ПАУК меня убивают.
В прямом смысле. Я имею в виду, я точно жду, что завтра проснусь мертвым. Настолько я устал. И я дерьмо во всех предметах, так что не уверен, что сдам хоть один. На самом деле не думаю, что что-то провалю, но оценки мои будут не из тех, какими можно ходить и хвастаться. Я не буду как Роуз: не вернусь домой, похваляясь восемью ПАУК или что-то вроде (тем более я сдаю-то всего пять), но надеюсь, хоть буду в порядке.

Когда заканчиваются ПАУК по чарам, я одним из последних покидаю экзаменационный зал. Я едва закончил вовремя и не уверен, что хоть на половину ответил верно. Ну ладно. Нет смысла сейчас об этом волноваться: что сделано, то сделано, ведь так? Я точно не единственный, кому пришлось туго, учитывая, что половина моих одноклассников развалилась на диванах и стульях, выглядя полностью вымотанными. Единственная, кто не выглядит встревоженной, это Лили; она сидит за столом с учебником зелий и готовится к следующему экзамену, и она ни капли не взволнована. Оказывается, она проводила все вечера, занимаясь, и действительно задалась целью хорошо сдать экзамены, что удивительно, ведь за семь лет, что мы тут провели, ее никогда не волновала школа.
Дела между нами несколько лучше. Они точно не возвращаются к нормальным, и я точно не до конца простил ее за то, что она сделала... Но я не мог не посочувствовать ей, когда ее родители заявились, чтобы сообщить о своем разводе. Я узнал, потому что Аманда мне сказала. Не знаю, как это случилось, но Аманда и Лили теперь действительно разговаривают – и вовсе не в смысле «ссорятся». И это о многом говорит, конечно, потому что они провели последние три года, ненавидя друг друга. Но с тех пор, как Лили перестала разговаривать со своими так называемыми «подругами», она начала доверяться Аманде, полагаю.

Я тоже был расстроен, когда узнал. Я имею в виду, ее и мои родители всегда были невероятно близки, так что я все время думал о них, как о вторых родителях. Я проводил в их доме столько же времени, сколько в своем, иногда даже больше. Но, думаю, это к лучшему. Они несчастны и, думаю, несчастны уже давно. Я считаю, они были скорее довольны, чем счастливы, так что, может быть, это даст им шанс найти что-то, что заставит их почувствовать себя удобнее и удовлетвореннее.
Но Лили очевидно расстроена. Я имею в виду, даже если она и знает, что это к лучшему, они все равно ее родители, так что она не ходила колесом, когда они сообщили, что расстаются. Так что тогда я пошел и поговорил с ней. Она уже давно пыталась со мной заговорить, но я всегда ее прогонял. Но не думаю, что смогу наплевать на то, что ее семья разваливается.
Так что я сказал ей, что мне жаль слышать про ее родителей, и спросил, что они сказали. Думаю, она была так удивлена слышать, как я с ней разговариваю, что начала просто что-то лепетать, а потом просто выдала махом весь разговор, даже не переводя дыхание. Ее братья уже знали; ее родители сказали, что так будет правильно; они сказали, что любят ее: короче все то, что ожидаешь услышать от родителей, объявляющих о разводе. Потом она почти истерично начала передо мной извиняться, сказала, что ей очень жаль и как ужасно она себя чувствовала. Она все продолжала и продолжала, и наконец я сказал ей остановиться. Не имеет значения, сколько раз она скажет «прости», то, что она сделала, останется навсегда. Но я думаю, что она искренна, так что, по крайней мере, я могу перестать быть ублюдком и попытаться жить в каком-то подобии нормальности.

