От автора: дорогие читатели, надеюсь у вас найдется минутка перед прочтением столь ожидаемого продолжения дабы прочесть это маленькое послание
Вчера вечером, заканчивая редакцию этой главы, я внезапно поняла, насколько большой путь всеми нами был проделан. Эта история начиналась с полупрозрачного замысла, а получилось... ЭТО!
И конечно, одной мне бы точно было не по силам справиться с таким масштабом. Поэтому я хочу в очередной раз сказать спасибо всем тем, кто приложил к истории руку.
Во-первых, наша бета, которая в сжатые сроки всегда умудряется качественно проверить текст и которая никогда не подводит по времени. My elsker, вы незаменимы!
Во-вторых великолепный дизайнер Bad_Day_48, порадовавший нас не только обложками ко всему фф, но и конкретно к этой главе (опять же - за пару дней!) Вы точно маг виртуальной кисти!
Ну и конечно, в-третьих, - вы - наши читатели! Что бы мы делали без ваших отзывов и вашей поддержки? Огромное спасибо за то вдохновение, уверенность и желание продолжать, что вы раз за разом мне даете! И особенная благодарность читателям с форума, мысли которых не менее интересны! Всегда с нетерпением жду возможности узнать ваше мнение :)

Любая сказка оправданно кончается хэппи-эндом. Все танцуют на балах, все смеются, угощая друг друга сладостями, все, не скупясь, демонстрируют свое счастье и спокойствие после долгих терзаний на прошлых страницах.
И, разумеется, если в сказке присутствует Принц и Принцесса, они, соответствуя всем канонам, на последней страничке изображены в свадебных костюмах.
Всего за день перед этим широко улыбающийся, с ямочками на щеках и чуть-чуть покрасневший от смущения, Принц стоит перед своей дамой сердца на одном колене, протягивая ей большое-пребольшое золотое кольцо с каким-нибудь ярко-искрящимся камешком и задает заветный вопрос…
Что отвечает Принцесса?
…А что она, в сущности, может ответить?
С громким криком или тихим шепотом (зависит от ситуации и окружения рядом с ними) согласия она кидается ему на шею, долго и страстно целуя.
А затем – свечи, торт, первый танец и пышное, волшебное, часто – блестящее лучше алмазов – свадебное платье. Этот водоворот белизны и счастья кружит по экрану две минуты, пока идут финальные титры, а после потухает, оставляя вместо себя два слова.
Те, благодаря которым дети верят в магию и с нетерпением ждут, когда же и в их жизни появится прекрасный Принц.
Наверное, я была сумасшедшей уже тогда, в самом детстве, но с кем-с кем, а с принцессой себя точно не отождествляла. Мне казалось, моя судьба, как и судьба того, с кем я захочу соединиться воедино, куда интереснее столь предсказуемого сюжета…
Так и оказалось. Только лучше бы все же сбылось волшебство сказки, а не завет реальности.
Тогда, быть может, сейчас, глядя на своего настоящего Принца, пусть и не светлого, пусть и без «белого коня», как он сам миллион раз предупреждал, пусть опасного и противоречивого, но вправду любимого, я бы не раздумывала со своим «да»…
А теперь…
А теперь я молчу, и с каждой проходящей секундой моего молчания блеск малахитов на капельку, но становится меньше.
Он не понимает.
И я тоже.
- Эдвард…
- Я рад, что ты помнишь мое имя, viola, - мужчина усмехается, делая вид, что все в порядке. Длинными и теплыми пальцами, впервые с такой невозможной нежностью, проводит по моей щеке. Неужели думает, что я сомневаюсь в своей ценности для него? Неужели считает, что причиной всему вообще сомнения?..
Его столь жуткое, столь горькое заблуждение больно отзывается где-то внутри, стальными коготками дерет возле сердца.
- Я же… я же замужем, - левая рука, сама собой перемещаясь с его плеча ближе, на грудь, пытается продемонстрировать золотое колечко. Его нет – уже давным-давно, к слову, – но оттого место, где должен быть кружок, горит алым пламенем и саднит ничуть не меньше.
- Если проблема только в этом, - за мгновенье перехватив мою ладонь собственной, Эдвард осторожно целует подрагивающие пальцы, - можешь даже не думать о такой мелочи.
Мелочи?!
- Не могу…
- Почему не можешь? – явное недоумение прорисовывается на всем его лице, - ты думаешь, я позволю ему и дальше дышать? Белла, то, что они за столько времени не могут поймать его – дело рук Кая. Не будь это млекопитающее под его защитой…
- Ты его не убьешь, - с непозволительно сильным убеждением бормочу я.
Что-что, а эта фраза явно выбивает Каллена из колеи. Его рычание сдерживается только присутствием рядом Джерома.
- Я размажу его по стенке, - с ничуть не преувеличенным чувством, с яростью, опаляющей все и вся вокруг, говорит мужчина.
Я ощущаю на глазах слезы. Надоевшие, жалкие, но слезы. И ничего не могу с этим поделать.
- Кашалоты всегда залегают на дно…
- Не так много пространства для пряток ему осталось.
- Но осталось же!.. – мое отчаянье десятком морщин отзывается на лице Эдварда. Теперь на моем лице обе теплые ладони. Стирают слезы.
- Не плачь, Belle, - тихонько просит он, сочувствующе глядя на меня, - не плачь, это того не стоит.
- Зачем ты это спросил? – между всхлипами слова кое-как просачиваются наружу. От его рук и глаз, вопреки всем предыдущим истерикам, становится лишь хуже. Страшнее становится…
- Затем, что хочу на тебе жениться, - уверено произносит Эдвард абсолютно ровным, спокойным голосом, - затем, что ты мое tesoro, Белла. Как и Джером. У меня было время подумать.
Такие искренние, такие ласковые слова. Он подумал и предпочел всем… меня! Что я вообще делаю?
Очередное доброе утро превратилось в черт знает что. И снова по вине человека, которого, несмотря на всю запретность этого, я ненавижу и душой, и сердцем.
