Белла.

Осень – время подведения итогов не только в природе, но и жизни. Это вечер года, когда мир засыпает, но перед этим дарит нам разнообразие красок и калейдоскоп эмоций. Осень отдает приказ, а мы подчиняемся.
Осень в Нью-Йорке, это отдельный мир. Тут все другое: жизнь чувства, краски, город. Она подкрадывается незаметно, преследуя тебя шуршащими листьями в парке, лужами на мостовых, случайным порывом пронзительного ветра, который может сорвать твой дизайнерский шарфик, унося его куда-то далеко, в подземку или подхватывает и забрасывает его на крыши домов, где голуби вряд ли оценят замысловатую надпись D&G. Каждая осень в этом городе неповторима, каждая осень приносит что-то свое. В Центральном парке никогда не найдешь двух одинаковых листиков, по небу никогда не проплывут одинаковые облака, ничего… Ничего. Такое маленькое слово, такой глубокий, убивающий смысл. Это была моя не первая осень в Нью-Йорке. Но… Это была моя самая настоящая осень.

Неделя первая.
Тем утром было невероятно холодно, но меня это мало заботило, как и мой прогул на работе. Мне нужно было отвлечь себя, мне нужно было подумать…
Тук, тук, тук… Тонкие каблуки светлых замшевых туфелек вышагивали по дорожке, разрушая тишину в этом оазисе среди каменных джунглей. Живом уголке этого мертвого бессмертного города. Центральный парк. Я всегда любила его, с самых первых моих дней, что я провела в Большом Яблоке. Это место всегда напоминало мне о доме, с его яркими красками, настоящей зеленью, необузданным нравом, такой себе райский сад посреди настоящего яблока раздора. Я шагала почти не поднимая ног, шурша опавшими листьями, не обращая внимания на прохожих, гуляющих с собаками, на влюбленную парочку, которая кормила в озере уток. Я остановилась и присела на одной из скамеек, что стояли вдоль тротуара. Мимо меня прошли мама с дочкой. Девочка просто светилась от счастья и несла в одной руке очень красивый золотисто-красный листок.
- Видишь, мамочка, какой Эдвард добрый оказался. Он еще и барбарисок мне подарит, - тараторила она.
- Ох, Мередит, прошу тебя, дочка, больше не приставай к прохожим, - наставительным тоном говорила молодая женщина своей дочери.
- Но, мама…
- Никаких «но»…
- Но Эдвард, сказал, что я принцесса и…
- И просил тебя больше никогда так не делать. Ты же не хочешь, чтобы я сказала ему, что ты не умеешь держать слово?
- Конечно, нет, но если…
Они прошли мимо, и хотя были в поле видимости, но я больше не слышала их голосов. Все это время я не переставала улыбаться, вспоминая, как сама маленькая любила бегать по осеннему лесу и… барбарис.
Спустя минут десять просто сидеть мне надоело, и я решила продолжить прогулку. Порыв ветра развеял мои волосы, заставляя поднять голову и тряхнуть волосами. Внезапно мой взгляд наткнулся на абсолютно зеленый листик, который нещадно трепал пронзительный ветер. Единственный в своем роде, сумевший сохранить в себе частичку лета. Только перед глазами была совершенно не эта зелень, перед мысленным взором были два холодных, горящим ледяным огнем изумруда. Глаза, которые оставили клеймо не только на моем теле, что еще более страшно они оставили клеймо в моей душе, выжигая там имя, которого я не знала, адрес, который я не запомнила. Такое вечное напоминание, вечный бич, с которым мне придется жить. Я хотела забыться, я забылась. Я не хотела помнить сове прошлое… Я не помнила, я сделала ставку на настоящее и… Проиграла. Проиграла ему и, прежде всего себе.
Разговор с подругами не помог. Конечно, разве вранье может помочь? Нет. А кому нужна правда? Кому от нее станет легче? Уж не мне так точно. Платье, это гребное платье диктовало свои условия, проводило свою политику, только в отличии от Элис и Роуз я оказалась менее стойкой и поддалась ему. Или все дело было в НЕМ? ОН… Это единственное имя, которое я могла ему дать. Очередная ложь… Услужливое подсознание тут же выудило маленькое воспоминание из той ночи и подкинуло единственно возможное и правильное имя, которое я ему дала тогда, не задумываясь, не стремясь, просто чувствуя. Впервые так свободно, так безрассудно и так по-настоящему. Какое? Все просто - МОЙ.
Только и это было ложью, хотя нет, скорее самообманом, в который я искренне верила, что извиняло и оправдывало меня, по крайней мере, перед собой. Годы, на протяжении которых, я шаг за шагом шла к цели, когда кирпичик за кирпичиком строила себя, канули в лету. Я стояла на осколках, на развалинах, когда пришло время все начинать с самого начала с нуля. С чистого листа, на котором было только одно зеленое пятно.
Верила ли в то, что я смогу это седлать снова? Да. Сомневалась ли я в правильности принятого после той ночи решения? Нет. Врала ли я себе? Да.

Неделя вторая.
Мерный шум дождя раздавался за окнами, перекрывая шум мегаполиса. Дождь, он смывал все остатки летней пыли, уносил последние отголоски зноя, заглушал запах плавящегося асфальта. Он заставлял муравейник шевелиться, приводил в движение и без того бурлящий город, город который никогда не спит. Я стояла в своем кабинете на 38 этаже небоскреба и, прислонившись к стеклянной стене, смотрела на город. Вершина Мира – так ласково и самодовольно называли его все жители Нью-Йорка. И не важно, кто ты, топ менеджер с кабинетом размером с квартиру или бездомный, живущей в коробке из-под холодильника. Это не имело значения, потому что это был твой мир, это была его вершина. А кто сказал, что мир справедлив, если он твой? Никто.
Частенько мне звонили Элис и Роуз, иногда обо мне вспоминали родители, Джим, отклонять звонки которого я устала и просто занесла его в черный список… Лицо озарила усмешка, что со мной случается редко, потому что она олицетворяла жалость. Мою. К себе.
Время от времени от моего дыхания заволакивало дымкой стекло, но стоило мне отвернуться, как маленькое пятнышко пропадало. Капли дождя бежали по стекле, и благодаря углу падения света отражались на моем лице словно слезы. Забавно, а ведь это было так. Вторую неделю я с остервенением умирающего, который борется за жизнь, ударилась в работу. 12, 14, 16 часов в офисе - это стало моей догмой. Мерзкий начальник втихаря жрал от злости свой галстук, потому что ему не к чему было придраться, потому что меня, наконец-то заметило высшее руководство компании, потому что кресло под ним угрожающе затряслось. А я доводила себя до исступления, до изнеможения, до полного отсутствия мыслей, когда сил хватало только на то, чтобы добраться до кровати и забыться сном без сновидений, сном, в котором меня теперь уже не будут преследовать куски зеленого льда.
Полная автоматическая коробка передач в жизни. Все как по заезженному сценарию, каждый день похож на другой, каждая улыбка похожа на предыдущую. Фальшь, до которой никому не было дела. Боль, на которую не обращала внимания даже я. И мир, который уже теперь строился сам. Как хотел, как мог. Как существовал.
Вспоминала ли я теперь тебя? Нет. Врала ли я себе? Уже почти нет.

Неделя третья.
3 часа ночи… Время волка. Я где-то вычитала такую фразу и вот по непонятной причине именно в этот момент вспомнила о ней. Может быть потому, что часы на прикроватной тумбочки в ночной тишине светили зеленым светом именно этих цифр. В эти предрассветные часы над Нью-Йорком шел дождь, уже в который день, но только сейчас мне до этого не было никакого дела. Я лежала на кровати, свернувшись клубочком, демонстрируя чудеса пластики. Да уж, зря меня когда-то не взяли в сборную по художественной гимнастике. От нелепости собственных мыслей стало смешно даже мне. А кто еще мог посмеяться, даже если бы и были способные читать мысли, все равно рядом со мной никого нет. Никого… Опять вранье. Уже почти вранье.
Полоски. Вы когда-то задумывались, как на вашу жизнь могут повлиять две малюсенькие полоски? Нет? Я тоже не задумывалась, вплоть до вчерашнего дня.
Женская половина террариума (т.е нашего офиса) всегда собиралась отдельно. Ну, еще бы, в общей комнате ловить было нечего, так как крупная птица туда не залетала, а королевские кобры мелкой падалью не питались. Вот именно потому мы все собирались в месте, и вот тогда начинался бедлам. Мужчины думают, что в такие минуты мы говорим только о них и о шмотках. Идиоты, они и в Нью-Йорке идиоты. И тут даже вершина мира помочь не может. Ну так вот, вчера Стенли притащила какой-то журнал, впрочем кто бы еще это мог сделать, и стала читать список из пятидесяти фраз, которые женщина обязательно произносит хотя бы раз в жизни.
Анжела, Лорен, все та же пресловутая Джессика и Хайди, секретарша моего драгоценнейшего босса весело похохатывали и делились своим собственным опытом.
- Алекс – дурак. Кевин – дурак. Майкл – дурак. Они все идиоты, – громко зачитала Джесс первые фразы, и подружки повалились с хохота.
- В моем случае это Льюис, Том, Бен и Дэвид, - добавила Анж.
- А в моем, – встряла рыжая (не люблю рыжих, хоть убейте) Хайди, - Джон, Тайлер, Кристиан, Роджер, Гарри, Малькольм,…
- И вся остальная часть футбольной команды средней школы Беверли-Хиллз, включая тренеров, массажистов и врачей. Мы помним Хайди, ты была ооооочень популярна, - встряла я, чтобы не слушать заново список тех, кому хоть раз посчастливилось заразиться от нее сифилисом.
- Сука, - гаркнула эта выдра.
- Овца.
- Так, девочки, брйек. У нас тут ланч, а не бои без правил, - встряла Лорен, и мы продолжили обсуждать оставшиеся фразочки.
Но мне в сознание въелась только одна, потому что буквально через несколько часов (кто бы мог подумать?!) я слезно ее повторяла, умоляюще глядя на тонкую полоску, в ожидании полосок. Звучит то как! Грань между шизофренией и тавтологией канула в лету. Но я отвлекаюсь. Звучало это примерно так: «Ну, полосочка, ну миленькая, ну не появляйся…». Я, наверное, впервые в жизни обращалась к неодушевленному предмету, и это было не зеркало…
Но вторая зеленая (надо же какая и ирония, да?) полоска упрямо проявилась, заставляя меня буквально взвыть. Но знаете, человек, по природе своей недоверчив, а человек в отчаянии хватается за это недоверие, как за спасательный круг. Пытаясь успокоиться, я буквально влетела в такси и отправилась к доктору Веллингтону. Минуты превратились в часы, в дни в вечность. Ждать… Это всегда так долго, особенно если ты еще больше боишься результата этого ожидания. В нервном напряжении я комкала в ладошках шелковый шарфик и, до боли закусив губу, смотрела в окно. А там город жил привычной жизнью, в которой ни до кого нет дела, тут ты даже не муравей в огромной пирамиде, тут ты просто винтик существо неодушевленное, которое никто и никогда не заметит. Взаимозаменяемость, возведенная в абсолют.
Сорок минут спустя я буквально сползла по стене больницы, приземлившись на кушетку. Беременна… Это звучало как приговор, который уже подписали. Беззвучная истерика сдавила горло, не позволяя даже вырваться всхлипу, просто закрывая доступ воздуху. В одночасье мир рухнул. Весь. Даже те жалкие кирпичики, которые укладывались сами вот уже почти три недели. Маленький кулачок врезался в обтянутую искусственной кожей кушетку. Только боли я не почувствовала, ничего. Хотя я надеялась, что она прояснит затуманенное сознание. Вся жизнь, весь четко, заново выстроенный план канул в лету. Срок беременности говорил сам за себя. День в день, час в час…
Я не помню, как я добралась до дома, очнулась я только тогда, когда до меня донесся запах виски. Виски? Я непонимающе моргнула глазами и посмотрела на янтарную жидкость. Лицо скривила гримаса отвращения. Отвращения к себе, потому что в этот момент на полированной поверхности вытяжки я уловила свое искаженное отражение на котором, все же, смогла разглядеть чернее подтеки от туши. Стакан полетел в раковину, вместе с содержимым, до моего слуха донесся только звон дорогого бьющегося стекла. Шаг за шагом, уже почти твердой походкой я добралась до душа, на ходу стаскивая одежду. Первые капли горячей воды принесли как-то облегчение, скорее физическое, чем моральное. Судорожными движениями я терла мочалкой уже и так чистую кожу, желая смыть с себя все, желая самой провалиться в сток, вместе с пеной, просто ускользнуть.
Мягкость махрового халата, влажные волосы, уютная постель…
И вот уже три часа ночи и я так и не сомкнула глаз, мои ладони были прижаты ко все еще плоскому животу. Внутри разливалось какое-то тепло, которое теперь затрагивало и душу. Истерика давно прошла. Когда-то мне за нее будет стыдно, но каждый переживает это так, как может. Я пережила так. Не важно как, главное я это сделала. Что я буду делать теперь? Это уже не важно. Теперь я не принадлежу себе. Теперь моя жизнь подчинена крохотному существу, которое уже сейчас слышит меня, чувствует, дышит мной.
Ребенок. Мой. Маленькое существо, частичка меня. Нас… плод чего-то настоящего, подлинного. Того, что больше никогда не повторится. Того, что останется навсегда. Во мне, нем. Я хотела забыть? Я врала. Я хотела помнить. Я пыталась убедить себя в том, что забыла? Я врала. Буду ли я помнить тебя теперь? Да. Вру ли я себе? Впервые – нет.

Эдвард.

В этот день, который стал не моим днем, после той моей невероятной ночи, которая вынесла мои мозги, подняв меня на небеса блаженства и после того утра, которое меня же спустило в самые низшие из трущоб чистилища, у меня ничего не получалось. В два часа дня все это достигло своего апогея и после двух сорванных деловых встреч, четырех «случайно» треснувших в моих руках карандашей и ручки Parker, и трех десятков испоганенных листов бумаги я решил: баста! Хватит! Головой я сегодня соображать не могу, по крайней мере на работе и о работе.
- Сьюзи, я домой. Если позвонит Джим, то скажи ему, что я свяжусь с ним как только вернусь из поездки, через три недели, не раньше.
- Конечно, мистер Каллен, - приветливо отозвалась секретарша.
- Ты заказала билеты? – спросил я. Обычно, я летал на частном самолете, но мой пилот заболел, а нового искать я не хотел (да и времени не было), поэтому в данной ситуации у меня выбора не оставалось.
- Да, до Копенгагена, как вы и просили. Но Билл вообще-то звонил и сказал, что ему уже гораздо лучше, и что он обязательно заберет Вас из Дании и доставит в Сан-Исидро (горнолыжный курорт в Испании) и куда бы далее не потребовалось, - добавила девушка.
- Хоть какие-то хорошие новости, - усмехнулся я, чем вызвал неподдельный интерес Сьюзи.
- С Вами все в порядке, Эдвард? – ну надо же какое участие.
- Да, до свидания.
Я вылетел из офиса пулей, мысленно коря себя за то, что последняя моя фраза прозвучала более чем грубо, и теперь не на секунду не перестающая домогаться меня секретарша либо всерьез на меня обидеться, либо утроит свои попытки заполучить меня в постель.
В вестибюле знания и после того как я вышел на улицу в моей голове снова крутились эти мысли. Я надеялся, что ветер выпроводит их из моей головы, и поэтому решил прогуляться, совершенно не продумав маршрут и акцентируя внимания, куда меня несут ноги. Ночь… я не мог её забыть, даже если и пытаюсь это сделать уже долбанных четыре с половиной часа подряд! И эта девушка, эта маленькая обольстительная дрянь никак не давала мне покоя. Ни мне, ни моему члену, которому времени проведенном в ней показалось мало… ооочень мало. Я думал, что после звонка брату и моей исповеди об очередной недостойной истинного католика ночи в объятиях прекрасной блудницы, которая, в конце концов, отказала мне в моем желании узнать её имя и телефон, мне станет легче. Ан, нет, Каллен. Ты лоханулся. Да причем еще как по-крупному. Братец надо мной, за что его сложно винить, порядочно поиздевался, а мне стало еще хуже. И это самое «хуже» и стало причиной всех разрушений локального характера в офисе и глобального – в моем сознании. И что самое странное, я словно баран повторял про себя этот наитупейший из вопросов – почему? Единственно верным и вполне правдоподобным ответом мне могли служить те удивительные эмоции, которые я переживал вместе с ней чуть более полусуток назад… и утро… Но списывать все на вспрыснувшийся в кровь адреналин напополам с тестостероном я не желал. Это не правильно, не логично.
Когда же я, наконец, пришел к этой разрушающей мой любовно обустроенный внутренний мир идее, я смог открыть глаза (конечно, фигурально выражаясь) и оглянулся вокруг. Оказалось мои отпущенные в свободное путешествие ноги завели мне никуда иначе, как в Центральный парк. Прозаично, однако. Усмехнувшись, что последние четыре года я старательно обходил это место всеми возможными окольными путями, что даже под угрозой обморожения я бы обошел его вокруг, чтобы добраться до ближайшей печки прямо с противоположной его стороны. Неприятные воспоминания как тина окутали меня и рисовали новые старые картины яркими красками, пока глаза застилала пелена гнева, а в горле застыл ком не высказанных ранее слов. Блять! И все из-за этой ночи, все из-за этой девки!
