Глава 55

Пока Белла дремала, я сидел у ее постели. Сон не был глубоким, и я волновался, что спокойному отдыху мешает дискомфорт. Я наблюдал за сердечным ритмом и дыханием в поисках признаков, указывавших на более сильную боль, и слушал пульс ребенка, опасаясь каких-либо изменений. На данный момент он оставался относительно сильным и устойчивым.

Я задействовал все чувства, но особо тщательно применял слуховые и обонятельные способности, не теряя бдительности в отношении малейшего аромата крови. Ничего не ощущалось. Однако, как только Белла совсем проснулась, снова проверил признаки ранних родов или отслойки плаценты и почувствовал облегчение, не обнаружив ничего подозрительного. Спросил жену, испытывала ли она существенную боль в спине или спазмы, но та пожаловалась на единственный реальный дискомфорт в ребрах, некоторую болезненность в бедре, а также длительную головную боль.

– Кажется, все в порядке, – сообщил я, закончив осмотр. Тем не менее выражение лица Беллы по-прежнему отражало беспокойство. – Что такое, любимая? – спросил я.

– С момента падения не чувствовалось ее шевелений, – с побледневшим лицом очень тихо ответила она.

Это не сильно меня обеспокоило, поскольку я слышал стабильное сердцебиение ребенка, однако стало небольшим отклонением от нормы и прояснило причину некоторого беспокойства Беллы.

Я взял ее за руку и сказал: – Ты, как правило, чувствуешь движения только несколько раз в день, да?

Она нерешительно кивнула:
– Да... но уже прошло шесть часов. Думаю, сейчас я должна была снова ее ощущать.

– Сердце бьется ровно, – успокоил я. – Ты лежала. Вероятно, в этом положении не воспринимается так много движения. Ты еще ничего не ела, а мне известно, что после еды обычно ощущаешь ее лучше...

Неужели это звучало, словно я пытался оправдываться? Не уверен. Сам тоже не замечал никакого шевеления, когда пальпировал матку. Часто я чувствовал намек на движение, когда моя ладонь покоилась на ее утробе. Однако это не обязательно означало, что шло что-то не так.

– Ты должна поесть, дорогая, – сказал я. – Возможно, это подтолкнет нашу малютку к действию.

– Я не очень голодна.

– Но ты по-прежнему нуждаешься в пище. Приготовлю тебе что-нибудь легкое, ладно?

Она кивнула, но без всякого энтузиазма. Я поцеловал ее в лоб и поспешил вниз. Согрел яблочный сидр и поджарил два куска хлеба, которые намазал сливочным маслом и абрикосовым джемом: нынешняя любимая еда Беллы. Когда я вернулся, она смотрела в окно на темное небо.

– Я согрел немного сидра, – сказал я, установив поднос на ночной столик.

Медленно и осторожно помог ей сесть. Она вздрогнула от резкой боли в ребрах из-за небольшого движения, и я подумал, что следовало дать небольшую дозу морфия. Это поможет ей также и успокоиться. Тем не менее она отказалась от рекомендации, намереваясь оставаться чувствительной к любой новой боли.

Белла потягивала сидр, благодаря моей нежной настойчивости выпив большую часть кружки. Она съела один тост, но сказала, что с другим не справится. Поев, жена заявила, что ей нужно в туалет. Я как можно осторожнее поднял ее и проводил вниз.

Когда Белла закончила, я отнес ее обратно в спальню и уложил на правый бок, объяснив, что некоторые женщины считают, что дитя больше двигается именно в этом положении. Она лежала, положив на живот руку, и я знал: жена ждала трепещущих ощущений от движений нашего ребенка. Я мало что мог сказать или сделать, чтобы ее успокоить, так что просто лежал позади, положив на бедро ладонь. Возможно, прохлада моей кожи облегчит боль от ушиба. Если бы только я мог уменьшить страдания, вызванные моими жестокими и достойными сожаления действиями...

Белла наконец заснула, и я укрыл ее теплым одеялом, а сам всю ночь оставался рядом, прислушиваясь к мерцающему сердцебиению ребенка. Сон жены был прерывистым, глаза двигались под бледными веками, когда разум формировал сны. По морщинкам на лбу и тихим похныкиваниям, соскальзывавшим с ее губ, я догадывался о теме этих сновидений. Любимая стала свидетелем кошмара, и теперь он преследовал и во сне. С тяжелым сердцем я целовал ее лицо, бормотал на ухо нежные слова, пока она не успокаивалась и не возвращалась к более мирному отдыху.

Несколько раз при перемещениях Белла стонала, а сердцебиение ускорялось. Ей было больно. Испуганный, я прижимал ладонь к животу, чтобы ощутить какие-либо признаки схваток, но ничего не находил.

Когда она перевернулась на спину, я позволил руке остаться между ее бедер, отчаянно пытаясь почувствовать любое движение внутри утробы. Ничего не происходило: плод замер. Но его крошечное сердце продолжало функционировать.

Та ночь стала одной из самых длинных в моей жизни. Кошмары Беллы, ее физический дискомфорт и, что самое важное, страх за нашего ребенка чрезвычайно меня беспокоили. С каждым вдохом я боялся почуять кровь. Иногда в течение многих минут лежал бездыханный, опасаясь, что мог унюхать ее, если бы осмелился вдохнуть. Затем, пристыженный собственной трусостью, делал глубокий вдох, даже если от волнения сжимались челюсти.

Когда в окно начал проникать серый рассвет, зашевелилась Белла.

– Эдвард, – пробормотала она, потянувшись ко мне.

Я нежно привлек ее в свои объятия и поцеловал в висок:
– Шшш, любимая, все в порядке. Я здесь. Еще очень рано. Спи.

– Ммм, нет... Мне нужно встать.

– Я отнесу тебя в ванную, милая.

Она сонно поморгала.

– Нет... спина болит. Мне нужно передвинуться и встать.

Боль в пояснице являлась симптомом, часто сопровождающим отслойку плаценты. Это сильно меня встревожило. И все-таки я постарался как можно более спокойным голосом сказать: – Я не хочу, чтобы ты пока вставала. Где-то еще больно?

