После того как я перестала плакать, Эдвард отвез меня прямиком в больницу. Взглянув на мою распухшую лодыжку, он сообщил, что мне нужно показаться доктору. Я сказала, что уже достаточно много раз в своей жизни подворачивала лодыжки, чтобы понимать, что это всего лишь легкое растяжение, но он настаивал, что нужно показаться специалисту. Я была слишком опустошена эмоционально, чтобы тратить силы на препирательства.

Парень моей мечты сказал мне, что любит меня, а я разрыдалась так, словно мне сообщили о смерти бабули. Я была не в состоянии ответить ему так, как мне того хотелось. Вместо этого я боролась с хрипами и икотой. Все было совсем не так, как я представляла у себя в голове. Я думала о розах и свечах, а не о том, что буду рыдать в автомобиле, хлюпая носом, словно двухлетний малыш, которому нужны бумажные платочки. Если уж быть откровенной до конца, то для меня все это было очень внезапно. Эмоции кружили смерчем. Мне казалось неправдоподобным, что мы можем испытывать друг к другу такие сильные чувства спустя всего несколько недель. Мой разум знал это, но трепещущее сердце твердило что-то совсем иное.

Я была ошеломлена тем, что он был способен так эмоционально открыться мне. Эдвард стоял там, как жертвенный агнец, ничего не ожидая от меня взамен. Он сказал это не для того, чтобы залезть ко мне под юбку, или из похоти. Он сказал это потому, что действительно испытывает ко мне это чувство, и знал, что мне нужно это услышать. Если бы я еще не была влюблена в него, то этот его момент импровизации решил бы дело окончательно.

Я бы хотела иметь возможность сказать ему о своих чувствах, но не была уверена, что смогу найти подходящие слова. Он так много значил для меня, он был тем катализатором, который направил меня на путь поиска себя самой, но я так боялась выразить свои чувства. В моей жизни было только два примера любви: моя мать, которая не говорила, что любит меня, пока я не пошла в среднюю школу, и отец, который был настолько эмоционально скован, что едва не подавился словами, произнеся их вслух. Я никогда не видела его держащимся за руки со Сью – казалась, она проявляет свою любовь к нему путем кулинарии.

Может, я могла бы приготовить что-нибудь для Эдварда? Боже, помоги мне. Как же я смешна.


Когда мы вошли в шумную больницу, я улыбнулась и помахала медсестре у регистратуры. Большинство сотрудников знали меня в лицо, что было довольно грустно и печально. Наверно, это был уже четвертый раз, когда я растягиваю лодыжку. Эдвард хотел усадить меня в кресло-каталку, но я отказалась наотрез. От такого вида травм я уже могла лечить себя сама: повязка из эластичного бинта, много тайленола и несколько дней не наступать на больную ногу.

Видишь? Не надо никаких докторов. Медсестра Белла всех вылечит.

Я взглянула на людей, сидящих в зале ожидания, и глубоко вздохнула. Я была опустошена и знала, что и Эдвард тоже устал. Вероятней всего, мы застрянем здесь на несколько часов, а все из-за того, что он отказался позволить мне самостоятельно позаботиться о своей немного вывихнутой лодыжке.

– Посиди здесь, – скомандовал Эдвард, насильно усаживая меня на только что освободившееся место. Он осмотрелся и поморщился от количества окружающих нас больных людей. Мужчина на кресле рядом со мной начал громко кашлять в свой рукав, вылетающий из его груди звук был влажным и отвратительным. Эдвард нахмурился и мрачно глянул на него. Мужчина виновато пожал плечами и тут же чихнул, благо, в свой носовой платок.

– Да ну нахуй все это, – пробормотал Эдвард себе под нос, с отвращением качая головой. – Я не хочу подвергать тебя риску заболеть гребанной бубонной чумой, оставляя сидеть среди этих заразных ублюдков. – Он поднял меня со стула и потащил к очереди у регистратуры.