Я непроизвольно прикоснулся кончиками пальцев к виску, чтобы помассировать и успокоиться, когда мне на голову что-то упало. Я взмолился, чтобы это было не птичье дерьмо. Добравшись рукой до того, что так бесцеремонно прервало мое идеально саморазрушение, я ощутил, как пальцы захватили что-то тоненькое, шершавое и влажное. На ощупь этот инородный объект походил на листок, совершенно обычный, что опадают с деревьев. Что ж, видимо кто-то там сверху решил, что того количества неприятностей, что случились со мной за одни сутки вполне достаточно. Свою «находку» я рассмотрел поближе и не смог не улыбнуться, а затем поднял голову наверх. Ну, конечно, октябрь. С одной стороны это не было открытием для меня, но с другой, я так занят работой, что уже совершенно забыл, что такое осень. А сейчас она в самом разгаре. И листопад. Еще один листок оторвался от ветки и, подхваченный легким дуновением уже далеко не теплого октябрьского ветерка, выписывал невероятный узор в воздухе и тихо опускался на землю. Так и должно быть, таков закон природы. Осенью дуют ветра, резкие, колкие, злые…
Холодные.
Утром было очень холодно, а моя маленькая мисс «Зачем тебе мое имя?» сбежала от меня, одетая в свое… хм… как бы это лучше сказать… совсем не одета, в общем-то. И мне стыдно за то, что я не предложил ей ничего, ни пиджака, ни плаща. Я снова злился, но лишь потому что если она заболеет, я буду знать, что ничего не предпринял. Никогда себе этого не прощу… Твою мать! Ну что такое? Она сама должна была позаботиться об этом еще в вечера! Почему она не сделала этого? Сознание услужливо подсказало, что вчерашний вечер был куда теплее, чем утро нынешнего дня. Я даже улыбнулся. Последний теплый вечер осени… определенно удался.
- Дяденька, дядеееенька! – из размышлений меня выбил нежный и звонкий голос девочки, с задорными кудрявыми светлыми хвостиками и розовыми от смущения щечками. Кажется, она не первый раз обращается ко мне.
- Да, малышка? – отвечаю девчушке, стараясь убрать из голоса недавно охвативший мною гнев, и вроде бы справлюсь с этим, потому что она улыбается.
- Понимаете, я тут с мамой, - девочка, почти полностью повернувшись, указывает рукой на молодую женщину чуть поодаль от нас собирающей листья. Она же завидев дочь с незнакомцем, явно не была довольна, и я прекрасно понимаю почему.
- Мередит, - прикрикнула она на девочку, явно решив, что я могу оказаться маньяком.
- Мам, я сейчас! – ответила она весело и снова обратила свое внимание лишь на меня, - Так вот, мы тут с мамой собираем листики, чтобы потом…
- Мередит! Сейчас же иди сюда! – более грозно окрикнула её мама, но моя собеседница теперь не обратила на нее ни малейшего внимания. Смело, однако. За такие проделки, будь я отцом, я бы строго наказал свою дочку. Свою дочку? Серьезно, Каллен? Остановись.
- Так вот, мы собираем листики в парке, - снова начала девочка, - потому что мне…
Девочку прервал телефон, который зазвонил у меня в кармане. Это был Эммет, судя по рингтону. Чё ему надо? Мне пришлось отдать девочке лист, который я держал в руке, потому что во второй у меня был кейс с документами. Теперь же сводной рукой я мог достать средство связи и ответил:
- Да, Эм.
- Привет, чувак. Как дела?
- Просто потрясающе, - огрызнулся я.
- Оу-оу-оу! У кого-то хронический недосып! – ржет этот придурок с той стороны трубки.
- Главное что не хронический недоё… кашель! – быстро поправляюсь, вспомнив, что рядом со мной стоит ребенок.
Вид Мередит в этот момент был просто ошарашенный, но очень счастливый. Она лучезарно улыбалась и искренняя признательность, хотя я совсем не понимал за что, плескалась в её огромных шоколадных глазах.
«Как у нее» - промелькнуло в моей голове, и я даже не успел себя одернуть.
- Кашель?! – Эммет, кажется, описался от смеха.
- Ты чего звонишь-то? По делу или как?
- Или как!
- Тогда позже я сам перезвоню, - отвечаю я, выключаю телефон и снова поворачиваюсь к девочке. - Так для чего вы с мамой собираете листики?
- Для школьного гербария, - теплый голос молодой женщины заставляет меня улыбнуться, - Извините, что она потревожила вас и отвлекла…
- От чего? – удивленно и насмешливо приподнимаю бровь, и моя собеседница, улыбнувшись, немного расслабилась.
- Ну, может быть, от созерцания красоты осеннего парка, или просто от размышлений, - отвечает она.
- Дяденька, а как Вы догадались? – недовольный голос девочки, которая последнюю минуту была обделена вниманием, прервал нас.
Теперь я был действительно удивлен.
- О чем, Мередит?
- О том, что я хочу попросить у вас листик, - торжественно сообщает она, но заметив мое состояние легкого ступора и истолковав его как-то совершенно по-своему, быстро добавляет, - не просто так, конечно, а в обмен на вот этот. - Она протягивает другой листок, и я начинаю, как умалишенный переводить взгляд от нее на женщину и обратно. – Или вот это, - снова говорит Мередит.
Видимо мое молчание было для нее худшим из всего, что она могла ожидать, потому что в голосе слышались нотки страха услышать отказ. Я мельком взглянул на её раскрытую ладонь и чуть не прыснул со смеху, когда понял, что в ней лежит карамелька, кажется барбарис.
- Если этого мало, то у меня есть еще, - твердо добавляет девочка, и я больше не смог сдерживаться и звонко рассмеялся, как и её мама.
- С какого класса детям начинают преподавать основы рыночных отношений? – между смехом выдавливаю я.
- Понятия не имею, но наверно стоит поговорить об этом с её классным руководителем, - отвечает женщина.
- Мередит, - обращаюсь я к девочке, - ничего не нужно.
- Мммм…?
- Я отдам тебе этот листик просто так, - ответил я быстро, и лицо девочки тут же заиграло очаровательными ямочками на щечках, - Если только ты пообещаешь мне кое-что.
- Что? – спросила она, тут же насторожившись.
- Ну, во-первых, ты больше никогда не будешь убегать от мамы, и разговаривать с незнакомыми людьми. Это очень опасно.
- Хорошо, - торжественно кивнула она, - а второе?
- Обязательно используй его в свое работе! – я указал на лист.
Мередит снова засияла ослепительной улыбкой.
- Спасибо, дяденька!
- Эдвард… - поправляю я.
- Спасибо, Эдвард! – девочка потянулась ко мне, чтобы обнять и я не смог отказать себе и ей в этом удовольствии. Это было так искреннее, так чисто и так невероятно трогательно, что я не удержался и заговорчески шепнул ей на ушко:
- Вот если бы я знал ваш адрес, то обязательно прислал бы тебе парочку коробок барбариса.
- 48 улица, дом 15, квартира 3-С, - протараторила девчушка с превеликим удовольствием.
- МЕРЕДИТ! – в шоке откликнулась её мама, которую чуть не хватил инфаркт.
- Мередит, больше никогда не давай незнакомым людям свой адрес, - строго говорю я.
- Хорошо, но я тебя знаю, ты – хороший.
Я бы сказал ей, что по большей части она сильно ошибается, но не стал, а просто улыбнулся.
- Конечно, поэтому я выполню свое обещание, а ты свое. Договорились?
- Договорились!
- Ну, все, принцесса, тебе пора, а то мама будет злиться, - удовлетворенный её ответом добавляю я.
- Я принцесса?
- Да, принцесса осеннего парка – Мередит, - я наверно сказал самую глупо звучащую вещь в своей жизни, но видеть озарившееся улыбкой лицо девчушки стоило того.
- Это таааак здорово. Спасибо тебе, Эдвард! Пока! – девочка помахала рукой, и они с мамой пошли в другую сторону, туда, где была аллея и стояли скамейки.
А я, снова набрав Эммета, побрел домой собираться к предстоящей поездке.
И может быть это был не самый удачный день в моей жизни, но ночь и утро, что ему предшествовали, стоили каждой моей нервной клетки испорченной после. И что с того, что мне теперь будут сниться прекрасные карие глаза? Разве я не счастливчик, что я мог обладать ею, хотя бы одну ночь, хотя бы несколько часов? Разве я не самый несчастный, потому что этого больше никогда не повториться? Разве я не могу просто об этом помечтать?...

Ок... Эта глава у нас заняла чуть больше времени, чем остальные, но мы все-таки сделали это))))) Надеемся вы не в обидках и порадуете отзывами и комментиками)))) Ваши Lilu21 & Hell_in
=Две полоски=