- Ты тоже… ты тоже, и ты знаешь, - глотаю слезы, уже ничуть не стараясь их прекратить, - Эдвард, я же выбрала! Ты знаешь, я выбрала! И я бы… я же…
Делаю один глубокий вдох, пытаясь досказать:
- Но я ему принадлежу. До тех пор, пока… я его…
- Иди сюда, моя девочка, - Каллен прерывает меня, укладывая обратно себе на грудь. Крепко обнимает, целуя в макушку.
Я не противлюсь. Я никогда и ни за что на свете добровольно не откажусь от этого мужчины. От его рук, слов, губ… от всего целиком.
Ну почему и теперь, и сейчас я не в состоянии прекратить это безумие? Думаю, даже если Эдвард отправит меня в психиатрическую лечебницу, мало что изменится.
Я хорошо усвоила урок… я знаю, чем грозит отрицание фактов, предложенных благоверным.
- Я ему принадлежу… - снова шепчу, раз за разом проигрывая в голове мысли-воспоминания об уже случившемся. О том нашем первом и последнем разговоре на эту тему и моей окончательной убежденности в правдивости намерений Джеймса, если я ослушаюсь ещё раз. Если только посмею.
- Даже не думай, - убирая мои волосы на бок, пальцы Эдварда глядят затылок.
- Это правда! Есть договор… есть!.. – ощущаю похожую беспомощность, смешанную с отчаяньем, с какими Каллен не так давно доказывал мне, что не сходит с ума. Он надеялся, что я поверю. А теперь надеюсь я.
Это не игры сознания, это не чересчур живое воображение, не яркий сон. Я все видела и все помню.
К тому же, к сожалению, знаю на практике. Знаю, как больно…
- Я не вру тебе, - обнимаю его за шею, боясь даже на миллиметр отпустить.
В пучину? Пожалуйста.
В пекло? Пожалуйста.
Я согласна дать положительный ответ на что угодно, если только он поймет меня… если только поверит.
Даже Джаспер, узнавший все то, что видела Сероглазая, пытался отрицать очевидное. Даже он, несмотря на все положительные качества, не в состоянии мне верить.
Отказался. Ещё в первый раз.
- Не врешь, - бархатный баритон обретает столько сострадания, сколько ни разу прежде. Подтягивая одеяло к самому моему подбородку, накрывая им и пряча, он ни на секунду не прекращает прикасаться ко мне.
Tesoro…
- Ты правда?.. – не могу поверить в то, что я слышала. Если это была шутка или, чего хуже, притворство, я…
- Правда, - заглядывая в мои глаза, малахиты, не таясь, демонстрируют внутри себя честность, - расскажи мне об этом договоре. Что он из себя представляет?
Эти слова эхом отзываются в сознании, сталкиваясь с советом Джаспера поведать все мистеру Каллену. С его обещанием, что Эдвард сможет мне помочь забыть… оставить… прекратить.
Только на деле все куда сложнее, чем в теории.
Слезы, кажется, только-только уменьшившиеся, возвращаются с новыми силами. Рубашка Эдварда уже мокрая.
- Нет! - с трудом вспомнив о том, что кричать запрещено, скатываюсь на громкий шепот. Пробуждение Джерома последнее, что нужно сейчас нам обоим. Малыш и так чересчур часто видит мои слезы. А при нем они точно не допустимы.
- Почему нет? – ничуть не злясь и не огорчаясь (чего я боюсь больше всего), интересуется Каллен.
- Потому что… потому, что больше ты на меня не посмотришь, если я расскажу… - шумно сглотнув, кое-как нахожу в себе силы ответить взглядом малахитам. Пока внутри них нет отвращения, но уверена, после того, о чем просят, я уже никогда не смогу его оттуда изгнать. Хейл ошибается. То, что мысленно разрешено и понятно, на практике – недопустимо. Тот пыл, что был во мне после его рассказа о судьбе Элис, безвозвратно испарился.
Ей хватило смелости.
Мне никогда не хватит.
- Если ты действительно так думаешь, - с самым серьезным видом произносит Эдвард, - это твое самое большое заблуждение.
- Ты просто не знаешь…
- Белла, - он убирает с моего лица длинную прядь, стирает все только что появившиеся слезы, - что бы ты мне ни рассказала, я никогда от тебя не отвернусь.
От такого обещания внутри что-то вздрагивает. Маленькая-маленькая, подкрепленная лишь взглядом Каллена, мысль все же попытаться, решиться, проносится в голове.
Правда, её полет занимает всего мгновенье. Скрываясь за горизонтом, она не оставляет от себя ничего. Даже самого крохотного, самого малозаметного следа.
Невозможно – уверяет.
Невозможно – заклинает.
Невозможно – подтверждает.
- Я не могу. Прости, прости, пожалуйста…
Он вздыхает, выдавливая улыбку. Мотнув головой, прижимает меня ближе к себе.
- Хорошо. Мы сегодня больше не будем об этом говорить. Постарайся успокоиться.
- Эдвард, если ты считаешь… я не против… замуж… если хочешь и действительно намерен… - путаюсь в словах, тщетно пытаясь правильно изложить свои мысли. Хоть каплю понятно и уверенно, - но пока он… я не могу.
Терпеливо выслушав меня, ни разу не перебив, мужчина кивает:
- Я понимаю. Я поторопился, верно? Мы как-нибудь вернемся к этой теме, но позже.
Позже…
- Спасибо!..
- Не за что, сокровище, - на сей раз его улыбка настоящая, - все хорошо.
Хорошо…
- Тебе не нужен конь, - устраиваюсь на его плече, обвивая руками за шею. Запах, улыбка, кожа… это куда лучше любых лекарств. Мне ничего другого и не нужно. Все, чего стоит бояться – потерять. Их с Джеромом.
- Конь?..
- Конь… чтобы быть принцем, - вздыхаю, попытавшись улыбнуться в ответ, - ты и без него прекрасно справляешься.



