...А когда я касаюсь тебя,
Сердце счастьем моё наполняется.
И чувство это, любовь моя,
Скрывать не получается…

(«I Want To Hold Your Hand», « The Beatles»)

«Я, Теодор Нотт, посмел вот так запросто потребовать, чтобы Гермиона Грейнджер поцеловала меня? Я точно сошёл с ума…

Не хотел я говорить этого вслух! Вообще не понимаю, что заставило меня сказать это!

Может быть, вместе с последним жалящим заклинанием она заодно наслала на меня Империо? А может, я слишком сильно ударился головой, когда врезался в стену? Нет, скорей всего, я наконец-то чокнулся!

Потому что не хотел я целовать её!.. Так ведь?»

Нет. Теодор не хотел этого. Верней хотел не только этого. Он мечтал о гораздо большем… Мечтал уже довольно давно, но подавлял подобные желания, потому что в глубине души понимал: он недостаточно хорош для мисс Грейнджер... Недостаточно хорош для любой девушки. Трагическая развязка в отношениях с Асторией подтвердила это.

Однако даже осознание собственной ущербности не позволяло Нотту игнорировать тот факт, что ему хотелось держать Гермиону Грейнджер в объятьях, крепко прижимать её к себе, целовать до бесчувствия. Тео безумно желал изучить губами каждый квадратный миллиметр нежной кожи, языком провести рваную линию от первой до последней веснушки на её теле. Он мечтал, запустив пальцы в роскошные волосы, запрокинуть её голову и насладиться всеми тайными местечками и укромными уголками её рта. Хотел распробовать пухлые, мягкие, алые губы. Сгорал от желания видеть дрожащие и слабеющие колени Гермионы в тот миг, когда будет вжиматься между её бёдер и слушать, слушать, как она взволнованно и нетерпеливо зовёт его по имени…

— Тео?

Пытаясь вернуться в действительность, Теодор тряхнул головой.

— Что ты сказал? — переспросила Гермиона, уставившись на него ясными, огромными от удивления карими глазами.

«Салазар мой! Кого я пытаюсь обмануть? Она так красива! Я хотел её поцеловать и хотел ещё много всего, что обычно следует за поцелуями… Потому что люблю её».

В этот момент Теодор Нотт понял, что обречён.

Он держал Гермиону Грейнджер в объятьях. Одной рукой обвивая стройную талию, второй Тео всё ещё придерживал её раненую ладонь возле своего лица (он только что поцеловал эту ладошку, причём не единожды, но дважды: тыльную сторону и чуть интимней – в самый центр).

Он не хотел! Честно!.. Но Гермионе было больно, и он просто пытался отвлечь её, забрать хотя бы часть этой боли себе, поэтому и поцеловал... Однако эти невинные, казалось бы, прикосновения разожгли огонь, сокрушивший в его душе все преграды, что он выстраивал. Огонь настолько сильный, что Теодор понял: он хочет большего!..

Рты их почти соприкасались, поэтому, когда секунду назад Гермиона назвала его имя, дыхание её коснулось губ Тео трепещущим шёпотом, робким предвестником того счастья, что ожидало впереди, обещанием…

Поцелуя…

Поцелуя, о котором Нотт мечтал денно и нощно с тех пор, как влюбился в бывшую гриффиндорскую принцессу: с того вечера в прошлом году, когда они праздновали день рождения Эдриана...

Одетая в белое платье со скромным декольте, достаточно короткое для того, чтобы прекрасно продемонстрировать загорелые ноги, в тот день Гермиона выглядела как настоящий ангел. Стоило Теодору увидеть её, и в голове у него сразу возникли строки стихотворения «Она идет во всей красе…»* — настолько она была неотразима.

Он понял сразу: Гермиона Грейнджер слишком хороша, слишком чиста, слишком невинна и слишком прекрасна для него… Он уже разрушил жизнь одной достойной девушки. Разрушил столь жестоко, что она лишила себя этой жизни! Поэтому не собирался снова погружаться в эту затягивающую бездну. Тем более в компании мисс Грейнджер! Даже несмотря на то, что каждая частичка его тела протестовала против подобного решения.

Однако в ту ночь Гермиону, казалось, влекло к Теодору так же непреодолимо, как и его к ней. Она сама подошла к нему, и Тео, прикрыв глаза и затаив дыхание, подумал:

«Вот она… Здесь…»

Нотт не смог сдержать удивления, когда мисс Грейнджер подошла к дереву, под которым он сидел. И даже не попытался ответить на её приветствие.

