Усадив Беллу в кресло возле окна, я убрал ее потрепанный школьный рюкзак в отсек над головами, а Элис просунула свою дорожную сумку прямо за ним. Осторожно захлопнув крышку грузовой ниши, я отошел с переполненного прохода, по которому мимо нас плелись, таща ручные клади, усталые туристы. Скользнув в кресло у края ряда, я снова посмотрел в прекрасные глаза, которые уже и не надеялся увидеть никогда вновь.

Белла ответила мне натянутой улыбкой, той же, что мелькала в чертах ее лица всего пару раз с тех пор, как мы покинули Вольтерру несколько часов назад.

Было что-то неправильное в этой улыбке. Она преследовала меня, размывая радость, взорвавшуюся среди царящей во мне темноты, когда я понял, что жив; что Белла – живая – в моих руках. Радость, вернувшуюся, когда мы действительно оказались в безопасности, и Элис, управляя украденным автомобилем, неслась прочь за пределы Вольтерры.

Благодарный за широкие места первого класса, которые для нас «выбила» Элис, включив Элис-магию и пустив в ход сладкие речи и несколько щедрых взяток, я поднял разделяющий сиденья подлокотник, обернул рукой слишком худые плечи Беллы и притянул ее к своей груди. Теперь она, наконец-то, сможет поспать.

Игнорируя отчаянный шепот сестры, разговаривающей с Джаспером по мобильнику со своего кресла прямо за мной, я вздохнул, вновь подмечая изменения во внешности Беллы: глубокие фиолетовые круги под глазами говорили о том, что она не спала много дольше, чем с момента путешествия до Италии и обратно; бледность лица; блеклость некогда блестящих волос; потеря пятнадцати фунтов веса; бессознательные жесты тела, как если бы ее скручивала боль. И в сравнении со всем этим одно выделялось наиболее сильно – борьба в красивых карих глазах. Обхватив ладонями маленькое личико и глядя в ее глаза, я вновь увидел, как любовь ко мне вступила в поединок с неопределенностью, болью, тревогой и, что больше всего меня беспокоило, страхом.

Что пугало Беллу сейчас?

Мы покинули Вольтерру живые, все трое, что отнюдь не было маленьким чудом. Теперь я держал ее в объятиях, позволяя всей признательности и любви, что ощущал, передаваться из моих черных глаз в ее карие. Но борьба в ее взгляде продолжалась…

Разорвав на секунду визуальный контакт, она нажала на кнопку вызова, располагающуюся над нашими головами рядом с лампой для чтения. Я кивнул в знак согласия, планируя попросить подушки и одеяло для Беллы. Опущенные глаза и замедленные движения красноречивее слов говорили о физической усталости, и я не мог дождаться, когда смогу держать ее спящую в руках. Простое действие, которое я так отвратительно пропускал последние месяцы, а в течение последних суток даже не думал, что буду благословлен вновь ощутить.

Она принимала проявления моей нежности в Вольтерре, в машине на пути до Флоренции и после, в аэропорту, но не отвечала на них.

Я твердил себе, что дело в усталости.

Что она пребывала в шоке.

Что эмоционально еще не оправилась от опасности, которой мы с таким трудом избежали.

Но даже сейчас, когда мы удобно устроились на своих местах, я чувствовал слабое сопротивление в ее твердом нежелании расслабиться в моих руках, как она это делала раньше. Как бы там ни было, пока она спала, я мог держать ее так крепко, как только хотел…

На лице подошедшей стюардессы застыла профессиональная улыбка. Я уловил в мыслях вывод, что Белла, должно быть, больна. «Рак», - решила она, отметив худобу и впалые покрасневшие глаза.

- Чем я могу Вам помочь? – спросила она, обращаясь ко мне, а не к Белле. Я с охотой проигнорировал ее развратные мысли, когда Белла заговорила с ней.

- Не могли бы Вы принести мне колы, пожалуйста? И, если можно, просто в банке, - попросила она у бортпроводницы.

Я нахмурился и опустил взгляд на Беллу, будучи осведомленным, как кофеин влияет на ее организм и насколько сильно ей нужно поспать.

- Белла, - мягко возразил я.

Она посмотрела на меня, глаза странно потускнели на бледном лице. Я никогда не видел ее в таком плохом состоянии… и такой нечеловечески прекрасной.

- Я не хочу спать, - ответила Белла странно ровным голосом. – Если сейчас закрою глаза, увижу то, чего не хочу. Мне будут сниться кошмары.

Я вздохнул. Уверен, ее оправдание имело право на существование, но столь же я уверен был и в том, что Белла не говорила всей правды.

Мы устроились на местах, приготовившись к полету, и я надеялся, что, несмотря на кофеин, Белла уснет. Но она сопротивлялась усталости, своей человеческой хрупкости, постоянно глотая содовую.

К счастью, Белла позволяла мне держать ее в руках на протяжении всего полета от Флоренции до Атланты. Я ничего не мог с собой поделать, пальцам постоянно требовалось убеждение в реальном присутствии девушки рядом со мной. Я касался ее слишком выделяющихся скул, бледного лба, почти прозрачных, лавандового оттенка век, невесомой тяжести волос, окутывающих мою руку.

Я целовал ее почти так же часто, как и касался, прижимаясь губами к осунувшемуся лицу, дерзкому носику, белому лбу, прелестным ушкам. Время от времени поднимал ее руку к губам, целуя кончики пальцев и о-какое-же-желанное биение жизни на запястье.

Но что-то в ее глазах – настороженность, очень близкая к недоверию – удерживало меня от того, чтобы поцеловать, куда желал больше всего – в губы. Сжатые в плотную линию, они выглядели тоньше и бледнее обычного от усталости и пережитого стресса, но выражали не злость, а, скорее, испуг.

Что заставляло ее бояться теперь?

Мы не говорили. Белла чувствовалась такой хрупкой в моих руках, что я испытывал страх, будто она исчезнет, если я моргну. Возможно, ее невысказанное опасение основывалось на том же – она боялась, что я тоже исчезну.