Теперь Белла полностью проснулась, посмотрела на меня и прочитала в лице обеспокоенность, несмотря на попытки ее замаскировать. Она поняла, что мне требовалась от нее полная честность.

– Очень болят ребра и бедра, – мягко ответила она.

– Где-нибудь еще, дорогая? Боль в животе?

На несколько секунд она сосредоточилась, а затем ответила: – Я не уверена. Очень болит спина, а еще ребра и бедра, это в каком-то роде все смешалось...

Я скользнул рукой под ночную рубашку, чтобы снова прощупать утробу. Жена ахнула и вздрогнула, едва почувствовав прикосновение, а я замер.
– Тут болезненно?

– Совсем нет. Просто твоя ладонь очень холодная.

Я понял, что в комнате было прохладно, и остывший воздух заставил мою кожу казаться ледяной.

– Прости, любимая, – извинился я, подождал несколько секунд, а затем снова осторожно начал прощупывание. Больше Белла не напрягалась. – Больно? – спросил я.

– Не здесь.

– Ты ощущала движение?

Она покачала головой. Теперь ее глаза наполнились слезами.

– Что ж, ты только что проснулась, – сказал я, пытаясь успокоить ее опасения. Однако это было трудно, ведь оставались и собственные. – Сердцебиение ребенка по-прежнему устойчивое, оно не менялось всю ночь.

Это, казалось, немного умерило ее тревогу. Пульс жены немного замедлился.

– Это хорошо, да?

– Да, – я положил руку ей на плечо. – Я помогу тебе повернуться на бок, чтобы взглянуть на спину.

Мы выполнили это, но движения причиняли страдания. Я осторожно осмотрел спину, отмечая особую болезненность при пальпировании грудопоясничной фасции¹. Именно здесь, казалось, сосредоточилась боль.

– Думаю, при падении ты потянула мышцу, – заявил я с глубоким раскаянием в голосе. – Мне очень жаль, любимая.

– Ты уверен, что дело лишь в этом?

– Полностью убежден. Мы согреем это место, что должно помочь. Мне бы очень хотелось дать тебе что-нибудь и от боли. – Я нежно погладил ее по щеке. Белла оставалась очень бледной, но была теплой.

– Хорошо, согреем, – ответила она. – Но не желаю ничего, что помешает мне чувствовать.

Жена отчаянно желала ощутить движения нашего ребенка. Я это полностью понимал, но наблюдать, как она испытывала такое сильное беспокойство, было мучительно. Ей потребовалось сходить в туалет, так что я снова отнес ее вниз. Весь процесс был болезненным: малейшее движение заставляло ее бледнеть и покрываться потом. Оказав всю возможную помощь, я вернул ее в постель.

Любимая легла на правый бок, а я подготовил несколько горячих полотенец. Когда первое было готово, приложил к спине. Под действием температуры боль стала слабее. Когда ткань остыла, я погрузил руки в кипяток, согревая их, а затем в течение нескольких минут массировал травмированные мышцы, после чего снова приложил другое горячее полотенце.

После того, как Белле стало более удобно, я приготовил небольшой завтрак: некрепкий чай с молоком, яичницу и кусочек тоста. Ей удалось съесть яйцо и выпить чай, после чего сказала, что устала и снова захотела спать. Жена до сих пор не почувствовала движений ребенка, и ее отчаяние росло.

Я нежно поцеловал любимую, затем сказал: – Дай мне минутку... – и потянулся за стетоскопом. Несколько долгих мгновений слушал устойчивое биение маленького сердца, улыбаясь в процессе.

– Хочешь послушать? – спросил я.

Белла кивнула, хотя и выглядела встревоженной. Я помог с наушниками, а затем прижал раструб к животу. Жена замерла на несколько секунд, а затем ее глаза наполнились слезами.

– Я это слышу! – мягко воскликнула она.

– Конечно, – ласково ответил я. – Оно звучит просто отлично.

Белла оставалась в таком положении больше минуты и, наконец, позволила мне забрать инструмент и помочь ей устроиться в максимально комфортной позиции.

– Но я до сих пор не чувствую ее движений, – сказала она.

– Еще ощутишь, дорогая, я в этом уверен. – Я поцеловал ее в щеку, а затем принялся разводить огонь: хотел, чтобы в комнате стало как можно теплее. – Попробуй отдохнуть, любимая, – нежно посоветовал я.

– А ты мне почитаешь?

– Конечно.

Томик стихов Роберта Баррета Браунинга лежал на комоде. Я взял его, улегся рядом с женой и принялся читать.

Глаза Беллы закрылись, и вскоре она спала. Я с трудом подавил желание снова ее поцеловать, вместо этого ограничившись нежным поглаживанием по голове.



Через два часа Белла проснулась. И все-таки ее сон оставался прерывистым. Очевидно, что она испытывала неудобство. Я продолжал отслеживать любые признаки кровотечения и обращал особое внимание на дыхание и сердцебиение, однако воздерживался от прикосновений, опасаясь нарушить ее покой.

Когда она открыла глаза, я приложил ладонь к ее щеке, желая контакта с кожей. Такая теплая, такая мягкая...

– Привет, – пробормотала жена.

– Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?

– Больно... спина и ребра... – она замолчала, поглаживая одной рукой небольшую выпуклость живота.

Белла вздохнула: надеялась воспринять какое-то движение. Сейчас минули почти сутки с тех пор, как она что-нибудь ощущала. Однако крошечное сердцебиение ребенка оставалось неизменным. Я не был уверен, как это интерпретировать, но попытался сосредоточиться на положительных признаках.

Жена с тихим стоном свернулась в клубочек. Я знал, что каждое движение приносило больше боли ее ребрам и спине.

– Милая, – начал я, – позволь дать тебе что-нибудь…

– Нет, Эдвард, это не так уж и плохо. Я просто чувствую жар.

Я снова приложил ладонь к ее щеке, затем к чувствительной коже на шее. Жена была, безусловно, теплее, чем обычно: у нее лихорадка. Я вытащил из саквояжа термометр.

– Тебя, возможно, слегка лихорадит, – сказал я.

