– Он не может быть болен! – протестовала Белла, пока они ехали домой. – Он должен быть защищен моей магией!
Конюхи из дворцовой конюшни дали Эдварду другую лошадь, а не ту, на которой он прибыл. Та была взмылена, а бока вздымались от усталости. Новая же готова была пуститься во весь опор. Эдвард ударил по ней пятками и прижался к животному еще теснее, дабы прибавить скорости. Герцог молил Бога, чтобы никто не вышел перед ними на дорогу, потому что иначе он просто не сможет вовремя свернуть.
Тыльную сторону ладони обдало теплыми брызгами – слезы Беллы. Но у мужчины не было времени утешать ее, так как он желал поскорее усадить жену на лошадь и отправиться в путь. Эдвард затопал вверх по тропинке к их дому и спешился, бросив поводья ожидающему его конюху. Он снял Беллу с седла и благодарственно похлопал лошадь, прежде чем взял жену за руку и ринулся в дом. Ее короткие ножки оказались недостаточно быстры, поэтому мужчина подхватил любимую на руки и стал перескакивать через три ступеньки за раз. Он распахнул дверь и поставил супругу на пол рядом с ребенком, лежащим на ее кровати.

Белла села на постель рядом с Уордом, положив руку ему на лоб. Бедный малыш был весь в поту, бледен и слабо метался в бреду. Девушка откинула одеяла, в которые сын был замотан, и прижала ухо к его груди. Сердечко Уорда билось быстро, слишком быстро, трепеща, словно крылья пойманной птицы.
– Лекарь скоро будет здесь, – сообщила Эллен. – Заверните его снова, миледи. Вы не должны позволить ему простудиться.
– Дайте мне таз с прохладной водой, – приказала Белла, игнорируя советы.
Эллен взглянула на герцога, ожидая подтверждения.
– Что бы она ни сказала, – бросил ей Эдвард. – Выполняй… быстро.
– Добавь в воду немного вина, – сказала Белла Эдварду. – Пока она не станет чуть розовой. И мне понадобится чистая ткань.

Он подошел к винному кувшину и сделал, как велела жена, возвращая полный кубок и ткань, что просила Белла, вперемежку с которой лежали его свежевыстиранные носовые платки. Шелки намочила конец тряпицы в воде с вином и положила ее в рот ребенка. Как только влага коснулась его губ, он начал жадно сосать влажную ткань. Белла вынула ее, снова окунула и вернула в рот малыша еще раз.
– Бедный малыш, так хотел пить, – пробормотала она.
Эллен возвратилась с горничной, которая несла востребованный таз с прохладной водой. Белла сняла одежду Уорда и медленно окунула его в воду. Эллен замерла от ужаса.
– Нужно сбить его температуру, – объяснила Белла. – Он горит в лихорадке.
– Но шок... – запротестовала Эллен. – Принимать ванну, когда один так болен, не безопасно!
Белла покачала головой.
– Это самое лучшее для него. Иди, Эллен, присмотри за Элизабет.
– Но…

– Иди, – велел Эдвард. Получилось более резко, чем он предполагал, и глаза Эллен расширились. Она кивнула в поспешном реверансе, которого он не увидел, и побежала к двери.
– Я не понимаю, – произнесла Белла, зачерпнув ладонью воды и вылив ее на голову Уорда. Теперь, когда он оказался в прохладной жидкости, его беспокойные метания прекратились, но он тихонько хныкал, и от этого звука у Эдварда разрывалось сердце. – Он должен быть защищен. Этого не могло произойти. Даже Маргарет должна... – она осеклась, и новые слезы потекли по ее щекам.
– Ты была так несчастна в течение последней недели или около того, – изрек Эдвард. – Почти заболела от тревог и страхов, – он взял один из носовых платков и подал его Белле. Она одарила его благодарным взглядом и, окунув ткань в воду, положила ее на голову Уорда. – Быть может, твоя магия слабеет, когда ты находишься в состоянии стресса, так далеко от моря...
Она покачала головой в недоумении.
– Я никогда не слышала о таком, – она взяла влажную ткань с головы сына и вновь окунула ту в прохладную воду.