Я упивался робкими прикосновениями, когда она так же прослеживала мои черты. Маленькие нежные пальчики ощущались такими теплыми по сравнению с кожей моего лица и шеи. Время от времени погружая руки в мои волосы, Белла словно притягивала меня ближе для поцелуя, но каждый раз почему-то останавливалась.

Мое дыхание перехватывало всякий раз, когда она медлила, привлекая меня к себе, обнадеживая, что поцелует. Я так тосковал по этому, но не хотел делать шаг, к которому она не готова. Не понимал, почему она держала меня на расстоянии вытянутой руки, в прямом и переносном смысле. Я чувствовал растерянность и разочарование, перекрывающиеся благодарностью за то, что Белла жива и в безопасности в моих объятиях.

Спустя час полета Белла тревожно вздохнула, а затем еще раз. Она подтянулась и приняла сидячее положение, возвращаясь из полулежащей позы, которой мы наслаждались, так как пилот отключил табло о пристегивании ремней безопасности.

Сбитый с толку и обеспокоенный, я посмотрел на нее, и Белла покраснела, впервые за сегодняшний день ее лицо наполнилось цветом. Как я мог отказаться от ее румянца…

- Хм, мне нужно воспользоваться уборной, - смутившись, пробормотала она.

Я встал, помогая ей покинуть место возле окна и выйти в проход. Она одарила меня еще одной натянутой улыбкой, но ее глаза остались наполнены страхом.

- Останься здесь, - умоляла она. – Никуда не уходи.

- Конечно, не уйду, - заверил я, теперь понимая ее лучше. Белла боялась, что если потеряет меня из виду – если, например, будет вынуждена воспользоваться туалетом, – я испарюсь. Я не мог винить ее. Чувствовал бы то же, если бы мне пришлось отлучиться по похожей причине. – Я буду здесь, любимая.

- Ладно, - тихо согласилась она, отвернувшись, чтобы пройти в заднюю часть к уборной, расположенной между тихим первым классом и битком набитым обычным салоном.

Как только она исчезла в крошечном туалете, я, почувствовав слабость, сел на место. Элис скользнула на кресло Беллы, заключив меня в теплое объятие.

- Просто будь терпеливым, Эдвард. Потом все будет хорошо… Я вижу тебя в ее комнате, страстно целующего ее после того, как она получит возможность поспать. В итоге все закончится прекрасно.

Сестра еще раз быстро сжала мою талию, а затем поднялась на ноги, когда Белла побрела по проходу к нам, пошатываясь от тряски самолета в зоне турбулентности. Я тоже встал, чтобы помочь ей, а Элис проскользнула на свое место прямо за нами.

Лайнер летел через воздушные ямы неспокойного неба, и, пробираясь к креслу, Белла оступилась, упав в мои руки. Я обнял ее, быстро приспосабливаясь к хрупкому весу, чтобы удержать ее в вертикальном положении и уберечь от падения.

Как только Белла восстановила равновесие, то тут же освободилась и прошмыгнула мимо меня в кресло у окна. Покинутый, с пустыми руками, я спрятал разочарование за маской невозмутимости. Прежде чем я сел рядом с Беллой, Элис бросила мне сочувствующий взгляд.

Это было трудно… так трудно. Я знал, что Белла заслуживает извинений, даже больше: извинений, объяснений, оправданий, мольбы – и был готов сделать хоть что-нибудь и все сразу, чтобы вновь заслужить ее доверие и любовь. Я наблюдал за ней исподтишка – как она прижалась к окну, вглядываясь в темноту пустыми усталыми глазами.

Затем я увидел слезную дорожку, катящуюся по худой щеке.

Почувствовав рывок, я обернулся, чтобы посмотреть на Элис, дернувшую меня за локоть.

- Позволь мне, - сказала она слишком тихо, чтобы Белла могла услышать.

Покорно поднявшись, я позволил сестре занять мое кресло. И стоял в проходе как идиот, едва ли замечая персонал, пытающийся просочиться мимо меня, чтобы добраться до других пассажиров, которым требовалась помощь. Я наблюдал, как Элис положила руку на худенькое плечо моей любимой. Белла не шелохнулась, пока Элис не позвала ее по имени, лишь затем перевела на мою сестру взгляд, словно увидела призрака. Ее глаза расширились от недоверия и шока. С губ сорвалось слабое рыдание, и Элис тут же обняла ее. Я просто стоял там как загипнотизированный, пока низкое шипение Элис не вывело меня из транса, и я не уселся на освободившееся место.

Элис мягко и успокаивающе держала Беллу, пока маленькое тело моей девочки сотрясалось в сильных рыданиях, приглушенные всхлипы вырывались сквозь сжатые челюсти. Испугавшись очевидных страданий Беллы, я оказался на ногах раньше, чем ум осмыслил движение тела, и в результате паники стукнулся головой о низкое багажное отделение, толстый пластик которого, несомненно, покрылся трещинами, пролегшими над пассажирскими сидениями.

Обойдя место, которое сейчас занимала Элис, я опустился перед ними на колени, не обращая внимания на сверлящие взгляды сестры и ее бормотания: - Сядь, идиот!

Я взял дрожащую Беллу на руки, вытолкнув Элис в проход и возвращаясь в свое кресло. Белла свернулась на моих коленях в хрупкий калачик, такая теплая против холодного тела. Она продолжала захлебываться рыданиями, от каждого всхлипа худое тело вздрагивало, и я боялся, что сила слез просто сломает ее. Элис скользнула на сидение с другой стороны от Беллы, поглаживая пальцами гладкие спутанные локоны, тихо воркуя себе под нос, тем самым успокаивая мою девочку.

Стюардесса первого класса остановилась у моего локтя, но Элис безмолвно покачала головой, отказываясь от ее вежливого предложения помощи раньше, чем та получила возможность задать вопрос. Она кратко улыбнулась, а затем тихо ушла, позволив Белле продолжать плакать. Тонкие руки обвились вокруг моей шеи, чтобы теснее прижать ее фигурку ко мне. От горячих слез моя рубашка, только-только купленная Элис, промокла насквозь.

