Многие думали, что герцог Эдвард Каллен сошел с ума с тех пор, как умерла его жена.
Мужчина перевез свою семью в Дауэр Хаус. Каллен Холл превратился в руины; уцелели только зимняя гостиная и церковь. Все ожидали, что герцог разберет завалы и начнет восстановление, но шли месяцы, а он только ежедневно спускался к морскому берегу. И оставался там, часами гуляя по пляжу или сидя на скалах до самого заката.

Эммету было немного лучше, но он отправился ко двору, когда королева Элизабет написала ему, попросив приехать. Она вернула ему титул и даровала сыну баронство. Согласно письмам, которые ему писали Кэт и Бесс, Эммет медленно оправлялся от боли и возвращался в реальный мир. Если кто и мог помочь ему, то только Кэт и Бесс.

Герцог отказался говорить о том, что произошло с Беллой после того, как он вынес ее сильно обгоревшее тело из дома, поэтому все полагали, что она умерла от огня или скончалась впоследствии от повреждений. Ее оплакивали. Люди хотели устроить похороны, чтобы иметь возможность выразить ей свое почтение. Некоторые из них возложили цветы на руины Каллен Холла, а кто-то из местной аристократии заплатил за медную пластинку, которую в память о ней повесили на стену богадельни.

Эдвард разговаривал с морем. Он знал, что Белла не там, но не мог остановиться. Он так сильно скучал по ней, что цеплялся за всё, что хоть как-то напоминало о его любимой. Каждый день мужчина рассказывал шелки о том, что делали дети; как поживала благотворительная организация, основанная им в ее честь; какие сплетни появлялись при дворе… всё, что он сказал бы ей, будь она рядом с ним, даже шутки, которые вызывали у нее смех и искры в глазах.

Сюрприз, который Эдвард планировал для Беллы, заключался в возвращении Элис и Джаспера. Он хотел, чтобы она увидела пару вместе, потому что знал, что ей принесет радость счастье друга и их прекрасной малышки, названной в ее честь.

Сейчас Джаспер был служителем в англиканской церкви и новым священником Каллен Холла, а Элис – новым семейным двигателем теперь, когда Кэт вернулась к королеве Элизабет. Именно она заставляла Эдварда есть, контролировала его выпивку и приказывала отправляться в постель, когда становилось слишком поздно.

Он знал, что очень много пил, и боялся попасть в ту же ловушку, что и Эммет, но только так он мог заснуть. Элис была удивительно терпеливой. Она сидела и слушала бормотание Эдварда обо всем, что случилось с Беллой с тех пор, как они с Джаспером сбежали. Он выливал все воспоминания и боль, наполняя себя элем.

Одним вечером Эдвард понял, что говорит о ее шкурке, и замер на полуслове, широко раскрыв глаза.
- Не волнуйся, - сказала Элис, притрагиваясь к его руке. – Я знаю, кем была Белла. Джаспер рассказал мне.
- Он рассказал тебе?
- Между мужем и женой не должно быть секретов, - ответила Элис.

Пробуждение. Работа с документами. Еда. Спуск к морю и разговор с Беллой. Еда. Выпивка. Сон. Повторение. Он испытывал это семь лет. Семь лет пустоты и жалкого существования.

Что, если бы она не вернулась по истечении семи лет? (На самом деле шести лет, девяти месяцев и двадцати восьми дней.) Рыдая однажды ночью, он, пьяный, поведал о своем страхе Элис, и та сказала ему, что уверена в возвращении Беллы. Она любила Эдварда, и Элис знала, что шелки вернется к нему, как только сможет. Белла была умной, говорила жена Джаспера. Конечно, она найдет способ обойти заклинание, которое удерживает ее от него.

Эдвард спустился на берег и прошел к скалам, где впервые увидел Беллу, очаровательно нагую, в лучах солнца, ее темные волосы тогда омывали камень под ней. Она пленила Эдварда с первого взгляда, подумал он. Именно на Беллу он смотрел, едва ли замечая других двух девиц шелки, которые играли с ней в волнах прибоя.