Она печально кивнула и открыла рот. Я слегка массировал ее виски, пока мы ждали результатов измерения. Тридцать семь и семь – достаточно, чтобы причинить еще более неудобств.

– Я заболела? – спросила она.

– Скорее всего, это просто реакция на травмы.

Хотя это и правда, я волновался, что у жены может развиться инфекция: патология в легких – не редкость при травме ребра. Я не слышал никаких перебоев в дыхании, но тщательно прослушал стетоскопом легкие на случай, если что-то пропустил. Однако признаков заражения не обнаружилось: звук был чистый.

Следом проверил руку, осторожно развернув повязку. Рана немного покраснела и слегка припухла по краям, но следы сепсиса отсутствовали. Я основательно очистил ее раствором карболовой кислоты, а затем наложил свежую повязку. В надежде избежать развития чего-то более серьезного мне хотелось пристально наблюдать за повреждением.

Я снова осмотрел живот, а также прощупал лимфатические узлы. Они не были ни болезненными, ни припухшими.

Закончив, я укутал Беллу одеялом и поцеловал в лоб.

– Для тебя самое лучшее – отдыхать, любовь моя, – заявил я.

– Я до сих пор ощущаю усталость, – призналась она.

– Тогда спи. Ты заслужила ленивый день.

Она посмотрела на часы на комоде.

– Уже почти полдень... и это суббота. Ах, боже мой, сегодня вечером должны приехать Карлайл с Эсме!

Конечно же, я это знал и почувствовал малую толику облегчения при мысли о присутствии отца. Сейчас его профессиональные навыки будут как нельзя кстати. Мне пригодились бы и заботливые руки Эсме. Вне зависимости от обстоятельств в ее присутствии мы с Беллой почувствовали бы себя лучше.

– Да, – ответил я.

– Но дома надо навести порядок, а я здесь, в постели...

– Шшш, любимая, все нормально. Состояние дома их не волнует. Они беспокоятся только о встрече с тобой и все поймут.

Она увидела искренность в моих глазах, слегка кивнула и, казалось, немного расслабилась. Я пообещал привести дом в порядок, когда она будет отдыхать. Я посидел с ней, пока не заснула, а затем бросился вниз, чтобы поправить подушки на диване и ковер перед очагом. Меня пронзила острая боль, когда я понял, что лишь двадцать четыре часа назад мы с Беллой сплелись на этом ковре, наслаждаясь телами друг друга и не подозревая о том, что принесет нам вторая половина дня, что посеют мои стремительные, совершенно глупые, дикие действия. Если бы я держал эмоции в узде и просто сообщил шерифу о напавшем на Беллу, она сейчас сидела бы здесь со мной, смеясь и уткнувшись в меня носом, радуясь крошечным движениям нашего ребенка.

Мое настроение долго оставалось мрачным, и я не решался вернуться в спальню, хотя следил за сердцебиением и дыханием жены, дабы убедиться, что она здорова. Наконец поднялся по лестнице и встал на колени рядом с кроватью. Любимая глубоко спала и не пошевелилась, когда я мягко прикоснулся к ее щеке, чтобы проверить температуру. Лихорадка не прошла.

Вскоре Белла проснулась, и я снова измерил температуру. Она не изменилась. Боль и дискомфорт не проходили, хотя тепло и массаж спины принесли небольшое облегчение. Унося полотенца вниз, я услышал ее крик.

Тут же бросился в спальню и нашел жену сидевшей и согнувшейся над обхватившими живот руками. Сразу же почувствовался аромат соли, и понял, что она плачет.

– Дорогая, что случилось? – спросил я, снова вдыхая, несмотря на страх почуять еще что-нибудь.

Она посмотрела на меня, ее раскрасневшиеся щеки были влажными от слез.

– Ребенок, Эдвард... – Казалось, она захлебывалась рыданием.

– Что такое? – Я пытался передвинуть ее руки, но она продолжала крепко прижимать их к себе.

Белла вдохнула, выдохнула, а затем улыбнулась:
– Я почувствовала это... Почувствовала, как она двигается!

– Ох, милая, это замечательно! – я обнял ее и поцеловал в щеки и лоб, а затем спросил: – Можно и мне?

Она кивнула и развела ладони. Я прикоснулся к чреву, подождал, но ничего не ощутил.
– Ты это чувствуешь? – взволнованно спросила она. – Прямо здесь!

Показалось, что ощутил смутное движение, но уверенности не было. Я все еще слышал сердцебиение, но очевидная активность от меня ускользала. Часто я замечал крошечные колебания, когда Белла не могла... Но мне не хотелось ее расстраивать, поэтому я сказал: – Да.

Она воспряла духом, и хотя лихорадка и боль не уменьшились, на протяжении всего вечера жена оставалась в намного лучшем настроении. Она съела легкий ужин и захотела расчесать и заплести волосы. Незадолго до восьми сообщила, что снова почувствовала шевеление ребенка. Я улыбнулся и поцеловал ее.

Некоторое время спустя измерил температуру, которая по-прежнему держалась около тридцати восьми градусов. Любимая заснула, все еще уставшая, а я переложил несколько предметов в свой саквояж и очень долго неподвижно сидел рядом с ней.

Я не двигался, пока не услышал далекий гул автомобильного двигателя. Первый час ночи. Карлайл с Эсме ехали по узкой дороге к дому. Посмотрел на свою прекрасную, добрую, бесконечно прощающую жену, отметив легкий румянец, все еще покрывавший ее щеки, и крошечную складку между бровями, свидетельствовавшую о затянувшейся боли даже во сне.

– Я очень тебя люблю, – прошептал я, а затем пошел вниз, чтобы дождаться своих родителей.

Глава 56

Услышав, как остановился автомобиль, я вышел на улицу, не желая рисковать пробуждением Беллы. Ночь была темной: лунный свет пробивался сквозь туман. Однако и мои родители, и я видели все ясно, и в момент, когда их глаза уловили мое несчастное выражение лица и сокрушенную позу, поняли: что-то не так.

Меня мгновенно обняла Эсме.

– Что случилось, Эдвард? – спросила она дрожащим от страха голосом.

– Это Белла, – начал я. – Она пострадала.