Но я обнимал и крепко держал Беллу; рвущийся воротник рубашки наглядно демонстрировал, как сильно она нуждалась во мне прямо сейчас. И я позволил себе немного расслабиться. Впервые… после ее восемнадцатилетия.

О, я не был глуп. И знал, что нашим отношениям требовался капитальный ремонт, но впервые я почувствовал надежду. По какой-то причине на ум пришла строчка из Священного Писания: «Надежда же не разочаровывает».

Слава Богу…

Уткнувшись носом в мягкие волосы, я наслаждался нежностью, близостью, невероятным ароматом, своей нуждой в девушке.

Спустя почти двадцать минут рыдания Беллы затихли, руки покинули воротник рубашки, и я надеялся, что, измученная срывом, она поспит.

Но Белла взяла себя в руки, принимая сидячее положение. С легкой улыбкой выскользнув из моих рук, она вернулась на свое место, мягко толкнув Элис в сторону с извиняющимся выражением на лице, не оставляя моей сестре выбора, кроме как отправиться в кресло за нашими спинами. Стоило Белле проложить между нами дистанцию, я полностью пересел в свое кресло, вновь неодобрительно нахмурившись, когда она потянулась к кнопке вызова и попросила еще одну кока-колу.

Белла, казалось, была полна решимости бодрствовать, и не существовало ничего, что я мог сделать, чтобы помешать этому. Потребность расспросить ее о причинах этого желания выглядела бессмысленной – она вновь приведет кошмары в качестве довода. Но я знал, что это лишь прикрытие реального страха: если она заснет – я могу исчезнуть.

В моих ли силах было успокоить ее? Я представил, как мог сделать это, но резкий тычок сквозь спинку кресла, которое я занимал, привлек внимание. Я повернулся, чтобы глянуть назад через щель между сиденьями, и увидел, как печально Элис покачала головой.

- Не пытайся это исправить, - слишком тихо для человеческого слуха посоветовала она. – Просто оставь ее в покое пока. Вы разберетесь с этим позже.

Я вздохнул, разворачиваясь назад, но не смог удержаться и взял Беллу за руку, захватывая ее в плен ледяной ладони. Она с охотой ответила на контакт, вновь подарив мне скупую усталую улыбку, не коснувшуюся глаз.

Ее страдание было моей виной, и я презирал себя за то, что она не может спокойно поспать. Покинув, я лишил ее слишком многого. Свидетельство тому сидело рядом, потягивая содовую, чтобы держать отяжелевшие веки открытыми. Белла стала такой худенькой, такой бледной, потерянной. Бывшая яркость глаз потускнела не только из-за утомления, но и из-за глубоко укоренившейся боли, которая отказывалась уйти даже несмотря на мое присутствие.

Что же я сделал с этой прекрасной хрупкой девочкой, которую любил больше собственной жизни, без которой не хотел и не мог продолжать жить… или существовать?

Сигнальное табло о ремнях безопасности моргнуло снова, пилот объявил, что мы подлетаем к Атланте и начинаем снижение. Белла тихо вздохнула, поэтому я обратился к ней, отмечая, как она нахмурила брови, словно испытывала боль.

- Что такое, Белла? – с тревогой спросил я.

Она снова вздохнула, избегая моего взгляда.

- Ничего, я в порядке.

Я оглянулся на Элис, надеясь узнать что-то – она не стала бы скрывать причину серьезного дискомфорта Беллы.

Но Элис, широко улыбаясь, лишь подмигнула, чем полностью меня успокоила. Поэтому я откинулся на сиденье в вертикальном положении, искоса наблюдая за Беллой.

Та заерзала в кресле, часто поворачиваясь и смотря назад по каким-то лишь ей известным причинам. Затем, вздыхая, развернулась, плотно скрестив ноги.

А затем я понял, внутренне усмехнувшись. Мы с Элис обменялись веселыми взглядами, пока Белла продолжала ерзать и с тоской оглядываться на небольшой туалет. Газированные напитки, которые она поглощала весь день, должно быть, дали о себе знать только после того, как включили предупреждение о ремнях безопасности, и теперь она ничего не могла поделать.

Бедный человечек…

Если бы все не было таким неясным и странным в данный момент, я бы нежно поддразнил ее, а она бы красиво улыбнулась в ответ. Но сейчас она не могла говорить со мной обо всем свободно… или по-настоящему, так что о милых подшучиваниях не могло быть и речи.

Как только мы приземлились, и знак «пристегните ремни» погас, Белла вскочила с места и поспешила в туалетную комнату. Я не смел взглянуть на Элис, боясь рассмеяться, а Белле не нужно сейчас слышать наше веселье из-за ее неудобств… даже если ситуация действительно была довольно забавной.

Я встал, чтобы открыть отсек над головами, доставая рюкзак Беллы и спуская его вниз, чтобы мы могли покинуть салон самолета, как только она вернется. Элис так же была готова к моменту, когда Белла прошла к нам по проходу. Мы втроем скромно улыбнулись слишком радостным бортпроводникам, выходя в аэропорту Атланты.

К счастью, следующий наш рейс следовал четко по расписанию. Я предложил Белле купить что-нибудь из еды в одном из ресторанов, расположившихся в западной части нужного крыла аэропорта. Она отказывалась, пока не вмешалась Элис и не сказала, что, если Белла хочет остаться на ногах, ей нужно поесть.

Прекрасная реверсивная психология, сестренка.

Элис осталась дежурить с багажом, набирая номер Джаспера на мобильнике, пока Белла отправилась со мной по дорожке в направлении ресторанов. Она не тянулась рукой к моей, как делала это раньше, когда мы шли куда-то вместе, но глаза ее несколько раз в минуту стреляли в мою сторону, чтобы, возможно, дать гарантию: я все еще рядом.

Признаться, я тоже не мог удержаться от подсматриваний за ней.

Белла выбрала сэндвич с индейкой, и я заказал один большой бутер, несмотря на ее протесты.