Он надеялся, что сейчас она делала то же самое: играла где-то под лучами солнца и беззаботно смеялась. Возможно, в теплых и экзотических землях, о которых ему рассказывала. Эдвард плотнее закутался в накидку. Редкие снежинки кружили в холодном воздухе, а камни, на которых он сидел, были скользкими ото льда. Мужчина знал, что Элис боялась, как бы он не поскользнулся и не упал, потеряв сознание и утонув прежде, чем кто-либо бы обнаружил, что с ним произошло. Эдвард обещал ей быть осторожным, но знал, что слишком поглощен воспоминаниями, чтобы пристально следить за шагами. Только с Божьей помощью он все еще не получил никаких травм.

Герцог присел на любимый камень – тот, который выступал из-под воды. Если он довольно долго вглядывался в морские глубины, иногда мог представлять, что видит ее лицо.
- Здравствуй, любимая, - сказал он. – Уорд снова сегодня спрашивал о тебе. Элис шикнула на него и сменила тему. Боюсь, они начнут думать, что это какой-то позорный секрет.

Они говорили детям, что Белла «ушла». Хотя внешний мир и утверждал, что она умерла, он не мог сказать об этом его детям. Маргарет помнила, как Белла выносила ее из горящей детской, но не более того. Возможно, воспоминания о том, что она видела, как Беллу атаковали, и о борьбе между ним и проповедником Джейкобом были для нее слишком травмирующими. Он не пытался помогать ей вспомнить. Некоторые вещи лучше забыть.

- Ты слышала, что случилось с епископом Боннером? Кажется, ты знала так много о человеческом мире, когда впервые очутилась рядом со мной, так что я предположу, что ты знаешь. Он отказался признавать Бесс главой церкви, поэтому совет посадил его в тюрьму. Они нашли его мертвым на полу на следующее утро. Кровавый сосуд в его горле прорвался, и он захлебнулся собственной кровью. Подходящий конец для «Кровавого Боннера», как я думаю. Мне интересно, имеет ли это что-то общее с обещанием, которое он тебе дал, обещанием увидеть, как ты сгоришь, обещанием, которое он не сдержал. Я слышал, что они даже не смогли отпеть его, потому что боялись, что люди откопают и изуродуют тело. Они похоронили его в полночь, а потом тайно перенесли гроб в другое место.

- Королева Бесс отправила мне еще одно письмо с просьбой прибыть ко двору, - продолжил Эдвард, его голос был низким и унылым. – Она думает, это поможет мне, как помогло Эммету. Ее двор – это оживленное место, сказали мне, с музыкой, танцами и пирами. Сильно отличается от места, которым правила Мэри. Но я не смог бы вынести это.

- Я думаю о нашем ребенке, Белла. Ты его оставила или отправила обратно ко мне? В преданиях жены-шелки отправляют их сестер отнести человеческих детей к их отцам. Не могу представить, что ты это сделаешь, ведь очень сильно любишь своих детей, но я должен сказать, что надеюсь на это. Любая связь с тобой – пусть даже простая встреча с твоей сестрой – была бы…

Его голос надломился.
- Боже, Белла, я так скучаю по тебе. У меня словно вырвали половину моего сердца из груди, нанеся неизлечимую рану. Я не могу жить без тебя; я просто существую. Только Эммет понимает меня, потому что его сердце также исчезло. Может быть, он сможет оправиться. Надеюсь, что так и будет. Но я знаю, что сам никогда не излечусь.

- Я знаю, что ты не сможешь вернуться ко мне в течение семи лет, но если бы я смог хотя бы увидеть тебя… даже на расстоянии. Я… Белла, не думаю, что переживу это.

Слезы стекали по его щекам и падали в воду. Его плечи сотрясались от сильных рыданий.
Седьмая слезинка упала в океан и оставила после себя маленькие круги, а потом из-под воды – в том месте, куда упала капелька – появилась макушка темной головы. Эдвард замер от удивления. Сначала показалась темноволосая голова, затем огромные темные глаза, а потом Белла вылезла из моря, в руке она держала шкурку. Ее тело было великолепным, без шрамов от ожогов, а животик был немного округлым.