Она, как обычно, обратилась к нему «мистер Нотт» (что всегда казалось ему милым) и спросила, занято ли место рядом с ним. Поболтав о том о сём и ни о чём, Гермиона наконец поднялась, намереваясь покинуть его, и Тео с удивлением обнаружил, что рука его крепко сжимает её ладонь (так же крепко, как сжимала и сейчас: видимо, и в тот день он совершенно потерял над собой контроль). Он буквально силой усадил её обратно на стул и сказал:

— Останьтесь, мисс Грейнджер.

Это была не просьба. Приказ. Страстное желание того, чтобы Гермиона оставалась рядом с ним. Ибо только в её присутствии Теодор обрёл умиротворение и покой впервые с тех пор, как умерла Астория. Впервые (как подсказывала ему память) вина, которую он чувствовал, боль, тоска — всё это отодвинулось в тень, и его согрело счастье. Яркой искрой, путеводной звездой засияла Гермиона в тусклом сумраке его безрадостной жизни.

Стискивая её ладонь под тем деревом, Тео подумал:

«Обычно я терпеть не могу прикасаться к людям, не говоря уже о том, чтобы держать кого-то за руку. Но вот он я: вцепился в руку девушки, которую едва знаю, мы сидим под тисовым деревом, она что-то рассеянно говорит, а я слушаю, лишь изредка вставляя несколько слов.

Не хочу её отпускать… Никогда…»

В тот день он понял, что хочет держать Гермиону Грейнджер за руку вечно, потому что влюбился в неё.

А сейчас… Сейчас Теодор чувствовал себя совсем по-другому…

«Осёл! Дурак! Признался в том, что хочу поцеловать её!.. Нет! Ещё хуже: посмел потребовать, чтобы она меня поцеловала! Я спятил! Сошёл с ума! Окончательно потерял рассудок!»

Разгадка сумасшествия крылась в том, что Теодор Нотт ревновал. Его мучили зависть и жадность! Он был оскорблён вопиющей несправедливостью!

Он уже понял, что Маркус несомненно переспал с Гермионой прошлой ночью. Малфой даже не скрывал, что хотел её. У Эдриана однажды уже был секс с ней (Тео знал, но Гермиона была не в курсе его осведомлённости). Ему не было известно, обломилось ли что-то Блейзу. Теодор даже не был уверен, хотел ли её Забини… Но зная друга (а уж он-то его знал!), подозревал, что и тот не остался в стороне.

«Но ведь они относятся к ней совсем не так как я!»

Он-то испытывал к этой девушке настоящие, глубокие, искренние чувства и не собирался опошлять их связью с этим чёртовым списком или с оплатой за помощь с заданиями! Тео не хотел, чтобы она ставила его в один ряд со всеми, он мечтал об особенном отношении к себе. Более того, другие змеёныши, помогая с выполнением заданий, может быть, и использовали мисс Грейнджер в своих интересах, но Теодор не хотел… не мог поступить с ней подобным образом…

«Если я и поцелую её, то только после завершения списка! Пусть сейчас я и желаю этого очень, очень сильно! Настолько сильно, что, кажется, моя голова… Ну, хорошо-хорошо, обе мои головы вот-вот взорвутся от напряжения!»

Нотт вспомнил о том, что произошло с Асторией (как несправедливо они обошлись с ней, и как ей было больно, когда она узнала правду), и это помогло ему отпустить мисс Грейнджер. Удерживая её в объятьях, он знал, конечно, что Гермиона сильней Астории, что она никогда не покончит с собой, что она отчаянно хочет жить (и, несомненно, проживёт ещё очень долго), но всё-таки… Всё-таки он не хотел рисковать. Не мог он причинить боль ещё одной девушке, добиваясь цели обманом и уловками.

Ведь для него этот кажущийся обычным поцелуй значил намного больше…

Поэтому Тео выпустил её ладонь из своей. А убирая руку с тонкой талии, намеренно скользнул ею по округлой попке Гермионы, потому что он ведь, в конце концов, не был святым и безумно желал эту девушку.

Попятившись, Теодор пробормотал:

— Это была шутка. На самом деле я собирался задать вам вопрос, мисс Грейнджер, а не требовать выполнения желания… — он перевёл дыхание и продолжил: — И вы должны ответить правдиво.