- Если ты не сможешь съесть его сейчас, то вторую половину оставишь на потом, когда проголодаешься, - предложил я, и она, наконец, кивнула. Я снова нахмурился, когда Белла заказала очень большую кока-колу к сэндвичу. Она заметила мое недовольство и просто пожала плечами, не делая никаких попыток извиниться за это.

После того, как ее бутерброд был готов и упакован, я забрал его, а Белла несла в руках огромный напиток, потягивая его через трубочку. Мы направились обратно к месту посадки на следующий рейс. Добрались до Элис, и Белла успела съесть половину сэндвича, пока мы ждали начала посадки на самолет. Картина того, как она ест, помогла мне почувствовать себя намного лучше. Теперь, когда вернулся, я буду в состоянии проследить за регулярностью ее питания, чтобы Белла снова смогла набрать вес, потерянный за время моего отсутствия.

Я наблюдал, как она завернула остатки бутерброда, чтобы съесть его позже. Ее глаза по-прежнему казались стеклянными от усталости и других эмоций, которые я не мог распознать… похоже, она подавляла чувства, держа их так глубоко, что выглядела безжизненной и бесчувственной.

Я знал, что она через многое прошла за последние двадцать четыре часа, и казалось, действует на автопилоте: правильно отвечая, если адресовать прямой вопрос непосредственно ей, но позволяя мыслям где-то витать, пока мы не разговаривали… то есть, почти все время.

Вскоре мы сели на пересадочный рейс, вновь спокойно устроившись в салоне первого класса. На этот раз, правда, мы были не одни: несколько деловых мужчин в костюмах и при галстуках присоединились к нам, разложив файлы и загрузив ноутбуки сразу же, как им позволили.

После того как предупреждение о ремнях безопасности погасло, Белла вновь двинулась в направлении уборной. Большая порция колы держала ее в сознании, но, очевидно, приносила нежелательные побочные эффекты.

Когда Белла не сбегала в туалет, я прижимал ее близко к себе, не в силах сопротивляться потребности целовать ее ладошки, запястья, волосы, лоб и щеки, но избегая целовать в губы, чего хотел так сильно. Я воздерживался по нескольким причинам: необщительное состояние Беллы; страх и отчаяние, до сих пор прячущиеся в ее глазах; мое желание, чтобы она заснула и смогла отдохнуть, в чем отчаянно нуждалась; и опасения, что если я поцелую ее в губы по-настоящему, то не буду в состоянии остановиться никогда больше… никогда.

Она оставалась в моих объятиях, но мы не разговаривали. Белла казалось такой хрупкой, и не только физически, - что я отметил, обнимая ее еще в переулке Вольтерры, - но и эмоционально, словно одно только мое слово может полностью сломать ее. Время от времени она поворачивалась ко мне, собираясь спросить о чем-то или что-то сказать, но вместо этого упрямо сжимала губы и отворачивалась, возвращая взгляд к виду за окном.

Стоило мне притянуть самое драгоценное лицо к молчаливой груди, мысли вернулись к тому, насколько близок я был от того, чтобы потерять девушку… и не только в Италии. Белла храбро и безрассудно присоединилась к моей такой же храброй и безрассудной сестре в спасательной миссии, чтобы сберечь меня. Мое глупое поведение возлегло на плечи двух женщин, которых я любил больше всего, приведя их к величайшей опасности… и они с полной готовностью рисковали ради меня жизнями.

Тем не менее, взгляд Элис, которым она наградила меня, когда мы последовали за Джейн вниз по затененной аллее, остудил. Если бы не Феликс и Деметрий, следующие по пятам, я бы застыл как вкопанный, чтобы осознать пугающие видения, порожденные обманчиво случайными словами Элис: «Если вкратце, то да, она прыгнула с утеса, но не пыталась убить себя. Белла занималась экстремальным спортом в те дни».

Слова сестры сопровождались воспоминаниями о бледной и уставшей Белле, сидящей на диване. Ее худое лицо было пустым и лишенным эмоций, пока она рассказывала Элис о дне, когда почти утонула, и который Элис считала действительной попыткой самоубийства. А также об ее дружбе с Джейкобом Блэком и волчьей стаей, о Лоране, приблизившемся достаточно, чтобы почти убить ее, и о нападениях Виктории, желающей достичь этого, чтобы ранить меня – «пара за пару».

В воспоминаниях Элис Белла… сама на себя не походила. Выражение ее лица было бесстрастным, исключая случаи, когда в разговоре упоминалась моя семья. Она тепло обнимала мою сестру, и ее глаза немного загорались, когда та говорила о Карлайле и Эсме. Она почти сразу улыбнулась при имени Эммета, и внешне заметная печаль и сожаление быстро покинули выражение ее лица, когда речь зашла о Джаспере. Имя Розали было единственным, которое не повлекло за собой никакой реакции.

И когда Белла спросила обо мне, будучи не в силах даже произнести имя, ее лицо потеряло все цвета, и она наклонилась, обхватив себя под грудью, словно пыталась удержаться и не развалиться на части.

Как же хорошо я понимал это чувство, поскольку, уехав, прошел через то же самое, эти ощущения следовали за мной, куда бы я ни направлялся.

С отсутствующим взглядом я печально покачал головой, когда воспоминания Элис приблизились к концу. Я уехал абсолютно без причины. Мой отъезд привнес в жизнь Беллы только еще большую опасность, а не уберег ее. Она вросла в мой мир слишком глубоко, чтобы находиться в безопасности вне зависимости от того, преследовали ли ее Лоран и Виктория… Кучка неуравновешенных волков – ее близкие друзья… Небрежное, пагубное отношение к собственной жизни, которое привело к решению прыгнуть с утеса. И кто знает, что еще – мысли Элис быстро сменились изображением мотоцикла, и я испугался безрассудству девушки в любой его возможной форме, нашедшему выход за время моего отсутствия.

Она нарушила данное мне обещание не делать глупостей… «ради Чарли», как я просил.

