Эдвард Каллен.

Белла стояла напротив меня на улице. Ее сигарета дрожала возле чуть полных красных губ, но лицо ее было по-прежнему белое, как снег. Я не знал, что ей сказать, не знал, как стереть все те слова, что произнес. Я, казалось, вечность скрывал всю правду, а теперь эта же правда принесла Белле одни страдания, а заодно и мне. Сердце в моей груди бешено колотилось, а тело онемело, словно я впал в ступор, боясь даже пошевелиться, сделать еще хуже. Теперь все мои попытки скрыть правду, а потом вывалить все наружу, казались мне жестокими. Вообще, я не щадил других солдат, никогда не жалел их, не жалел себя, но Белла... я почему-то чувствовал за нее ответственность, несмотря на мое раздражение по отношению к ней, на мою опустошенную, тяжелую, необдуманную злость, вырывающуюся наружу временами. Она тихо стояла, и теперь, когда она уже не сидела на коляске, я увидел, что она была гораздо ниже меня ростом, еле доставая мне до плеча. Фигурка у нее была миниатюрная, особенно в этом желтеньком платьице. Я хотел сказать ей, чтобы она сняла его с себя, чтобы она больше никогда не надевала запятнанные предательством вещи Розали. Но я понимал, что это только деталь, что это только вещи, они не виноваты, что их носила эта тварь. Я смотрел на нее, прослеживая путь сигареты до ее губ, как она зажимала ее, как вдыхала дым, и я хотел стать этим дымом. И если у меня никак не выходило быть с ней рядом, то я мог быть просто поблизости и просто смотреть, даже если со стороны это выглядит так, словно я плохой коп. Но сейчас я не хотел упускать попытку все же быть с ней. Но я не мог сказать того, что по-настоящему страстно желал произнести, было не время и не место. Вместо этого я прокрутил несказанную фразу в лицо и произнес только ее имя, подходя ближе.
- Белла... - сказал я на выдохе.
Даже произносить ее имя вслух было больно, а учитывая то, что неделю она пропадала с Эмметом и не приходила в комнату, я уже и вовсе забыл, как его произносить. Я скучал по ее поцелуям и по ее едким фразочкам, и по ухмылке, и по нашей нелепой игре.
Она посмотрела мне прямо в глаза как-то растерянно, словно бы Белла уже и не знала, что еще я, долбанный дебил, от нее хочу. Вместо этого я просто подошел еще ближе и взял ее за руку. Она продолжала на меня смотреть этим тупым взглядом, словно она думала сразу обо всем и ни о чем. Ее сигарета снова проделала этот путь до красных, чуть полноватых губ.
- Я не знаю, Эдвард, - сказала она тихо, - поблагодарить тебя, что единственный поверил мне или обругать за то, что так много скрывал тех вещей, что касались меня. Я искренне не знаю. Но я могу понять. Я могу понять тебя только по той одной лишь причине, что ты боишься, боишься так же, как и я всего этого. Ты боишься своего собственного недоверия, боишься смерти, это нормально. - она горько улыбнулась, - Раньше, в школе, нам всем казалось, что круто быть человеком, который никому и ничему не доверяет, круто было жить одиноким волком, всех раздражать, ненавидеть. И чем больше было наше жало, тем выше ты был в глазах людей. Делать больно людям, пока они не успели сделать тоже самое. Топтать слабых людей, довериться теории о том, что выживает сильнейший. - она снова поднесла сигарету к губам. - Но теперь, как бы парадоксально это ни звучало, война научила нас жить в мире друг с другом и пытаться понять, я имею ввиду, по-настоящему понять, и доверять. Потому что если некому доверять, то, зачем вообще заводить какие угодно отношения? Но мы, люди, теперь сами делаем себе "Пятую волну", понимаешь? Мы запутались, мы так чертовски запутались. И если, Эдвард, я могу тебе доверять, то ты, по законам жанра, должен меня предать. Я не хочу об этом думать, но если я уже доверяю тебе, то это доверие не оборвется из-за наших недомолвок. Я хочу тебе доверять, я нуждаюсь в этом. Я не могу больше находиться одна. Я прохожу мимо людей, я их люблю, я их ценю, а потом они умирают или оказываются предателями или... Не хочу я думать про другие "или". Я просто хочу знать. Я могу на тебя положиться? Я могу тебе рассказать все, зная, что это будешь знать только ты, а ты сможешь, в свою очередь, ничего и никогда от меня не скрывать? Ты сможешь?