Повернувшись к Гермионе спиной, он, на секунду прикрыв глаза, выровнял дыхание, натянул на лицо маску обычной сдержанности и осторожными движениями попытался унять некстати поднявшее голову вожделение.

Когда Тео развернулся обратно, ему показалось, что на лице мисс Грейнджер мелькнула тень разочарования, и понял, каким идиотом, болваном чёртовым оказался: у него появился шанс поцеловать её, но он всё испортил! Вместо того чтобы проявить слизеринский характер, он попытался изобразить из себя галантного гриффиндорца и что получил в итоге? Мучительную, не желающую затихать эрекцию и красивую девушку, стоявшую перед ним с разочарованным лицом! Если бы всё это не навевало кошмарных воспоминаний об Астории, возможно, Теодор всё-таки решился бы и поцеловал мисс Грейнджер.

***

Гермиона почувствовала, что пульс её зачастил в таком темпе, в котором не сумела бы сыграть даже вся группа ударных инструментов Лондонского симфонического оркестра!

Теодор обнял её и склонился так близко, что волосы на висках почти касались её щеки. Всё ещё придерживая раненую ладонь возле лица, он поднёс её ко рту, по-рыцарски целомудренно поцеловал тыльную сторону, затем, приоткрыв губы и согрев кожу тёплым дыханием, более интимно коснулся самого центра.

Поцелуй этот, словно электрический разряд, пронзил её с головы до ног!

Почувствовав головокружение, Гермиона непроизвольно сжала пальцы, вцепившись в его широкую ладонь. Она заметила, что Теодор напряжённо стиснул челюсти, заметила, что по-прежнему непроницаемые светло-карие глаза дерзко блеснули, но оказалась совершенно не готова к его вопросу:

— Раз ответа нет, как насчёт желания?

В растерянности она лишь молча кивнула, наблюдая из-под полуприкрытых век за тем, как его лицо склоняется всё ниже и ниже, а рот почти касается её рта.

«О, пожалуйста! — подумала Гермиона. — Пожалуйста, пусть он решится поцеловать меня! Я так долго об этом мечтала! Так долго мучилась вопросом: на что это будет похоже! И, кажется, наконец-то дождалась».

С губ, замерших совсем близко, сорвались слова, которые она столь сильно желала услышать от него:

— Я хочу, чтобы ты поцеловала меня.

Гермиона замерла.

Она ведь только что думала об этом, и то, что Тео озвучил её мысли, потрясло её! Она не смогла скрыть изумления. Судя по выражению лица, Теодор был ошарашен своими словами не меньше.

Гермиона уже давно мечтала поцеловать этого мужчину (задолго до того, как на неё пало смертельное проклятие), потому что любила его. И вот сейчас это должно было случиться!

Впервые Гермиона поняла, что испытывает какие-то чувства к Теодору Нотту, когда начала работать в Министерстве с Эдрианом Пьюси. Эдриан часто рассказывал ей о друзьях, вот только Нотта Гермиона помнила очень смутно, хотя они и ходили в одну и ту же школу.

Она знала, что Тео учился на Слизерине, был одного с ней возраста, считался лучшим другом Драко и Блейза Забини. Знала, что он был красив. Остальные воспоминания словно туманом заволокло. Так что, по сути, Теодор Нотт оставался для неё загадкой.

Как бы то ни было, Эдриан отзывался о друге с особой теплотой. И столько рассказывал о нём, что постепенно Гермионе начало казаться, что она знает этого мужчину. Ну, или, по крайней мере, хочет познакомиться с ним поближе.

После того как умерла Астория Гринграсс, Тео начал чаще появляться в Министерстве, хотя и не работал там, а владел собственным бизнесом. Иногда он целый день просиживал в приёмной рядом с их кабинетом (у него не было допуска) только ради того, чтобы поговорить с Эдрианом. А порой подолгу мерял шагами просторный Атриум, ожидая возвращения Маркуса Флинта с судейства матча по квиддичу.

Гермионе случалось увидеть его в столовой Министерства, иногда в одиночку, а когда и в компании кого-нибудь из змеёнышей.

Она знала, что смерть Астории окружена какой-то тайной, и что Гринграссы, будучи богатой и уважаемой чистокровной семьёй, скрывали скорбные подробности от посторонних. Эдриан как-то проговорился, что Теодор тоже замешан в этой трагедии, и она ужасно на него повлияла. Но это и всё, что он смог рассказать, не нарушая данного обета.

Гермиона попыталась выспросить подробности у Гарри (зная, что как аврор, он должен был участвовать в расследовании), но впервые за время их знакомства друг ответил на просьбу отказом. Её это просто взбесило!