Джером, коротко вздохнув, поворачивается на другой бок. Его ладошки вытягиваются вперед, а ножки наоборот поджимаются, когда малыш, моргнув, открывает глаза.
Сонные драгоценные камешки, фокусируя взгляд, скользят по всей комнате, ничего конкретного не замечая. Но как только их обладатель понимает, где находится и что происходит, тут же вспыхивают вполне конкретными целями.
Это Эдварду и нужно.
Подкравшись к мальчику из-за спины, он одним точным движением притягивает его к себе, широко улыбаясь.
Джерри даже не успевает испугаться. Эти руки, я думаю, он узнает среди всех иных.
Сладкое и нежное «папа» повисает в комнате. Ловко извернувшись, Джером сам обнимает отца. Крепко-крепко.
Весело хохоча, Каллен валится на кроватные простыни, увлекая малыша за собой. Резвясь на покрывале, они переворачивают всю постель вверх дном. Несомненно, наслаждаются и игрой, и моментом.
И я наслаждаюсь.
Пока меня, стоящую у двери в ванную, никто не заметил, я имею возможность вдоволь рассмотреть все, что происходит в комнате.
Думаю, этот перерыв нам необходим. Я ввела Эдварда в ступор и, думаю, обидела своим отказом. Он уверил меня, что все в порядке, и он понимает мои причины, но… не знаю. Горький осадок на душе остался.
Боже, но это же нечестно! Почему я не могу делать то, что хочу? Почему я не имею права быть, есть, спать и жить с тем человеком, которого люблю? Неужели путы Кашалота и вправду никогда не ослабнут? Я не найду средства, дабы обойти их, выпутаться?
Ты заставишь меня… вернуться?
Заставишь?!
Тихонько выдыхаю, медленно качая головой.
Нет. Не заставит. Ничто и никто не заставит меня добровольно потерять моих мальчиков. Этой сказке – про то, что любовь нерушима – я позволю сбыться. Даже больше – сделаю все, чтобы она сбылась.
Такие слова – пусть и от самой себя – вдохновляют. Улыбаюсь, немного расслабившись.
Не бывает безвыходных ситуаций. Тем более тогда, когда рядом такие люди, как Эдвард.
«Потому что ты мое сокровище».
Ну вот. За эту фразу я сделаю все, что угодно. Как бы страшно, холодно и трудно ни было.
- Больно, - внезапный голосок Джерома, всхлипнувшего совершенно неожиданно, вырывает из размышлений.
Глаза тут же находят его на покрывалах. Как и прежде, он сидит в объятьях папы, но теперь малахиты наполнены страхом и настоящей, о чем он и говорит, болью. Нижняя губа подрагивает.
- Где? – Эдвард, тут же прекратив все игры, взволнованно нагибается к ребенку. Как и я, пытается понять причину.
- Тут, - шепчет Джерри, касаясь своей ладошкой левой части груди. Отворачиваясь от лежащего на прикроватной тумбе нового мобильного Эдварда, только-только переставшего вибрировать, он смотрит прямо на отца.
Глаза Каллена распахиваются.
Я же собираюсь вернуться обратно в комнату и выяснить, в чем дело. Нам нужен врач или хоть кто-то, владеющий медицинскими навыками. Где найти его посреди леса?..
Однако останавливая всколыхнувшийся внутри нас с папой страх, малыш добавляет ещё кое-что, просительно глядя в глаза своего самого дорогого человека на свете:
- Не уезжай.
…Мне требуется пара секунд, дабы проиграть его слова ещё раз и понять, что происходит. Эдварду чуть больше.
- Не уеду, - обещает он, сильнее хмурясь, - покажи мне ещё раз, где болит?
- Не уезжай, папа, - повторяет Джером, прячась в руках Каллена, - больно…
Теперь мы оба знаем смысл этих слов. Он понимает.
Расслаблено выдохнув, мужчина прикрывает глаза. Горько усмехнувшись, забирает сына в объятья. Теперь его поцелуи даже с виду становятся куда ощутимее:
- Ну что ты, Джером, - шепчет он, поглаживая светлые волосы, - я всегда буду с тобой, мой любимый. Не бойся.

…Этим вечером, уже после того, как малыш, успокоенный словами и целым днем присутствия отца, засыпает, у нас с Эдвардом появляется возможность поговорить.
- Так ты все-таки уезжал? – задаю свой вопрос, устроившись на плече мужчины и задумчиво чертя узоры на его груди.
- Откуда такие мысли?
- Эта женщина никогда бы не приготовила такого обеда, - припоминаю те по-настоящему вкусные, изысканные блюда, от каких – впервые за все время – Джером не отказался. Ему понравилось, а это уже показатель. Администраторша «Лесной хижины» явно не имеет представления о съедобной пище.
- Она и не готовила, - Эдвард кивает, усмехнувшись, - заставлять вас есть её стряпню просто бесчеловечно.
- И потому папочка, поохотившись в ближайшем лесу, принес нам кое-что повкуснее?
Он смеется. Он часто смеется, в отличие от всех прошлых наших ночей и дней вместе. Это замечательно. От этого у меня в груди ощутимо теплеет.
- Папочка обещал не уезжать и был связан этим обещанием, а потому отправил на охоту кое-кого другого, - заговорщически произносит мужчина, - у него, к тому же, лучше получается охотиться.
- То есть, когда ты говорил с Джаспером, он?..
- Сначала мы и вправду поговорили, - Эдвард зарывается лицом в мои волосы, с наслаждением делая глубокий вдох, - а потом уже…
- Передай ему, что охота удалась.
- Конечно.
Джером, прерывая наш разговор, поворачивается на другой бок, удобнее устраиваясь возле шеи отца. Теперь к ладошкам, крепко его держащим, прибавляются и ноги. Свернувшись в позе осьминожки, малыш наглядно демонстрирует, что хоть и верит Каллену, но перестраховаться не помешает.
- Ну все, теперь точно никуда не денешься, - посмеиваюсь, аккуратно прикоснувшись к белокурым волосам. Прекрасно помню, как сегодня, танцуя вместе со мной импровизированный вальс, их обладатель задорно смеялся, стараясь выдать такие па, которые даже не снились лучшим мировым хореографам.