Она вроде как легко мне улыбается, когда я прохожу мимо ее стола и иду в тот конец общей гостиной, где находится кабинет Невилла. Я даже не знаю, там ли он, но думаю, что стоит заглянуть. Я не особенно хочу идти в теплицы, чтобы там его поискать, поэтому надеюсь, что он в кабинете. Дверь закрыта, когда я подхожу, но, когда я стучу, я слышу с другой стороны еле слышное: «Войдите».
– Хьюго, – говорит он, поднимая голову, и выглядит наполовину удивленным, когда я толкаю дверь и вхожу. – Входи, что-то не так?
Я не знаю, почему что-то обязательно должно быть не так, но полагаю, что это потому, что я не каждый день заявляюсь к профессорам поболтать. Я иду к стульям напротив его стола и сажусь, качая головой, чтобы показать, что все так.
– Как твои экзамены? – спрашивает он, откладывая работу, которой занимался, и обращая на меня все свое внимание. Я знаю, что он считает своей ответственностью убедиться, что я в порядке и что я не погружаюсь в депрессию и не пытаюсь покончить с собой и все такое. Это почти забавно.
– Мне как следует достается по жопе.

Он пытается, но не может удержать смех, и легкая усмешка появляется на его лице. Он изображает что-то среднее межу кивком и пожиманием плечами.
– Они могут выбивать из колеи.
– Да неужели.
– Так что тебя привело? – спрашивает он, снова переходя к основной теме.
– Я просто хотел спросить, – медленно сказал я, – есть ли у вас формы заявления в Академию Авроров.
Первый раз, когда я говорю это кому-либо, кроме Аманды, и я вижу по его лицу, что он считает это кошмарной идеей. Он странно смотрит на меня, а потом вопросительно качает головой.
– Есть. А зачем тебе, позволь спросить?
Я не уверен, можно ли так не замечать очевидного, но иду у него на поводу.
– Я подумывал записаться.

Невилл ничего не говорит, только с любопытством на меня смотрит. Наконец спустя столетия молчания он говорит:
– Не думаю, что это хорошая идея.
Я действительно не ожидал, что он придет в восторг от моей просьбы, учитывая, что они рекомендуют людям записываться еще с предыдущей осени, но не думал, что он скажет, что это плохая идея. От этого я чувствую себя дерьмом.
– Мои оценки недостаточно хороши? – спрашиваю я.
– Твои оценки в порядке. Просто...
– Я беру все положенные ПАУК, – обрываю я его. – Я проверил условия приема, и если я сдам экзамены, я им буду соответствовать.
– Дело и не в ПАУК, – говорит Невилл натянутым голосом. Он колеблется, и я с любопытством на него смотрю. – Просто... Я не уверен, что твоя мать сочтет это хорошей идеей.

Моя мать? Я приподнимаю брови, не до конца его понимая.
– Вы же не думаете, что она решит, что я на это не гожусь?
Невилл вздыхает. Он недоволен, потому что я не понимаю, на что он там намекает. Но я не могу, я не настолько умный. Может быть, я недостаточно умен для авроров...
– Я имею в виду, что она не будет в восторге при мысли, что ты выбираешь такую опасную карьеру.

А, вот он о чем.
– Вы имеете в виду работу, которая убила моего отца, – ровно говорю я, выжидающе на него глядя.
Он несколько обеспокоен моей прямотой, но наконец кивает.
– Я думаю, это может ее расстроить.
– Я думаю, что она будет горда, – тут же отвечаю я. – И мой отец тоже был бы.
– Уверен, что был бы, – спокойно говорит Невилл. - Но я думаю, что твоя мать не будет рада. Думаю, ее это очень обеспокоит.
– Сейчас ее беспокоит, даже когда я принимаю душ, – закатываю я глаза. – Ее все беспокоит. Не думаю, что она попытается меня остановить. Думаю, она будет рада, что я хочу заниматься этим.

Невилл не кажется так уж в этом уверенным, и наконец он смотрит на меня наполовину с сочувствием, наполовину с жалостью.
– Но почему ты хочешь этим заниматься, Хьюго? Я никогда не слышал от тебя этого раньше.
– Раньше все было по-другому, – просто говорю я.
– Ты пытаешься что-то доказать? Ты же не хочешь жить чужими выдуманными ожиданиями? Никто не хочет, чтобы ты так чувствовал.
Он точно думает, что я на это неспособен. Просто слишком мил, чтобы сказать это прямо. И я не знаю, что он имеет в виду под выдуманными ожиданиями. Я даже и не думал ни о каких ожиданиях – я просто хочу делать то, что заставило бы моих родителей гордиться мной.