Когда мы вышли вперед, Эдвард тут же начал забалтывать медсестру сладкими речами, чтобы она пропустила нас кое с кем повидаться, но она была непреклонна. Женщина выглядела такой уставшей, что было вполне ясно – она общается со всем этими людьми уже несколько часов к ряду. В данный момент она была занята тем, что спорила с другим пациентом насчет страховой формы, поэтому она выставила руку перед лицом Эдварда, когда тот попытался заговорить с ней еще раз. Я могла бы сказать, что он начинал злиться и становился очень нетерпеливым, потому что, откашлявшись, в оскорбительной форме продолжал пытаться прервать разговор. Медсестра проигнорировала его и просто ушла, слегка улыбнувшись уголком губ. Это взбесило его до чертиков. Я бы нашла эту ситуацию забавной, если бы моя лодыжка не была в таком плохом состоянии. Я почти жалела, что отвергла предложение Эдварда о кресле-каталке.

– Идем. – Я подергала его за руку, чтобы привлечь внимание. – Она занята, помогает сейчас кому-то другому. С моей лодыжкой все не так уж плохо. Давай просто сядем обратно в кресло ожидания, ладно? – Я повернулась и указала жестом на место, где сидела, и невесело вздохнула, когда заметила, что мое пустующее место уже было занято.

Сегодня, наверно, полнолуние. Это место забито под завязку.

Если бы это имело значение, то я бы сказала ему, что в здании пожар, потому что он вообще меня не слушал. Когда медсестра повернулась спиной, чтобы взять документы из картотеки сзади, он просто протянул свою длинную руку через стол, взял телефон и быстро набрал номер. Я уставилась на него, шокированная одной только попыткой выкинуть что-то подобное.

– Привет, – закричал он, перекрикивая шум переполненного зала, – спустись в зал ожидания. Нужно, чтобы ты кое-что сделал для меня. – Он выслушал, что говорит тот, с кем бы он ни разговаривал на другом конце линии, и закатил глаза. – Просто поторопись, а то здесь, блядь, просто бедлам. Я точно подхвачу какую-нибудь инфекционную заразу.

В конце концов, медсестра обернулась и ахнула от возмущения, когда увидела Эдварда, реквизировавшего ее телефон. Он быстро сбросила вызов и потянула руку к приемнику, грозно хмурясь на Каллена.

Он положил трубку на место и самодовольно ухмыльнулся ей.

– Спасибо вам большое за помощь, – пробормотал он. Голос его сочился приторной сладостью сарказма, а медсестра выглядела так, словно готова швырнуть телефон просто ему в голову. Я могла бы посочувствовать ей, потому что знала, каким противным иногда он мог быть.

– Мне очень, очень жаль, – прошептала я женщине, а она отмахнулась от моих извинений, прежде чем отвернуться, чтобы помочь кому-то другому. Я была практически уверена, что нас выгнали бы из больницы – может, даже навсегда внесли бы в черный список этого места, если бы он попытался провернуть еще какую-нибудь махинацию.

Тогда куда же мне идти со всеми моими сотрясениями мозга?

Эдвард потянул меня прочь от регистратуры и повел к ведущим внутрь здания дверям, открывающимся в обе стороны. Мы провели там всего несколько минут, прежде чем двери качнулись наружу, и кто-то демонстративно прошагал сквозь них, едва не сбив меня. Я посмотрела на необычайно красивого мужчину передо мной и нахмурилась, когда отметила, что густые брови, резкая угловатая челюсть и пухлый, грешный рот – и губы – все это выглядело как-то знакомо.

Я узнаю это выражение лица где угодно.

С тревогой я осознала, что сейчас буду представлена отцу Эдварда. Я пригладила свои всклокоченные волосы и помятую юбку, желая иметь возможность встретиться хоть с одним из его родителей при более благоприятных обстоятельствах.

