Анна Клевская умерла чуть менее чем через две недели после того, как король покинул страну. Бесс была опустошена. Письмо, которое она послала Белле, пропиталось слезами почти насквозь, как и то, которое пришло от Мэри.

Королева приказала, чтобы тело Анны положили в Вестминстерском аббатстве, рядом с главным алтарем. Ни Мэри, ни принцесса Элизабет не присутствовали при этом, так запрещал королевский протокол, но они убедились, что похороны достойны королевы Англии. Анну принесли в аббатство на величественном катафалке, покрытом расшитыми золотом бархатными покрывалами. Его поставили перед незавершенной могилой, куда потом поставят гроб. Массивные свечи горели день и ночь, и восковая фигура, одетая в один из нарядов Анны, сидела в изголовье катафалка.

Ночью в аббатство пробрались монахи, сорвали покрывала и наряд с фигуры, порвали дорогие ткани и разбросали их по полу. Бесс, услышав об этом, пришла в ярость и потребовала, чтобы Мэри что-нибудь сделала. Королева пообещала провести расследование, но ничего так и не последовало.

Бесс рвала и метала, вернувшись в Хэмпстед. Белла подумала, что бездействие Мэри разозлило ее сестру еще сильнее, чем ограбление катафалка. Она попросила и получила разрешение покинуть двор, потому что не в силах была смотреть на Мэри без приступа ярости.

Утром Эдвард и Белла взяли с собой ко двору детей. Мэри намекнула, что пора официально представить их ей. Это фактически сделало бы их частью дворцовой жизни, политически и социально значимыми. Белла не хотела делать это, но выбора у нее не было. Такова дворцовая жизнь: отсутствие выбора.

Они прошли вдоль очереди придворных, ждущих представления королеве после герцога и герцогини, и подождали у порога, пока их не вызовут. Белла в последний раз попыталась пригладить волосы Уорда. Они торчали из-под его маленькой шляпы, словно никогда не знакомились с расческой.

Эдвард усмехнулся:
- Это заранее проигранная битва, дорогая.
Уорду исполнилось три года, и он был точной копией отца, с рыжими тюдоровскими волосами, жесткой линией челюсти, хотя глаза взял от Беллы. Мальчик вошел в приемный зал, держа за руку старшую сестру, и взгляд его был серьезен и торжественен. Его одели в бархатный дублет с рукавами, отделанный соболем, и крохотный гульфик (Уорд все время, пока они ехали в носилках, смеялся и тыкал в него пальцем). Сбоку на поясе висел небольшой меч.

Маленькая Элизабет надела уменьшенную копию платья Беллы из белого атласа, украшенного золотыми розетками с жемчужинами в центре. Тяжелая нижняя юбка была расшита вьющимся узором с мелким жемчугом. Из-под шляпки выбивались каштановые кудри, рассыпаясь по спине.
- Герцог и герцогиня Каллен, граф Портлендский и леди Элизабет! - провозгласил глашатай, когда они вошли в зал.

Уорд слегка подпрыгнул, но продолжал идти ровно в центре между своими родителями. Белла заинтересовалась, что он должен думать об окружающих его придворных, лесом выстроившихся вокруг, не сводящих с них пристальных взглядов, шепчущихся, очарованных и улыбающихся. Но все взгляды были устремлены на него.

Белла и Эдвард склонились в глубоком поклоне, их дети сделали то же самое. Маленькая Элизабет практиковала свой реверанс дюжины раз и выполнила его безупречно. Уорд уколол себя в живот рукоятью меча и замер. В толпе послышалось несколько смешков.
Взгляд Мэри был мягким и нежным.

- Пожалуйста, подведите их ближе, - произнесла она.
Белла подвела обоих детей к ступеням помоста. Мэри слезла со своего трона и села на край лестницы. Это действие вызвало потрясенные возгласы: королева никогда не позволяла себе такого перед двором. Она оказала детям высочайшую почесть, решили придворные, и некоторые из них начали думать о подарках и завязывании знакомств, которые должны будут создать связь с детьми или подчинить их, когда те подрастут и займут свое место при дворе.
- Привет, Уорд, - мягко сказала королева. - Последний раз, когда я тебя видела, ты был маленьким мальчиком. - Она поцеловала его в лоб. - Как бы я хотела, чтобы ты был моим.
В ее глазах сверкнули слезы, которые женщина быстро стерла.