– Сынок? – задал вопрос Карлайл, его рука крепко сжала мое плечо. – Расскажи нам.

Я вздохнул и приступил, слова выскальзывали так быстро, что человеческие уши разобрали бы одно лишь легкое шипение. Но Карлайл с Эсме их отлично слышали.

– В апреле, всего через несколько недель после нашего возвращения из медового месяца, Белла отправилась с Веберами в Бенд. Там, заманив в переулок, на нее напала мерзкая тварь с самыми гнусными намерениями.

Эсме ахнула, а хватка Карлайла на моем плече усилилась. Я продолжал.

– Ей удалось дать отпор, и она убежала прежде, чем он завершил свои преступные действия, но причинил боль: синяки и царапины, и еще прикасался к ней грязными, развратными лапами. Она... она не была серьезно ранена, благодарение богу, но мысль о том, что он хотел сделать, что мог сделать... – мне пришлось остановить своего рода сухое рыдание, вырвавшееся из груди.

Эсме принялась успокаивающе гладить меня по спине, в то время как Карлайл кивнул с выражением глубокого сочувствия, которое преодолело его очевидные отвращение и гнев.

– Она увидела его, – сказал я, как только смог снова заговорить, – вчера, в Ньюпорте. Опускался туман, и я отправился за шалью, волнуясь, что жена замерзнет... Никогда не оставил бы ее ни на минуту...

– Он снова на нее напал? – с ужасом спросила Эсме.

Я покачал головой.

– Нет, но он тоже ее увидел и, должно быть, узнал, потому что убежал. Как только она сказала мне, я отправился за ним. – Теперь мой голос затих от стыда. – Я нашел его на причале. Белла пошла за мной. Я этого не знал, ведь велел ей оставаться в магазине, но она не послушалась. Она карабкалась по ящикам и упала.

Эсме ахнула, а глаза Карлайла расширились.

– С какой высоты? – спросил он.

– Примерно с метра, – ответил я. – Но упала сильно. Тазовые кости и два ребра в синяках, и она повредила грудопоясничную фасцию.

– Мускул в нижней части спины, – быстро объяснил жене Карлайл. Затем он, совершенно помрачнев, спросил: – Неужели у нее началось отторжение? – Даже когда говорил, он тщательно вдыхал, проверяя воздух на аромат крови.

Я покачал головой:
– Нет...

– А какие-либо признаки преждевременных родов есть?

– Ничего конкретного, – ответил я. – Ни болезненности матки, ни кровотечения, ни расширения.

– Сердце ребенка бьется? – серьезно поинтересовался он.

– Да.

Оба родителя облегченно выдохнули.

– Но, – продолжал я, – на протяжении двадцати четырех часов она не чувствовала шевелений ребенка. Сегодня вечером заявила, что ощутила их, но я не смог. Боюсь, она это вообразила. Меня пугает, что может значить отсутствие движений у малыша...

Эсме снова потянула меня в объятия, в то время как Карлайла успокаивающе гладил по спине. Долгую минуту все молчали, пока я пытался справиться с эмоциями и восстановить рациональность.

Наконец Карлайл сказал: – Если ты еще не видел ни одного тревожного симптома, скорее всего, ребенок в порядке. Как дела у Беллы?

– У нее жар, – угрюмо ответил я. – Тридцать семь и семь по состоянию на четыре часа назад.

– Ой, – пробормотал Эсме. – Бедняжка...

– Из-за синяков она испытывает значительную боль, – добавил я, – но не позволяет мне что-нибудь ей дать: боится, что это повлияет на способность чувствовать движения ребенка.

– Она сейчас спит? – спросил Карлайл.

Я кивнул:
– Да. Но я хотел бы, чтобы ты ее осмотрел.

– Конечно, – сразу же ответил он.

– Я разбужу ее и дам знать, что вы здесь, – сказал я, поворачиваясь, чтобы войти в дом.

– Эдвард. – Меня остановила мягкий голос Эсме. – Я знаю, что ничего не могу сделать, чтобы помочь, но можно и мне увидеть ее хоть на мгновение?

– Твое присутствие будет для нее большим утешением, – заявил я.

После этих слов я поспешил наверх. Белла крепко спала, и мне ненавистно было ее будить. Однако я понимал необходимость этого, так что принялся гладить ее горячую щеку и тихонько заговорил. Через несколько мгновений она проснулась и сонно заморгала. Я отрегулировал пламя в фонаре на тумбочке, озаряя комнату мягким светом.

– Ммм, Эдвард...

– Мне очень жаль тебя будить, любимая, но здесь Карлайл с Эсме. Они очень хотели бы тебя увидеть.

– Ох... – она протерла глаза, окончательно просыпаясь. – Когда они приехали?

– Всего несколько минут назад. Можно просить их прийти сейчас?

– А они знают... – Ее руки двинулись к животу. – Ты сказал им, что случилось?

Я кивнул и поцеловал ее в теплый лоб:
– Да, дорогая.

– Хорошо.

– Карлайл, Эсме, – позвал я, – вы можете сейчас войти.

Я слышал, как они в человеческом темпе поднимались по лестнице. Белла зашевелилась, желая сесть, но я сказал, что в этом нет необходимости. Подложил ей вторую подушку и расправил одеяло в попытке устроить поудобней.

Эсме тихо постучала в открытую дверь. Беллы глянула в сторону входа и, увидев свекровь, улыбнулась. Моя мать сразу же оказалась рядом, целуя ее в щеку и взяв за руку.

– Милая, – сказала Эсме, – нам так жаль...

Белла кивнула:
– Думаю, со мной все в порядке.

Карлайл подошел к кровати и наклонился, чтобы поцеловать невестку в лоб.

– Белла, дорогая, как ты себя чувствуешь? – спросил он, автоматически приложив ладонь к ее щеке.

– Немного болит, – ответила она, – но уже не так сильно.

Он быстро взглянул на меня, убирая руку.

– Все еще лихорадит, – сказал он, слишком тихо, чтобы Белла услышала.

– Мне хотелось бы снова проверить температуру, – сказал я жене.

Она кивнула. Эсме сделала шаг назад, сказав: – Я подожду внизу...