Сначала я познакомилась с его матерью, когда моя рубашка была криво застегнута, а теперь я знакомлюсь с его отцом с глазами красными, как у енота, после непрекращающегося плача. Замечательно. Неужели я так много прошу: немного подготовки перед знакомством с родителями?

– Эдвард, в чем смысл всего этого? – спросил доктор Каллен сердитым голосом, абсолютно игнорируя меня. Как будто меня вообще там не было. – После того как ты повеселился, я получил гневный звонок с сестринского поста о том, что ты снова к ним пристаешь. – Он покачал головой. – Христом клянусь, ты не можешь спокойно жить, не создавая проблем.

Эдвард лишь ухмыльнулся и небрежно пожал плечами.

– Наплевать. Они были грубы. – Он придвинулся ближе ко мне, и я сглотнула, испытывая крайнюю нервозность. – Мы простояли здесь долбанные часы, а они просто игнорировали нас.
Его отец повернулся и пробежался по мне взглядом, давая поспешную оценку. Затем он вновь повернулся к сыну, отмахнувшись от меня, как от чего-то, не стоящего его времени.

– Что я говорил тебе насчет отрывания меня от работы, Эдвард? – Он понизил голос, прежде чем продолжить, вылетающие слова были поспешными и колкими: – Если тебе нужно проверить какую-нибудь девушку на венерические заболевания, то сходи в бесплатную клинику, как это делают все остальные.

Я чуть не подавилась собственным языком. Поверить не могу, что он только что вот так просто сказал настолько возмутительную вещь. Прежде никто и никогда не говорил ничего подобного в отношении меня, кроме Эдварда. Было абсолютно дезориентирующим - услышать это из уст взрослого человека, особенно кого-то, обычно уважаемого мной, вроде доктора.

Его отец посмотрел на меня и приподнял бровь.

– А если тебе нужно позаботиться о «кое-чем еще», то, я надеюсь, вы будете вести себя тихо и не побеспокоите твою мать. Бог знает, ей не нужны дополнительные причины, чтобы выпить.
Я почувствовала, что кровь отлила от лица, когда поняла, что отец Эдварда решил, будто я всего лишь одна из случайных полюбовниц его сына. На самом деле он имеет в виду аборт? Эдвард прежде приводил сюда других девушек для подобных вещей?

Я взглянула на Эдварда и увидела, что он героически пытается держать в узде свой темперамент. Мышцы на его челюсти играли, как сумасшедшие, а рука, которая не держала мою, сжималась в крепкий кулак от ярости. Я начала переживать, что он собирается избить собственного отца за необдуманную клевету на меня. Я потерла большим пальцем теплую кожу его ладони, пытаясь убедить его, что я порядке. Он заметно успокоился, выражение его лица изменилось. Он сделал долгий, медленный вдох, прежде чем неприятно улыбнуться своему отцу.

– Доктор Каллен, – его голос стал немного ниже, – я бы хотел представить вам мою девушку, Беллу Свон. Уверен, вы помните ее отца, шефа Свона?

Отец Эдварда быстро повернулся ко мне, глаза его были полны ужаса и тревоги. Я сомневалась, что он удивился бы больше, чем если бы Эдвард сказал, что я пришелец с Марса и мой космический корабль только что приземлился на крышу больницы.

– Здравствуйте, – мягко сказала я, робко помахав пальцами в знак приветствия. – Очень приятно познакомиться с вами.


– Это только мне кажется или машина действительно едет слишком быстро? – хихикнула я, позволив рукам безвольно шевелиться на ветру, выставив их в открытое окно, когда Эдвард вез меня из госпиталя домой. Его отец был шокирован тем, кто я и что я тут делаю, и после безостановочно извинялся. Я могла бы сказать, что он, между прочим, был чрезвычайно смущен своим отношением ко мне. Чтобы реабилитироваться за свое поведение, он лично позаботился о моей поврежденной лодыжке. Оказалось, что это всего лишь крошечное растяжение, как я и думала. Никто никогда не слушал меня.