– А ты когда-нибудь слышала о шелки при Дворе? А о шелки, которая наблюдала за сожжением человека?
– Нет, – призналась она. – Не слышала, – девушка переживала новые, доселе не виданные ее родом страхи и опасности. Может ужас этой ситуации заставил ее магию как-то измениться? Было ли это ее виной?
Послышался стук копыт по гравию. Эдвард посмотрел в окно.
– Это должно быть лекарь.
– Ваш лекарь сможет что-то сделать с этой болезнью?
Эдвард покачал головой, и тень скорби легла на его лицо. Вот почему он предупреждал себя снова и снова, что не стоит слишком привязываться сыну, однако, сердце его не прислушалось к голове.
– Ты знаешь травницу? – спросила Белла.
– Я могу найти одну. Несомненно, в деревне должна быть хоть одна.
– Скажи ей, что мне нужна кора белой ивы.
– Зачем? – Эдвард выглядел озадаченным.

– Это снижает жар, – ответила Белла. – Пожалуйста, Эдвард. Поспеши.
Герцог поцеловал жену, затем ребенка и выскочил в коридор, врезавшись в одну из горничных.
– Прошу прощения, ваша светлость, – воскликнула девушка, хотя вина была его.
– Девочка, беги в деревню и раздобудь у травницы кору ивы, – приказал он. – Беги же, так быстро, как сможешь.
Он вытащил несколько монет из кошелька, который носил в камзоле, и бросил их ей в руки, не заботясь о номинале.
– Да, ваша светлость, – ответила она и присела в реверансе, прежде чем подняться, чтобы выполнить приказ хозяина.
Герцог вернулся туда, где хотел бы быть больше всего – к Белле и малышу.
– Я послал служанку, – сказал он, когда она бросила на него вопросительный взгляд. – Белла, он умрет? – задал вопрос Эдвард низким и хриплым от боли голосом.
– Если я смогу сдержать лихорадку, то, вероятно, Уорд будет жить, – ответила Белла.
– Что я могу сделать? – спросил Эдвард. Беспомощность, которую он ощущал, лишь усиливала его страдания.

– Будь здесь со мной, – ответила Белла, и слезы стояли в ее глазах. – Мне нужна твоя сила.
Он не знал, насколько был силен. Ему хотелось разрыдаться, броситься на пол и молить Бога, чтобы Он не забирал его сына, кричать и рвать на себе волосы в предвидимом горе. Но если Белле необходимо, чтобы он был сильным, он будет. Он сделает все, чтобы помочь ей пройти этот критический момент.
Служанка вернулась быстрее, чем Эдвард ожидал, неся в руках чашку.
– Ваша светлость, я вернулась и сделала чай в соответствии с инструкциями мудрой женщины, – произнесла она.
– Спасибо, вы, Энн, – с благодарностью ответила Белла, проверила температуру содержимого и нашла его достаточно прохладным, чтобы напоить ребенка.
– Я добавила меда, чтобы вкус был приятней, – продолжила девушка.
– Энн? – спросил герцог. – Тебя зовут Энн?
– Да, ваша светлость, Энн Эскью.

Ах, теперь он вспомнил: жена Кайма, раздающего милостыню, женщина, которую выгнали за ее протестантские убеждения. Он смутно припоминал, что еще не получил ответа на свое письмо.
– Благодарю вас, госпожа Эскью, – промолвил он. Эдвард опустил ткань в чай красного цвета и дал его ребенку. Маленький Уорд поморщился, но так хотел пить, что принял напиток.
Вскоре прибыл лекарь и пришел в ужас, когда обнаружил своего пациента сидящим в ванне с водой.
– Клянусь всеми святыми, женщина, ты убьешь его! – выпалил он, прежде чем обрел чувство приличия. – Ваша светлость, – сказал он. – Нет методов, рекомендующих поступать таким образом. – Это откроет его поры для всяких вонючих жидкостей. Ему нужны постельный режим и кровопускание. (П\П: Зашибись! У дидяти там крови-то не больше чашки, а он «кровопускание…» Ага, щаз!) И вы ничего не должны давать ему пить! Что это? – он поднял чашку до того, как Белла успела остановить его, и понюхал содержимое, после чего поморщился и отпрянул.
– Чай из коры ивы, – изрекла Энн Эскью. – Он снижает жар.
– Смешно! – брызгал слюной лекарь. – Вы травите ребенка грязным ведьмовским варевом!
Белла не удостоила его взглядом.
– Отправьте лекаря восвояси. Его искусство не может сделать здесь ничего хорошего.
– Вы убьете его, – предупредил лекарь. – Помяните мое слово, ваша светлость. Если вы будете продолжать в том же духе, то к вечеру ваш сын будет мертв. Травы и ванны вместо проверенного лечения! – он недоверчиво покачал головой и повернулся к Эдварду за помощью. – Ваша светлость, я знаю, что герцогиня не привыкла к цивилизации, но вы не можете рисковать жизнью своего сына, применяя языческую практику! (П\П: А ведь у стен есть уши… =(( )