А потом он рисовал. Только в этот раз не травку и цветы, не солнце и речку, а нас. Нас всех. И в уголке, чуть подальше от основной картины, был даже Джаспер. В своей несменной белой рубашке, как всегда.
Этот рисунок лежит на тумбочке – совсем рядом. Но я помню каждую его мелочь, даже не глядя туда. Джерри первый, кто нарисовал меня. И первый, кто подписал под человечком в розовой пижаме «мама». Думаю, излишне говорить, насколько мне понравилась эта работа.
Однако на мою фразу Эдвард почему-то не смеется. Ему ни капли не весело. Наоборот, малахиты наполняются грустью и горечью, какую невозможно измерить.
- Ты знаешь, почему он сказал «больно», когда просил меня остаться?
- Да. Потому что ему вправду больно, когда тебя нет рядом. Нам обоим, Эдвард, - вспоминаю те чертовы ночи, включая самую отвратительную – последнюю – проведенные порознь, и по коже бегут мурашки. Ещё как больно, я согласна с Джерри.
- Нет, - мужчина качает головой, тоскливо глядя на сына, - он сказал это потому, что когда ему больно, я дольше остаюсь рядом…
- Ты думаешь?..
- Уверен.
На пару секунд замолчав, сопоставляю слова Каллена и факты-наблюдения, что имею. Собираю мозаику, не ожидая столь быстрого результата. Но он, как назло, имеется.
Эдвард прав. Когда Джером вернулся с изодранной после побега спиной, когда ему нужно было промывать те жуткие раны, Эдвард провел в доме больше недели.
Когда дом сгорел и, по расскажу Каллена, малыш попал в больницу, он пробыл там около 8 месяцев… и я убеждена, что большую часть этого времени папа был рядом.
- Удивительно, что он ещё намерено не вынуждает меня…
- Эдвард, - обнимаю его сильнее, целуя в щеку, - но ты ведь здесь, правда? К чему беспокоиться?
Он чуточку рассеяно кивает, возвращая мой поцелуй.
- Это просто несправедливо, Белла, - спустя полминуты, жалуется, морщась, - дети просят на Рождество игрушки, волшебные палочки, компьютерные игры, наконец… а он попросил у Санты меня. Попросил, чтобы я приезжал чаще, чем на три дня раз в две недели. Это и было самым заветным его желанием.
У меня в груди неприятно покалывает. Как раз в том месте, о каком с утра говорил Джером.
- Но это в прошлом, - пытаюсь уверить я, - вы вместе, все хорошо.
- Два дня назад я так не думал.
- Два дня назад…
- Знаешь, мне кажется, Аро не ожидал, что я приду, - перебивая меня, высказывает свою мысль Эдвард, - он, быть может и догадывался, что мне дорог Джерри, но насколько точно - не мог представить. Тем более, у меня не было никакого оружия…
- Ты пришел к нему без?..
- Абсолютно. Невероятно, правда, что главного приспешника Кая удалось задушить голыми руками?
Я представляю себе эту картину, коротко кивнув.
Представляю Эдварда с дико горящими местью глазами, с болью, выворачивающей наружу душу, с яростью, какую нельзя сдержать. Он сильный и страшный, если не владеет собой.
И тут уж не только голыми руками… тут можно как угодно убить… он может убить. Smeraldo.
- На очереди был и старший сеньор Вольтури… и я уверен, что даже если бы сам там сдох, его на этом свете тоже бы не оставил.
Мужчина делает глубокий вдох, избавляясь от грубой ненависти, от пугающей злости, с какой говорил. На мгновенье зажмуривается, усмиряя пламя в малахитах.
- Я ведь не пугаю тебя?
- Ты – нет, - мягко улыбаюсь, поглаживая его скулы, - я знаю, что все это из-за мести. Я знаю, как сильно ты любишь Джерри. Все в порядке.
- Верно, - он тоже пробует изобразить улыбку, - а ты знаешь, кто ты?
- Кто я? – изображаю удивление, с интересом глядя на него.
- Да, - его указательный палец очерчивает контур моего лица, пока глаза посмеиваются хитрым взглядом, - ты, Белла, единственный человек, которому я полностью доверяю. И к которому запросто повернусь спиной.
А вот это уже признание. Высшая его форма.
- А я сделаю все, чтобы её защитить, - шепчу в ответ, убирая волосы с его лба, - обещаю.
- Я даже не сомневаюсь, - впервые слышу от Эдварда что-то наподобие мурлыканья. Этот звук очень приятный и очень нежный. Ласковый…
Мы проводим больше пяти минут в тишине. Лежим, наслаждаясь и молчанием, и теплом, удобно устроившимися в комнате.
Некуда торопится. Нечего ждать.
Все, что нужно, все что важно – здесь, совсем рядом. В шаговой доступности.
И это потрясающе!
- Белла, - бархатный баритон прорезается сквозь ночное умиротворение, окутываясь почти сразу же серьезностью и… мольбой – это ведь так называется, да? – Если когда-нибудь я заставлю тебя нарушить обещание к себе… сохрани его для Джерома, пожалуйста. Он не виноват ни в одном моем поступке.
Если сказать, что такая просьба звучит неожиданно, лучше не говорить ничего.
- К чему это?..
- На всякий случай.
- Эдвард, - приподнимаюсь на локте, внимательно глядя на его лицо. Повторяю свой вопрос.
Случайности не случайны.
Он не хочет говорить. Или сомневается, или опасается… не хочет.
Но затем все же сдается.
- Марлена.
- Марлена?..
Каллен кивает.
- Она сообщила Джасперу, что дом взорвется. Благодаря ей вы здесь.
Так домоправительница знала? Так она была там?!
«Джером очень хороший мальчик, Изабелла. Берегите его».
«До свидания».
«Я помогу вам с ребенком всем, чем потребуется. Обращайтесь при первой же надобности».