Но если посмотреть, то сколько я сам нарушил обещаний тогда, в лесу за ее домом? Я много раз возвращался к словам, которые произнес в тот день. Так что не мог сердиться на нее за попытку сравнять счет… хотя сумасбродство Беллы держало под угрозой самое дорогое, что было у меня на этой планете – ее.

Я обреченно вздохнул и вздыхал еще много раз этой ночью, на протяжении всего пути то и дело отмечая, как плохо мое отсутствие сказалось на моей девочке. Она выглядела… почти не в себе… словно просыпалась от долгого сна, но все еще не доверяла глазам, говорившим ей, что я здесь, с ней рядом. Обнимая, нежно лаская и целуя, я каждый раз думал о том, что мог потерять причину своего существования, пока находился вдали.

Сейчас я наблюдал за ее беспокойством, не желая пропустить ни одного сладкого вздоха или трепетания ресниц, или странно застенчивого и недоверчивого взгляда, или дрожи от холода или страха – возможно, и того, и этого. Изабелла Свон теперь в безопасности в моих руках, и я не планировал ее отпускать снова… никогда.

Если она отвергнет меня, то это…

Но я отказывался позволить корню этой мучительной мысли закрепиться в голове. Я напомнил себе, что Белла не тот человек, который станет держать обиду. Конечно, она простит меня? Я слишком хорошо знал, что не заслужил прощение за то, что в сентябре разрезал на части ее открытое, нежное, любящее сердце ложью.

А она поверила мне… так быстро и безоглядно, что это потрясло меня.

Словно догадывалась, что я оставлю ее.

Словно знала это… даже ожидала.

Я слегка покачал головой, приклеившись взглядом к объекту моей любви, жадно вкушая знакомый аромат, жгущий горло, впитывая мягкое тепло, слушая нежные вдохи и бьющееся сердце, глядя в темные глаза… слишком темные на фоне ее худого бледного лица. Я мог только прижимать ее к себе и радоваться, что снова нахожусь рядом… даже если она решила, что сделанное с ней и моей семьей непростительно.

Всю ночь Белла доблестно сражалась против тяжелеющих век, пила кока-колу на протяжении полета и в итоге около десяти раз удалялась в уборную. Я надеялся, что она поспит, но она продолжала борьбу с утомлением так яро, что я сомневался, страх ли увидеть кошмары после нашей стычки с Вольтури – причина сопротивления.

Почему она заставляет себя бодрствовать?

Казалось, она ожидает, что я оставлю ее, как только мы приземлимся в Вашингтоне. Но не могла же она не заметить любовь, светящуюся в моих глазах каждый раз, когда мой черный от жажды взгляд встречался с ее измученным карим? Неужели постоянные ласки не успокаивали ее?

Мы приблизились к Сиэтлу на восходе, так что я осторожно опустил плотную пластиковую шторку на иллюминатор, чтобы защитить себя и Элис от солнечного света на те несколько минут, пока самолет не снизится до знакомой и приветливой облачности, свойственной городу.

Около восьми наш рейс приземлился в аэропорту Sea-Tac, освещенном утренним светом. Элис заверила меня, что в течение часа будет достаточно облачно. Пока мы ожидали багаж, я уже знал, что моя приемная семья ждет нас… и не из-за частых телефонных звонков Элис или ее видений, а потому что слышал облегчение и взволнованность в их мыслях. Я понимал, что дикое беспокойство, которое они испытали, когда я направился в Вольтерру с целью умереть, не отпустит их по-настоящему, но также надеялся, что они простят меня полностью и раньше, чем я того заслуживал.

Именно так было принято в нашей семье, и я сжал губы от стыда, сожалея, что полностью выбросил их из своей жизни со дня рождения Беллы семь месяцев назад.

Я отвлекся от терзаний, заметив состояние Беллы: она была так измотана, что едва могла стоять. Она продолжала бороться и держать глаза открытыми, но ее бледность беспокоила меня… как и отсутствие аппетита. С тех пор как мы покинули Вольтерру, она съела меньше половины бутера с индейкой. Не прикоснулась к остаткам сэндвича в самолете и отказалась от всех предложенных продуктов, которые разносили во время рейсов. Белла уже была настолько изможденной и худенькой, – чему, очевидно, способствовал мой уход – что я наблюдал за ней как зоркий ястреб. Будто в аэропорту Sea-Tac после ночного перелета ей грозила опасность, и я готовился незамедлительно поймать девушку, если усталость сломает ее, и она рухнет вниз.

Элис и я были осторожны, избегая прямых солнечных лучей, проникающих через большие стеклянные стены и мансардные окна аэропорта. Белла, казалось, не обращала внимания на происходящее вокруг, механически переставляя ноги, словно бы шла на автопилоте. Если бы не пристальное наблюдение окружающих, я бы понес ее на руках.

Но когда Белла запуталась в собственных конечностях во второй раз, я обнял ее за талию и решительно прижал к себе, чтобы предотвратить падение. Усталость, наконец, победила. Белла едва была в состоянии оставаться в вертикальном положении, когда мы подошли к моей семье, предусмотрительно спрятавшейся в углу между окнами аэропорта, держась на расстоянии от навязчивого солнца.

Мысли Джаспера словно лазерный луч сосредоточились на Элис, беспокойство ужесточило его черты. Я съежился, когда тенор его мыслей нашел меня; он, очевидно, был вне себя от страха за Элис и Беллу, которые в одиночестве помчались в Италию, чтобы попытаться спасти меня.

Слова Элис, сказанные по телефону во время полета до Нью-Йорка запечатлелись в его памяти: «Я сделаю все, что в моих силах, но подготовь Карлайла; преимущество на их стороне… Не приезжай. Я обещаю, Джаспер. Так или иначе, я выберусь… а еще я люблю тебя».

Джаспер хорошо понимал, что его пара могла не сдержать обещание выйти из Вольтерры невредимой: слишком много переменных участвовало в этой игре, чтобы она была уверена в положительном исходе для нее и Беллы, гарантировавшем их безопасное возвращение. И я… был тем, кто поставил ее под угрозу. В то время как ум Джаспера пел от радости и облегчения, когда Элис появилась в поле зрения, я также отметил его едва скрытую злость на меня за то, что поставил любовь его существования в такое опасное положение. И собственное разочарование в самом себе: если бы он не потерял контроль в ту ночь на дне рождения Беллы, ни одно из этих событий не произошло бы вообще.