– Нет, – возразила Белла, потянувшись за ее рукой. – Пожалуйста, останьтесь... если не возражаете.

Эсме нежно улыбнулась, явно довольная просьбой:
– Конечно, дорогая.

Ее присутствие, казалось, успокаивало и утешало Беллу. Свекровь села плечом к плечу с невесткой, когда я положил в рот последней термометр. Поза и сосредоточенное выражение Карлайла дали понять, что он молча оценивал ее состояние. Тем не менее мне очень хотелось, чтобы он выполнил более тщательный осмотр.

Выждав положенное время, мы с отцом проверили результат на термометре – теперь тридцать семь и шесть, после чего я сказал жене, что хотел снова обследовать живот. Опустив одеяло на бедра и подняв ночную рубашку, обнажил округлость лона. Белла немного сильнее покраснела, метнув взгляд на Карлайла, который стоял рядом со мной. Однако его теплая, ободряющая улыбка успокоила ее, как и нежные ласковые прикосновения Эсме ко лбу.

Я прощупал утробу, не вызвав никаких признаков болезненности и боли. Когда я закончил, Карлайл посмотрел на Беллу и любезно спросил: – Можно и мне, дорогая?

Она кивнула, и я наблюдал, как по животу осторожно двигались его опытные руки. Ему на это потребовалось больше времени, чем мне: в нескольких местах он слегка нажимал. Пальцы нежно исследовали и глубокие кровоподтеки на бедрах. Затем он попросил у меня стетоскоп и вслушался в сердцебиение ребенка.

Белла начала тревожиться: мы все слышали, как начал ускоряться ее пульс. Эсме гладила ее по голове и ласково улыбалась, жестами немного успокаивая мою жену.

Наконец Карлайл поднял взгляд, возвращая мне стетоскоп.

– Сердцебиение ребенка очень устойчивое и сильное, – сказал он Белле.

Она вздохнула с облегчением. Автоматически моя рука вернулась на ее живот, пальцы мягко поглаживали гладкую, теплую кожу.

Вдруг любимая охнула, ее рука быстро двинулась и прижалась рядом с моей.

Я встревоженно глянул на нее:
– Почувствовала боль?

Сейчас Карлайл с Эсме смотрели на меня, выражения их лиц выдавали озабоченность.

– Нет, – возразила Белла, ее красивый рот сформировал маленькую улыбку. – Я только что ощутила, как снова задвигался ребенок.

Я замер, сосредоточившись на ощущениях в своей ладони. И определенно почувствовал это – крошечное шевеление нашего малыша. – Да, – весьма обрадованный сказал я, – я тоже. – И в течение очень долгого времени оставался неподвижным.

Пальцы Карлайла скользнули по моей руке.

– Можно? – тихо и благоговейно спросил он.

Белла кивнула, переместив ладонь к боку живота. Я поднял свою, чтобы отец мог положить руку прямо на выпуклость. Он улыбнулся, легко почувствовав крохотные движения.

– Замечательно, – провозгласил он.

Ладонь Эсме присоединилась к его, и женщина засияла, тоже ощутив шевеление. – Ой, – выдохнула она.

– По-моему, ей нравится иметь здесь бабушку с дедушкой, – с небольшим смешком заявила Белла. Это вновь вызвало улыбки у всех присутствовавших.

Однако, в конце концов, прохладные прикосновения заставили Беллу задрожать. Родители быстро убрали руки.

– Мне хотелось бы, чтобы Карлайл проверил и ребра, просто в качестве меры предосторожности, – сказал я. Белла благосклонно кивнула, а я пристально посмотрел на отца.

– Конечно, – ответил он.

Я передвинул ткань ее рубашки немного больше, чтобы открыть травмированную область, и услышал, как Эсме тихо ахнула, заметив посиневшую кожу.

– Это выглядит таким болезненным! – воскликнула она так, что только мы с Карлайлом смогли разобрать ее слова.

Я виновато кивнул, а затем ждал, пока отец оценивал травмы: его чувствительные пальцы мягко проверяли ушибленные ребра. После я помог жене сесть, и он прослушал легкие, несколько раз прося вдохнуть как можно глубже.

Наконец Карлайл закончил, снял стетоскоп и передал его мне, не спуская глаз с лица Беллы. Его улыбка была искренней, когда он сказал: – Думаю, мы с Эдвардом оба согласны, что с ребенком все в порядке. Моя главная задача сейчас – ты, дорогая. Очень важно, чтобы ты отдыхала. Мне бы хотелось, чтобы ты оставалась в постели еще один день или до тех пор, пока не спадет температура.

– Лихорадка нанесет вред ребенку? – спросила она.

– Нет, – ответил он, потом благожелательно объяснил: – но это означает, что твой организм нуждается в большем времени для восстановления. Чем здоровее ты, тем лучше для ребенка.

– Таким образом, ты просто дашь нам заботиться о тебе, – добавила Эсме.

– Боюсь, свекровь планирует бессовестно тебя баловать, – с усмешкой сказал Карлайл.

– Вот именно, – согласилась Эсме.

– Но сейчас, – заявил я, отметив темные круги под глазами жены, – ты должна поспать.

Белла, кивнув, немного заерзала в попытке найти удобное положение. Она вздрогнула: движения вновь вызвали боль в ребрах и спине.

– Милая, – сказал Карлайл, – очень важно, чтобы ты выспалась. Можно я дам тебе маленькую дозу морфина? – Его голос был полон заботы, участия и легкого убеждения.

Моя жена выглядела немного загипнотизированной. Отец обладал особым талантом увещевать пациентов, чтобы те уступали его предписаниям. Она кивнула. – Хорошо...

– Умница, – похвалил он.

Я подготовил шприц и протянул ему. Отец быстро и безболезненно произвел инъекцию, потом поцеловал в щеку и пожелал сладких снов. Эсме повторила его последние действия, после чего оба вышли из комнаты.

Когда начало сказываться действие препарата, я сменил повязку на руке Беллы. Рана все еще показывала признаки незначительной инфекции, поэтому я тщательно ее очистил, затем наложил свежую повязку. К счастью, пока я работал, морфин мешал жене чувствовать что-то большее, чем слабый дискомфорт.