– Я не пытаюсь быть моим отцом, – говорю я, прерывая всю эту чушь, и иду прямо к той мысли, к которой он в итоге собирался перебраться. – Но я хочу делать что-то важное. И если я смогу помочь привлечь людей, ответственных за его смерть, к ответственности, это будет дополнительный бонус.
– Желание мести – самое опасное из всех желаний, – Невилл выглядит так, будто цитирует огромный портрет Альбуса Дамблдора на стене в переднем холле. Звучит как то, что тот сказал бы. Конечно, все всегда говорили, что Дамблдор был умнейшим из всех, кого они встречали, так что, может быть, не все, что он несет, глупо. Но это ничего не меняет.
– Это не месть, – быстро говорю я, хотя чувствую, что скорее пытаюсь убедить себя в этом так же сильно, как его. Не могу отрицать жажду мести, которая потихоньку кипит у меня внутри. Каждый день я пытаюсь ее игнорировать, но она только продолжает копиться. Я хочу, чтобы кто-то заплатил за смерть моего отца, но ведь понятно, что я не могу бегать, искать и убивать людей, ведь так? Я просто хочу сделать что-то, чтобы почувствовать, что это того стоит. Это тяжело объяснить, и я не смогу заставить Невилла понять.
– Может тебе стоит начать с чего-то другого и посмотреть, будешь ли ты через несколько лет все еще заинтересован. Так сделал твой отец.

Но он искажает факты.
– Отец ждал, потому что ему нужно было помочь дяде. Он сразу хотел поступить, и ты это знаешь.
Он знает, так что идет другой дорогой.
– Ну, просто взгляни, что стало с Алом. Он больше не хочет этим заниматься.
Это меня злит, и я не знаю, с чего он это приплел.
– Ал уволился, потому что он чувствует себя виноватым, – резко говорю я. – Потому что мой папа пытался спасти его. Если спросили бы меня, я сказал бы, что это эгоистичный повод увольняться, – я прерываюсь на секунду. – Но меня никто не спрашивает...
– Хьюго, я лишь пытаюсь убедить тебя попробовать другие варианты. В Академии Авроров по-настоящему сложно, и...

– Слушай, – перебиваю я его. – Я знаю, что не такой умный, как сестра, хорошо? Поверь мне, я всю жизнь это знал. Но мои отец и дядя тоже не были особенными гениями с книжками, и они оба справились, ведь так?
– Я просто считаю, что ты должен это обдумать, – защищается он. – Не думаю, что ты все тщательно взвесил.
Мне хочется рвать на себе волосы, но я этого не делаю. Я просто говорю так вежливо, как только могу:
– Не хочу быть грубым, но это не твое дело. Я просто хотел спросить, есть ли у тебя формы. Если нет, то отлично. Я возьму у дяди.

Я понимаю, что как бы вежливо я ни пытался сказать это предложение, оно все равно самое грубое из тех, что я когда-либо говорил профессору. Он выглядит несколько опешившим, но затыкается и перестает меня уговаривать. Вместо этого он открывает ящик стола и протягивает мне ворох бумаг. В форме около десяти страниц, и я внимательно просматриваю их, прежде чем снова взглянуть на Невилла.
– Спасибо, – просто говорю я. Я там не задерживаюсь, и, когда выхожу в общую гостиную, там уже полно народа. Младшие студенты вернулись с послеобеденных занятий, поэтому выдохшиеся семикурсники уже не так заметны. Лили больше не за своим столом, так что, полагаю, она или наверху, или совсем ушла из башни. Я не вижу сразу и Аманду, но потом нахожу ее возле лестницы с учебником зелий в руках – пытается подучить в последнюю минуту.
– Ну, думаю, твой отец меня ненавидит, – говорю я, падая на ступеньку рядом с ней, не обращая внимания на то, что отвлекаю ее. Это все равно не имеет значения. Зубрежка в последнюю секунду не поможет ей с ПАУК по зельям, так как мы все равно оба в этом хреновы.
– По какой-то особенно причине или просто потому что? – шелковым голосом спрашивает она, приподнимая брови.
– Я сказал ему, что это не его дело, что я хочу податься в авроры.

Она выглядит так, будто не знает, прийти в ужас или рассмеяться. Она не делает ни того, ни другого, а просто качает головой.
– И почему ты это сказал?
– Потому что он все отговаривал и отговаривал меня, – быстро защищаюсь я. – Он все говорил, что это плохая идея и я расстрою свою мать.
– А ты думаешь, это расстроит твою мать?
Я пожимаю плечами и опускаю голову на секунду, прежде чем снова поднять глаза.
– Я думаю, она будет горда, что я делаю что-то важное, – говорю я, почти цитируя то, что сказал ее отцу раньше. – Ты думаешь, ее это расстроит?
– Я думаю, что она будет волноваться, да, – говорит она, и, когда я открываю рот, чтобы запротестовать, она перебивает меня. – Но думаю, она будет тобой горда. Не думаю, что она скажет тебе не делать этого.

Это многое для меня значит, и я благодарно улыбаюсь ей, прежде чем немного понизить голос.
– Что ты об этом думаешь? – тихо спрашиваю я.
Воздух на лестнице немного натягивается, когда она твердо смотрит на меня и вроде как тщательно обдумывает свой ответ. Наконец она отвечает, и ее голос почти так же тих, как мой.
– Думаю, ты очень храбрый.
– Правда?
Она кивает, и у нее все то же невероятно решительное выражение на лице.
– Не думаю, что многим хватило бы мужества сделать что-то такое опасное после того, через что прошла твоя семья...

Никто никогда не звал меня раньше храбрым. Думаю, я никогда и не полагал по-настоящему, что я храбрый. Я всегда думал, что попал в Гриффиндор только из-за своих родителей. Мне никогда не нужно было быть храбрым. Единственное за всю мою жизнь так называемое “приключение” случилось, когда мне было десять, и в итоге меня заперли в одну комнату с моей сестрой после того, как ее похитили. Я никогда бы в такое и близко не попал, если бы не был таким тупым, чтобы сбежать ее искать. Конечно, мне было десять, так что нельзя по-настоящему судить меня за ту глупость, что туманила мне мозг в то время. Это не моя вина. И я не делал ничего храброго, пока был там. Я только играл в шахматы и ругался с Роуз – все как всегда, когда мне было десять.
Так что не то чтобы мне приходилось делать что-то вроде того, что делали мои родители. Они были по-настоящему храбрыми. Они заслужили свое распределение. Я же попал туда по умолчанию. Я всегда больше был хаффлпаффцем, попавшим не в ту башню. Не то чтобы что-то было не так с Хаффлпаффом... Просто они скучные, вот и все.

Аманда чувствует мое сомнение и говорит:
– И думаю, это очень храбро с твоей стороны, то, как ты со всем справляешься. Я имею в виду, не думаю, что смогла бы, если бы это был мой папа.
– Моя мама говорит, что мы должны продолжать жить, – задумчиво отвечаю я.
– И твоя мама – самая храбрая женщина, которую я когда-либо встречала.
– Я тоже так думаю, – и это правда. Даже без того, что она делала в детстве, со всем, что она делает на работе... Моя мать может все. Она смогла удержать все с тех пор, как убили моего отца. Не думаю, что многие бы с этим справились. Но она все это сделала.
Аманда кивает и продолжает.
– Так что, думаю, даже если она сильно поволнуется, а она будет волноваться, она поймет. Она знает, почему ты этого хочет. И она знает, что храбрость – одно из важнейших качеств в мире.
– Правда?
– Я думаю, тебе очень повезло, Хьюго, – серьезно говорит она, и ее голос снова падает. – Немногие родители делают столько, сколько твои. И не у многих есть родители, которые так любят их, что поддержат, несмотря ни на что. Но твоя мама это сделает.

То, что она говорит, многое значит. И я знаю, что это правда. Моя мать всегда будет рядом и всегда меня поддержит. Я не хочу, чтобы она волновалась, но думаю, она поймет. Она поймет, потому что это важно. И она не будет пытаться меня остановить.
– Ну, так думаешь, твой папа меня ненавидит? – спрашиваю я, моментально меняя тему.
Она смеется и закатывает глаза.
– Да уж, конечно. Ты знаешь, что всегда был его любимчиком.
– Я действительно не хотел грубить, – честно говорю я. – Он просто не понимал, что я хотел сказать.
– Он переживет. Наверное, он просто немного удивился. Он сильно переживает о твоей маме.