– Подите прочь! – набросилась на лекаря Белла. – Или я позову лакея, чтобы он вышвырнул вас вон.
Доктор взглянул на нее, оскорбленный таким неуважительным отношением, и вышел из комнаты, а Энн Эскью закрыла за ним дверь.
– Ваша светлость, – обратилась она к Белле. – Вы, возможно, захотите добавить вина к воде в ванне. Для ребенка это создаст иллюзию холода.
– Отличное предложение, – воскликнула шелки.
Эдвард принес кувшин и вылил его содержимое в таз.
– Это самая дорогая ванна, которую ты когда-либо будешь принимать, сынок, – пропел он ребенку. – Купание в самых лучших французских винах, что есть в продаже! (П\Б: Хочу такую )
Белла прижалась губами ко лбу Уорда.
– Он прохладней.
– Слава Богу, – прошептал Эдвард. Он боялся надеяться. Всю дорогу до Двора герцог готовился к худшему. Пот не всегда смертелен, но у младенцев, подхвативших его, шансы были невелики.

Голова Уорда опустились, когда он задремал.
– Не давай ему спать! – выдохнул Эдвард, похлопывая ребенка по щекам, чтобы разбудить. – Если те, у кого Пот, заснут, то больше никогда не проснутся.
– Эдвард, это для его же блага, – тихо произнесла Белла. – Жар спал, и Уорд нуждается в отдыхе, чтобы исцелиться, – она подняла сына из ванны и завернула в льняную простыню для высушивания. Шелки устроилась на стуле, который стоял рядом, и стала держать ребенка на руках, тихо напевая ему. Когда он проснулся, Белла попыталась уговорить сына немного поесть, но он казался слишком усталым и слабым, чтобы что-либо съесть.
Всю ночь Белла с Эдвардом заботились о ребенке, охлаждая его в винно-водной бане, когда температура снова поднималась, и поили целебным чаем. Свечи сгорели дотла, превратившись в крошечные шарики, и были заменены Энн, которая оставалась с ними всю эту бесконечную и ужасную ночь. Она приносила необходимое и проводила остальное время за молитвой.
На рассвете жар прошел, и Эдвард опустился на колени в благодарной молитве, рыдая от облегчения. Он будет жить. Их сын будет жить. Он повторял это в уме как радостную ектенью (1).

Белла покормила Уорда, и они улеглись на кровати, устроив ребенка между друг другом. Эдвард не мог сдержать слез.
– Я думал, что мы потеряем его, – признался он.
– Возможно, в определенной степени моя магия по-прежнему защищала его, – сказала Белла, забыв, что Энн Эскью еще находится в комнате. Эдвард бросил взгляд на женщину, но та, казалось, ничего не слышала. Она собирала вещи, которые они использовали ночью. Девушка выплеснула воду из ванны из окна и унесла в ней одежду и чашки.
– Спасибо, Энн, – изрек Эдвард. – Спасибо за твою поддержку и молитвы.
– Я была рада помочь, ваша светлость. Вы и ваша жена дали мне крышу над головой, когда никто другой не мог помочь, – улыбнулась она и склонилась в глубоком реверансе. – Я знаю, что вы не моей веры, но вы истинный христианин, ваша светлость.
– Спасибо, – повторил он. – Иди и отдыхай, Энн.
После того, как дверь закрылась за девушкой, Эдвард наклонился и поцеловал жену. Он поцеловал ее с любовью, с благодарностью, с радостью, а после погладил по щеке тыльной стороной пальцев.
– Нам нужно уехать, – сказал он. – Уехать домой. Необходимо, чтобы ты и Уорд вернулись в Каллен Холл, где вы оба будете здоровыми и счастливыми.
– Скоро, – пообещала шелки. – Королева родит на следующей неделе, и после рождения принца или принцессы мы сможем уехать.
– Это не достаточно скоро, – сказал он.