Смогу ли я? Безусловно, но могу ли я обещать? Нет.
- Я не могу пообещать или поклясться на могиле матери, да пусть земля ей будет пухом, но я могу тебе пообещать, что никогда не причиню тебе зла. Со мной ты всегда сможешь быть в безопасности. Всегда.
Она проскользнула своей ладонью по всей моей руке и застыла на плече. Белла заглянула в мои глаза.
- Мне этого достаточно.
Потом она на меня странно посмотрела и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, резко разорвала контакт глаз.
- Но, Эдвард, я по-прежнему нахожусь в оцепенении, ты... не надо, просто не надо этого делать.
- Чего?
Она показала на пространство между нами, снова обернувшись.
- Это... Эта связь, она ничего хорошего не принесет. Я знаю, что Эммет влюблен в меня, и я знаю, что он добрый и милый, и веселый, и... надежный.
- И что? - спросил я озадачено.
- Я любила тебя долгие годы, Эдвард, много чего происходило, но я несла в себе это чувство, как ребенка, спасая его из пожара, унося в безопасное место. Я ждала того момента, когда вновь тебя увижу. Боже, как же я ждала! Я даже уже не помнила, как ты выглядишь, твоя внешность практически смылась из моей памяти. Я даже, черт возьми, не понимаю, откуда взялась эта любовь. А откуда она? Я больше всего боялась быть слабой в твоих глазах, не знаю почему. Я была больна мыслью о том, что ты непременно должен был влюбиться в меня, потому что я такая сильная и отважная, и несгибаемая. И вот теперь, я ясно вижу: ты влюблен в меня, стоишь тут как, блядь, самый красивый человек во вселенной, а я борюсь с тем, чтобы не разреветься. Парадокс, да? Я ждала, кажется, всю жизнь, когда ты будешь стоять со мной вот так вот, рядом, но я не хотела, чтобы ты меня утешал. Я не маленькая и беззащитная. Я убивала, я видела как из людей уходит жизнь, я смотрела в их глаза и в них осталась навсегда.
Она судорожно затянулась, и руки ее снова дрожали.
- Кажется, я слишком много говорю. - пробормотала она.
Я замотал головой.
- При чем тут Эммет? Продолжай.
- Представь, что я сейчас повисла на каких-то веревках и в любой момент готова сорваться. Представь это. А теперь, я скажу, в чем разница между вами. Ты будешь держать веревки, чтобы я не сорвалась, и мне, скорее всего, будет больно, потому что они будут впиваться мне в руки, терзать мое тело. Но Эммет, он будет ждать меня внизу, чтобы поймать, чтобы удерживать, чтобы помочь мне избавиться от них.
Я смотрел на нее, испытывая невероятную тоску. Внутри все жгло и кололо, она не могла вот так уйти от меня, не могла. Она не любит Эммета, только меня. Внутри, в голове, поднималась дикая головная боль. Я подумал, что у меня скоро разовьется аневризма. Органы, казалось, устроили сатанинские игры, и тело начинало жить своей жизнью. Я не знаю, что это было за замедление в моем разуме и в сердце. Где-то между его ударами, я увидел, как дневной свет лежит на ее лбу, как длинные ресницы светятся в лучах солнца, увидел один белый волос у ее лица и очень медленно поднес к нему руку, прокручивая этот волосок у себя между пальцами. Не знаю, о чем я думал в тот момент, наверное, о том, как он появился на ней и почему, и были ли другие белые волоски на ее голове. Страх того, что она просто перестанет быть рядом, распространился вдоль по моим нервам. Витиеватый узор ее веснушек на лице не был таким ярким как вчера, а родинка на шее почему-то выделялась в моих глазах. Я где-то видел эту родинку, она потерялась в моем далеком детстве, а теперь нашлась. Я снова почувствовал это приторно-приятное чувство, заполняющее мою грудь. Неистовое пламя заполнило мои легкие, только теперь я не отталкивал все, что испытывал, а пытался принять. Я втягивал воздух ртом, и тот обжигал меня. И мне было почти физически больно. Я знал и чувствовал, что какая-то живая часть отпускает меня, что я тоже искал, как и Белла, но нашел слишком поздно и опоздал.
