли безумно высокопарны, но я так чувствую, а ощущения всегда представляют наиболее полную и ясную картину происходящего.

Не знаю, как так вышло, ведь я не просила любви, но она пришла ко мне, и, кажется, это происходит в любом случае, даже если человек не хочет. Все мои желания сводились к тому, чтобы однажды проснуться, прислушаться к ощущениям внутри себя и понять, что жить уже не так тяжело, как в первое время после судьбоносных изменений не в лучшую сторону, и дышится легче, чем прежде, и не приходится затрачивать всю имеющуюся энергию, чтобы сделать один единственный вздох.

Но, видимо, я получила даже больше, чем могла надеяться, но пока не до конца определилась, как к этому относиться. Возможно, понимание придет позже, когда пройдет какое-то время, и я хотя бы чуточку свыкнусь с тем, что люблю кого-то за пределами своей семьи. Люблю Эдварда, который, возможно, никогда не почувствует ко мне того же по причине запретов, как происходящих свыше, так и исходящих от него самого, из глубин его благословленной души.

До этой поры я полностью не осознавала, кто он для меня, ни о чем не думая и просто стараясь чаще видеться с ним, чтобы хотя бы ненадолго обретать облегчение и выбираться из-под толщи воспоминаний. Теперь они доставляют только боль, потому что я знаю, что моя привычная жизнь разрушена вдребезги, и ее обломки могут погубить меня под своим весом, и только нахождение рядом с Эдвардом каждый раз отсрочивает этот момент. Момент, когда я потеряю себя и больше не обрету целостность.

Мне бы хотелось, чтобы этот миг и вовсе никогда не наступил. Но возможно ли это в реальности, особенно сейчас, когда небезразличный моему сердцу человек, рядом с которым, кажется, раны внутри меня перестают кровоточить и порой даже срастаются, может уйти и больше никогда не вернуться? Я будто бы очнулась ото сна и вдруг остро осознала, что он не обязан то и дело возвращаться ко мне, приходить в этот дом и вместе со мной переживать все то, через что я прохожу.

Вдруг чаша его терпения переполнена, и Эдвард больше не может справляться с моим отчаянием, моим горем и моей печалью? Из моего горла вырвался всхлип при одной лишь мысли об этом, и я, пытаясь прогнать непонятно откуда взявшиеся слезы, вцепилась в мужскую рубашку, не осознавая, как так быстро я оказалась рядом с ее владельцем, не желая его отпускать.

Сердце забилось, как сумасшедшее, грозясь вылететь из груди, когда я, преодолевая отсутствующее сопротивление, уткнулась лицом в грудь Эдварда, меньше всего думая о том, что соленая влага из моих глаз прямо сейчас орошает ткань его одежды, оставляя некрасивые и бесформенные мокрые пятна.

Прошла, казалось, вечность до того, как он обнял меня, ничего не говоря и просто поглаживая меня по спине и по волосам, и от этих простых, но таких искренних действий я стала затихать и успокаиваться, затрачивая все усилия, чтобы привести свое дыхание в норму.

- Тише, Белла, прошу тебя, – произнес Эдвард шепотом, едва слышно, зачем-то пытаясь меня отстранить, но я отрицательно помотала головой. – Не плачь, не надо, - он продолжал взывать ко мне, но я не могла найти в себе сил, отпустить его, боясь, что стоит ему выйти за порог комнаты, и мы больше никогда не увидимся. И все из-за меня, подавленной произошедшими в жизни потерями и напуганной лишь одной только мыслью о том, что они еще не закончились, и мне предстоит столкнуться с утратами снова. – Все будет хорошо, обещаю. Ты ведь мне веришь?

Я лишь кивнула, вряд ли по-настоящему осознавая, с чем соглашаюсь, но надеясь, что Эдвард любой ценой сдержит данное мне обещание.

- Я не переживу, если ты не придешь больше. Знаю, тебе нужно идти, но, пожалуйста, возвращайся завтра. Я буду ждать тебя, - неуверенным и лишенным всяких эмоций голосом просипела я, но смогла взять себя в руки, когда увидела твердый кивок своего спасителя от себя самой, прежде всего, и услышала за дверью шаги не только брата, но и голос подруги.

Мои пальцы чисто на автомате пробежались по щекам, стирая почти высохшие дорожки, напоминающие мне о моей слабости, а я сама отошла от Эдварда, хотя это далось мне очень непросто. В тот же миг в комнату влетела Анжела, Дени остался маячить в дверях, с болью в глазах видя, что у меня снова была истерика, и с благодарностью переводя взгляд на человека, который помогает мне на каждом шагу, но не знает ровным счетом ничего о моих чувствах, далеких от просто признательности.

Я все еще смотрела на Эдварда, но мне пришлось обратить внимание на подругу, которая взяла меня за руку и повела, вероятно, в сторону моей комнаты. Анжела даже не замечала, что мысленно я не с ней, а с тем, к кому питаю неразделенные чувства. Но одна фраза из уст подруги вернула меня в реальность, в которой я сидела на своей кровати, каким-то невероятным образом, даже через закрытую дверь, слыша, как мой брат провожает Эдварда.

- Как уезжаешь завтра? – встрепенулась я, ощущая нарастающую боль в груди, из-за которой становится трудно, почти невыносимо дышать, и приходится сглатывать подступающую тошноту.

- Я ничего не могу изменить, Белла, но буду очень скучать и, если ты захочешь, писать тебе, - с печалью и грустью в глазах ответила мне Анжела, и я просто не смогла сдержать себя, сделав единственное, что могло выразить то, как сильно я ее люблю, и как плохо мне будет без подруги.

Она крепко обняла меня в ответ, шепча, что это не навсегда, и за расставанием обязательно последует встреча, надо лишь подождать, и это нам вознаградится. Остаток вечера мы провели, делясь общими воспоминаниями, и я почти не думала об Эдварде, о том, что чувствую к нему, и что наши отношения никогда не будут существовать. Но отстраниться от всего этого у меня получилось лишь до поры до времени.

В какой-то момент я только чудом услышала упрек Анжелы в том, что я нахожусь непонятно где, и на меня посыпались разрозненные вопросы, задавая которые, подруга ставила перед собой единственную цель. Понять, что со мной творится. Я даже не успела и слова вставить, чтобы разубедить Анжелу, когда она заявила, что видит все, и дело тут совсем не в ней и не в моей маме. На это мне было нечего возразить, но и открыть свою тайну, признаться в своих чувствах к Эдварду близкой подруге было выше моих сил.

Да, я понимала, что завтра она уедет, и на прощание я даже не получу искреннего совета, что делать в сложившейся ситуации, но и перебороть себя не могла. На уме у меня просто не было толковых и связных фраз, которыми я могла бы без запинок выразить все то, что у меня лежит на душе тяжким грузом. Мне хотелось бы услышать слова поддержки и понимания от подруги, но я боялась увидеть, как она смотрит на меня с негодованием и, возможно, даже осуждением и говорит, что я должна избавиться от своих чувств, как можно скорее.

Поэтому я лишь улыбнулась максимально естественно и безмятежно, сказав, что просто задумалась, а потом мы провели весь день вместе и, когда ночь вступила в свои права, в обнимку уснули на моей кровати, зная, что завтра будет непростой для нас обеих день. День прощания, омраченного не только самой перспективой длительной разлуки, но и страхом никогда вновь не увидеть друг друга.