________________________________________
Двор переехал во дворец Хэмптон Корт, где решила рожать королева. Мэри хотела отправиться в Виндзор, но тот оказался слишком далек от Лондона, хотя причины можно было найти любые. Если королева умрет, то король Филипп хотел бы иметь контроль над столицей, поскольку возросла опасность волнений в стране. На последнем сожжении толпа кричала на судей, и беспокойство настолько возросло, что городские власти забоялись за свою жизнь. Войска были подняты и вооружены, и Мэри послала за верными придворными, чтобы те привели часть своей армии, как это сделала ее сестра Элизабет во время коронации.

Филипп пытался дистанцироваться от сожжения настолько, насколько было возможно, вследствие, если обвинят испанского подданного, то он сможет начать новое полноценное восстание. У него был свой капеллан, читающий проповедь, осуждающую сожжения, и он был не одинок в попытке снять с себя вину. Гардинер однажды написал, что это не его дело и что он будет наказан за то, что слишком мягок, а епископ Боннер, снискавший прозвище «Кровавый Боннер», который председательствовал в Лондоне, где было проведено большинство судебных разбирательств, утверждал, что он только выполнял приказания.
Хэмптон Корт являлся не только одним из самых красивых дворцов, принадлежащих короне, но и одним из самых современных. Он был построен кардиналом Уолси во время правления отца Мэри, но когда король Генрих прибыл туда в гости, то так откровенно позавидовал этому великолепию, что Кардинал счел более благоразумным поспешно преподнести дворец королю в качестве «подарка».

Обычные церемонии проводились за пределами покоев королевы; она выпивала чашку пряного вина, прежде чем отправиться внутрь со своими дамами, включая Беллу, чтобы начать ожидание рождения ребенка. Дамам были даны строгие инструкции от лекаря Ее Величества: не говорить ничего неприятного или огорчающего королеву. Выглядывая из единственного открытого окна королевских покоев, Белла задавалась вопросом, будет ли Мэри обращать внимание на столбы дыма, поднимающиеся над городом от сожжений, которые теперь происходили почти ежедневно.
Дни проходили мучительно медленно. Белле разрешалось по вечерам отправляться домой, так как ее ребенок еще не оправился от Пота. (Возможно, она лишь немного преувеличивала его недомогание, ибо Уорд сейчас чувствовал себя хорошо, вновь становясь тем счастливым, здоровым ребенком, каким был до болезни.) И хотя герцогиня не знала, Филипп чувствовал, что она делает: каждый день был подобен тысяче лет. Он горел желанием уехать, но отец убедил его дождаться рождения наследника. Если Филипп окажется заграницей, когда Мэри родит, но не выдержит самих родов, он будет не в состоянии удержать власть в своих руках.

Лекари подсчитали, что королева родит в последнюю неделю апреля, но обозначенная дата уже прошла, а девушка все еще не порадовала свет своим ребенком. Лекари объявили, что королева – женщина «не от мира сего», и, должно быть, ошиблась относительно того, когда зачала. Ребенок должен родиться в конце мая или начале июня. Для ее безопасного избавления проводились ежедневные мессы, а вокруг дворца ходили процессии молящихся граждан. Мэри наблюдала за шествиями в окно, но вместо того, чтобы быть осчастливленной этой трогательной демонстрацией любви и преданности, люди нагоняли на Ее Величество тоску. Никто бы даже не подумал, но у Мэри появилось глубокое и тревожное чувство, что что-то не так. С глазу на глаз она призналась Белле, что уже несколько недель не чувствовала шевелений ребенка. Шелки побледнела при этом известии, но не могла лгать Мэри и предлагать успокаивающие банальности, как это делали другие дамы. Она просто обняла королеву, пока та плакала, и пообещала молиться за нее.

Мэри проводила большую часть дней, сидя на подушке на полу с подтянутыми к груди коленями. Она отказывалась слушать музыку, не хотела читать или сплетничать, даже молиться на алтаре. Френсис Грей даже не мог заставить ее играть в азартные игры. Белла сидела рядом с королевой на полу и предлагала простейший комфорт на свете – держала девушку за руку. И ждала.
Тридцатого апреля распространился слух, что королева родила здорового принца, и весь Лондон сошел с ума, взламывая бочки с вином, которые были припасены специально для такого случая, и сооружая костры. Несмотря на недавнюю непопулярность Мэри, вся Англия смогла насладиться рождением принца. Как однажды сказала Белле Элизабет, люди поклоняются восходящему солнцу, а не заходящему. Каждый новый наследник считается новым началом, новым стартом, еще одним шансом для Англии восстановить дни ее славы и процветания. Но потом дворец опроверг это известие. Королева еще не родила. Люди, лишенные удовольствия и надежды, убрались восвояси.