Смотрю на Эдварда, не до конца понимая всего, что он говорит. На лице Каллена твердостью, благодарностью и чем-то ещё, плохо сравнимым с другими ощущениями, написано, что все это правда. Каждое слово.
- Но разве она не уехала?..
- Вернулась. Тот адрес, что был в записке – адрес Кая. Его замка.
- Она рассказала им о Джероме?
- Она утаила, что это мой сын. Бог знает, каким боком Аро выведал правду. Но Рыбе она ничего не говорила.
- А дом?..
- О планах итальянцев ей все было известно. Оставалось лишь вовремя успеть предупредить... вас.
Я делаю глубокий вдох, осмысливая все услышанное. Невероятно сложно, но отрицать глупо.
Все было просчитано – и Вольтури, и домоправительницей. Мы просто должны были дожидаться финала. Вполне ясно, какого.
- Так вот, Белла, - Эдвард, малость расслабившийся после такого откровения, привлекает мое внимание, легонько потрепав по плечу, - я хочу, чтобы в крайнем случае ты поступила так, как Марлена. Отомсти мне, но…
- Отомстить тебе?..
- Я же не знаю, что будет в будущем, - примирительно пожав плечами, произносит мужчина, - я просто прошу тебя… хотя бы ради того, что сегодня ты называешь меня tesoro.
- Ты же сказал, что доверяешь мне… - поджимаю губы, сдерживая внутри пылающее в груди пламя. Вот оно – «больно».
- Я доверяю.
- Сегодня.
- Сегодня… - он вздыхает, - Белла, а если через год я превращусь в закоренелого наркомана или алкоголика? Или вообще рассыплюсь? - указательным пальцем он привлекает мое внимание к своим вискам. Тем самым светлым волосам среди бесконечных бронзовых прядей.
И все это – без грамма улыбки. Он не шутит.
Черт!
- Вы идиот, мистер Каллен, - не знаю, что лучшее можно подобрать вместо этой фразы. По-моему, смысл выражен максимально точно, а чувства – на самом пределе доходчивого объяснения. Столь ужасающую глупость ещё нужно постараться вывести, – вы такой идиот… что же вы делаете?
Целую его. Сильно, крепко, ощутимо целую. Щеки, скулы, нос, лоб, подбородок… целую все, стремясь выгнать вон, избавить его от столь очевидных глупых мыслей. Все его сомнения, все недосказанности – наружу, прочь! Им здесь не место.
- Даже если рассыплешься на части, – бормочу, прокладывая дорожку к розоватым губам - конечной своей цели, – даже если напьешься вдрызг… никуда от меня не денешься! Я тебя не отпускаю!
- Belle…
- Не отпускаю, - мотаю головой, усиливая атаку. Отчаянно хочу укоренить в нем свое обещание, закрепить веру в правдивость своих слов намертво. И завтра, и сегодня, и потом… и всегда! ВСЕГДА!
Всецело отдаваясь порыву, отпуская с привязи все то, что мешало раньше так яростно целовать Эдварда, придвигаюсь к нему ближе. Обнимаю, лишая последней возможности избежать уготованной участи.
Сам виноват. Не нужно было говорить мне такого…
Но через пару мгновений догадываюсь, что дело принимает совсем другой оборот. Уже не столько хочу доказать, как… почувствовать, как бы невероятно такое ни звучало. Электрическим током пробегая по венам, ярким всполохом проносясь по всему телу и оставляя за собой приятное тепло, разгораясь внизу живота синим пламенем, незнакомое ранее ощущение заполняет собой все иное. Застилает глаза и сбивает дыхание, но прекратить не заставляет. Ничто не заставит.
Эдвард будто бы читает мои мысли. Будто бы прекрасно знает, что я чувствую прямо сейчас.
Ловко, но осторожно, не вынудив сына проснуться, он высвобождается из его рук и ног, перемещаясь вместе со мной на другую половину кровати.
Гладит… плечи, волосы, талию.
И целует. Сначала, не отрываясь, губы, а затем, когда мне уже нечем дышать, когда начинаю задыхаться, шею. Каждое его касание, каждый поцелуй отзывается тупой, но до ужаса приятной болью. Как молнии, что метал разгневанный Зевс, они добираются до самых сокровенных мест…
Я кусаю губы, подаваясь ему навстречу. Не хочу останавливаться. Не хочу отпускать. Дрожу, по-настоящему наслаждаясь происходящим. Улыбаюсь, с трудом сдерживая внутри рвущиеся наружу звуки.
Каллену тоже нравится. Я вижу, я слышу, я чувствую, что нравится. По дыханию, по рукам, что стали сильнее, по всему напрягшемуся телу и более требовательным губам…
Это… волшебно! Другого слова и не подберу. К тому же…
К сожалению, не успев даже додумать предыдущей мысли, резко опускаюсь с небес на землю. Так внезапно и так быстро, что на мгновенье теряюсь – что я делаю?..
Но потом понимаю. Так же быстро.
И с этим пониманием, с этим осознанием всего происходящего, то тепло, что грело изнутри и заставляло мечтать о райских кущах, превращается в лед. Застывает, до боли крепко опутывая своими канатами. Разрывает ядовитым холодом на части.
Придушенно вскрикнув, дергаюсь, стремясь избавиться от того, что послужило всему этому причиной.
Избавиться от поцелуя… ниже ключицы. В то самое место, что без устали терзал Джеймс и которое так сильно любил Маркус – особенно до секса.
Они оба называли мою грудь произведением искусства. И оба, не стыдясь, присваивали её себе. Эдвард… туда же.
В этот раз, в отличие от того момента, когда мне нужно было участие в игре с его стороны, Каллен не понимает, в чем дело, вовремя.
Пытается продолжить поцелуи, все ещё пребывая в ярко-красном ореоле беспамятства.
- Нет, нет, нет… - стону, пытаясь оторвать от постели налившиеся свинцом руки. Ранее с легкостью ласкавшие и шею, и спину мужчины, они непослушны, как никогда в жизни.