Я ближе наклонился к бледному лицу Беллы, она не двигалась, только бесшумно ее грудь вздымалась. Мои руки схватили теперь, целую прядь ее волос, и я резко потянул ее на себя, страстно желая, чтобы Белла тоже испытала такую боль. Я хотел этого, я хотел, чтобы она не мыслила жизни без меня, мечтала обо мне и была только моей. Наверно, это и есть та самая разрушающая любовь. Она задохнулась и посмотрела на меня большими глазами. Интуиция говорила мне, что Белле не нужен сопляк - Эммет, ей нужен человек, который будет ее возвращать снова и снова, и делать боль. И она предпочитала висеть на этих веревках. Я знал. Мы не станем как они, мы не будем больше претворяться сильными, мы не будем бояться быть некрасивыми перед друг другом.
- Я знаю тебя, - шепнул я ей на ушко, - я тебя помню еще очень маленькой, когда мы жили на соседних улицах. Я помню, как ты устраивала чаепития и наряжала меня в жениха.
Я продолжал неотрывно смотреть на родинку так, словно она указывала мне правильные слова.
- В шесть ты упала с качели, поэтому у тебя есть шрам под левой ягодицей.
Ее рот был приоткрыт, и плечи дрожали.
- В семь ты пыталась стереть веснушки, и в этот же год уехала в Аризону, а потом я тебя забыл.
Я опустился и провел носом по этой родинке. Наверно, я был устрашающим с этим шепотом и ее волосами в руке.
- Я с детства жила в Форксе. - сказала она дрожащим голосом.
- Нет, не была. Ты на несколько месяцев уезжала в Аризону. Я не знаю, когда ты со своей матерью вернулась обратно и не знаю, почему я этого не помнил.
Другой рукой я проследовал к ее челюсти и повернул ее голову к себе.
- Наверно,- продолжал я говорить тихо, - когда мы тогда расстались, мой мозг решил все перечеркнуть и дать мне жить спокойно. Но сейчас? Могу ли я снова тебя перечеркнуть? Нет.
- Ха. - усмехнулась она, - Ты понятия не имеешь, о чем толкуешь, герой. Это я заставила тебя влюбиться в меня, понял? Это была не твоя воля, знаешь ли ты, что я могу быть очень убедительной... временами.
Я сильнее потянул ее за прядь волос.
- Сомневаюсь.
Она посмотрела на меня и сощурилась.
- Ты будешь продолжать беситься, когда я становлюсь самой собой?
Внутренне я сжался.
- Ага, думаешь, такая умная, и все-то ты знаешь, черта с два.
- Эммет более нежный. Я даже не задумываюсь о своем выборе, хм...
Гнев начал подниматься из глубин нутра. Опять эта резкая переменчивость, опять она доводила меня до исступления. Я потянул ее за волосы так, чтобы ее губы были напротив моих.
- Не надо меня сталкивать с моим лучшим другом. - процедил я сквозь зубы.
- А я сталкиваю?
Ее бровь поползла вверх.
- Тебе обязательно быть такой стервой?
- А тебе обязательно причинять мне боль каждый раз, когда тебя что-то начинает раздражать во мне?
Она сделала затяжку и выкинула сигарету, а дым выдохнула прямо на меня. Я отшатнулся и в следующий момент снова схватил ее за волосы и притянул к себе.
- Бл..ь, у тебя что, раздвоение личности?
Она ухмыльнулась, и я впился в ее губы. Даже странно то, как она влияла на меня. В один момент я преисполнялся нежностью, в другой хотел ее убить и практически ненавидел.