- Не плачьте, королева, - произнес Уорд. Он залез в карман и достал завернутую в тряпочку засахаренную дольку апельсина, видимо, сбереженную со вчерашнего обеда, и протянул Мэри. Она с улыбкой взяла сладость, положила в собственный карман и повернулась к сестре Уорда.
- Леди Элизабет... как вы выросли! Вы прекрасны.

- Спасибо, ваше величество, - опять присела Элизабет.
Мэри помогла ей выпрямиться и поцеловала в лоб, как и Уорда.
- Как проходят ваши уроки, леди Элизабет?

Девочка с энтузиазмом начала рассказывать о своих делах, но ее прервал брат.
- У меня есть меч, - сказал Уорд Мэри и показал на него. - Но папа привязал его так, что я не могу вытащить. Это плохо.
Губы Мэри искривились.
- А что ты хотел сделать?

- Разрезать занавески на кровати, - признался мальчик. - Но они должны быть завязаны, пока я не подрасту.
- Твой папа был прав, конечно.
Белла увидела, что плечи Элизабет поникли от разочарования: королева больше интересовалась ее братом, а не ею. Она постепенно начинала постигать болезненный урок: люди предпочитают маленьких мальчиков маленьким девочкам. Все, кроме ее родителей, думали об обучении девочек примерно то же, что и о наученной трюкам собаке: потрясающе, но абсолютно бессмысленно.

Придворные, в конце концов, начали расходиться по залу, когда стало очевидно, что Мэри собирается продолжать общаться с детьми. В этом не было ничего интересного. Никаких раскрывающихся секретов, никаких дипломатических тайн, никакой информации, которую можно впоследствии использовать для шантажа.

Только когда королева сказала маленькой Элизабет:
- Ты скоро будешь готова для замужества, - внимание придворных вновь вернулось к детям. Дочь герцога, несомненно, отличная партия, и она пятая в очереди к трону.
- Я не хочу замуж, - заявила Элизабет. - Я хочу остаться девственницей, как тетя Бесс.
Мэри хихикнула.

- Твое мнение изменится, как и мое, малышка. Замужество - это то, что Бог предназначил для женщин, если только они не уходят в церковь.
Маленькая Элизабет раскрыла рот, чтобы возразить, но внимание королевы переместилось к ее брату.



Этой ночью Белла расчесывала королеву перед сном. Она сама уже зевала и собиралась идти домой, в объятия Эдварда. Он и Мэри долго говорили днем, и Белле очень хотелось знать, о чем. Мэри пока так ничего и не сказала.
- Белла?
- Да, ваше величество?
- У меня не было месячных с момента отъезда короля.
У Беллы перехватило дыхание. Мэри приложила руки к животу, и Белла увидела, что он слегка набух.

- Ваше величество...
- Я верю, что ношу ребенка, - заявила Мэри, и в ее глазах блеснуло упрямство. - Пока еще только месяц. Я подожду еще немного, пока ребенок подрастет, а потом скажу Филиппу. Но мне хотелось, чтобы ты знала. - Она взяла щетку из ослабевших пальцев Беллы и сильно сжала ее руку.
- Прочитай это, - протянула она Белле листок бумаги.

«Думая, что станет с ребенком, рожденным в законном браке с моим горячо любимым мужем и господином, хотя и я пребываю в хорошем здравии, но, предвидя большую опасность, которой Бог подвергает женщин в родах, правильным будет изложить мою последнюю королевскую волю и указания...»