Отличительной чертой от обычной рутины «Белла посещает госпиталь» было то, что доктор Каллен не позвонил моим родителям, а еще он дал мне некоторые лекарства, отпускаемые только по рецепту, чтобы облегчить боль. Ранее в мое тело никогда не попадало ничего более-менее действенного, чем ибупрофен, но он добросовестно предложил мне викодин. Я была не в состоянии отказаться от его примирительного предложения, по большей части из-за того, что на данный момент моя лодыжка ужасно болела и Эдвард настаивал на том, чтобы я взяла его. Должна признать, что сейчас я чувствовала себя довольно неплохо. Лодыжка моя больше не болела. Вообще-то, я наконец-то ощутила, как все мое тело расслабилось. Это было удивительно.

Я посмотрела на Эдварда и улыбнулась, неимоверно счастливая. Он рассмеялся над моим глупым видом и, протянув руку, похлопал меня по ноге. Я схватила его за пальцы и, прижавшись, с нежным чмоком поцеловала его руку. Его руки такие большие. И они такие красивые.

– Ты такой невероятно милый, – восторгалась я, прежде чем взять его за руку и затащить его теплые пальцы под подол моей юбки. О, боже милостивый, это приятно. – В смысле, серьезно. Ты невероятно красив. Когда я думаю о тебе, то прямо-таки таю внутри… – Я замолчала и продвигала его руку дальше и дальше по чувствительной коже внутренней стороны бедра.

Невероятно, но мне совсем не казалось странным, что я могу делать что-то в таком духе. Я чувствовала себя, как во сне – очень замечательном сне. Я могла делать что угодно, словно это был сон, и мне не хотелось смущаться или вести себя неестественно. Я бы, наверно, даже могла ругаться, как Эдвард, но я не хотела, нет-с. В этом хорошем сне не было никого, кто бы сказал мне, что я делаю что-то плохое или греховное. Голова моя словно была набита ватой, а кожа практически гудела от электричества. Руки мои, казалось, жили своей жизнью, когда я водила его пальцами под тканью своей юбки.

Для сна это чувство ужасно реалистичное.

Когда я снова посмотрела на Эдварда, он закусил свою губу и уставился на меня глазами, потемневшими от вожделения. Я никогда не видела, чтобы он выглядел так хищно. Казалось, он хотел съесть меня.

Мой собственный страшный серый волк.

Повсюду, где прикасались наши пальцы, ощущения были удивительно приятными. Я с трудом удерживала глаза открытыми. Мне хотелось мурчать, как кошка, которую гладят. Ощущение обеих наших рук, прижатых друг к другу и гладящих мою кожу, заставляло меня испытывать безумное головокружение. По крайней мере, я была практически уверена, что это прикосновения заставляли меня ощущать подобное. Я едва могла чувствовать свои пальцы из-за сильных электрических импульсов на моей разгоряченной коже. Поскольку наши спаренные руки достигли крайней резинки моего нижнего белья, машина неожиданно вильнула. Я чуть не стукнулась лбом об окно. Скорость моей реакции существенно снизилась.

Ладно, что-то тут не так. У меня уже вся рука онемела.

– Вот черт! – воскликнул Эдвард, еле-еле маневрируя мимо металлического мусорного бака, опрокинутого посреди дороги. Он быстро вытащил руку из-под моей юбки и ухватился за руль, как положено. – Иисус гребанный Христос, Белла!

Что-то вроде попадания в ДТП, как правило, побуждало меня молить Иисуса о спасении, но по какой-то странной причине все, что я могла делать, - это смеяться до тех пор, пока в боках не закололо. Я так смеялась, что находилась на волосок от смерти от удушья. Это даже не было так уж смешно. Совсем даже не смешно.

– Что со мной не так? – ахнула я, вцепившись в живот. – Я не могу перестать смеяться! – Мое признание только сильнее рассмешило меня, и я почувствовала, как по щекам катятся горячие слезы. Я окончательно сошла с ума? Что это за глупая шутка?

Эдвард протянул руку и просунул ее под тяжесть моих волос. Его пальцы легонько гладили мой затылок успокаивающими движениями. Я почувствовала, как тело постепенно успокаивается, а сама я расслабляюсь от его прикосновений.

– Я уже видел такое раньше, – признался он, когда свернул вниз по моей темной улице. – Элис принимала викодин, когда у нее лезли зубы мудрости, это заставляло ее ржать, как полоумную. Она была совершенно зациклена на этом дерьме.

Что это значит? Я… в состоянии крайнего возбуждения прямо сейчас? Христос спаси меня!

Эдвард фыркнул.

– Блядь, нет, ты не возбуждена. – Эдвард насмешливо поднял брови. – Хотя видеть тебя в таком состоянии довольно уморительно. Должен признать, что наверняка было бы чертовски смешно напоить тебя.

Погодите-ка, что? Откуда он узнал, о чем я думаю? Он сейчас может читать мои мысли? Спасите меня, святые угодники! Что делать, если я начну думать о его мужских частях? Господи Иисусе! Не думай о сексе, не думай о сексе, не думай о сексе…

Я подняла взгляд и увидела, что Эдвард остановил машину посреди пустой улицы. Он смотрел на меня, довольно изогнув уголки своего рта в кривоватой улыбке.

– Белла, ты же понимаешь, что думаешь вслух, верно?

Я прикрыла рот рукой, полностью подавленная. Я чувствовала, как жар смущения огнем обжигает мои щеки. Он провел ладонью вверх по подбородку и, наклонившись, поцеловал пальцы, которыми я прикрывала свои губы.

– Твоя наивность, знаешь ли, крайне эротична. – Он поцеловал кончик моего носа, обдав мое лицо своим дыханием. От него по-прежнему пахло мятой. Интересно, как ему это удается? Я никогда не замечала, чтобы он жевал резинку или что-то вроде того. У него было самое свежее дыхание их всех, кого я когда-либо встречала. Он, вероятно, мог бы сделать себе герб с роскошным зубастым оскалом. У него были самые белые зубы их всех, которые я когда-либо видела в своей жизни. Его улыбка была абсолютно совершенной.

Эдвард усмехнулся, закатив глаза.

– Прекрати, ты вгоняешь меня в краску, – поддразнил он, отчего я огорченно застонала. Викодин снес мой фильтр подчистую. Он, должно быть, впечатался в асфальт и лежал вокруг меня грудой осколков. Мне следовало добраться до дома раньше, чем произойдет что-то действительно неловкое.

Вроде меня, стремящейся покинуть сидение, чтобы свернуться калачиком у него на коленях.

Он издал грудной рык, глаза его гипнотически светились в темноте автомобиля.

– Для меня это звучит как отличная идея, – пробормотал он, когда стал медленно сокращать расстояние между нами. Его вкусный аромат заполнил машину, и я глубоко вдохнула. Ох, от него так хорошо пахло. Я бы могла его съесть. Мое сердце колотилось в груди. А затем я вспомнила, где нахожусь и с кем, и поспешно прочистила горло, указывая на открытое окно и улицу внизу.

– Вот мой дом, прямо перед нами – синий, на углу. Я знаю, что краска шелушится и двор зарос травой, потому что паренек, который занимается стрижкой газонов, был в отъезде в городе, а мы с мамой не знаем, как пользоваться газонокосилкой. В смысле, я уверена, что смогла бы воспользоваться ею, но теперь моя лодыжка растянута, так что, полагаю, это спорный момент. Нам просто придется подождать, когда он вернется из отпуска. – Я продолжала молоть чепуху снова и снова, пока он, наконец, подъезжал к потрескавшемуся цементу нашей подъездной дорожки. Эдвард заглушил мотор и вышел из машины, быстро обходя вокруг, чтобы открыть для меня дверь.

Такой джентльмен. Трудно поверить, что ранее этим вечером он мог сломать кому-то руку.