Белла положила руки на мои предплечья и схватилась сильно за курку, казалось, что она разорвет ее. Я издал странный рык и сильнее прижался к ее губам, углубляя поцелуй и снова вступая в борьбу с ней и ее языком. Не было победителей и проигравших. Была только стерва Белла, и эту ее часть я хотел просто хотел сжечь на огне. Внезапно в голове вспыхнули слова Беллы: "Эммет более нежный", а я таким не был и поэтому другой рукой я взял ее за шею, и она начала задыхаться, внутрь меня проникало ее горячее дыхание. От этого ощущения дрожь пробежала вниз по позвоночнику. Нет, все-таки мне нравилась каждая часть Беллы и даже то, как она резко менялась в лице, словно у нее, бл...ь, и правда было раздвоение личности. Я не мог ее ни в чем винить, так она защищалась. Я переместил руку с горла на талию и прижал ее ближе к себе резким рывком. Сердце мое горело, только теперь от гнева и ярости.
Она прикусила мою нижнюю губу, а я пробежался языком по ее верхней.
Она сжала мой рукав, а я опустился рукой к ее бедру.
Она сделала шаг назад, а я взял ее бедро и прислонил к кирпичной стене.
Пистолет на ее ноге впивался мне в руку, Белла вздохнула.
В голове у меня был сущий хаос. Я любил ее, я ненавидел ее. Я ждал ее, я отталкивал ее. Я подгонял и замедлялся. Ломал и чинил. Я подталкивал ее, а она извивалась напротив меня. Она выгнула спину, а я убрал свою руку с волос и положил на осиную ее талию. Я сходил с ума и задыхался, как будто леска была затянута вокруг горла. Она была определенно хуже всего на свете и лучше всего. Лучше Розали, лучше Лорен, лучше, чем все, кого я целовал, лучше всех радостей на свете, лучше.
Я испытывал экстаз, боль, эйфорию, вселенское горе, радость, кайф, страх, самоотверженность, смелость, отторжение, притяжение, все на свете! Что может быть лучше, чем это? Я сошел с ума?
Я опустил губы на ее шею и чувствовал, как ее артерия пульсировала, Белла задыхалась, и ее грудь вздымалась напротив моей. Я поцеловал ее родинку и положил голову на ее плечо, опуская ногу. Она не двигалась и крепко вцепилась в мою руку. Она поцеловала меня в висок и отвернулась в другую сторону. Я услышал шаги и отошел от нее.
- Пошли отсюда, Белла.
Сказал я и взял ее за руку. Мы вышли в коридор. Белла послушно шла за мной, унося ноги от "места преступления". Я молча вел ее вдоль опустевших коридоров, потому что все были в столовой, прямиком к кабинету. Я оглянулся и заметил, что Белла вся красная, щеки ее пылали бордовым. Я завел ее внутрь и закрыл дверь. Она стояла посреди десятка компьютеров и с широко открытыми глазами рассматривала их. Они работали день и ночь, перегревались и шумели, как рой пчел. Я открыл окно, впуская чуть прохладный июньский воздух, затем посадил ошарашенную Беллу на крутящийся стул.
- Смотри, - сказал я, указывая на горящий экран, - вот тебе еще больше того шифра, который ты нашла у меня.
Я снял куртку и положил руку ей на плечо, становясь сзади нее и перегибаясь через тонкое девичье тело, указал на экран.
- Тут в конце каждой строчки или каждых две строчки стоит, как мы предполагаем, дата. Вот: "18-НЬ-20". - я указал на первую строчку. - То есть восемнадцатое июня двадцатого года, так? То есть уже произошло, дальше другая дата: "10-ЛЬ-20". Это еще нет. Восемнадцатого мы вас нашли. Сегодня... - я глянул на свои электронные часы, - двадцать девятое июня. То бишь событие, которое здесь описано, скоро будет. Пока мы разгадали только дату, это не было слишком трудным. Именно по этой наводке, мы вас и нашли восемнадцатого. Начали собираться и в пути услышали бомбардировку. В период от восемнадцатого до сегодняшнего дня, несмотря на даты, ничего поблизости не происходило. У тебя есть идеи, как можно расшифровать хотя бы первую строчку.
Я указал на "2138-2138. Г34256-О65379-746590-О45637-354678-И46790-785940. Н463890-16478390-П46747484-165754890-5678493-6473829-Н45678-И64839-6544357. 18-НЬ-20".