Она оставляла корону ребенку, а Филипп становился регентом до его совершеннолетия. Но там не было ничего сказано про случай, если ребенок умрет вместе с ней. Белла тяжело выдохнула.
Эдвард рассказал ей свой ужасный секрет. Мэри попыталась сделать то же, что и ее брат, и оставить корону Эдварду, как наследнику-католику. Герцог не знал, что бы Бесс сделала в этой ситуации, и не хотел знать. Он написал отказ от всех прав на корону и носил копию с собой везде, куда бы ни направлялся. Просто на всякий случай.

Белла читала дальше. Кроме стандартных распоряжений о наследстве друзьям и семье, просьбе о мессе за упокой ее души, королева просила увековечить ее память и воздвигнуть роскошный склеп. И перенести туда и тело ее матери, Кэтрин Арагонской, вынув его из ее простой могилы, чтобы воздать почести и ей.

Своему мужу Мэри оставляла алмаз, который император послал ей в качестве свадебного подарка, со словами: «Я оставляю его величеству свою собственную любовь, которая более ценна, чем любые драгоценности или наследство».

Белла закрыла глаза. Мэри, ты не можешь оставить то, что тебе не принадлежит. Она посмотрела на лицо королевы в попытке определить, не было ли это шуткой или пинком в сторону короля, хотя включать и то, и другое в завещание было довольно странно. Лицо Мэри оказалось серьезным.

- Вы должны поговорить об этом с Эдвардом, - посоветовала Белла.
- Я хочу поговорить с тобой.
Белла отложила бумагу.
- Что вы хотели мне сказать, ваше величество?
Мэри длинно рассмеялась, что звучало, скорее, более похожим на рыдание.
- Думаю, что мне хотелось бы побыть с кем-нибудь, кто был бы со мной честен.
- Люди боятся говорить вам правду, - молвила Белла.
Мэри моргнула.

- Я такой тиран? - спросила она. - Я видела подобное у своего отца. Он был окружен людьми, которые соглашались с каждым его словом. Да, он бросил жену, с которой прожил двадцать лет, ради проститутки. Да, он сломал тысячелетние христианские традиции и потерял уважение людей. Да, он вынудил каждого мужчину в Англии принести присягу Великой Шлюхе как подлинной королеве и встал во главе церкви. Да, он отрубал головы женщинам, которых брал в жены.

- Те, кто говорил ему «нет», заканчивали как Томас Мор, - заметила Белла. - Он верил в то, что все, что он хочет - это желания Бога, высказанные через него.
Мэри скривилась. Белла подозревала, что каждый хотел бы думать, будто его желания - это желания Бога, а монархи в особенности.
Мэри повернула простое золотое кольцо на пальце.

- Я была так счастлива. Ты помнишь, Белла? День моей свадьбы. Самый счастливый день в моей жизни. Казалось, что Бог улыбается мне, и что все вернется на круги своя, и наша разделенная надвое нация соединится. Но я оглядываюсь вокруг и вижу, что все гораздо хуже, чем до того, как я заняла трон, и не понимаю, почему... - голос Мэри дрогнул, и она потерла пальцами глаза, стирая выступившие слезы.

- Словно бы ее призрак преследует меня, насмехается надо мной, разрушает все то, что я пытаюсь создать. И я знаю, что, если умру при родах, и мой ребенок не выживет, дочь Анны Болейн получит все, что я сделала, пытаясь вести страну к порядку и процветанию.
- Вам следует верить, что принцесса Элизабет хочет для Англии только лучшего. Она любит свою страну и народ, и я искренне верю, что у нее хорошие намерения.

- Ее намерения - вести наш народ к проклятию, - прошипела Мэри. - Если она будет править после меня, ты веришь, что она продолжит мою работу по восстановлению церкви? Что она будет следовать моим инструкциям в завещании к монахам и священникам? Что она заплатит за мессу во спасение моей души?

- Я верю, что она будет достаточно добра, чтобы выполнить ваши желания, - сказала Белла.
- Ты всегда веришь в лучшее в людях, Белла. Я научилась ожидать худшего. - Мэри взяла Беллу за руку. Кожа королевы была холодной, липкой, и рука слегка тряслась. - Ты уходишь?
- С разрешения вашего величества.
Мэри отпустила ее руку и дотронулась до одного из локонов Беллы.