- Белла? – прошептал он. – Это ты? – Действительно ли в этот раз он сошел с ума, представляя картинку, которую больше всего хотел увидеть? Если это так, каким удивительным было сумасшествие, и он надеялся, что оно продолжится.

- Да, Эдвард, это я. – Белла протянула руку и погладила его щеку.
- Как такое возможно? – спросил он, беря ее за руку, словно боясь, что эту мечту могут у него забрать.
- Эдвард, как девушка призывает возлюбленного шелки?
- Она роняет семь слезинок в море, - медленно ответил он, и его голос смягчился от изумления, когда он понял, что она имела в виду.

- Ты разрушил чары, - произнесла Белла, улыбаясь сквозь слезы, мерцающие в ее глазах.
- Почему ты не сказала мне? - спросил он.
- Ты уже знал. Скажи я тебе, что нужно делать, и это бы не сработало, потому что слезы не были бы от самого сердца.

Он положил руку на ее живот.
- Наш ребенок?
- Здоров и полон сил, - ответила Белла. – Он или она родится в конце апреля.
Она взяла его руку и положила в нее шкурку.
- Любимый, ты знаешь, что происходит, когда шелки отдает свою шкурку?
- Нет. – Эту часть легенды он никогда не слышал.
- Она навеки связывает ее сердце и душу с этим человеком. Я твоя, Эдвард. Навсегда.
- Я не бессмертный, как ты. Я стану старше и умру.
- Я буду становиться старше вместе с тобой, - промолвила она. – И когда ты оставишь эту жизнь, то начнешь следующую. Наши души найдут друг друга, и мы снова воссоединимся. Жизнь за жизнью, всегда…

Эдвард снял накидку и набросил ее любимой на плечи. Вместе они побрели по острым камням к берегу и оказались на тропинке. Белла вздохнула, когда увидела чернеющие развалины их дома, но потом вскрикнула от восторга при виде Дауйэр Хауса. Было непросто, так как ничто в жизни герцога не могло быть таким, но это – самое лучшее, что он мог сотворить с ее желанием.
Ее маленький коттедж у моря.



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: Alice Green
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем

Исторические заметки:

- У многих был Дауйэр Хаус – маленький, но все же роскошный дом, предназначенный для тещ/свекровей. Например, если бы Белла пережила Эдварда, она бы стала вдовствующей герцогиней, потом Уорд бы женился и поселился бы в доме, чтобы новая герцогиня Каллен смогла занять Каллен Холл.

- Епископ Боннер умер в 1569 году. Судьба, которой наделила его я, принадлежала человеку по имени Преподобный Николас Нойес – одному из преследователей во времена Гонения на Салемских ведьм. Сара Гуд сказала ему, прежде чем ее повесили, что она не ведьма, и, если он убьет ее, Бог напоит его кровью. Он умер спустя примерно 20 лет от кровоизлияния в горло, от которого захлебнулся собственной кровью.
- Во время коронации Бесс отказала Боннеру в поцелуе ее руки. Как и Генрих VIII, он отрицал папскую власть, но все равно отстаивал консервативные католические взгляды, поэтому, когда протестантский правитель взошел на престол, он отказался давать Клятву Верховенства. Боннер провел последние несколько лет своей жизни в тюрьме и за ее пределами, отвечая на обвинения в том, что все еще проводил мессу. В этом случае хорошо проиллюстрировано самообладание Элизабет. Будь он протестантским священником, безбоязненно выполняющим свою работу при правлении Мэри, его бы быстро сожгли на костре. Боннер не понимал враждебность к нему и однажды сказал (по-видимому, с бесстрастным лицом): «Они говорят мне попросить крови и называют «Кровавым Боннером», хотя Бог знает, что я никогда не претендовал на человечью кровь за всю свою жизнь…»