Она обернулась и посмотрела на меня большими глазами, потом откашлялась и спокойным тоном произнесла:
- Эм... Эта строчка записана и у меня, самая первая. Я сначала думала, что каждая цифра или сочетание цифр - нумерация буквы в алфавите, но ничего не вышло. Да и это было бы слишком просто, согласись? - я кивнул. - Потом я, если честно, была уверена, что дефис - разделение между словами, а точка - между предложениями, но это, скорее всего, не так, ибо слишком ровное количество букв в словах, поэтому я предполагаю, что в каждой группе цифр и букв зашифрована одна буква, и, что точки - это на самом деле разделения между словами, тогда выходит логичнее. Меня также смутили повторяющиеся цифры в начале. "2138-2138", я вижу, что они повторяются в начале каждого предложения, может, это обращение или обозначение начала сообщения.
Я кивнул.
- Мы все это тоже предполагали, но последовательность цифр везде тоже разная, они, словно поставлены хаотично, эти цифры.
Она окинула горы бумаг на столе.
- Ты не должна отвлекаться на эти бумаги, Белла, это все оказалось неверным, мы по-прежнему также далеки от расшифровки, как и раньше.
Белла нахмурилась.
- Но странно, что буква стоит всегда в начале и никогда в середине или конце, - сказала она, - может, это что-то значит.
Я кивнул.
- Скорее всего тут все что-то, бл...ь, значит. Я зае...я уже, ненавижу эти цифры.
Я нервно растрепал волосы на голове.
- Эдвард, нужно напрячь мозги, не паникуй. Если хорошенько думать, то что-нибудь обязательно придумается.
Я долго посмотрел на нее.
- Ага, а мы, по-твоему, херово думали?
- Нет, Эдвард, может и хорошо, но вы зацикливались на прошлых попытках, понимаешь? В голове вы не можете посмотреть свежим взглядом на это. А я могу.
Она сбросила на пол все листы и взяла чистый, а с пола подобрала обгрызенную ручку Сэма. Он, видимо, слишком нервничает. Я склонился над листом через ее спину.
- Смотри. - сказала она, - Давай просто перепишем все буквы, а там, где нет букв, поставим прочерки.
Она написала:--. Г----И-. Н-П---НИ-.
- Вот. - сказала она.
- И что это, бл...ь? Лично мне ничего не понятно, - сказал я раздраженно. - тем более, что ты имела ввиду, когда пропустила остальные цифры? Господи, это просто нелепость.
Я глянул на часы и, снова перекинувшись через нее, нажал на печать.
- Распечатаем это и будем убираться отсюда, пока тебя тут не застали.
- А что? - спросила она невинно.
- А то, Белла, что если тебя тут увидят, то нам обоим хана, ибо тут, кроме меня, тебе, кажется, никто не доверяет.
- Еще Эммет.
Я посмотрел на нее с недовольством. После того, что мы делали в курилке, она все еще вспоминает Эммета.
- И почему, Эдвард, ты всем все не расскажешь? - сказала она, собирая листы из принтера.
- В своем уме? Ты хоть представляешь, что тут начнется? Не пройдет и десяти минут, как все друг друга перестреляют из-за недоверия. "Пятая волна", помнишь?
Она кивнула.
- Резонно.
Белла сунула стопку листов под кофту, и мы пошли в убежище моей комнаты. Мы уже были близко, когда она резко остановилась и посмотрела прямо мне в глаза:
- Эдвард, ты говоришь, кажется, что цифры поставлены хаотично?
Я кивнул.
- Белла, убираемся отсюда, договоришь в комнате.
Руки ее снова дрожали, теперь уже, я чувствовал, она что-то поняла. Что-то важное, и я хотел скорее услышать это, но подальше от чужих ушей. Она практически упала от нетерпения в комнату, и я резко прикрыл ее за собой.
- Что? - спросил я нетерпеливо, хмурясь.
- Эдвард! А что если остальные цифры не имеют значения, кроме первой?
- Специально, чтобы запутать?
- Да.
- Смотри. - она села на пол и достала листочки с ручками и начала писать. - Если закрыть глаза на повторяющееся в каждой строчке первое слово, то выйдет: "Г", дальше идет 0, что похоже на О "О", дальше семь, еще не знаю ,что это, потом "О" потом цифра три, потом "И" потом опять семерка...
Я посмотрел на ее лист. "Го-о-и-. Н-п---ни-"
- В рот мне ноги! - воскликнул я, - Цифра один - это "а".
"Го-о-и-. Напа--ни-".
В глазах потемнело, и я оперся на косяк.
- Белла, где ты бродила все эти месяцы? Скажи мне, где?
Я практически визжал, прямо как капитан болельщиц.
- Боже, как все просто! - орал я, - Готовит нападение, бл...ь.
Белла смеялась.
- Как ты это понял?
Я схватил ее за щеки и поднял на ноги.
- Все так очевидно, Белла. Все так гребано очевидно. Я, бл...ь, люблю тебя.
Я пылко поцеловал ее, и почувствовал, что она обняла меня за талию и также сильно поцеловала в ответ. А потом меня словно ударило. Неужели я сказал, что люблю ее? Черт возьми, зачем? Я убрал руки и уставился на нее. Может, она подумает, что я сказал это просто как друга или еще что-нибудь? Но она молчала, предательски молчала, выжидая и смотрела своими глубокими темными глазами. В них был блеск и очарование, но с очарованием нарастало разочарование. Я хотел что-то с этим поделать, но не мог, потому что язык опух и отказывался слушаться. Видимо, мой язык опух, а я попросту лопух. Мне казалось, что если я начну говорить, то кроме бессвязного "мэммммэммэммумумумуму" ничего не выйдет. Белла стояла, как вытянутая струна. Черт, да она мне полчаса назад говорила, что я в нее влюблен, а теперь что? Неловкое молчание? В голове все вопило. "Черт, скажи что-нибудь. Что происходит? Говори, говори, не молчи."
- Эм... - начал я, как и предполагал - бессвязно.
- Нет, Эдвард, ничего не говори. Ты, верно, сказал это на эмоциях.
- Стоп, - сказал я, - давай обсудим.
Обрел дар речи! Похлопаем этому неудачнику.
- Что обсуждать, Эдвард? Наши непонятные отношения?
- Успокойся! - гаркнул я и потер переносицу.
- А ты мне не приказывай, я - не твой солдат.
- Агрх. Просто успокойся, ладно? И присядь.
Она, к моему удивлению, кивнула и послушалась. Я сновал туда-сюда, пытаясь скорее избавиться от этого разговора и, наконец, понять, чего мне ожидать.
- Итак, Эдвард, - сказала она, - раз уж мы с тобой объявили переговоры, то я выдвигаю на повестку дня вопрос... хм... так ты меня любишь или нет? Можешь уже сказать, ибо эта комната, - она окинула помещение руками, - Швейцария.
- Опять твои игры. Это не смешно.
- Эдвард, смотри на все оптимистичнее. Я не кусаюсь.
- У-у-у! Проклятая врунья, - усмехнулся я, - не кусается она, как же. И почему это я на месте допрашиваемого? Давай я спрошу тебя. Ты меня любишь?
Она сверкнула глазами.
- Эдвард, мне надоели эти игры. - она встала. - Когда решишься на отважный шаг - позови. Но не факт, что я тебя буду ждать, спасибо, наждалась.
Я схватил ее за локоть и резко усадил обратно.
- Веди себя адекватно, Белла, надоели твои перемены в настроении.
- Черт, Эдвард. Выгляни в окно, на дворе война! А на войне смерти, ты обрушил на меня эту фразу и думал, я не замечу? Ты либо решаешься и говоришь мне все сейчас, либо на завтра кто-то из нас может умереть и замолчать навсегда. Знаем... проходили.
- Что значит, ты знаешь? - сощурил глаза я.
- Эдвард... - она вздохнула, - я не могу... ты совсем ничего про меня не знаешь. Я запуталась, ты меня запутал. Ты не знаешь мою историю, совсем не знаешь. Я пыталась тебе об этом сказать в курилке, но ты словно не понимаешь. Я люблю тебя, так чертовски люблю. Неужели это незаметно? Но ты не знаешь меня, ты не наблюдал за мной годами, не видел моего первого парня, не переживал со мной все самые страшные моменты. Ты и не должен был, конечно. Я к тому, что мы с тобой два чужих друг другу человека, и торопить отношения, наверно, не стоит. Но я хочу их торопить, потому что через час мне может прилететь пуля в лоб, а я так и не узнаю, как ты ко мне относишься.
Я закрыл лицо руками и присел на пол перед ней, опираясь на колени Беллы.
- Черт, он умер, да?
Она посмотрела на меня печальными глазами.
- Умер, да. Закрыл меня от пули. И все, конец не начавшейся истории.
- Сожалею.
- Не стоит, Эдвард, сожалеть нужно о живых. И вообще, Том просил меня, чтобы я ни о чем не сожалела, а ему явно лучше там, уж поверь. Я хочу, чтобы ты понял мои раздирающие чувства, потому что я одновременно хочу это услышать и не хочу. Все станет сложным, а я хотела отказаться от сложностей. А потом один из нас умрет и все. Баста.
Я положил голову ей на колени и простонал.
- Белла, все это как-то неправильно. Не должно быть так, знаешь... Должно быть что-то большее, чем просто долбаные переговоры, словно мы с тобой на гребаной тропе войны. А мы не воюем. Я хочу, чтобы не было никаких "но", чтобы ты не строила из себя заправскую всезнайку, чтобы было что-то лучшее, чем тупая, пыльная комната.
- Эдвард, - она положила руки мне на голову и начала гладить мои волосы,- как ты не понимаешь, что то, что ты испытываешь - и есть что-то лучшее. Все уходит, все покидает, а эти чувства они будут в твоем сердце всю твою жизнь. Это и есть что-то лучшее.
- Это лучше чем все.
- Да. Именно так.
- Я люблю тебя.
- И я.
Она наклонилась ко мне и поцеловала в макушку, словно была моей заботливой женой, и у нас была целая куча детей. И они вот-вот вбегут сюда, поднимая маму и папу, чтобы пойти в зоопарк. Мы никогда не воевали, никогда не держали оружие, закончили колледж и теперь работаем гребаными менеджерами в какой-нибудь фирме. У нас тихий, белый домик в спальном районе, и родители приходят нас навещать по выходным. Эсме печет замечательные малиновые пироги и заваривает удивительный кофе. Отец Изабеллы хочет наставить на меня пушку, потому что я увел из-под носа ее дочь. Он будет меня ненавидеть, конечно же, если я сделаю его девочке больно. По вечерам - скромные ужины, по утрам - яичница с улыбкой из ветчины. Белла просит купить ей новые платья, хотя ее гардероб итак ломится. Я пытаюсь распределить бюджет, оплатить налоги, но младшему ребенку еще нужно купить ползунки, потому что он очень быстро растет. Ночью Белла слишком уставшая, чтобы заниматься хоть чем-нибудь кроме сна, и я просто обнимаю ее спину и сам проваливаюсь в сон.
И это все, конечно, могло бы быть.
Но никогда не будет.
И я погладил по-свойски коленку Беллы, пытаясь хотя бы сделать видимость возможности существования этого прекрасного ведения. Я должен был пригласить ее на свидание в какой-нибудь паршивый кинотеатр и подарить ей дюжину роз, и проводить до дома, надеясь, что она позовет меня "на кофе".
И это все, конечно, могло бы быть.
Но тут только пыльная комната, я и Белла. И больше никого. Я посмотрел наверх, в лицо Беллы. И ее глаза горели печалью.
- О чем ты думаешь? - спросил я.
- Не знаю, о том, что и все.
- Это о чем?
- Когда пойдем домой.
Я подтянулся на руках и снова поцеловал Беллу, а потом прошептал.
- Когда-нибудь, я обещаю тебе, мы пойдем.
Она улыбнулась и обняла меня.
____________________________________________________________________________________
От автора: Обещала жести, но в этой главе не хотелось) Глупость, но на меня вдруг напало такое мелодраматическое чувство, что я захотела, чтобы Белла с Эдвардом, наконец, все-все друг другу сказали) Аххх, ну, я надеюсь, вам понравилось. Я действительно старалась.