– Мне следовало нахер сломать ее, – пробормотал он под нос, – как напоминание, чтобы не трогал вещи, которые ему не принадлежат. Этому уебку повезло, что у меня было хорошее настроение.

Это было хорошее настроение? Пресвятое бичевание! Ох, погодите, я же забыла, что разговариваю вслух, а не в своей голове. Мне бы лучше помолчать. Тс-с. Притворюсь, что мы в библиотеке.

– Ага, сделаем вид, что мы возвращаемся в библиотеку – с тобой на вершине тележки с книгами и мной, толкающимся в тебя, – спокойно ответил он, взваливая себе на плечо мой рюкзак. – Приятные воспоминания.

Он помог мне выбраться из машины и повел вверх по ступенькам крыльца. Я прижалась к его руке, ощущая дурноту. Это было почти так же, как если бы у меня вдруг началось головокружение. Я едва могла заставлять себя передвигать ногами и не падать, как малыш, который только учится ходить.

Если я упаду на подъездной дорожке и поврежу вторую лодыжку, мать убьет меня.
Глаза мои испуганно расширились, когда я пришла к ужасающему выводу: во время всей этой суматохи вечером я совершенно забыла о своей матери. Я стояла здесь, на крыльце своего дома, со своим новым парнем-преступником, а моя мать, вероятно, ждет меня прямо за входной дверью.

– Здесь пиздец как темно, – пробормотал Эдвард. Он взял ключи от дома, которые свисали из моих ослабевших пальцев, и стал сам возиться с замком. – Твою мать, у тебя тут восемьдесят гребанных ключей, – пожаловался он, сдвигая меня в своих объятьях. – Который из них открывает переднюю дверь?

Я автоматически ответила ему, рот словно находился на автопилоте.

– Он серебристый с квадратной синей верхушкой. – Я удивилась самой себе, осознав, что не делаю ничего, чтобы остановить трагедию, которая вот-вот разыграется на моем пороге. Он собирался открыть дверь в мой дом и обнаружить мою мать, которая, вполне возможно, является воплощением дьявола. И тогда ад разверзнется. Я уже могла ощутить языки адского пламени, лижущие подошвы моих туфель.

Кроме того, что, когда дверь, наконец, распахнулась, там никого не было.

На самом деле, внутри было темно. Оказалось, что моя мать все еще не вернулась. Я испустила огромный вздох облегчения, благодаря Бога за маленькие чудеса.

– Моей матери, должно быть, нет дома, – радостно пробормотала я. Пройдя несколько шагов в переднюю, я повернулась к Эдварду. – Спасибо, что привез меня домой, – сказала я, потянувшись, чтобы забрать свой рюкзак из его рук. Он убрал его из зоны моей досягаемости, а я нахмурилась, не зная, на что он пытается намекнуть. – Эдвард, отдай мне рюкзак. – Я настойчиво протянула руку.

Он пристально посмотрел на меня, прежде чем потянуться и взять мою руку в свою.

– Разве ты не пригласишь меня войти? – Его вопрос потряс меня до потери речи. Должно быть, он расценил мое молчание как согласие, потому что шагнул мимо меня внутрь. – Позволь мне довести дело до конца.

Эдвард прошел в темную переднюю, а затем дальше по коридору, ведя себя так, словно это место принадлежит ему.

– Чувствуй себя как дома, – пробормотала я, шумно закрывая за нами входную дверь.


– Хочешь лимонада? – спросила я, протягивая кувшин в сторону Эдварда. Он хмыкнул и кивнул, рот его все еще был набит сэндвичем, и я налила ему еще один высокий стакан.

Когда мы добрались до кухни, я увидела записку, оставленную матерью для меня на столешнице. Она, очевидно, будет занята весь вечер, снова. Я не была так уж удивлена. Казалось, она теперь всегда уходила в ночь. В записке говорилось что-то о проведении времени с друзьями из родительского комитета, но я знала, что это была ложь. У моей матери не было никаких друзей. Четно говоря, во всем городе я не могла назвать ни одного человека, о котором она бы не говорила ничего дурного, кроме преподобного Мэллори и его семьи. На самом деле, она терпеть не могла людей из родительского комитета. Большинство дней она просто снова и снова твердила о том, как же грешны остальные родители. Однажды мать Джессики пришла одетая в «неуместную одежду», и моя мать с тех самых пор не прекращала твердить об этом. Можно было подумать, что на женщине было надето какое-то скудное бельишко, а не майка и шорты.

Эдвард настоял на том, чтобы оставаться со мной до тех пор, пока не пройдут некоторые побочные эффекты викодина. Я бы поспорила с ним, но пришлось признать, что я была возбуждена, а он хотел остаться и провести время со мной. Мне, вероятно, следовало волноваться из-за последствий в том случае, если мать обнаружит его в нашем доме, но меня это как-то не заботило. Ее где-то носило, и половину этого времени она делала Бог знает что. Если мне захотелось пригласить своего парня и накормить его ужином, то что тут такого особенного?

Особенное тут то, что твоя мать посадит тебя в подвал под замок до конца дней твоих, если поймает вас.

Я спросила себя, о чем думать, позволяя Каллену остаться здесь со мной, хотя знала, что мать уcтроит истерику. Веская причина такого наплевательского отношения никак не приходила мне в голову. Лучшее, что я могла понять, было то, что я хотела, чтобы она узнала о наших с Эдвардом отношениях. Иначе для чего бы я показывала ему дом, не заботясь ни о чем на свете?

Чем больше я думала об этом, тем больше смысла я в этом видела. Я не хотела скрывать Эдварда. Он был удивительным, и я хотела бы иметь возможность приглашать его к себе домой и делать все те обычные вещи, которыми занимаются подростки. Я хотела бы иметь возможность проводить с ним время вне работы, без нужды скрывать наши отношения. Я хотела бы иметь возможность ходить на свидания и держаться за руки, целоваться без ощущения, что я делаю что-то неправильное. Я была вынуждена признать, что часть этого была просто бунтом, потому что моя собственная мать, кажется, замышляла мошенничество. У нее была какая-то тайная жизнь, которая никак не включала меня. То, что было между мной и Эдвардом, было хорошо и правильно, и я не чувствовала, что должна скрывать это.

Если быть честной, то всеобъемлющая нечеткость из-за викодина не помогала мне принять какое-нибудь решение. К счастью, кажется, его действие почти закончилось. По крайне мере, я больше не озвучиваю свои мысли.

Я оторвалась от своих размышлений и увидела, что Эдвард уже почти доедает второй сэндвич. Когда мы пришли на кухню, его живот громко заурчал. Он действительно смутился, зато я ощутила общий подъем. Он весь вечер был так занят, помогая мне, что не смог выкроить времени на ужин. Я сразу же решила это исправить. Хоть я и не лучший в мире шеф-повар, но как приготовить сэндвич знаю. Он спорил, что мне не следует нагружать лодыжку, но я настояла на своем. После приема волшебной обезболивающей таблетки она даже не болела.

Я никогда не была так счастлива, что решила сходить в продуктовый магазин несколькими днями ранее, потому что моя мать никогда не занималась подобными вещами. Все, что я могла бы ему предложить – это старые залежавшиеся крекеры и мои припрятанные снэки. Я усадила Эдварда за кухонный стол и стала делать для него сыр-гриль с томатами. Все это ощущалось таким причудливо домашним, что на миллисекунду мне показалось, что такое чувство посещало бы меня, если бы мы были женаты.

Ладно, притормози этот несущийся поезд прямо здесь! Сначала окончи школу, колледж, аспирантуру, а потом выходи замуж. Не начинай думать, как сбежавшая из психлечебницы, только потому, что у тебя наконец-то есть парень, Изабелла.

С улыбкой, натянувшей уголки моих губ, я наблюдала, как Эдвард справляется со своим сэндвичем. Я даже отдаленно не была готова думать о чем-то настолько серьезном, как брак, но нужно было признать, что мне было бы приятно заботиться о том, кого любишь. Я покраснела от одной только мысли на букву «л» и быстро отвернулась от Эдварда, чтобы поставить ледяной кувшин с лимонадом обратно в холодильник.

Каллен откинулся на стуле и ухмыльнулся мне.

– От чего ты покраснела? – спросил он, заставив мои щеки и без того запылать еще сильнее. Не было никакого способа рассказать ему, о чем я сейчас подумала. Это прозвучало бы как полный идиотизм, и я наверняка напугала бы его так сильно, что он с криками выбежал бы из дома. – В твоих грязных мыслишках был замешан этот кухонный стол? – Он потянулся, взял меня за руку и притянул к себе. Он усадил меня на колени и зарылся носом в мою шею. Его щеки были колючими из-за отросшей за день щетины, и она меня приятно щекотала. – В таком случае, мы явно на одной волне, – прошептал он, когда стал вылизывать чувствительную кожу моей ушной раковины.

Я поерзала у него на коленях и ахнула, когда поняла, что он почти мгновенно затвердел подо мной. Он застонал в кожу моей шеи, и мое тело тут же ощутило разливающееся тепло. Я обхватила его руками и вздохнула в его волосы. Просто находиться рядом с Эдвардом было так приятно.

– Это приятно, – сказала я, прижимаясь к нему. – Похоже на свидание, правда?

Эдвард сразу же отвернулся от меня и ухмыльнулся.

– Белла, это не гребанное свидание, – непреклонно заявил он. В ответ на его серьезный тон я закатила глаза и потянулась, чтобы пригладить за ухо торчащую прядь волос. Он поймал меня за руку, отводя ее вниз, чтобы положить на мое колено. – Я чертовски серьезен. Я хочу иметь возможность сводить тебя куда-нибудь и купить ужин. Я спасаю тебя от какого-то мудака и везу в больницу, так что это даже близко не свидание.

Я закусила губу и опустила глаза, чувствуя себя нелепо и глупо. Конечно же, это не было свиданием. Я не знаю ничего о том, что значит иметь отношения.

– Я приготовила тебе поужинать, – мягко ответила я.

Он вздохнул, прежде чем наклониться и поцеловать меня в щеку.

– Я не хочу, чтобы ты готовила для меня ужин, – признал он, когда мягко целовал нежную кожу впадинки у горла. – Я хочу взять тебя куда-нибудь и произвести впечатление. Ты чертовски красива, и я хочу, чтобы люди знали, что ты – моя девушка.

Я оцепенела. Никто и никогда не говорил мне такого прежде. Это было так невероятно приятно и мило. Я чувствовала по отношению к нему то же самое. Я гордилась им и хотела, чтобы все знали о моих чувствах – особенно Эдвард. Он сказал мне, что любит, а я ничего не ответила. Я хотела бы иметь возможность сказать, как много он значит для меня. Я наклонилась и крепко обняла его от переполняющих меня эмоций.

– Я люблю тебя, Эдвард, – прошептала я ему на ухо, и он так крепко обнял меня в ответ, что мне перестало хватать воздуха.

Ми около минуты сидели, просто обнимая друг друга. Наконец, он отпустил меня и откинулся назад, чтобы взглянуть на меня. Он прочистил горло, и я шокированно отметила, что глаза его подозрительно поблескивают. Его эмоции были так же сильны, как и мои. Я чувствовала, что мне повезло встретить его на своем жизненном пути. В этот момент мне так сильно хотелось его поцеловать, что это причиняло почти что физическую боль внутри моего тела.

– Покажи мне свою спальню, – прошептал он с дьявольской улыбкой, освещающей его лицо.
----

[1] Перевод отрывка Scansi.

Перевод Deruddy
Проверка little_eeyore