Я знаю, что она права. Мило, что люди волнуются о моей семье, так что я киваю и смотрю вниз на учебник зелий, который открытый лежит на коленях Аманды. Это внезапно напоминает мне, что школа почти закончена. Мы действительно навсегда покидаем Хогвартс. Безумие думать об этом, потому что кажется, что только вчера мы стояли в Большом Зале, глядя на стул, который выглядел жутко пугающе. Помню, как надеялся, что Аманду распределят куда-нибудь еще, потому что она тогда меня раздражала. Она попала в Гриффиндор, а несколько минут спустя и Лили. Только тогда я начал наполовину паниковать, что не попаду в Гриффиндор (у меня было видение, как Шляпа кричит: «Хаффлпафф!»), и я ждал почти годы, пока не остался один на глазах у всех. Последний, кого распределили.
Кажется, будто это было вчера. Не могу поверить, что прошло семь лет. Не могу поверить, что случилось за эти семь лет. Аманда стала моим другом. Мы с Лили разошлись. Моя мама стала министром магии. Мой папа умер. Я вырос. Забавно, потому что я совсем не чувствую себя взрослым.

И кажется, что еще столько всего должно произойти.
– Аманда, – тихо говорю я, прерывая короткое молчание. Она с любопытством смотрит на меня, и воздух снова начинает разрежаться. – Как ты думаешь, что будет, когда мы закончим школу?
Она растеряна, и это написано на ее лице.
– О чем ты? Я думала, ты хочешь пойти в авроры. Ты уже знаешь, что я сделаю, – Аманду уже приняли в отдел индексации в Гринготтс. Я не знаю, насколько ей там понравится, но надеюсь, она не найдет это чересчур скучным.
Но я не об этом говорю.
– Я не имел в виду работу, – говорю я, стараясь задать вопрос так, чтобы не выглядеть полным придурком. – Я имел в виду нас. Ну, знаешь... Тебя и меня, – ее глаза немного темнеют, и я знаю, что заливаюсь идиотским уизлевским румянцем. – Я просто имею в виду, как ты думаешь, кто мы?
Аманда несколько минут ничего не говорит, а потом пожимает плечами.
– Мы друзья, полагаю.

Я так растерян. Лили меня еще больше запутала за те несколько коротких разговоров, которые у нас в последнее время были, потому что она все время заводила разговор о моих чувствах к Аманде. Честно, я на самом деле не знаю, что чувствую. Она мне нравится. Очень. Но я боюсь, что у нас просто не будет все это казаться правильным. И каждый раз, когда мы почти уже, все заканчивается неделями неловкости. Не знаю, стоит ли это того.
– Друзья, – медленно повторяю я. – Верно.
– Ты думаешь, есть что-то еще? – смело спрашивает она, и я удивлен, потому что обычно она не бывает такой прямой. Она выжидающе смотрит на меня, и от этого я еще больше нервничаю.
Я делаю по-настоящему глубокий вдох, и наконец-то я полностью с ней честен.
– Я думаю, что хотел бы, чтобы было что-то еще, – тихо говорю я. - Но не хочу, чтобы мы перестали быть друзьями...

Надеюсь, она понимает, что я хочу сказать, потому что я не знаю, как это по-настоящему облечь в слова. Но, кажется, она понимает, потому что она немного хмурится, а потом кивает.
– Я знаю.
– Но ты знаешь, мои родители тоже сначала были друзьями...
– Я не уверена, что мы будем, как твои родители, – бормочет она. – Они куда сильнее, чем мы.
Я не знаю, на что она намекает, но просто сглатываю и киваю.
– Но, может, мы попробуем, – продолжает она, и я смотрю на нее и вижу совсем легкую улыбку. – И посмотрим, что получится?

Просто посмотрим, что получится.
Звучит, как лучший план, что я слышал. Я не хочу пытаться планировать судьбу для себя или для нас. Просто посмотреть, что выйдет – кажется, звучит отлично. В конце концов, если мы настоящие друзья, то неважно, что еще случится, верно? Я уже знаю, как любить Аманду. Она лучший человек, которого я знаю. И если что-то еще получится, это будет дополнительный бонус, так?

У нас есть вечность, чтобы решить.