Гермионе оставалось лишь предположить, что Пьюси вынужден молчать из-за строгого соблюдения неофициальных правил клуба «Змеиное логово». И всё же она чувствовала сострадание и ещё что-то к тихому и печальному другу Эдриана. Это «что-то» не было жалостью. Но сразу она не смогла определить, что же за чувство поселилось в ней, а потом и вовсе прекратила бесплодные попытки разобраться. Просто позволила ему расти и созреть… Видимо, это была любовь, потому что чем чаще Гермиона сталкивалась с Теодором Ноттом, тем ясней понимала, что влюблена в него.

Как-то раз в прошлом году Пьюси организовал пикник в честь своего дня рождения и пригласил туда Гермиону. Она не собиралась идти, но, как раз расставшись со своим парнем, в последний момент решилась. Если честно, она согласилась, потому что знала: Тео будет там. Весь последний год он постоянно присутствовал рядом с Эдрианом и хотя почти не обращал внимания на Гермиону, редко разговаривал с ней, неизменно обращаясь «мисс Грейнджер», она всё-таки обнаружила, что ей очень нравится, когда Теодор Нотт находится рядом.

Заметив тем вечером, что он устроился в саду на одном из двух стоящих под деревом стульев, она с трудом, но поборола инстинктивное желание подойти к нему. Вместо этого она некоторое время изучала его. Вечеринка шла полным ходом, но Тео казался всё таким же тихим и замкнутым. Когда Гермиона поинтересовалась его самочувствием, Эдриан ответил, что Теодор по-прежнему печален, но ему уже становится легче.

Гермиона ненавидела, когда он грустил. Оптимистка по жизни, она была стопроцентно убеждена, что смогла бы сделать его счастливым когда-нибудь.
Поэтому всё-таки подошла к нему.

— Здравствуйте, мистер Нотт. Место рядом с вами занято?

Он взглянул на свободный стул, потом на Гермиону.

— Вы серьёзно, мисс Грейнджер? Разве похоже, что на нём кто-то сидит?

Гермиона рассмеялась, потому что ответила бы так же. Присев рядом, она осталась с ним до конца вечеринки. Они не болтали взахлёб, просто время от времени разговаривали о том о сём. И просто сидели вдвоём под деревом, в то время как остальные ели и развлекались.

В какой-то момент Гермиона начала вставать, чтобы пойти в ванную, но Тео, схватив за руку, усадил её обратно на стул и предложил:

— Останьтесь, мисс Грейнджер.

Догадавшись, что он отчаянно нуждается в её компании, она послушалась. И не пожалела, потому что Тео так и держал её за руку всё оставшееся время.

Когда Гермиона поёжилась и посетовала на вечернюю прохладу, он высвободил её ладошку и накинул ей на плечи пиджак, который оказался тёплым и к тому же чудесно пах Теодором. Она кивнула в знак благодарности и услышала в ответ подчёркнуто вежливое бормотание:

— Пожалуйста.

Минуту спустя, когда он прикончил сливочное пиво, Гермиона протянула ему свой стакан, и он запросто, без пререканий, взял его.

Подали торт, и Нотт поднялся, отправившись за положенной порцией лакомства. Гермиона не двинулась с места. Он принёс два куска: один для себя и второй — для неё. Она улыбнулась, вновь благодарно кивнула, и он так же молча вернул ей кивок.

Потом запускали фейерверки, и пока все остальные собрались полюбоваться распускающимися в небе яркими огненными фигурами, они остались на своих местах.

Лишь раз Тео указал пальцем вверх, привлекая её внимание к взорвавшемуся над их головой красному дракону. Гермиона улыбнулась. После этого вместо фейерверка Тео смотрел только на неё. Она знала, что он не отрывает от неё взгляда, но делала вид, что ничего не замечает.

Когда празднование дня рождения закончилось, и большинство гостей разъехались, Гермиона повернулась к Теодору.

— Ну, спокойной ночи, мистер Нотт. Я сегодня весело провела время.

Она встала, пригладила белое платье и, ожидая ответа, заглянула в его карие глаза.

— Да… Ну, спокойной ночи, мисс Грейнджер. Спасибо, — отозвался он, потянувшись за накинутой ей на плечи курткой.