Позже нам необходимо будет серьезно поговорить, Джасперу и мне.

Как только мы оказались в зоне досягаемости для родителей, еще большая волна вины прокатилась через меня. На лицах обоих – и Карлайла, и Эсме – губы были сжаты в тонкие линии от крайней степени стресса. Как обычно, они приняли на веру слова Элис, хоть и чрезвычайно мрачные на этот раз: шансы на безопасное возвращение всех троих не были перспективными, и Карлайл и Эсме находились как на иголках, ожидая новостей – жив я или погиб, смог ли покинуть Вольтерру вместе с Элис и Беллой невредимым.

Стоило им увидеть нас троих на родной территории в целости и сохранности, у Эсме вырвался сдавленный всхлип, а Карлайл, утешая, погладил ее по спине. Когда мы приблизились, войдя в тень, отбрасываемую колонной, освещенной с обратной стороны солнцем, Эсме побежала вперед, чтобы обнять нас. Что было не очень удобно, так как одной рукой я все еще поддерживал обессиленную Беллу. Но Эсме удалось сжать нас обоих в ее по-матерински крепких медвежьих объятиях.

Наклонившись вперед, она прошептала на ухо Беллы: «Большое спасибо тебе», заставив девушку покраснеть от смущения. Затем она повернулась ко мне, притягивая меня в почти болезненные объятия, оттесняя от Беллы. Хоть я и не хотел выпускать ее, но знал, что матери нужно убедиться в моем возвращении и безопасности. Пока Эсме молча рыдала на моей груди, я обнял ее, чувствуя абсолютное облегчение и затаенный гнев, затопившие ее мысли в равной мере.

- Ты никогда не заставишь меня снова пройти через такое, - прорычала Эсме.

Я улыбнулся ей, глазами и губами выражая сожаление, и ответил:

- Прости меня, мам.

Между тем Карлайл нежно обнял Беллу и тихо проговорил:

- Спасибо, Белла. Мы у тебя в долгу.

- Не стоит, - пробормотала она, покачиваясь в объятиях моего отца. Его облегчение тут же вытиснилось сильной озабоченностью состоянием Беллы. Как и я, он отметил потерю веса, бледность, глубокие круги вокруг впавших глаз и удручающее выражение лица, вызванное в первую очередь усталостью.

Врач в любой ситуации, Карлайл начал планировать лечение Беллы, как только мы окажемся дома, решив, что она нуждается в инъекции витамина B12, чтобы восполнить очевидный недостаток питания. Он был также обеспокоен ее нынешним состоянием крайнего изнеможения и признаками возможного обезвоживания.

Я был расстроен собственной невнимательностью, когда понял, как высока вероятность его диагноза. Несмотря на колы, которые она выпила за время рейсов на пути домой, кофеин в газированных напитках выступал в качестве мочегонного средства, выщелачивая из тела столь необходимую воду, утоляя чувство жажды, что, как правило, говорило об обезвоживании.

Словно по команде, ноги Беллы отказались держать ее дальше, и Карлайл усилил объятия, чтобы подстраховать ее на ходу. Голова Беллы откинулась на его плечо.

Я попытался поднять ее на руки, но Карлайл остановил меня, качая головой.

Элис, стоявшая позади, вмешалась:

- Карайл прав, Эдвард. Состояние Беллы привлечет слишком много внимания к нам; уже взошло солнце, некоторые люди будут излишне любопытны, и… - ее голос затих. - В любом случае, ничего хорошего не выйдет. Просто поддерживай ее, пока она идет.

Нахмурившись, Эсме повернулась ко мне:

- Она едва стоит на ногах, - отругала она, наблюдая, как Белла чуть расслабилась в нашем окружении. – Скорее отвезем ее домой.

Со мной, обнимающим ее с одной стороны, и Эсме, держащей ее в вертикальном положении с другой, мы сопровождали спотыкающуюся, идущую с полузакрытыми глазами Беллу через аэропорт. Девушка, казалось, едва понимает, где находится. К счастью, мы могли пройти до места на парковке, где я оставил свою машину, по затененному мосту для пешеходов.

Я услышал мысли двух последних членов семьи, на одного из которых был вне себя от ярости.

Мои воспоминания об этом моменте были, к сожалению, кристально-чистыми, как и все остальные. Но если бы я мог выбрать, какой момент из всего существования стереть из памяти, выбрал бы этот.

Моя эгоистичная сестра звонила, звонила и звонила на мой телефон. Снова и снова, и снова я нажимал на кнопку «игнорировать». Но, в конце концов, ответил на вызов от чистой безысходности и некоторой озабоченности тем, что в семье могло что-то произойти.

- Ну ничего себе! Эдвард ответил на звонок. Я польщена. – По тону было ясно, что Розали раздражена, когда сообщила мне, что Элис отправилась в Форкс. Мой ум, с момента самозаточения на сыром и пыльном чердаке в Рио в течение нескольких месяцев блуждающий мыслями далеко, информацию о том, где находилась сестра, обрабатывал медленно.

Розали заторопилась, понимая, что я готов прервать разговор, ее слова были пропитаны гневом.

- Они не хотели тебе говорить, но я считаю, что это просто глупо. Чем скорее ты справишься с этим, тем быстрее все вернется в норму. Зачем прятаться по темным углам планеты, если больше в этом нет необходимости? Теперь ты можешь вернуться домой. Мы снова можем быть семьей. Все кончено.

Я не мог понять ее слов. Они кружились вокруг моих рассеянных мыслей, но не обретали смысла.

После долгой паузы я прошептал: - Я не понимаю, о чем ты, Розали.

Ее голос зазвучал непривычно робко, с колебанием:

- Она мертва, Эдвард… Мне… жаль. Я думаю, ты имеешь право знать. Белла… спрыгнула с утеса два дня назад.

Я смог дозвониться до Чарли, только чтобы узнать, что он «на похоронах».

И таким образом это началось... бессмысленная поездка в Италию в слепом поиске умиротворения от боли; опасная авантюра по спасению Элис и Беллой; и, в настоящее время… это.

Я зарычал слишком низко, чтобы Белла могла услышать, когда понял, что Розали и Эммет ждали нас около «мерседеса» Карлайла.

- Не надо, - шепнула Эсме, посмотрев поверх опущенной головы Беллы, отчасти предупреждая, отчасти умоляя меня. – Она себя ужасно чувствует.

Эсме была права. Но, как обычно, мысли Розали были сосредоточены на… Розали.

Разумеется.

- Они и должна, - прошипел я в ответ, прекрасно осознавая, что каждый член семьи услышит это.

Белла на мгновение подняла голову: - Эт-то – не ее ош-ш-шибка, - пробормотала она заплетающимся языком.

Эсме одарила ее любящим взглядом, испытывая признательность к Белле за великодушное отношение.

Но я не готов был легко простить сестру.

Насколько долго я был обеспокоен, настолько же долго Розали могла вариться в собственной вине – десятилетие… или два.

Но Эсме не позволила.

- Разреши ей загладить вину, - мать почти умоляла меня, бросив взгляд в сторону Карлайла, прежде чем продолжить: - Мы поедем с Элис и Джаспером.

- Пожалуйста, Эдвард, - слабо настояла Белла, а я громко вздохнул, крайне раздраженный тем фактом, что меня поставили в неудобное положение с Розали. Под положением я, конечно, подразумевал нежелательно долгую поездку до дома.

Чуть ожившая Белла направилась к Розали и «мерседесу», так что у меня не осталось другого выбора, кроме как наблюдать за тем, как Эсме передала в мои руки Беллу, а после в сопровождении Карлайла направилась к «вольво».

Когда Элис садилась за руль рядом с Джаспером, то подмигнула мне: «Не забудь… желтый с турбиной. На Рождество. Я помню это обещание, дорогой братец».

Я закатил глаза, переведя цепкий испепеляющий взгляд на Розали, когда Эммет открыл дверь, чтобы я помог Белле забраться в салон. Я осторожно усадил девушку на середину заднего сиденья и пристегнул, отмечая, как наклонилась ее голова – она уже почти спала.

Заняв место позади Эммета, я тихо закрыл дверь и аккуратно прижал безвольное тело к себе, устраивая Беллу так, чтобы ей было удобно на протяжении ожидающих нас следующих нескольких часов пути. Хотя зная, как водит семья, понимал: четыре часа дороги сократятся вполовину. Запросто.

Когда мотор заурчал, глаза Беллы наконец закрылись, и я почти спросил Эммета, не будет ли он возражать, если мы поедем не нарушая максимальное ограничение скорости, чтобы Белла могла проспать так долго, как это возможно. Но я также хотел, чтобы она отдыхала в комфорте своей постели, не мучаясь на заднем сиденье автомобиля. К тому же, я без особого энтузиазма ожидал двух часов дороги в непосредственной близости от Розали, не говоря уже о четырех.

Так что я тихо вздохнул и ничего не сказал.

Как только мы выехали из гаража, и Эммет последовал за «вольво» вниз по шоссе в сторону Олимпийского полуострова, Розали повернулась вполоборота на пассажирском сиденье лицом ко мне.

- Эдвард… - вслух начала она.

- Я знаю, - грубо отрезал я. Сейчас в ее мыслях, безусловно, присутствовало раскаяние, но она повела себя как бессердечная сука, когда позвонила сообщить о смерти Беллы, чтобы я мог вернуться домой, к семье, чтобы все стало как раньше – до того, как Белла затронула всех нас.

Эта хрупкая человеческая девушка, сама того не осознавая, пошла по пути, на котором привязала к себе каждого члена нашей семьи… каждого, за исключением Розали. Карлайл и Эсме видели в Белле любимую дочь, больше всего восхищаясь ее хрупкой человечностью. Она нуждалась в их нежной любви гораздо больше, чем все мы остальные вместе взятые, и они беспокоились о ней с такой же глубокой привязанностью, какую я часто наблюдал в человеческих семьях.

Более того, я уловил мысли родителей в соседнем автомобиле: они шептались о нас обоих, сидя на заднем сиденье «вольво», слегка обеспокоенные моим душевным состоянием и жаждой, но больше – явным нездоровьем Беллы. Эсме говорила об ее бледности и осунувшемся лице, абсолютном утомлении, а Карлайл заверял супругу, что Белле просто нужно дать отоспаться и обеспечить особый уход для восстановления сил. Но за собственными заверениями Карлайл скрывал крайнюю обеспокоенность относительно состояния девушки.

Эммет смотрел на Беллу как на сестру, любил ее так же, как обожал младшую сестренку, которую потерял много лет назад. И Джаспер практически видел в Белле члена семьи…

Облаченные в пузырь собственной любви, Элис и Джаспер почти не обращали внимания на высокую тревожность, исходящую от Карлайла и Эсме. Пока Элис вела, Джаспер крепко сжимал ее руку. Они не думали ни о чем, кроме них самих… и любовных приветственных планах Джаспера для его половинки.

Я вздохнул, глядя на Беллу и вновь чувствуя волнение, вызванное тихим разговором родителей. Что делать, если Белла действительно больна? Что делать, если мы не сможем обратить в лучшую сторону ее чрезвычайно хрупкое состояние?

Мягкий голос Розали прервал мою возрастающую озабоченность, но на этот раз она удивила меня, обратившись к Белле… добровольно… впервые. За все время.

- Белла? – Розали спрашивала разрешение, чтобы продолжить?

Я попытался дать Розали сигнал, чтобы она оставила Беллу в покое и позволила ей поспать, но сестра чувствовала себя пустым местом, если не проявляла настойчивость. Она бросила мне многозначительный взгляд, когда веки Беллы открылись.

- Да, Розали? – сонно и неуверенно, будто боясь, спросила Белла.

Сестра сделала глубокий вдох и, запинаясь, заговорила:
- Мне так жаль, Белла. Я чувствую себя очень несчастной от того, что произошло… и я настолько благодарна тебе, что ты оказалась такой храброй и спасла моего брата после того… что я сделала. Пожалуйста… скажи, что прощаешь меня.

Я мог подтвердить, что каждое произнесенное слово сестры-гордячки, формальное и высокопарное, как и ее тон, правдиво. Розали редко извинялась за что-то. На самом деле, она извинилась передо мной всего четыре раза за семьдесят лет. Но готовность попросить прощения у Беллы даже чуть-чуть разморозила застывшие в моем сердце теплые чувства к ней.

Но потом у нас, безусловно, будет длинный разговор относительно ее эгоизма в отношении Беллы, который остался в ней до сих пор. И это отношение Розали придется изменить. Существенно.

- К-конечно, Роз-зали. Я с-сама прыгну-ула с того проклятого… черт… утес-с-а. К-конечно, я прощ-щаю тебя-я-я. – Великодушное принятие извинений Розали было едва различимо даже для вампирского слуха, гласные и согласные невнятно перемешались друг с другом, так что оказалось почти невозможно понять ее слова вообще. Глаза Беллы оставались закрыты почти половину речи, и голова по большому счету уже лежала на моей груди, когда она закончила говорить.

Если бы я не знал лучше, то подумал бы, что она снова бормочет во сне… или пьяна.

Эммет попытался заглушить рвущийся наружу смех, продолжая рулить.

- Это не считается, пока она не осознает, что говорит, Роуз, - он подмигнул своей паре, забавляясь несвязной речью Беллы.

- Я-я все ос-сознаю-ю-ю, - вздохнула Белла, не открывая глаз.

- Позвольте ей поспать, - предупредил я и Эммета, и Розали, стреляя в них острым взглядом.

Я подтянул Беллу ближе, снова упиваясь восхитительным ароматом, мягкостью волос (хоть они и стали тоньше теперь) и теплом ее стана против моего холодного тела. И вновь заволновался за нее, опасаясь за очевидное ухудшение здоровья, последовавшее за моим уходом.

Что я сделал, чтобы заслужить этого самого прекрасного из ангелов? Был ли я прямо или косвенно виноват в худобе Беллы, ее бесспорном голодании, страхе, что теперь всегда сидит глубоко в глазах?

Ответ был слишком очевиден, даже для меня.

Я слышал Джаспера из едущего перед нами автомобиля, его мысли пробивали уверенность моего самобичевания: «Да, парень, ты облажался, много раз. Но ты можешь легко это исправить, брат. И Элис говорит, что Белла придет в норму через несколько недель рядом с тобой… рядом со всеми нами. Так что бросай думать и наслаждайся тем, что держишь в руках свою девушку. Понял?»

Я «понял» и последовал мудрому совету брата – закрылся от мыслей окружающих настолько, насколько это возможно (что не совсем легко, когда едешь по утренним пробкам через Такому), сосредотачивая взгляд, мысли и сердце на прекрасной храброй хрупкой девушке, доверчиво спящей в руках опасного вампира.

Меня захватило чувство благодарности… благодарности и тихой радости. Всего сорок восемь часов назад я был сломлен известием о смерти Беллы, и моим единственным желанием было попытаться присоединиться к ней в загробном мире… если это вообще возможно для подобного мне. Как бы неправдоподобно ни звучало, это оставалось единственной надеждой – воссоединиться с ней после смерти. Любовь к семье потускнела и ушла в небытие, все, о чем я мог думать, была Белла, ушедшая навеки, ее тихий смех навсегда затих… и по ее собственному решению.

Я просто не мог оставаться в мире, в котором нет Беллы Свон. Существование без нее, пока она еще продолжает дышать, ведя нормальную счастливую человеческую жизнь, было бы пыткой. Но знание, что я потерял этот последний крошечный кусочек радости, освободив Белле путь в безоблачную жизнь… эта окончательная утрата надежды оказалась гораздо мучительней, чем адское превращение из человека в вампира почти столетие назад.

Но теперь я держал Беллу – живую, дышащую, красивую Беллу – прямо сейчас, в объятиях. Даже если она была ранена и физически, и эмоционально, в чем виноват мой уход, я не мог ругать себя в эту минуту. Я был слишком счастлив, чтобы акцентироваться на негативных аспектах.

Конечно, у нас с Беллой есть много вещей, которые нам предстоит обсудить вместе, перед тем как мы сможем вернуться к прежним отношениям, какие были до случившейся в день ее рождения трагедии. Но теперь у нас было время… благословенное время. Настала пора исправить изломы между нами и сделать все правильно.

Даже обсудить вероятный компромисс относительно ее бессмертия.

Теперь я знал, что одной жизни просто недостаточно, чтобы выразить любовь к этой женщине. И наша вечность была под угрозой слишком часто.

Теперь все стало возможно. Моя жизнь – наша жизнь – распростерлась перед нами, чтобы мы прожили ее, как сами того захотим. Независимо от того, какие препятствия поджидают нас, мы преодолеем их вместе.

Белла мягко улыбнулась во сне, зарываясь головой в мое плечо. Я наклонился и поцеловал ее в висок, вдыхая аромат, любимый и разжигающий в горле пожар… огонь, доказывающий, что Белла жива.

Слишком скоро мы въехали в пределы Форкса, и я приготовился каяться перед Чарли Своном и к его ярости, о которой предупредила Элис, когда мы проезжали мимо школы. Я отлично понимал, что заслужил каждое грубое слово, которое на блюде преподнесет мне отец Беллы… и затем другие.

Но прямо сейчас я был слишком умиротворен, чтобы позволить закипающему от гнева Чарли украсть у меня радость.

Потому что Белла жива.

И я жив.

И у нас есть, по крайней мере, одна ее жизнь, чтобы любить друг друга…

Если не целая вечность.
______________________

Автор: Cassandra Lowery
Перевод: Shantanel
Редактура: Валлери