Мне его не оттолкнуть. Никак.
- Пожалуйста… - в конец отчаявшись, шепчу, глотая слезы. Беззвучными бурными потоками они устремляются вниз по щекам, погребая под собой все то приятное, все то хорошее, что было прежде. Уничтожают его, не скупясь на силу.
И только теперь, кажется, Эдвард понимает меня. Отстраняется.
Малахиты обретают круглую форму, едва видят мои слезы.
Он перебирает в голове варианты, что могло случиться, удивленно и встревоженно глядя на меня. Судя по недоумению, не находит.
- Белла?.. – его сбитое дыхание идеально вплетается в тишину.
Качнув головой, кое-как добираюсь непослушными пальцами до тех пуговиц, что ему удалось расстегнуть на моей пижамной рубашке. Не пытаюсь вернуть их в прежнее положение – это сейчас явно обречено на провал. Попросту обхватываю себя руками, пряча то, прикосновений к чему боюсь и не желаю. Пытаюсь повернуться, отвернуться от него… удается лишь с третьей попытки.
- Viola?
- Не тронь меня, - умоляюще прошу, давясь всхлипами. Утыкаюсь лицом в подушку, что есть мочи стискивая её пальцами.
Что же я?.. Как же я?..
Сама виновата. Сама посмела. Эдварда не за что винить – он мне подыграл. Вся инициатива, все желание начать столь опасную игру – моих рук дело.
Я не верю, что могла сама захотеть… снова!
Помню ведь Джеймса, помню Маркуса, помню бордель и помню... ту ночь. Темно, жарко и он надо мной… он смотрит в глаза и велит говорить «Розали». Он стонет, вены на шее вздуваются, руки сжимают мои до хруста костей… а затем кровь. Лужица крови и обещание «боль пройдет».
И черные пятна, заполняющие собой все то, что виделось перед глазами…
«Tu l'as tué», – эти слова я запомнила на всю жизнь. Какое бы значение они в себе ни содержали.
…Отвлекшись, я едва ли не вскрикиваю в голос, когда что-то теплое прикасается к телу. Вовремя удерживает лишь бархатный баритон, горький и напуганный, с явной примесью раскаяния:
- Прости меня.
А теплое… одеяло. Это одеяло!
Эдвард потерян, я знаю. Он расстроен и думает, как мне помочь. Только вот он точно не поможет.
- Tesoro, послушай… - пытается обнять. Осторожно, как ребенка, как настоящее бесценное сокровище, которое от неверного движения может рассыпаться, которое хрупко, как ничто иное…
Не надо!
- Нет, - шумно сглотнув, отстраняюсь. Пододвигаюсь ближе к краю, не боясь упасть. Все, чего я опасаюсь – ярких картинок-ассоциаций доброго подсознания. Любое прикосновение Эдварда сейчас будет украшено, оформлено лучшим кошмарным воспоминанием.
Я просто не выдержу… я не могу!
Каллен понимает. Не пытается ни переубедить меня, ни заставить.
Легонько, напоследок, целует в макушку.
А затем отстраняется.
И от этого слезы, рыдания и всхлипы достигают своего пика. Ни в чем не повинная подушка, я уверена, пройдет сегодня все круги ада вместе со мной.
Я не оставила ей выбора.
Точно так же, как не оставили и мне…



Ещё.
Помни… как твое имя? Белла. Помни это слово, Белла.
Ещё.
Запомнила, мистер Роджер. Карл Роджер.
Ещё.
Его рост не меньше двух метров, плечи широкие, руки сильные уже даже на первый взгляд. А глаза жесткие. Жесткие, холодные и опаленные страстью. По говору – француз… француз, да? В любом случае этот человек заплатил втрое больше за мою девственность. И свое, несомненно, отобьет.
Ещё.
Какой он большой… он слишком… слишком большой для меня. Джессика говорила, секс – это приятно. Говорила, что если попробую, не смогу остановиться, как другие - с кокаином…
Не верю. Ни на грамм, ни на миллисекунду не верю. Такой боли я ещё не испытывала.
А он обещал зайти и завтра – я понравилась.
Открываю окна, пытаясь избавиться от ненавистного запаха… не выходит.
Ещё.
Его глаза хитрые, как у лиса, и узкие. Ресницы длинные, светлые, волосы пепельно-песочные, засаленные. Байкерская куртка видала лучшие времена, а джинсы давно пора зашить – дырок чересчур много. Он присаживается на кровать рядом со мной, гладя по дрожащей спине. Шепчет, чтобы не поворачивалась. Говорит, что раз не смог быть первым «с одного фланга», с радостью возьмется «за другой».
…Господи, Рауль меня просто пощадил!
Ещё.
Его руки грязные, вымазаны чем-то черным и до ужаса неприятно пахнущим. Пальцы скользят вдоль моей ключицы, стремясь добраться до первой и единственной своей цели. Сжимают её в железных тисках, почти до боли. Кричать – все, чего мне хочется.
Но он заставляет кричать только свое имя.
Хью.
Ещё.
Джеймс целует мои скулы, спускаясь ниже, к груди. Водит пальцами по животу, улыбаясь. В другой его руке пару кубиков льда. Чуть позже они окажутся… там.
Ещё.
«Брачная ночь на то и существует, моя красавица, дабы подтверждать свои брачные узы», - шепчет он мне на ухо, не давая ни на мгновенье сомкнуть глаз. На прикроватной тумбе прямо передо мной раскрытая посередине книга. Та поза, что он намерен продемонстрировать, лежит перед глазами.
Сопротивление бесполезно.
Ещё.
Острое лезвие скользит по коже. Тоненькая струйка крови, представляясь моему вниманию, боязно и осторожно течет вниз, оставляя крохотное пятнышко на покрывале. Замечая, что я не плачу, Джеймс усиливает свои старания. Теперь сдерживать слезы просто невозможно.
Он нагибается и, мягко усмехнувшись, слизывает их языком, опаляя мокрую кожу своим жарким дыханием.
- Вот так…
Ещё.