- Ты не создана для жизни при дворе. Я вижу, когда ты уезжаешь отсюда, твоя кожа становится здорового розового цвета, в твоих глазах появляется жизнь, но, чем дольше ты здесь, тем больше увядаешь, как цветок, лишенный солнца. Я эгоистична, Белла. Я держу людей, которых люблю, возле себя, но не могу долго это делать. Я достаточно люблю тебя, чтобы хотеть, чтобы ты была счастлива, даже если это означает, что должна отпустить тебя.

Белла обняла королеву, и Мэри закрыла глаза, словно наслаждаясь ощущением рук другого человека на себе. Белла подумала, что очень грустно, что в жизни Мэри было так мало объятий.
- Джейн Дормер тоже оставит меня, - печально пробормотала Мэри, когда Белла отстранилась. - Я дала ей разрешение выйти замуж за герцога Фериа, когда тот вернется в следующий раз вместе с королем.

Белла ощутила приступ жалости, потому что Мэри верила, что следующий раз наступит.
Королева погладила свой живот.
- Ты вернешься, когда наступит мое время? - спросила она.
Белла кивнула.
- Да.

Мэри внимательно посмотрела на нее.
- Ты не веришь, что это ребенок, да?
- Нет, ваше величество, верю.
Глаза Мэри вспыхнули теплом, но голос ее оставался спокойным.
- Тогда я удивлена.
- Я очень надеюсь на это. - Белла опять обняла Мэри. - Очень надеюсь.



Сердце Беллы пело от удовольствия. Они поедут домой! Наконец поедут домой! Эдвард приказал, чтобы дом в Хампстеде закрыли, потому что они долго не вернутся ко двору, если ничего не случится.

Их внушительный караван повозок, слуг и охраны на лошадях прошествовал через деревню. Люди прибегали с полей, чтобы помахать едущим герцогу и герцогине. Они были хорошо известны и любимы за их милосердие. Некоторые храбрые души добегали до носилок, крича о своих бедствиях, и Эдвард всегда давал им несколько монет через носильщиков.

Их носилки поставили перед парадным входом в Каллен-Холл, где ждали Эммет и Розали. Розали держала своего сына Чарли на руках и бросилась целовать Беллу, как только та вылезла из носилок.

- Белла, я так соскучилась по тебе!
- Я тоже соскучилась, Розали. Боже мой, как вырос Чарли!
- У меня лучшая няня во всем приходе! - воскликнула Розали, протягивая сына Белле. Ребенок был не запеленатым, пухленьким и здоровеньким. Он получил светлые волосы от Розали, и лицом невероятно был похож на Эммета. Беззубая улыбка малыша напомнила Белле ту, которую она видела на лице Эммета, когда тот гордо поднимал на руках сына.

- Он очень толстый, - похвалила Эллен, и Эммет просиял от комплимента. Считалось, что толстые дети - самые здоровые, и о них лучше всего заботятся. Чарли схватил золотое с гранатами ожерелье Беллы и потянул его в рот.

Маленькая Элизабет взвизгнула от удовольствия, увидев Маргарет. Она тяжело воспринимала их разлуку и теперь радовалась воссоединению. Похоже, Элизабет рассматривала Мэгги как смесь дочери и младшей сестры.

Они вместе прошли в дом, и Эммет провел их в зимнюю гостиную. Эллен, забрав восторженно визжащих детей, поднялась в их спальни.

- Для вас пришло письмо от Бесс, - сказал Эммет, когда все расселись за столом. В комнате не было слуг, так что он сам налил Белле и Эдварду эля, а себе - немного пива. Розали взяла себе кубок рейнского вина. Перед ними на тарелках лежали сыр, хлеб и холодное мясо, на которое набросился Эдвард, и нарезанный пастернак для Беллы на нагретом камне. Их караван прошлым вечером сделал неожиданную остановку, чтобы поменять сломавшееся колесо, и они на всю ночь остались в бедной крохотной гостинице, в которой не было слуг, и в качестве еды предлагалось жирное рагу из баранины и черствый хлеб. Ни Белла, ни Эдвард не смогли есть это.