Гермиона собиралась спросить, за что он благодарит, когда Тео наклонился и поцеловал её в щёку. Он не предупредил её об этом: никакой прелюдии, даже вздоха не было перед поцелуем. Просто короткое, тёплое, влажное прикосновение к щеке и всё.

Она окончательно и бесповоротно влюбилась в него в ту ночь…

«А теперь он решился потребовать, чтобы я поцеловала его. На самом деле поцеловала, по-настоящему!»

После той вечеринки Гермиона часто думала вот о чём:

«Что бы произошло, если бы я в тот вечер взяла инициативу в свои руки? Что могло бы случиться, если бы я не попятилась после того целомудренного поцелуя в щёку? Что если бы я, встав на цыпочки, положила бы ладонь на его плечо, поцеловала бы в ответ так же в щёку, а затем обвила бы его шею руками, прижав к себе крепко-крепко?..»

Однако теперь всё это не имело значения, ведь он только что потребовал с неё выигранный поцелуй, а Гермиона Грейнджер никогда не оставляла долгов… Она уже давно мечтала об этом, горела желанием поцеловать его. И сейчас наступил тот самый долгожданный момент: Тео держал ее в своих объятиях, лицо его склонялось всё ближе, губы почти касались её губ, когда он произнёс:

— Я хочу, чтобы ты поцеловала меня.

А потом… ничего не произошло…

Теодор по-прежнему стоял очень близко, но ничего, ничего не происходило!

— Тео? — позвала его Гермиона.

Он тряхнул головой.

— Что ты сказал?

Она переспросила не потому, что не расслышала. Гермиона хотела, чтобы Теодор повторил свои слова, потому что боялась, что он может передумать.

Нотт медленно выпустил её из объятий и так же медленно произнёс:
— Это была шутка. На самом деле я собирался задать вам вопрос, мисс Грейнджер, а не требовать выполнения желания… — сглотнув, он продолжил: — Вы должны ответить правдиво, — и отвернулся.

Гермионе от негодования хотелось кричать!

«Да что с ним такое? Почему бы ему не поцеловать меня наконец? Что со мной не так? Почему он не хочет этого?!»

Теодор снова повернулся к ней, и Гермиона, хотя и была разочарована, изо всех сил постаралась скрыть это своё чувство.

«Ну и славно! Раз он не желает поцеловать меня, тогда и я не хочу целовать его. В моём распоряжении осталось чуть больше пяти месяцев. Слишком мало для того, чтобы влюбляться. У меня есть целый список того, что я должна успеть сделать за этот срок, и ни в одном пункте этого списка (по крайней мере, с первого по шестнадцатый) любовь не значится. Она только всё усложнила бы. Отняла бы слишком много времени. Потребовала бы слишком много усилий. Не считая того, что у этого мужчины слишком много тайн и слишком много скелетов в шкафу!

Да и не так уж здорово, наверное, целовать Теодора Нотта! В последнее время я и так занималась этим с несколькими великолепными мужчинами. Не нужен мне его поцелуй, и в список мужчин, которых я целовала, добавлять его тоже не собираюсь!»

Вскинув на него взгляд и ткнув пальцем правой руки почти ему в лицо, Гермиона выпалила:

— Я отказываюсь участвовать в ваших глупых играх! Кроме того, не собираюсь отвечать на ваши вопросы, мистер Нотт. Признаюсь честно: я очень рада, что вы забрали свой фант, не использовав, потому что я лучше ежа расцелую, чем такого… такого, как вы!

Склонив голову набок, Тео недоверчиво изучал её краешком глаза.

— Серьёзно? — он схватил её за палец, крепко удерживая.

— Конечно!

— Никогда не считал тебя лгуньей, но должен признаться, не верю ни единому слову, — съязвил он и, резко дёрнув Гермиону на себя, впился в её губы властным поцелуем.

______________________________________________________________
* Стихотворение Джорджа Гордона Байрона (Лорда Байрона) «Она идёт во всей красе» в переводе С.Я. Маршака.

"Она идет во всей красе
Светла, как ночь ее страны.
Вся глубь небес и звезды все
В ее очах заключены,
Как солнце в утренней росе,
Но только мраком смягчены.

Прибавить луч иль тень отнять -
И будет уж совсем не та
Волос агатовая прядь,
Не те глаза, не те уста
И лоб, где помыслов печать
Так безупречна, так чиста.

А этот взгляд, и цвет ланит,
И легкий смех, как всплеск морской, -
Все в ней о мире говорит.
Она в душе хранит покой
И если счастье подарит,
То самой щедрою рукой!"