Пока Белла не погрузилась в глубокий сон, я оставался рядом. Даже тогда не решался оставить ее. Но существовало нечто, что я должен был сделать, нечто, чего требовала моя совесть. Мне нужно признаться родителям в грехах. Им необходимо услышать о моих моментах чудовищности. С тяжестью на сердце я оставил жену и пошел вниз по лестнице.

Карлайл с Эсме сидели перед очагом. Огонь пылал жаром, заливая комнату мягким светом. Когда я подошел к ним, мать протянула мне руку. Я принял ее, глубоко признательный за жест утешения.

Она улыбнулась, но под приятным выражением лица таилась скованность. Я заметил, что у нее потемнели глаза. Она, должно быть, ощутила слабые намеки на кровь, когда Карлайл вводили морфин, а затем снова, когда я заботился о руке Беллы.

– Дорогая, – сказал Карлайл, поглаживая ее по плечу, – тебе следует поохотиться. Белла проспит несколько часов. В данный момент ты ничего не можешь для нее сделать.

Эсме испытывала трудности с поддержанием полного контроля. У нее слегка дрожала нижняя губа. Женщина виновато на меня посмотрела.

– Я приготовлю для нее завтрак, когда вернусь, – сказала она.

– Уверен, он ей понравится, – сказал я, целуя Эсме в щеку. – Спасибо.

Она встала, задержалась лишь для того, чтобы Карлайл мог прикоснуться губами к ее руке, а затем бросилась из комнаты. Мгновением спустя раздался тихий щелчок двери. Отец пригласил меня сесть рядом с ним, и я тяжело опустился.

– Сынок, – начал он, очевидно почувствовав мое так и не прошедшее напряжение, – с Беллой и ребенком действительно все хорошо. Мне известно, что ты не полностью доверяешь своим профессиональным инстинктам, когда беспокоишься о жене и малыше, но доверяй моим: им ничего не угрожает.

Я кивнул:
– Я знаю. Спасибо.

Он ждал, выражение его лица отражало любопытство по поводу моих едва сдерживаемых страданий.

– Эдвард, – через несколько мгновений мягко напомнил он, – что тебя беспокоит?

– Это моя вина, – тихо, но решительно заявил я. – Она пострадала, и ребенок мог подвергнуться опасности из-за меня.

– Не уверен, что понимаю.

Я опустил голову на руки, пальцы вцепились в волосы.

– Я хотел убить того негодяя, – признался я. – Я сжимал его горло, он не мог дышать...

Я почувствовал сдавившие мое плечо пальцы Карлайла. Однако его голос оставался относительно спокойным.

– Как сильно ты его ранил?

– Не знаю... Он смог уйти. Вероятно, у него, по меньшей мере, пострадала трахея, и он сломал локтевую кость, когда я его уронил.

Мой отец молчал, ожидая продолжения.

– По этой причине Белла пострадала, – опустошенно объяснил я. – Я лишился разума, когда она сказала, что видела его. Все, о чем мог думать, все, что мог чувствовать, – желание отомстить. За то, что он с ней сделал, я хотел причинить ему боль, заставить страдать. – На несколько мгновений у меня перехватило дыхание.

Карлайл молчал, но его рука мягко прижималась к моей спине. Снова обретя возможность продолжать, я поднял голову и взглянул на него, встретившись с обеспокоенным, но все еще ободряющим взглядом.

– Ты должен понять, – попытался объяснить я, – что я почувствовал, когда Бен сказал, что на Беллу напали. Он привез ее домой, оставил там с Анджелой, а сам поехал за мной в офис... и когда сообщил о случившемся, я поверил, что она подверглась нападению худшим из возможных способов. Я считал, что ублюдок ее изнасиловал, и даже когда она сказала, что ничего подобного не было, в моем разуме оставалась тень сомнения.

Я сглотнул и глубоко вдохнул. Карлайл понимающе кивнул. Выражение его лица отражало боль от услышанных слов.

– И, – продолжил я, – когда я обнаружил, что Белла беременна, все вернулось ко мне. Я не мог придумать другого объяснения, был уверен, что он изнасиловал ее и сделал ей ребенка.

– Ох, Эдвард, – вздохнул Карлайл, печально качая головой, – мне очень жаль. Могу только представить, как ужасно это, вероятно, было для тебя.

– Думаю, для нее это оказалось гораздо хуже, – признался я. – Она клялась, что он этого не делал, и была глубоко обижена, что я не поверил. Я считал, что она подавила воспоминания... – я еще раз судорожно вздохнул, эмоции, испытываемые в то ужасное время, заново меня омывали. – Так продолжалось, пока днем позже я не услышал слабое биение сердца ребенка, и понял, что отец – я. Но до того момента я бесконечные часы снова и снова представлял, что он с ней сделал.

– Сынок, хотелось бы мне, чтобы ты об этом рассказал раньше, – мягко сказал Карлайл. – Ты держал все это в себе, ведь так?

Я с несчастным видом кивнул.

– С таким уровнем эмоций неудивительно, что ты чувствовал, как ускользал контроль, когда столкнулся с напавшим на Беллу чудовищем. Я понимаю.

Этого ответа от него я не ожидал. По меньшей мере, я заслужил наказание. С неподдельным удивлением уставился на отца.

– Ты понимаешь?

Он кивнул.

– Но я вел себя как животное, – сказал я, – не особо отличаясь от дикого монстра, потеряв здравый рассудок…

– У нас первична натура, – согласился он. – Но как умные, мотивированные существа, ты, Эсме и я в значительной степени научились преодолевать наши основные побуждения. Таким образом, мы такие же, как люди. И, как и они, мы вынуждены защищать тех, кого любим.

– Но я почти совершил убийство, – вставил я.

– Тем не менее, ты не завершил действо, – напомнил он. – Разве тебя остановила Белла?

– Нет... я начал освобождать его прежде, чем осознал ее присутствие.

– Понятно. Так, на самом деле, ты остановился сам. Твоя рациональность вернулась.

– Да... но лишь в последний момент.