Снаружи снова начался дождь, как прошлым летом, и погода была неестественно холодная. Земледельцы рыдали, глядя, как их загрязненные поля идут под пар (2) до следующего посева.
Внутри дворца придворные ждали. Несколько раз Мэри говорила, что чувствует боли, и лекари с акушерками спешно вызывались только для того, чтобы удалиться несколько часов спустя, когда боли так и не становились родами. Филипп разослал запросы по всей Европе, чтобы обеспечить кредиты для финансирования своих военных планов против Франции, но нашлось лишь несколько желающих одолжить ему деньги, да и те, кто согласился, хотел процентной ставки до двадцати пяти процентов. Мэри часами сидела за столом и писала письма, извещающие о рождении ее ребенка, оставляя дату и пол младенца незаполненными, чтобы дописать позже. Одно она написала Кардиналу Поулу, что Бог добавил рождение принца ко всем другим благословениям, которые он предоставил королеве. Оно лежало на столе, ожидая отправки, как только чудо свершится.

А сожжения продолжались. В Лондоне прошел слух, будто королева Мэри заявила, что ее ребенок не родится, пока не сгорит последний еретик. Был даже план восстания, но король и совет быстро отправили войска и разогнали любые собрания на улицах.
Прошел май. Вздутый живот Мэри начал сдуваться, и повивальные бабки сказали, что это верный признак приближающихся родов. В редкий солнечный день королева выглянула в окно и увидела Филиппа, гуляющего в саду с принцессой Элизабет. Их головы были склонены друг к другу. Они составляли прекрасную пару, оба молоды, энергичны, здоровы. Мэри позволила гобелену упасть и легла на постель, приказав задернуть полог вокруг нее. Белла так и поступила. Она мягко взяла королеву за руку, и девушка посмотрела на нее с нескрываемым горем в лазах.

Лекари поговаривали, что королева должна родить в конце июня. Настроение Мэри упало еще ниже. Она часами плакала над своим молитвенником, когда живот расплющился, а грудь перестала производить молоко. Ее беременность увядала, словно некоторые культуры на полях Англии.
И тогда они сказали, что все случится в конце июля.
Слухи изобиловали, и Эдвард рассказывал о них Белле, когда шелки приходила домой по вечерам. Судачили, что Мэри родила кусок неживой плоти, или что ребенок умер и они ищут замену, которую можно выдать за наследника. Белла плакала по утрам, потому что должна была возвращаться в ту печальную комнату с пустой колыбелью, все еще готовой принять ребенка Мэри, и унылой королевой, которая начала понимать, что что-то было ужасно, ужасно неправильно.
К августу Хэмптон Корт вонял мусором и накопленными человеческими отходами. Из-за скоплений грязи и мусора от большинства людей, особенно в летнее время, Двору приходилось переезжать каждые несколько месяцев, так что дворец будет «освежаться» между применениями. Однажды днем Гардинер и Поул появились у двери в тайные покои королевы, и Мэри встретилась с ними после того, как выпроводила всех своих дам. То, что мужчины были допущены в предродовые покои, даже священники, было шокирующим. Наверняка что-то случилось. Дамы перешептывались между собой, пытаясь решить, что это может быть. Некоторые подошли к Белле, как доверенному лицу королевы, но ей ничего было им предложить.

Когда священники ушли, дамы медленно пробрались обратно в тайные покои, обеспокоенные тем, что могли обнаружить. Глаза Мэри были красными, но все, что она сказала, означало, что нужно собирать вещи, потому что они переезжают в Оутлендс. Однако большей части двора пришлось остаться, ибо там был такой маленький дом; удобный способ избавиться от многочисленных прихлебателей, которые явились ко Двору, чтобы дождаться рождения. Белла воспользовалась случаем, дабы попросить разрешения вернуться домой, в Каллен Холл.
– Не будешь... Не будешь ли ты так добра принести Уорда, чтобы я повидала его перед отъездом? – спросила Мэри, и ее голос дрогнул.
Она всхлипнула, когда подняла его, смеясь сквозь слезы над непокорной копной рыже-каштановых волос малыша (таких же, как у его отца), а затем положила мальчика в колыбель, изготовленную для принца Англии. На серебряной вставке были выгравированы слова:
Ребенка, которого по воле Твоей, Господи, Мэри обрела,
На радость Англии во здравии сохрани, сбереги да защити!