- Покажи сеньору Вольтури, что ты умеешь, принцесса.
Ещё.
- Тридцать пять тысяч, мистер Лорен, как и договаривались. Она и вправду королевская девочка.
Ещё.
Нежные простыни, скользкое покрывало. Черные локоны на груди и легкие поцелуи губ, стремящихся к низу живота.
Первая попытка научиться притворству.
Первая удачная игра.
Ещё.
Победоносная белозубая улыбка и кусочки фруктов на коже. Некоторые щиплются от чересчур кислого сока, но я делаю вид, что ничего не происходит. Ласково склонившись надо мной, Маркус неторопливо пробует на вкус все, что представлено для обозрения.
Ещё.
- …Деловой ужин.
- …Мистер Каллен.
- …Ваш окончательный ответ?
- …Удачи.
Ещё.
- Я люблю тьму.
Ещё.
Гель с ароматом зеленого чая и красное белье.
Ещё.
Tu l'as tué…

Кричу.
Кричу, глядя на затянувшиеся похотью малахитовые глаза.
Кричу, брыкаясь и стремясь освободиться из железных рук, вжавших тело в покрывала.
Кричу, моля о пощаде, о помощи, о капле, самой малой капле сострадания.
Я умираю, он не видит? Я умираю, и сейчас, как только увижу кровь, окончательно потеряю рассудок.
Кричу.
А что мне ещё остается?..
- Белла…
Изабелла. Белла. Belle. Девочка. Boginiya di Roz.
Да. Белла.
Да. Я.
К чертовому сожалению так всегда называют меня…
- Тихо.
Тишина? Опять тишина?! Не за что на свете!
…В этот раз крик прерывают. Теплая, сильная, слишком большая для того, чтобы сопротивляться ей, ладонь, ложится поверх моего лица. Накрывает рот и губы, мешая не то что закричать, но даже вдохнуть резко оканчивающийся воздух.
Я вздрагиваю, стараясь отпихнуть её. Впиваюсь ногтями, буквально отдирая от себя, но ничего не помогает. До тех пор, пока не заставляю себя заткнуться, преграда никуда не исчезает. Не убеждает помиловать даже то, что меня раз за разом все сильнее подбрасывает на кровати. Не могу унять дрожь точно так же, как остановить кровь. Знакомый солоноватый привкус прекрасно чувствуется во рту.
- Io qui, viola, io qui (я здесь)… - шепчет чей-то голос прямо над ухом, ободряя меня. Удерживает на месте, вынуждая дергаться сильнее, а оттого делать себе больнее.
Прибегаю к последнему средству: мольбе. Хриплю, не в состоянии выговорить слова, но и молчать не собираясь. Он меня задушит!
- Я отпущу, - уверяет истязатель, малость ослабляя хватку после услышанного, - но не кричи. Нельзя кричать, моя девочка. Не сейчас.
Нельзя…
Стиснув, сжав зубы до того, что они скоро треснут, подавившись ставшим в одно мгновенье ненужным кислородом, киваю.
Избавление – все, чего хочется.
- Ну вот, - пальцы разжимаются, ладонь пропадает. Мучитель исполняет свое обещание.
А я исполняю свое.
…Только вот от столь уверенной хватки вполне могут остаться синяки.
Пару раз всхлипнув, едва не давлюсь кровью. Её слишком много даже для страшного из кошмаров. А этот, я не сомневаюсь, достоин занять столь почетное место. Это – калейдоскоп ужасов. Прямо-таки марафон. Я всех сегодня видела.
- Calmarsi (успокойся), Белла, - на удивление внимательный истязатель замечает мою проблему. Игнорируя и то, что я пытаюсь воспротивиться его действиям и то, что вряд ли сможет мне помочь, подвигает подушку ближе к себе, вынуждая лечь достаточно ровно. Простынь, тут же материализующаяся перед глазами, им самим прикладывается к моему носу. Зажимает кожу.
Крикам и рыданиям нет места – он велел – но кто сказал, что можно остановить и слезы? Их так много, что выражение «утонуть в слезах» вот-вот претворится в реальность. Помимо соленой влаги и темноты, царящей за ней, я ничего не вижу.
- Маленькие птички заснули, большие деревья качаются в такт твоим мечтам… - тихонькие напевы становятся частью тиши, но они совсем не страшные, в отличие от всего иного в ней. А все потому, что знакомы. Да, именно знакомы. Я уже слышала эту песню где-то… и эти слова.
Впечатление лишь усиливается, когда чьи-то теплые, мягкие губы прикасаются к моему виску.
- Ты вся горишь, - прерывая песню, голос наполняется тревогой и тут же впитывает в себя всю хмурость своего обладателя. Та самая ладонь, которой я больше всего боюсь, мелькает перед глазами.
Приглушенно вскрикиваю, сжимаясь в комочек. С трудом удерживаюсь от желания зажмуриться, дабы не видеть всего этого ужаса снова.
- Ш-ш-ш, - прогоняя опасения, длинные пальцы, благополучно минуя рот, прикасаются только лишь ко лбу. Их прохладу разгоряченная кожа встречает с большим удовольствием.
Меня все ещё бьет дрожь, дыхание все ещё сбито, а кровь, наверное, никогда не прекратит течь, но почему-то становится легче.
Будто бы что-то значимое появилось рядом и обещает не дать меня в обиду. Защитить от всего, что я увидела в кошмаре. Защитить даже от себя, если потребуется.
- Мне холодно, - жалобно шепчу, стремясь проверить свою догадку. Если этот человек действительно не намерен мне вредить…
Одеяло накрывает все тело через полсекунды. Он заботливо поправляет его со всех краев, блокируя любой доступ ледяного воздуха. Сам приникает ко мне ближе, сооружая вокруг спасительную загородку. Темнота, которой он повелевает, теплая. И хотя бы поэтому её не стоит бояться.
- Сейчас будет легче, - обещает, поглаживая волосы. Тихонько вздыхает. Но пальцев, зажимающих нос, никуда не убирает. Моя рука давно затекла бы.