– Это момент, который учитывается больше всего, – с невесёлой усмешкой сказал он.

Нескольких минут мы сидели молча, погрузившись в мысли. Наконец, отец снова заговорил.

– Если бы снова столкнулся с этим человеком, – сказал он, – что бы ты сделал?

– Задержал бы и доставил к ближайшему шерифу или исполняющему его обязанности, – сразу же ответил я.

Он кивнул:
– Ты все еще таишь в себе желание ему навредить?

Я неохотно ответил: – Да.

– Удивит ли тебя, услышав, что и я тоже этого желаю?

Действительно, это удивляло.

– Карлайл, что...

– Этот мужчина – мерзавец – причинил боль Белле, кому-то, о ком я очень сильно забочусь. Если бы я встретился с ним, понимая, кем он является, уверен, тоже захотел бы причинить ему вред. Это основная эмоциональная реакция, и не значит, что я действовал бы в соответствии с ней, но побуждение, несомненно, присутствовало бы.

– Но ты живешь принципом «Во-первых, не навреди».

Он тонко улыбнулся.
– «Не навреди». Это не значит, что я никогда не задумывался о причинении кому-то вреда. Когда лечил жертв насилия, особенно женщин и детей, пострадавших от жестокого обращения со стороны тех, кому они доверяли, я чувствовал очень сильное желание оскорбить их обидчиков, причинить им боль, чтобы наказать за грехи. Думаешь, я никогда не чувствовал подобных порывов?

– Предполагаю, что никогда раньше я об этом не задумывался. Ты всегда так нежен, так сострадателен, настолько озабочен утешением своих пациентов...

– Я очень сильно стараюсь облегчать боль, лечить, когда могу, – признался он. – Но это не мешает мне скрывать гнев, когда знаю, что человек подвергался жестокому обращению. Один или два раза я приблизился к причинению физической боли виновным.

– В самом деле?

Он кивнул.

– В конце концов, я остановился на суровом предупреждении и сообщении в соответствующие органы. Но, Эдвард, желание присутствовало.

– Что тебя остановило? – спросил я, болезненно очарованный этой ранее неизвестной гранью его характера.

– Крупнейшим фактором, честно говоря, стал страх перед последствиями, если меня когда-либо разоблачат. Мне очень сильно нравится моя работа, чтобы поставить ее под угрозу. Но еще существуют и нравственные ограничения. В конечном счете, предполагаю, именно сочетание прагматизма и морали помешало мне осуществить отмщение достойной порицания твари. Но, как и ты, я был близок. – Он слегка пожал плечами. – Мы не можем отрицать нашу природу, сынок. Лучшее, что в силах сделать: понять себя и бороться самыми положительными из всех возможных способами.

Хотя травмы Беллы всегда будут тяжким бременем лежать на мне, слова Карлайла послужили искуплением. Я обнял его.

– Спасибо, – сказал я.

– Пожалуйста, сынок.

Когда мы, наконец, отстранились, по-дружески устроились перед камином и в течение многих минут глядели на потрескивающие поленья и танцующее пламя, чувствуя облегчение на совести после обоюдных признаний.



Преданная своему слову Эсме потакала любому желанию Беллы, в том числе нескольким, о которых моя жена даже не имела понятия. На мой взгляд, сочетание непрерывного отдыха, опека моей матери, бдительный профессиональный присмотр отца и, что самое главное, крошечные движения нашего ребенка помогли Белле восстановить большую часть ее здоровья и бодрости.

К вечеру лихорадка спала, спина чувствовала себя намного лучше. Утром и после полудня мы с Эсме прикладывали горячие полотенца и делали массаж, чтобы уменьшить боль в мышцах. Наши усилия, видимо, оказали благотворное влияние.

Вскоре после четырех я вошел на кухню за стаканом молока для Беллы. Эсме, готовившая рагу на ужин моей жене, посмотрела на меня со странным выражением лица.

– Эсме? – спросил я. – Что-то случилось?

Она покачала головой и натянуто улыбнулась.

– Нет... всё нормально, кажется. – Ее взгляд метнулся к двери.

Я понял, что Карлайла дома не было, поэтому спросил о его местонахождении.

– Он ушел по делам, – загадочно ответила она.

Больше мать ничего не сказала, но я заметил, что она волновалась. Карлайл не возвращался до заката. Он вошел в дверь, сжимая свой черный саквояж. Эсме бросилась в его объятия, и между ними на несколько долгих секунд, казалось, установилась молчаливая связь. Затем он кивнул и нежно поцеловал жену.

Когда появился Карлайл, Эсме заплетала волосы Беллы. Я знал, что нежная материнская опека успокаивала мою жену. На самом деле меня не покидала уверенность, что значительное улучшение состояния Беллы в значительной степени связано с заботой ее свекрови.

– Сейчас все в порядке, – заверил жену Карлайл.

Моя мать кивнула.

– Я должна закончить с Беллой... – нерешительно ответила она.

– Да, – согласился мой отец. Он поцеловал Эсме в лоб, затем она в медленном, человеческом темпе поднялась по лестнице, несколько раз оглянувшись. Я знал, что она будет слышать последующий разговор.

– Карлайл? – спросил я. – Что происходит? Где ты был?

Он поставил сумку у двери, затем жестом указал мне на диван. Мы оба сели. Отец, не спеша, разок выдохнул, после чего повернулся ко мне.

– Я вернулся в доки. – Сказав, он поднял руку, чтобы остановить вскипевшие во мне неизбежные вопросы. – Было нетрудно найти его запах: моча оставляет сильный, характерный душок. – Его нос немного сморщился от этого воспоминания. – Учитывая характер травм, я подозревал, что он не сможет далеко уйти, так что двигался по следу приметно километра три за город. Нашел его скрывающимся в заброшенной рыбацкой лачуге.

Здесь он помолчал и еще раз медленно вдохнул. Наши взгляды встретились. Было что-то в его темных глазах, чего прежде я никогда не видел.

– Карлайл... – Я с трудом сглотнул. – Что ты сделал?

– Я сделал так, чтобы он никогда снова не причинил вред другому человеку.

Я не мог произнести ни слова, посему крепко вцепился в его руку.

– Я не убил его, Эдвард, – мягко сказал он, – но, помоги мне бог, хотел. Когда он увидел, как я с саквояжем вошел в хижину, попросил о помощи. Он вообразил себя счастливчиком, что на него случайно наткнулся врач. – Язвительный смех прогрохотал в груди отца. – У него был жар от травмы, оскольчатый перелом, очень болезненный, как ты знаешь, он пытался вправить его сам, но все бесполезно.

Я ждал: Карлайлу, казалось, потребовалось несколько секунд, прежде чем продолжить.

– Я собрал всю силу воли, чтобы сохранять спокойствие, – наконец заговорил он. – Спросил, как он пострадал, и тот поведал, что на него напали, но сердце у него просто колотилось. Я понял, что он пришел от тебя в ужас, поэтому поинтересовался, что спровоцировало нападение, в ответ услышал только бормотание об ошибке и больше ничего. Я предложил ему обезболивающее, и он с готовностью принял. Я дал морфин: недостаточно, чтобы вызвать сон, но хватило, дабы ослабить запреты. После расспросил. Кажется, к тому моменту мой гнев стал очевиден, я уже не мог его сдерживать. Сообщил, что я знал о его нападении на молодую женщину в Бенде в апреле прошлого года. Уверен, Белла не единственная его жертва, поэтому настаивал, чтобы он рассказал мне о других случаях. Учитывая морфин и мою твердость при допросе, он признался. Эдвард, этот мерзавец напал на полдюжины женщин во всем штате. Я вызнал места и приблизительные даты, а потом ввел еще одну дозу морфина, чтобы отключить негодяя.

Он снова помолчал, и я заметил в его глазах вспышку вины.

– Карлайл, – подтолкнул я, – что еще ты сделал?

Он вздохнул:
– Господи, прости меня, я вправил его руку... и если он в ближайшее время не найдет другого врача, чтобы исправить мою работу, то ни за что на свете в полной мере не сможет снова пользоваться конечностью.

Карлайл никогда ранее намеренно не причинял вред пациенту, так что его признание меня несколько потрясло. Со второго этажа послышался резкий вдох Эсме. Я сжал отцовскую руку: мало что еще мог сделать.

– Ты оставил его там? – спросил я.

Он покачал головой.

– Я отнес его обратно в Ньюпорт и доставил к шерифу. Сказал, что нашел в переулке, едва в сознании, и что в бреду он сознался в своих преступлениях. Попросил шерифа проверить, не объявлен ли этот гад в розыск где-то еще, так и оказалось. В офисе обнаружилось еще несколько объявлений. Сейчас мерзавец заперт в тюремной камере, и шериф уверял, что с ним поступят соответствующим образом. – Карлайл на мгновение закрыл глаза. – А даже если и нет, если он выйдет на свободу, уверен, никогда не нападет на другого человека. С рукой и страхом, который внушили ему мы с тобой, он не решится вернуться к своему варварскому поведению.

– Спасибо, – тихо сказал я, чувствуя, как с души исчезает тяжелая ноша.

Отец кивнул. Мне известно, что он не считал благодарность заслуженной из-за того, что воспринимал свои действия жесткими, но я был уверен: о них он не жалел.

Не в силах больше держаться вдали, Эсме в мгновение ока оказалась рядом с мужем и обняла его.

– Ох, мой дорогой, – пробормотала она, когда он положил голову ей на грудь. – Я очень тебя люблю.

– Да, – согласился я, обнимая его за плечи.

Мы молчали несколько минут, затем снова заговорила Эсме. Ее голос был нерешительным.

– Существует ли опасность... какой-либо шанс, что подлец вас выдаст?

Я понял ее вопрос. Вполне возможно, что человек может подвергнуть нас опасности.

Карлайл покачал головой.

– Очень маловероятно, – ответил он. Сейчас Карлайл казался спокойнее, сдержаннее. – Я сказал шерифу, что являюсь врачом, приехал из Бенда погостить, назвался вымышленным именем, поэтому меня так легко не выследить. Если наглец действительно попытается сообщить шерифу или кому-либо еще о ссоре с тобой, Эдвард, очень сомнительно, что ему поверят.

Кажется, мы все испытали облегчение. Напавший на Беллу получит сполна и никогда не повторит своих преступных действий. Когда моя жена станет сильнее, я поведаю ей эту новость. Но сейчас вполне хватало знать, что ради Беллы мой отец принес в жертву свои самые священные принципы.

Снова я поблагодарил его, после чего он сказал, что хотел бы провести некоторое время с Беллой.

– Это доставит ей удовольствие, – ответил я.

Он поднялся наверх, и во время их разговора я слышал нежность в его голосе. Я понял, что он приложил много усилий, чтобы бросить вызов своей кроткой натуре.

– С ним все будет в порядке? – тихо спросил я Эсме.

Она кивнула.

– Думаю, да. Мне кажется, он будет настаивать на увеличении, насколько возможно, благотворительной деятельности, а его пациенты получат наилучший уход... – немного грустно улыбнулась она. – Он найдет способ искупить вину.

– Ты в порядке?– спросил я, обеспокоенный тем, как на нее повлияли нехарактерные поступки мужа.

– Да, в порядке, – честно ответила она. – Рада, что он это сделал. Такие ужасные люди не должны уходить безнаказанными.

Ее голос был тихим, но яростным. Однажды она пострадала от жестокого обращения от рук бывшего мужа. Эсме редко об этом говорила, едва ли даже упоминала его, но я знал, что некоторые воспоминания о нем сохранились. Возможно, поступки Карлайла совершены не только ради Беллы, но и ради жены.

---

¹ Грудопоясничная фасция – ромбовидная область спины, в самой широкой части располагающаяся в районе талии (примечание переводчика).

---

Огромное спасибо за проверку и редактирование главы amberit.

Поделиться своими впечатлениями вы можете на ФОРУМЕ.

Также на форуме разыгрывается ВИКТОРИНА, участвуя в которой вы можете получать маленькие сюрпризы, а, набрав больше всего правильных ответов, выиграть и главный приз – последнюю главу перевода раньше всех остальных читателей.