Мэри покачала его, тихонько напевая испанскую колыбельную, которую, вероятно, слышала от матери. Уорд что-то ворковал, размахивая пухлыми ручками. В следующем месяце ему исполнится годик. Три дня назад он сделал свои первые шаги по дому в присутствии Эдварда и Элис, и Белла обиделась, что Мэри держала ее здесь, вынуждая пропускать события подобной важности. Но теперь это недовольство исчезло. Шелки смотрела, как убитая горем женщина поцеловала ее ребенка, вынимая его из колыбели. Королева подержала Уорда еще немного, прежде чем передала обратно Белле, слезы незаметно текли по ее щекам. За последние месяцы Мэри выплакала уже целый океан слез. Белла была поражена, что у нее еще оставались силы.
– Он оставляет меня, Белла, – сообщила Мэри. – Филипп уезжает в конце месяца, и я даже не знаю, когда он вернется. Останешься со мной, пожалуйста, пока он не сможет быть рядом? Мне будет намного легче снести это, если рядом окажется семья, – она прижала руку к своему плоскому животу. – Сьюзан Кларенкьюкс и одна из повитух сказали мне, что должно быть я только на шестом месяце, и малыш родится в ноябре.

– Ваша Величество, нет никакого малыша, – грустно сказала Белла.
– Все они – кучка подхалимов. Теперь я вижу, что ты единственная, кто верен мне, Белла, – королева встала и поцеловала Беллу в лоб. – Побудь со мной еще немного, и тогда сможешь вернуться домой, в Каллен Холл.
Несмотря ни на что, Белла не могла ей отказать. Она обняла Мэри и направилась домой в Хэмпстед-Хит, чтобы сообщить об этом Эдварду. Конечно, он был расстроен по поводу задержки, но что мог сделать? Настаивать сейчас означало ранить чувства Мэри, и она будет сердиться, потому что всегда реагировала на эмоциональную боль таким образом.
Накануне отъезда принцесса Элизабет пришла повидаться с Беллой.
– Я собираюсь домой, в Хэтфилд, – сказала она. – Королева, наконец, дала мне разрешение, – из-за неминуемого рождения (и отсутствия опасности для королевы) было безопасней позволить Элизабет уехать.
– Это к лучшему, – произнесла Белла. Она заметила, что Филипп стоит перед одним из окон и смотрит на Элизабет.
Принцесса метнула взгляд в его сторону.

– Ты права, так и есть, – изрекла она и обняла Беллу. – Я буду скучать по тебе. Почему бы вам с Эдвардом не приехать и погостить у меня в Хэтфилде этим летом?
– Нет, Бесс, мы хотим вернуться домой, – ответила Белла.
Элизабет кивнула.
– Все в порядке, я понимаю. Пиши мне, обещаешь?
– Обещаю, – ответила ей Белла. И Элизабет ушла, напоследок крепко обняв герцогиню.
В последнюю неделю августа они последовали за королевой обратно в Лондон, где та собиралась сесть на баржу, чтобы спуститься вниз по реке до Гринвича. Там Филипп взойдет на борт своего корабля. Толпа людей бросилась заглянуть в носилки Мэри, когда она следовала по улицам, ибо ходили слухи, что она на самом деле мертва, а Филипп скрывает это, пока не убедится, что его правление в Англии закрепилось. Мэри улыбнулась тем, кто приветствовал ее и выкрикивал благословения, ибо, несмотря ни на что, она по-прежнему оставалась их королевой.

Гардинер получал различные сообщения. Толпа безмолвствовала, когда он проходил мимо; мало кто кланялся кресту, который несли перед ним, и это злило его. Белла слышала, как он отдает приказы своим слугам.
– Отметьте этот дом! Пусть этот человек предстанет перед экзаменаторами. Так много еретиков я никогда не видел! Не кланяются кресту или не кричат «Боже, храни короля и королеву». Что ж, клянусь своей жизнью, я научу их делать и то, и другое!
Герцогиня закрыла глаза. Разве ему было не достаточно еретиков для сожжений и нужно было дергать случайных людей с улицы?
Филипп убедил Мэри, что ей не следует ехать с ним на барже в Гринвич, потому что она уже еле сдерживалась, чтобы сохранить свое достоинство в глазах толпы. Он поцеловал ее руку и сел на баржу, и Мэри, возможно, протестовала бы, но в горле стоял ком он непролитых слез.
– Ваше величество, позвольте проводить вас внутрь, подальше от любопытных глаз, – убеждала ее Белла.