- Что она хочет? - спросил Эдвард с полным ртом хлеба. Он предполагал, разумеется, что Эммет уже прочитал письмо.
- Сказать тебе о победе при Сант-Квентине. Как она пишет, Мэри горда так, словно выиграла битву сама. Она видит в этом доказательство того, что была права, вводя Англию в войну. Мэри счастлива, потому что победа стала быстрой и решающей, и без лишнего кровопролития, но часть войск короля подожгла город и сравняла его с землей. С людьми внутри.
Белла закрыла глаза. С именем Мэри связано много огня.

- Она не знала об этом, как говорит Бесс, - добавил Эммет. - Но это по-настоящему интересное открытие: Испания и Папа на мирных переговорах.
- Боже, тогда война закончится до того, как принесет много вреда стране, - сказала Белла.
Эдвард покачал головой.
- Испания и Папа могут устранить свои разногласия, но мы вступали в войну с Францией.
- Король Франции сказал, что знает, что это не вина Мэри, - с надеждой произнес Эммет. - Он винил Филиппа за то, что тот втянул ее в это.

- Это не означает, что он опустит свои руки, - сообщил ему Эдвард. Он провел рукой по волосам и тихо молился, чтобы теперь Филипп, втянувший их в войну, не оставил их одних сражаться с Францией. - Боюсь, что теперь все станет еще сложнее и дольше.
Эммет фыркнул.
- Ты говоришь так же фаталистично, как и проповедник Джейкоб.
- Кто?

- Твой старый капеллан. Теперь его зовут проповедник Джейкоб, с тех пор, как он перестал быть священником. Он бродит по деревне, предупреждая людей, что надвигается возвращение Христа, что доказывается свечением на небе, и земля должна быть очищена от грехов, прежде чем он вернется. И мы все заплатим за укрывание врагов Бога. К нему с уважением прислушиваются.

По спине Эдварда пробежали мурашки. Джейкоб все еще опасен? Это была ситуация, за которой будут пристально наблюдать инквизиторы.

В этом сезоне урожай оказался богатым, и люди в Англии радовались. Похоже, наконец-то Бог оказал милость их бедной, разоренной земле. Крестьяне праздновали, пируя и зажигая костры. Опасное время, наконец, миновало. К удивлению народа, Белла и Эдвард присоединились к их пирам и танцам. Герцогиня на самом деле танцевала вместе с фермерами, выучив простейшие фигуры танца, которые так отличались от медленных, плавных танцев при дворе.

Эдвард наблюдал, как она переходит от партнера к партнеру, и хлопал вместе с остальными в ладоши, поддерживая музыкантов. Из ее волос выпали заколки и стали развеваться позади, как темное покрывало. Лицо Беллы покраснело от смеха. Герцог видел искры в ее глазах даже через все помещение и понимал, что они не могут вернуться. Он не верил, что Мэри сможет наказать их за отказ вернуться ко двору, но должен будет остановить ее, если это вдруг случится. Вот так должна выглядеть Белла, светящаяся от смеха вместе с людьми, которые любят ее за добрую душу.

Празднование урожая продолжалось до Рождества. Дети были достаточно взрослы, чтобы пойти вместе с Эдвардом и Беллой выбирать рождественское полено, хотя Уорд барахтался в снегу до тех пор, пока отец не поднял его и не понес через темнеющий лес.

У Эдварда были слабые воспоминания, как его отец и мать брали его с собой, и каким волшебным все казалось. Этот очаровывающий лес, освещенный факелами, вспышки света вокруг и люди, ищущие самое лучшее полено. Он хотел, чтобы у его детей были такие же воспоминания. Рождество станет еще более приятным, если приложить побольше усилий, чтобы сделать его радостным для детей.

Белла предложила им «поскользить», чего Эдвард никогда не делал. Вместе с плотниками она построила широкий трамплин, изогнутый спереди, а потом с детьми забросала его снегом. После того, как она первый раз скатилась вместе с детьми, они уже не боялись делать это сами, хотя Элизабет просила Уорда и Мэгги быть поосторожнее. Элизабет негодующе смотрела на них и злилась от предположения, что может позволить младшему брату и «ее девочке» причинить себе вред.

Пока они играли, Эдвард следил за Элизабет и ее братом, тем, как она помогала ему, когда требовалось, и бранила, когда было нужно. Эдварда радовало, что дочь всегда будет преданным защитником брата, но, не колеблясь, всегда скажет ему, когда он неправ. Следующее поколение в этом отношении будет замечательными людьми, и Эдвард гордился детьми так, что, казалось, готов был взорваться.

В остальном мире Новый Год начался довольно мрачно, когда Франция нанесла серьезный урон английскому боевому духу. Она захватила Кале, последний кусок английской территории на континенте, город, который был под ее властью последние двести лет. Как и большую часть Англии, его плохо защищали, хотя Мэри и начала поспешно укреплять его, как только началась война. Слишком мало и слишком поздно.

Мэри была унижена. Как для монарха, это был худший момент ее правления, и он заставлял ее страдать едва ли не так же сильно, как унижение, которому она подверглась как женщина: ее фантомная беременность и неверность мужа.

Но здесь, на землях Каллена, все было хорошо, в их крохотном мире, укрытом от штормов, в королевстве любви и счастья.

Белла говорила ему, что пообещала вернуться, когда подойдет время королевы, но, судя по тому, что писала Бесс, никаких приготовлений не делалось. В это время только Мэри верила, что на самом деле носит ребенка в своем набухшем животе. Прошел февраль, март, а затем и июнь, и от Мэри не было ничего. Бесс писала, что ужасно расстроена, потому что все еще недоброжелательный Папа лишил кардинала Поула его статуса папского легата и приказал ему вернуться в Рим, обвинив в ереси. Но Поул был слишком болен, чтобы путешествовать, и Мэри рассыпалась на куски, понимая, что он умирает, а потом сломалась еще раз, узнав, что умер император.

В июле Белла пришла в кабинет Эдварда. Без слов она подняла его руку и прижала к своему животу.
Он отбросил ручку и уставился на нее, открыв рот, и его сердце заколотилось в груди.

- Правда? - спросил он.
- Правда, - ответила она. - Королева не просит вернуться, и я подумала, что ты будешь счастлив, если я... - она прервалась, неопределенно глядя на мужа.

Он вскочил со стула, заключил жену в объятия и поцеловал так, словно от этого зависела судьба всего мира. Белла задыхалась, когда он отпустил ее.
- Правда? - опять спросил он, и на этот раз девушка увидела вспышку радости в его глазах.
- Правда, - повторила Белла.
Эдвард зарылся лицом в ее шею и разрыдался.



- Я чувствую, что должна быть с ней, - произнесла Белла, и ее голос был очень тих. Настолько, что ее слышал только Эдвард.
Они лежали в своей кровати. Эдвард расчесывал волосы Беллы, спутанные после ночного купания. В комнате больше никого не было, как всегда по ночам после прогулки на пляж. Но эти слова несли опасность.

Все знали, что Мэри умирает, но никто не говорил об этом. Бесс писала, что королева стала тощей и хрупкой, кожа натянулась на кости, а ее раздувшийся живот опустился опять, как и во время ее прошлой «беременности». Повторяющаяся лихорадка покрыла ее кожу яркими пятнами. Королева начала рано уходить в постель и поздно подниматься, бодрствуя всего несколько часов в день.

В сентябре мадам Денали договорилась о прекращении военных действий между Англией и Францией, не оповестив об этом королеву. Филипп согласился отвести английские войска из Франции, уничтожая все мелкие победы, которых они добились, и возвращая Франции земли герцога Савойского. Война закончилась, и Англия осталась в величайшем проигрыше.
В октябре Мэри, наконец, признала, что в ее животе не было ребенка, и написала дополнение к завещанию: «Поскольку Бог не послал моему телу плода или наследника, я думаю, что это хорошо, потому что постоянно чувствую себя больной и слабой. Мой священный долг внести изменения в изложение моей воли и указания...»

В этом документе она не могла назвать сама принцессу Элизабет своей наследницей. Самое большее, что королева могла сказать, это то, что желает передать трон по закону Англии. Дочь Анны Болейн, Великой Шлюхи, сядет на трон Англии.

Она отправила Джейн Дормер в Хэтфилд, получить от принцессы Элизабет три обещания: поддержать католическую веру, позаботиться о слугах Мэри и оплатить долги. Элизабет согласилась. Она лгала точно так же, как лгала Мэри, когда обещала не принуждать никого к мессам. Принцесса могла оправдаться тем, что говорила неправду умирающей женщине, но это все равно была ложь.



В конце сентября Белла перебирала теплую одежду, чтобы раздать ее бедным, когда в комнату, дрожа и опустив взгляд в пол, вошел один из слуг.
- Что? - вскрикнула Белла. Тревога сжала ей горло. Что с Эдвардом? О, пожалуйста, нет, только не Эдвард!
- Ваша светлость, вас хочет видеть Чарли Свон.

- Кто? - спросила Белла, смущенно сведя брови.
- Шериф, Чарли Свон, ваша светлость.
О да. Он арестовывал Энн Эскью.
- Что он хочет?

Белла отложила груду одежды и спустилась по лестнице. Перед дверью в зал она застыла, не понимая, что видит. Чарльз Свон привел с собой вооруженных стражников, и все они маршировали перед ней.

- Белла, герцогиня Каллен? - поинтересовался Чарльз Свон. Он был высоким мужчиной, смуглым, как испанец, с чернильно-черными волосами и безразличием на лице.
- Вы знаете, кто я, - ответила Белла. - Мы встречались.

Может быть, и коротко, но он должен помнить ее.
- Я арестовываю вас именем королевы за обвинение в колдовстве и ереси.



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: amberit
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем

Исторические заметки:

- Восковые или деревянные фигуры, изображающие умершего человека, делались максимально похожими на него. Из воска часто делались посмертные маски (после смерти человека на его лицо накладывали пласт разогретого воска и делали слепок). Фигуры отца и матери Генриха VIII до сих пор стоят в Вестминстерском аббатстве. Фигура его матери, Элизабет Йоркской, удивительно похожа на покойную. Я вставила несколько изображений в свой альбом на фейсбуке «The Selkie Wife». (Линк в моем профиле)

- Анна Клевская - не единственная жена Генриха, у которой были проблемы с похоронами. Тело Кэтрин Парр было похоронено в часовне замка Саделей, но за следующие двести лет часовня превратилась в руины. В конце 1700-х годов собственник разобрал руины и нашел гроб Кэтрин, который тут же и открыл. По сообщениям, ее тело едва подверглось разложению. Он срезал несколько локонов ее волос и вновь закрыл гроб. В последующее десятилетие его еще несколько раз открывали любопытствующие люди, желающие посмотреть на последнюю жену короля Генриха. В 1790 году группа пьяных мужчин открыла гроб, вытащила тело, танцевала с ним (по слухам, один из них целовал ее в губы!), а потом мужчины опять похоронили его. Когда гроб открыли опять в 1817, от Кэтрин остался только скелет. Часовню восстановили, и женщина получила прекрасное надгробие, где теперь покоится в мире.

Некоторые источники сообщают, что тело отца Мэри выкопали и сожгли. Генрих воздвиг себе грандиозное и впечатляющее надгробие, используя части надгробия кардинала Уолси, которое конфисковал после его падения, но так и не закончил. В своем завещании Мэри попросила похожий склеп для себя и своей матери, но не упомянула отца, потому что не хотела, чтобы его тело трогали. Однако викторианцы любили вытаскивать тела знаменитых умерших людей из их могил. В 1813 году был вскрыт пол часовни святого Георга, где похоронили Генриха VIII и Джейн Сеймур. От короля остался только скелет с бородой.