Ну и ладно. Пока он здесь, пока он готов помогать мне – кто бы он ни был – я согласна. Только пусть не уходит. Пожалуйста… мне одной не справиться.
- Тебе когда-нибудь снились плохие сны? – будет чудом, если он расслышит это. От слез голос совсем сел и совсем хриплый.
- Ну конечно, - понимающе отзывается мужчина, бережно избавляя мои щеки от соленой влаги, - они всем снятся, моя хорошая.
- А если сны… настоящие? – меня передергивает, и тут же, не медля ни мгновенья, он запечатлевает на моем лбу поцелуй.
- Так почти всегда и происходит.
- И страшно…
- Если кому-нибудь рассказать, уже не так страшно, - убежденный в своей правоте, шепчет он, - страх бывает только в голове.
В его словах есть смысл. Я понимаю.
Но если бы все было так просто…
- Я боюсь.
- Кошмара?
- Презрения... презрения и брезгливости. Отвращения.
- От твоего страха никто не почувствует презрения, Belle. Ты же не чувствуешь его от моих рассказов.
Моих?..
В ту же самую секунду, видимо, решив, что у крови было достаточно времени для остановки, мужчина на секунду убирает простынь, проверяя свое предположение. И этого времени мне хватает, чтобы почувствовать знакомый аромат.
Запах…
Эдвард.
Яркими всполохами, прекрасно ощутимыми, доступными, великолепно изображёнными и не утерявшими ни самой малой части цвета с того времени, воспоминания мелькают перед глазами.
От начала – встречи у Вольтури за огромным деревянным столом, где стоит ваза с искусственными цветами – до конца – сегодняшнего безумия.
И эти картинки, эти осмысленные изображения буквально раздирают на части. Пытают, мучают, сводят с ума и усмехаются, кидая в лицо напоминание о моей беспомощности.
Впервые за все время, впервые после того, как в спальне Джерри мистер Каллен показал мне истинную свою сущность, вижу в нем чудовище.
То самое, о котором он говорил.
То самое, от которого бросает в дрожь мафиози.
То самое, которое, если притронется, не оставит от тебя и мокрого места…
- Нет, - всхлипываю, отказываясь признавать, что вижу этого человека прямо сейчас перед глазами, - нет, нет, нет!
Такой мой тон не на шутку его пугает.
- Белла?
- Ты меня… ты со мной… - отталкиваю его, самостоятельно отстраняясь. Кутаюсь в одеяло сильнее, сжимая его поверхность пальцами. Если он снова…
- Я ничего тебе не сделаю, - мужчина хмурится, просительно протягивая ко мне руку, - иди сюда, тебе нечего бояться.
Что есть силы мотаю головой из стороны в сторону. Нет. Он меня не заставит.
- Не трогай меня.
Изо всех сил стараюсь быть тихой. Помню, что из-за чего-то в этой комнате нельзя кричать… понимаю, что по той же причине шепотом говорит Эдвард.
Мы не шумим. Это недопустимо.
- Белла, - Каллен делает глубокий вздох, глядя прямо мне в глаза. Уверяет в том, что говорит честно, и ему можно верить. Призывает это сделать, - я пообещал, что никогда не притронусь к тебе без твоего согласия, помнишь?
Помню… но много ли это меняет? Воспаленному сознанию плевать на обещания. Эдвард здесь и сейчас он вполне в состоянии сделать то, о чем мы говорим.
- А если ты откажешься от своего слова?.. – дрогнувшим голосом спрашиваю, смаргивая слезы.
- Я никогда от него не откажусь, - убеждает он, ободряюще улыбается, - тебе приснился плохой сон, вот и все. Ты же обнимала меня только что. Давай я тебя согрею.
Не знаю, почему, но я ему верю.
Быть может, причиной служат те глаза, что я вижу – без единого упоминания чудовищности, что я им так скоро присудила. Они скорее являются отражением тех, о которых грезила, засыпая под мамины сказки.
Быть может то, что согреться самостоятельно явно не выйдет – одеяло тонкое, а озноб ещё продолжается.
А может все потому, что вижу светлую головку Джерри, мирно спящего после доброго, проведенного вместе дня.
Эдвард – его папа. А у чудовищ и монстров не бывает таких замечательных детей.
Правда, возвращаюсь я боязно. Довольно медленно, если учесть все прошлые кошмары.
Вздохнув, осторожно занимаю свое прежнее место, прижимаясь к мужчине. Как когда-то ко мне Джером – с той же опасливостью.
Теплый… мой теплый и изумрудный… что я творю?..
- Расслабься, - наблюдая мою скованность, шепчет Эдвард, с готовностью принимая меня в свои объятия. Надежно скрывает от всех и всего, и, к тому же, вправду прекрасно согревает.
- Я не засну.
- Значит, заснешь попозже. В этом нет ничего страшного.
Прикрываю глаза, позволяя телу сделать то, о чем просит Каллен. Трудно, признаю, но, как оказалось, возможно.
Это удивляет.
- Значит, кошмары не вызывают отвращения, так? – негромко спрашиваю, прикасаясь пальцами к его шее. Плохо заметная, когда он спокоен, и яркая, пульсирующая, когда злится, вена, синеет среди бледной кожи.
- Ни в коем случае.
- И мои?
- Твои – особенно.
Замолкаю, обдумывая пришедшую в голову мысль. Вполне возможно, глупую, вполне возможно – отчаянную и сумасшедшую, но, в конце концов, вполне вероятную и осуществимую.
Наверное, я потом пожалею, но…
- Я хочу рассказать тебе.
- Что рассказать? – остатки слезинок пропадают, уверена, стараниями Эдварда. Этим днем он необычайно нежен и внимателен ко мне. Я заметила. Я помню. Запомню.
- Все. Все, что со мной случилось.
Поднимаю голову, на мгновенье встречаясь с понимающими и чуточку обеспокоенными малахитовыми глазами.
- Я тебе верю…

С нетерпением жду ваших отзывов!