Мэри издала тихие, нечленораздельные звуки горя и позволила проводить себя, словно ребенка, внутрь дворца к своим покоям. Она подбежала к окну, чтобы взглянуть на мужа в последний раз, и, быть может, Филипп, заметил ее, потому что снял шляпу и помахал ею в ее сторону.
«Конечно, теперь, когда он делает то, что хочет, он может быть галантным», – мрачно подумала Белла.
Филипп не провел наедине с Мэри ни мгновения, с тех пор как она уединилась еще в апреле. Он не обсудил с ней внезапное исчезновение ее беременности; делал вид, что этого никогда не случалось, и растерянная Мэри следовала его примеру.
– Он помахал мне рукой! – радостно воскликнула она.
– Да, ваше величество, помахал, – сказала Белла, сердце ее болело от того, что такой крошечный жест от мужа мог сделать королеву счастливой. Но потом, когда баржа исчезла из поля зрения, Мэри упала на свой стул, словно марионетка, которой обрезали нити. Безмолвные слезы катились по ее щекам.

Шелки обняла Мэри, и было непонятно, когда они вернутся ко Двору, но королева оказалась так поглощена своим горем, что, по мнению Беллы, вряд ли замечала что-то вокруг себя. Герцогиня поцеловала девушку в щеку и вышла из дворца, чтобы подождать носилки. Когда женщина вышла из здания, то почувствовала себя лучше, будто мрачный и тяжелый плащ печали и страха упал с ее плеч. Ей хотелось петь, прыгать и танцевать на улицах. Они возвращались домой! Обратно к морю, где она будет рядом со своей стихией, прочь с душного Двора с его ревностью и предательством, и тысячами непонятных правил.
Фургоны как раз загружались, когда она добралась до дома в Хэмпстед-Хит. Эдвард стоял на улице. Элис была рядом с ним, держа Уорда на руках. Через две недели должна была состояться ее свадьба, и за последний месяц девушка потеряла в весе столько, сколько могла себе позволить. Она выглядела так, словно порыв сильного ветра мог унести ее прочь. Возможно, как только они прибудут домой в Каллен Холл, Белла сможет помочь ей… как-нибудь.
Эдвард улыбнулся Белле и подхватил жену на руки. На глазах у всех слуг он крепко поцеловал ее, и Белла хихикнула.
– Пойдем домой! – сказал он, и это были самые сладкие слова, услышанные шелки за несколько месяцев.

Историческая справка:

– Кора ивы содержит салициловую кислоту, ингредиент аспирина. Она по-прежнему используется сегодня любителями природных средств. Правда, ее нельзя давать детям до двух лет, но в ситуации Беллы не было других известных препаратов для снижения температуры. Вино в воде оказалось единственным способом ее обеззараживания. Канализации тогда не было, и колодцы иногда загрязнялись находящимися поблизости мусором и/или нечистотами (а в некоторых случаях, кладбищ!). Алкоголь убивал, по крайней мере, некоторые бактерии и делал воду безопасной для питья. О существовании микробов тоже еще не было известно, но в то время пользовалось популярностью купание детей в вине, которое считалось безопаснее, чем в обычной воде, даже если люди не понимали причин.

– Молитвенник Мэри уцелел. Когда книга открыта, то это страница, на которой написана молитва о безопасном разрешении беременности, и она в значительной степени засалена и запятнана слезами.

– Мэри могла страдать либо раком яичников, либо ложной беременностью (pseudocyesis). У женщин, страдающих этим расстройством, проявляются все признаки беременности. Их уровень гормонов может быть настолько повышен, что даже обманет тест на беременность. Их животы раздуваются, словно они действительно вынашивают ребенка, их грудь может производить молоко, и три четверти женщин, страдающих от этого, утверждают, что чувствуют движения ребенка.

Примечания переводчика:

(1) Ектенья – молитва, которая читается или поется во время службы; содержит многократные просьбы и обращения к Богу.
(2) Поле под паром (земля под паром, пар) – поле севооборота, не занимаемое посевами в течение всего вегетационного периода и содержащееся в рыхлом и чистом от сорняков состоянии.



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: Deruddy
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем