Глава 45

К счастью, облачность осталась на всю ночь и утро, так что посещение похорон не вызвало у меня никаких прагматических проблем. Служба по младенцу МакМахон была простой надгробной церемонией на маленьком кладбище позади церкви, но преподобный Джозеф провел ее с уважением и состраданием. Миссис МакМахон оставалась бледной, но у могилы стояла на ногах твердо.

Обменявшись со всеми несколькими соболезнующими словами, мы попрощались. Этим утром взяли коляску: до сих пор время от времени использовали для прогулок Стэнли, и решили, что лучше прибыть как можно незаметнее. Мы находились рядом с багги, когда Белла вдруг запнулась. Я поймал ее за руку и поддержал.

– Дорогая? – спросил я.

Она побледнела, вцепилась в мои руки и пробормотала: – Головокружение.

Я поднял ее и понес к коляске. – Тебя и тошнит тоже?

Она кивнула:
– Немного.

Я быстро покопался в памяти. Был ли среди присутствовавших какой-нибудь намек на кровь? Я ничего не почувствовал. Что же вызвало этот приступ? Или это просто воспоминание о страшном испытании, перенесенном миссис МакМахон?

Белла, обхватив живот, наклонилась вперед. Она пыталась дышать медленно и глубоко, но я мог сказать, что ее продолжало тошнить. Я скользнул пальцами ей под воротник, чтобы прощупать пульс на шее. Он был немного нитевидным.

Я подождал, пока ее дыхание не стало более устойчивым, а затем спросил: – Ты думала о миссис МакМахон?

Жена покачала головой:
– Нет... Я имею в виду не так, как ты спрашиваешь. Я до сих пор очень грущу из-за нее, но... нет, не думаю, что именно это вызвало такое состояние.

– А ты представляешь, что могло вызвать?

Она сжала губы и посмотрела на руки:
– Нет.

Она что-то от меня скрывала.

– Белла, что случилось?

– У меня кружилась голова...

– Ты чувствуешь близость обморока?

Она незамедлительно кивнула.

Я осознал, что это новое явление. Во время других приступов она не проявляла никаких признаков надвигающейся потери сознания.

– Это уже случалось, – сказала она, все еще фокусируясь на руках.

Я поднял ее подбородок:
– Когда, Белла?

– Вчера утром, когда ты был на ферме у МакМахонов. Сразу после того, как встала, чуть не упала в обморок.

Я нахмурился:
– Почему ты мне не сказала?

– Не хотела, чтобы ты беспокоился. Я не считала, что это что-то важное, но то же самое почувствовала вчера днем в офисе, а затем еще раз прямо сейчас.

Я пытался сохранять спокойствие, но это было трудно. На меня обрушилось осознание того, что Белла не просто реагировала на кровь.

– Есть ли что-нибудь еще? – спросил я, уже начиная отчаянно проглядывать недавние воспоминания.

– Я ощущаю усталость, – призналась она. – По утрам с трудом могу вытащить себя из постели. И вроде недомогаю, но не все время.

– Где-то в особенности?

– Желудок и спина.

– Что-нибудь еще?

Она вздохнула:
– Иногда чувствую небольшую температуру.

Я кивнул, более коротко, чем намеревался, и взял вожжи, подстегнув Стэнли на быстрый темп. Белла взяла меня за руку и крепко сжала.

– Разве мы не собираемся домой? – спросила она, когда я направил лошадь в город.

– Нет, мы едем в офис.

Она поняла причину.

– Ох, – тихо ответила она. – Не думаю, что это действительно необходимо.

– Да, необходимо, – быстро заявил я.

Я по-прежнему вспоминал последние несколько дней, проверяя наличие каких-либо симптомов, о которых умолчала жена. Вчера она намекнула, что не кровь мистера Андерсона была причиной ее тошноты. Я ругал себя за то, что не расспросил ее об этом, затем мысли быстро сместились к списку собранных симптомов. Стойкая периодическая тошнота, мягкий живот и боли в спине, возможная лихорадка, хотя проверю это, усталость, головокружение и / или обмороки...

Я полнейший дурак. Почему раньше этого не видел? Как долго Белла больна? Когда это началось на самом деле? Я относил ее умеренное недомогание на счет других причин: той же болезни, что у Анджелы с Розмари, реакции на кровь, но сейчас понял, что это было чем-то другим.

По дороге в город Белла не произнесла ни слова. Я спрыгнул с багги и привязал Стэнли к столбу перед офисом, затем помог сойти жене, поддерживая на случай, если она все еще чувствовала неустойчивость.

– Эдвард, мне жаль, – сказала она, когда я открыл дверь.

– Я знаю, – ответил я. – Я не расстроен из-за тебя, а злюсь на себя. Я должен был понять: что-то случилось. Плохое извинение для врача, я...

– Не говори этого, – слабо запротестовала она. – Ты гениальный врач. Мне не следовало пытаться скрывать это от тебя.

– Да, не следовало, – согласился я, запер за нами дверь, затем быстро повел Беллу в смотровой кабинет.

Усадил ее на стол, снял шляпку, затем приложил руку к щеке. Жена всегда была для меня горячей, и полагаю, что я немного привык к естественному теплу ее тела. Неужели ее слегка лихорадило? Я не мог определить, не мог полагаться на свое мнение.

Взяв термометр из ящика, сунул ей под язык. Во время ожидания результата осторожно осмотрел веки на признаки анемии. Затем расстегнул блузку и прощупал подмышечные лимфатические узлы. Увеличение отсутствовало, что дало мне толику облегчения. Вытащив термометр, обнаружил, что температура была тридцать семь и одна. Пять десятых градуса – вряд ли бушующая лихорадка, но это указывало, что ее тело боролось с какой-то инфекцией.

Я проверил узлы на шее, опять не найдя опухоли, после расстегнул юбку и помог жене лечь на спину. Подозревал, что у нее может быть хронический аппендицит. Все симптомы подходили.

– Мне нужно проверить живот, – сказал я. – Пожалуйста, сообщи, если почувствуешь болезненность или саму боль.

Она кивнула, и я начал мягкое прощупывание, систематически работая над квадрантами. Белла не проявляла никаких признаков дискомфорта, даже когда я применил легкое давление на точку Мак-Берни¹. Не выказывала также ни защитной фиксации², ни симптома Щёткина – Блюмберга³. Я недоумевал: этот диагноз, казалось, вполне вероятен. Исследовал живот выше, прощупав край печени. Совершенно здоровая.

Я перевернул Беллу на бок так, чтобы проверить наличие боли или болезненности над почками. Опять ничего.

– Ну, что? – спросила она, когда я немного отступил и сжал переносицу.

Я посмотрел на ее встревоженное лицо, а затем взял за руку.

– Не нашел ничего плохого, – сказал я. – Думал, что это может быть аппендицит, но у тебя нет ни единого признака. С печенью и почками тоже все прекрасно, нет отека ни в одном лимфатическом узле. Но у тебя субфебрильная температура, и, конечно же, тошнота, головокружение и усталость, – я провел рукой по волосам. – Не знаю, что это такое, Белла.

– Это, наверное, просто какая-то мелочь, которая пройдет в ближайшее время. Это просто должно идти своим чередом...

– Но как долго?

– Не знаю.

– Я тоже.

Она начала застегивать блузку:
– Мы можем поехать домой?

Я кивнул:
– Полагаю, да. Если не почувствуешь себя лучше через день или два, я возьму кровь на анализ.

Я мог бы проверить под микроскопом содержание белых кровяных телец. Боялся и думать, что у нее мог быть лейкоз или другое заболевание крови, но возможность исключать нельзя.

– Ладно, все, что пожелаешь.

– Я желаю сейчас для нас: поехать домой, где ты отдохнешь. Сон, вероятно, сейчас самый мудрый курс лечения.

Через час я отнес ее в постель, где жена вскоре заснула. Я сидел рядом, слушал сердце и легкие, смотрел на нее, как если бы мог вдруг увидеть причину болезни. Нежная кожа под глазами стала немного темнее: любимая действительно устала. Как давно она так выглядела? Снова я бичевал себя за то, что не заметил.

Я провел много времени, держа Беллу за руку, мои пальцы лежали на точке пульса, ощущая каждый удар. Сейчас сердцебиение было сильным и устойчивым. И все-таки очевидно: моя жена больна. Я хотел, чтобы здесь оказался Карлайл. Конечно, он будет в состоянии точно определить ее недомогание. Возможно, я должен связаться с ним и попросить как можно скорее приехать. Уверен, он не колебался бы, если бы узнал о состоянии Беллы.

Я пытался представить себе, что он бы сказал, как бы ее диагностировал. Вспомнил аналогичный случай, с которым мы столкнулись незадолго до того, как болезнь сделала меня нетрудоспособным. Я все еще мысленно слышал его голос: Женщина, двадцать три года, замужем, жалуется на незначительные неприятные ощущения в животе, боли в пояснице, периодические тошноту и рвоту, несколько недавних случаев обморока, общее недомогание...

Ее диагноз был простым. Я улыбнулся воспоминанию. Мы сообщили женщине радостную весть: она беременна. Если бы я только мог предоставить столь же счастливую информацию Белле, но определенно знал, что это невозможно.

И все же... я резко выдохнул. Все признаки налицо. Диагноз вписывался. Я быстро припомнил и осознал, что последняя менструация Беллы началась сорок один день назад, в последние сутки нашего медового месяца. Ее цикл был очень регулярным, так что я знал: у нее девятидневная задержка. Почему я этого не заметил? Конечно, существовал ряд причин для подобного, в том числе физический или эмоциональный стресс. Но беременность – наиболее вероятный виновник.

Я наклонился, чтобы глубоко и тщательно вдохнуть. Ее запах, как всегда, опьянял. В течение нескольких месяцев испытывал на себе ее великолепный аромат, позволяя окружать себя, не ощущая такого сильного влияния, как было когда-то. При этом, однако, я понял, что проигнорировал тонкие изменения, вызванные менструальным циклом. Теперь я сознательно проанализировал ее запах. Он стал сильнее, более мускусным, насыщенным гормонами. С легким испугом понял, что никогда раньше ее аромат не был настолько интенсивным, даже в дни цикла, когда уровень гормонов был самым высоким.

Тем не менее разум сопротивлялся диагнозу. Существовали дополнительные признаки. Проявлялся ли любой из них? Я вспомнил все, что знал о беременности. Будут небольшие изменения в ее теле, которые мое усиленное зрение могло бы обнаружить, если бы я поискал.

По правде говоря, я в течение недели не рассматривал тело Беллы при дневном свете, наши интимные моменты имели место недавней ночью. Хотя я достаточно хорошо видел в темноте, при отсутствии дневного светила тонкие различия менее очевидны. Сейчас мне требовалось увидеть ее при полном свете. После обеда солнце мягко просачивалось сквозь занавески, освещая комнату.

Я осторожно расстегнул и раздвинул в стороны полы блузки жены. Она привыкла к моему прохладному прикосновению и даже не шелохнулась, когда я скользнул ладонями в лифчик, слегка обхватывая грудь. С полной ясностью помнил, как они чувствовались в первый раз, когда я их коснулся. Теперь они определенно стали немного больше. Почему в последние дни я этого не замечал?

Контролируя дыхание, отодвинул ткань и опустил взгляд. В ярком свете заметил, что желтовато-розовые ареолы стали на несколько тонов темнее. Эти изменения в сочетании с другими симптомами были явными признаками.

Руки дрожали, когда я привел блузку в порядок и снова укрыл Беллу одеялом. Другого объяснения ее состояния не существовало: Белла беременна.

Сознание вернулось в те долгие минуты после того, как Веберы привезли ее из Бенда. Жена сидела здесь, на этой кровати, а я опустился перед ней на колени. Видел синяк на бедре, заметил, как ее руки крепко вцепились в одежду, чтобы скрыть нижнюю половину тела. Но я не хотел признавать, что на самом деле означали эти два факта. Я – слепой дурак. Должен был осмотреть и дальше. Я бы увидел правду.

У моей жены существовал только один способ, каким беременность могла стать возможной. Беллу изнасиловал монстр в переулке, и теперь она носила его ребенка.

Глава 46

Первым инстинктивным желанием было: выследить негодяя и убить. Даже сразу после изменения я не чувствовал потребности забирать человеческую жизнь. Тогда была жажда человеческой крови, а не стремление убить. Но теперь я хотел найти отверженного, оторвать ему конечность за конечностью. Меня не волновала его гнусная кровь, я лишь хотел для него невыносимой боли, аналогичной той, что он причинил моей жене. Наказания недостаточно: он заслужил мучительной смерти.

Руки сжались в кулаки, все тело напряглось от едва подавляемого гнева. Взгляд метался по комнате. Если бы я нашел одежду, которую Белла носила в тот день, смог бы получить запах выродка. Если он все еще в Бенде, я бы разыскал его, выследил бы...

Раздувая ноздри, я встал. Корзину для нуждающихся в ремонте вещей Белла держала в чулане. Если она не выбросила одежду, она была бы там. Я сделал шаг от кровати, а затем жена легонько вздохнула.

Я замер, переведя взгляд ей на лицо. Она немного нахмурилась, щеки чуть покраснели. Я машинально потянулся и провел пальцами по ее лбу. Веки дрогнули, но она не проснулась.

– Тсс, просто отдыхай, любимая, – прошептал я.

Черты ее лица расслабились, дыхание стало более равномерным. Она выглядела прелестно. Ее кожа была такой мягкой, волосы – густыми и блестящими. Она была совершенством. И под ее физической красотой находилась ласковая, добрая душа. Что она подумает обо мне, если бы я хладнокровно убил человека? Хотела бы она отомстить?

Я опустился рядом с ней на пол, пальцы нежно перебирали ее волосы. Я не стану действовать опрометчиво. Однако, если бы она пожелала, я не колеблясь нашел бы злоумышленника и наказал, как она этого бы захотела.

Понаблюдав за женой, я немного угомонил мысли. Устойчивый ритм сердца успокоил меня и позволил разуму более основательно сосредоточиться. Я еще раз вспомнил тот страшный день.

Почему она не сказала, что сделал с ней негодяй? Неужели боялась моей реакции? Или подавила инцидент? Человеческий разум, защищая себя, способен похоронить ужасные воспоминания. Понимала ли на сознательном уровне, что с ней случилось?

Вполне возможно, что сотрясение мозга вызвало антероградную амнезию⁴, предотвращая образование воспоминаний, последовавших за травмой. Она, возможно, потеряла несколько минут, в течение которых с ней что-то могло произойти. Но, конечно, знала бы, что была изнасилована. Такие нападения почти всегда жестоки: любой мужчина, достаточно дикий, чтобы напасть в переулке на женщину, нежным не будет.

Едва вернувшись домой, жена приняла ванну. Смыла ли она доказательства изнасилования, стерла ли из тела и разума? Теплая вода смягчила бы некоторый дискомфорт. На каком-то уровне Белле, должно быть, известно, что он с ней сделал.

У меня снова сжались кулаки, когда я понял, что беременность – не единственно возможный результат такого нападения. Мне необходимо проследить за любыми свидетельствами инфекции или болезней, которые он мог бы ей передать. У меня сжалось сердце от этой мысли, когда в сознании промелькнули образы пострадавших от насилия пациентов, которых я лечил.

Я опустил голову на руки. Вся ситуация была ужасной. Если он заразил ее, это только усугубит травму жены. Это так же могло привести и к другим осложнениям, если она захотела бы прервать беременность, как я бы предположил. Меня не заботила законность выполнения процедуры: для Беллы я сделал бы что угодно.

Первая проблема, с которой, однако, предстояло иметь дело: сообщить ей, что она носила ребенка этого чудовища. Понятия не имел, как поведать ей эту страшную новость. Я неподвижно сидел на полу, пока она не проснулась.

– Ммм, Эдвард, – с улыбкой сказала она. – Ты пробыл здесь все это время?

Я без всякого выражения кивнул и пробормотал: – Люблю смотреть, как ты спишь.

– Я это знаю, – она протянула руку, чтобы погладить мою щеку теплой ладонью. – Сколько времени?

– Четыре, – ответил я.

– Ох, проспала три часа! Я не собиралась столько отдыхать.

– Ты в этом нуждалась.

Она кивнула:
– Предполагаю, да. Я чувствую себя намного лучше.

– Неужели? – я попытался улыбнуться в ответ. – Рад это слышать.

– И очень проголодалась, – сообщила она. – Я собираюсь приготовить обед или, возможно, ужин, говоря о времени.

Она села, и я помог ей сойти с кровати. Сейчас жена устойчиво держалась на ногах, и цвет лица был розовым. Она выглядела счастливой.

– Кажется, ты были прав насчет того, что отдых поможет, – сказала она, когда мы спускались по лестнице. – Я действительно сейчас чувствую себя хорошо. Возможно, все прошло.

Я рефлекторно сглотнул.

– Возможно... – Но я знал, что без вмешательства это недомогание не пройдет в течение многих месяцев.



Тем вечером я несколько раз пытался рассказать Белле о ее беременности, но никак не мог подобрать слов. Она пребывала в хорошем настроении, вероятно, частично, чтобы постараться отвлечь меня от отчаянного уныния.

– Я и в самом деле хорошо себя чувствую, Эдвард, – неоднократно говорила она. – Пожалуйста, не переживай так.

К тому времени, как она снова улеглась в постель, я все еще не нашел нужных слов. Я вытянулся рядом, и она повернулась, чтобы меня поцеловать. Ее запах усилился и стал более притягательным. Слегка удивившись, я понял, что она возбуждена.

Однако физическая близость в данный момент – самое последнее, о чем я думал. Я целомудренно поцеловал ее в щеку, а затем пожелал спокойной ночи. Она была явно разочарована моим нежным отказом, но ничего не сказала, просто перевернулась и пожелала доброй ночи.

Заснула она быстро. Моя рука скользнула по ее бедру, затем, едва касаясь, остановилась на животе. Через несколько секунд я ее убрал. Мой взгляд блуждал по комнате, когда я размышлял о счастье, которое мы здесь делили. Как несправедливо, что оно оказалось таким эфемерным, таким быстротечным... Сколько времени потребуется, чтобы вернуться к нашему блаженству? И будет ли это вообще возможно?

Я заметил на комоде вязание Беллы. Она сказала, что делала маленький чепчик для Розмари. На несколько мгновений в моих мыслях появились непрошеные воспоминания о том, как она держала ребенка, улыбаясь и смеясь, как целовала крошечные ручки и ножки. Несмотря на заверения в обратном, она обожала детей, и я знал, что моя жена будет чудесной матерью.

Я моргнул, когда на меня обрушилась подобная мысль. Это страшное происшествие, которое я воспринимал, как трагедию, могло оказаться благом. Это шанс Беллы получить ребенка. И хотя он зачат в результате жестокости, я знал, что она вырастит его в абсолютной любви.

И вдруг ночь показалась не такой темной, а будущее не столь мрачным. Я опустил голову на подушку и принялся ждать утра, когда скажу жене, что она собирается стать матерью – если захочет.



Встав с постели, Белла почувствовала головокружение, но я не паниковал. Вместо этого снова помог ей сесть и обнимал, пока это ощущение не прошло. Жена, казалось, разочаровалась из-за реакции своего тела. Я знал: она надеялась, что сегодня все будет хорошо. Пришла пора сообщить, что с ней происходит.

Я дождался, пока она воспользовалась ванной комнатой, затем на несколько минут попросил вернуться к кровати. Откинувшись на спинку, я обнял жену и сказал: – Дорогая, я понял, что заставляет тебя чувствовать себя так плохо.

Она взглянула на меня:
– Неужели?

Я мрачно кивнул:
– Да. Я должен был понять это раньше, и сожалею об этом. Это просто... ну, честно говоря, это не приходило мне в голову.

– Что такое?

Вместо того чтобы ответить непосредственно на ее вопрос, я с сочувствием начал: – Милая, я знаю, что произошло в Бенде в ту субботу, я имею в виду все, что произошло.

Она кивнула:
– Да, знаю. Я же тебе рассказала…

Я мягко перебил: – Ты рассказала, что в то время помнила. Но, любимая, иногда при черепно-мозговой травме возникает некоторая потеря памяти в те моменты: либо сразу до, либо сразу после инцидента. Ты на некоторое время потеряла сознание. Ведь так?

– На несколько секунд...

– Гораздо дольше.

Она нахмурилась:
– Может, на минуту, но не больше.

– Этого достаточно, чтобы произошло страшное, – мягко сказал я, стараясь сохранить тон тихим и спокойным, – чтобы этот мерзавец сделал с тобой что-то совершенно недопустимое.

Она нахмурилась сильнее: – Что ты имеешь в виду?

Я вздохнул:
– Дорогая, я знаю, что он с тобой сделал. Я знаю, что он... изнасиловал тебя.

Ее глаза расширились, и она побледнела.

– Эдвард… – у нее перехватило дыхание.

Я взял ее за руки.

– Белла, причина, по которой ты чувствуешь себя так плохо, причина головокружения, тошноты, усталости и болей очень естественна, – я подождал несколько мгновений, чтобы увидеть, понимала ли она меня, но жена просто продолжала смотреть. – Любовь моя, – сказал я, пытаясь вложить каждую крупицу обожания в эти два слова, – ты носишь дитя.

Она ахнула.

– Дитя? – ее голос был едва громче шепота. – Ты... ты говоришь, что я беременна?

Я кивнул:
– Да, определенно.

– И ты думаешь... – теперь она вздохнула и вытащила руки из моих. – Ты думаешь, что тот человек, ужасный, мерзкий мужчина, сделал... это со мной? Ты думаешь, он... он изнасиловал и сделал мне ребенка? – ее руки затряслись, и она мертвенно побледнела.

– Все в порядке, – попытался успокоить ее я. – Белла, дорогая, если ты не хочешь вынашивать его, тебе не придется. Я позабочусь о тебе и сделаю все, что пожелаешь. Но если все-таки решишь вынашивать его, обещаю, что буду любить как собственного.

Она отчаянно вцепилась в меня:
– Боже мой, Эдвард, он и есть твой собственный!

– Милая, нет… – Она, очевидно, была потрясена и не могла ясно мыслить. – Это невозможно.

– Но он не делал этого со мной, – настойчиво сказала она. – Я клянусь, что этого не случилось. И я помню, что произошло. И знаю, что была в бессознательном состоянии только несколько секунд.

Я снова притянул ее в свои объятия:
– Иногда, когда что-то слишком страшно вспомнить, разум подавляет это.

– А тело? – спросила она. – Потому что я уверена, что знала бы, если бы он сделал то, что ты предполагаешь. Тебе не кажется, что потом я это почувствовала бы?

– Не уверен. Ты была в шоке, любимая, и это могло привести к эффекту обезболивания, блокируя физическую боль.

Ее глаза стали наполняться влагой.

– Ты мне не веришь, – сказала она, отводя взгляд.

– Конечно, верю. Я считаю, что ты не помнишь, и понимаю, почему…

По ее щекам потекли слезы.

– Как мне убедить тебя? – спросила она, сдерживая рыдание.

Она позволила поцеловать себя в лоб, но в моих объятиях держалась напряженно.

– Тсс. Давай не будем об этом сейчас говорить. Мы не должны сразу же принимать какие-то решения.

Она закрыла глаза, скользнула вниз и свернулась в калачик. Я нежно гладил ее по спине, пока жена продолжала тихо плакать. В конце концов, она, казалось, погрузилась в сон, но оставалась бледной и удрученной. Я натянул на нее одеяло и поцеловал в щеку. Она выглядела такой хрупкой, такой сломленной. Конечно же, я тоже заплакал, если бы мог.



Оставшуюся часть дня Белла молчала. Она мало ела, и цвет лица у нее не улучшился. После небольшого обеда ломтиком ветчины и куском хлеба ее затошнило и вырвало.

Я пытался успокоить жену, утешить, но, казалось, мои слова никак не облегчили ее физическое и психологическое страдание. Несколько раз глаза вновь наполнялись слезами, когда она смотрела на меня, и я понимал: ей больно, что я не верил.

Я попытался извиниться, снова объяснить эффекты шока и травмы головы, но эти фразы не были услышаны. Она просто вытирала глаза и печально опускала голову.

Ей удалось удержать в себе ужин, но аппетит по-прежнему отсутствовал. Белла рано ушла спать, а когда я пришел и лег рядом с ней, она откатилась от меня. Я не двигался, оставаясь лежать неподвижно, но не делал попыток прикоснуться к ней, как бы ни желал. Тем не менее, как только она заснула, я положил руку ей на спину, чтобы чувствовать нежное биение ее сердца.

Всю ночь я слушал мягкий, ритмичный стук. Это погрузило меня в какое-то подобие сна, хотя, конечно же, я не мог спать. Но я неподвижно лежал с закрытыми глазами и думал только о звуке ее драгоценного сердца.

Когда приблизился рассвет, я почти решил, что заснул. Казалось, что я грезил или делал что-то совсем близкое. Я все еще слышал прекрасное биение сердца Беллы – тук-тук, тук-тук – под ним, почти маскируясь под звуки дыхания и этого замечательного ритма, был еще один: тонкий пульсирующий. Я понял, что представил себе сердцебиение плода.

Я открыл глаза, чтобы избавить мозг от наваждения. Но, откинувшись на спину и успокоившись, все еще его слышал. Это мое воображение? Неужели разум играет со мной злую шутку? Конечно, так и было.

Я сел, затем сдвинулся так, чтобы легко мог прислонить ухо к животу Беллы. Услышал почти незаметное слабое трепетание. Но это невозможно. Прошло менее трех недель в состоянии беременности: для моих же ушей сердцебиение плода незаметно самое раннее до шестой недели.

Я бросился вниз по лестнице, чтобы достать из саквояжа стетоскоп, а затем вернулся и встал над женой. Слегка дрожащими руками надел наушники, затем прижал раструб к ее утробе. Да, без всяких сомнений: это билось сердце плода.

– Эдвард? – сонно спросила Белла. – Что ты делаешь?

Она проснулась и с любопытством наблюдала за мной.

Я едва мог говорить.

– Белла... это... я не знаю, как это возможно... но сердце ребенка бьется.

– О! – на ее губах появилась улыбка. – Это хорошо, да?

Я медленно кивнул:
– Да... Но, дорогая, сердце начинает биться как минимум на шестой неделе беременности…

– Значит, я беременна, по крайней мере, шесть недель, – тихо закончила она.

– Да... – я вытащил стетоскоп из ушей и бросил его на кровать. Белла кинулась в мои объятия, смеясь и плача одновременно.

– Я же тебе говорила, Эдвард! – сказала она. – Я говорила тебе, что это твой ребенок.

Теперь настала моя очередь испытывать абсолютное потрясение. Это невозможно... Я не мог быть отцом... Однако слабый, но устойчивый ритм крохотного сердца моего ребенка четко доказывал иное.

Я долго сжимал Беллу в объятиях, затем она поцеловала меня, вытягивая из ступора. Ее губы были теплыми, но на щеках остывали слезы. Я смахнул их, на моих губах сформировалась улыбка. Я был еще совершенно ошеломлен, но доказательство неопровержимо. Жена носила мое дитя.

– Ты счастлив? – спросила она, проводя пальчиком по моим губам.

Я кивнул:
– Да, дорогая, счастлив. Просто, ну, кажется, я все еще немного потрясен. Едва могу в это поверить. Я думал, что это невозможно.

– Потому что твое тело никогда не меняется, да?

– Да. Я не могу производить сперматозоиды...

– Тогда они, должно быть, уже находились там. Возможно, остались с того времени, когда ты был человеком.

– Не знаю. – Я поразмышлял над этим, но не смог придумать другого объяснения. – Возможно.

Беллы переместила ладонь на живот и раздвинула пальцы.

– Невероятно, – прошептала она. – Когда я начну это чувствовать?

– Твое тело уже прекрасно знает, что происходит, – сказал я, укладывая свою руку поверх ее. – Есть много происходящих внутри изменений, но у тебя, вероятно, они не проявятся, по крайней мере, еще с месяц, и то лишь немного. И не ощутишь движений ребенка до двадцати–двадцати одной недели.

– Ох.

Я скользнул одной ладонью под ее и мягко прижал к нежной коже. Я не воспринимал никаких существенных изменений, но мои уши улавливали крошечное сердцебиение.

– Эдвард, – сказала Белла, в ее голосе чувствовалось волнение. – Ты уверен, что это произошло шесть недель назад?

Я кивнул. – Возможно, семь... скорее всего, в первый или второй день нашего медового месяца.

Она покачала головой:
– Но это неправильно.

– Что ты имеешь в виду, дорогая? – Она явно была чем-то обеспокоена.

– В конце поездки у меня был месячный цикл. Недавно Анжела заметила: узнаю, что беременна, если он прекратится. Так что не думаю, что срок такой, как ты говоришь.

Она задала обоснованный вопрос. Тем не менее на этот раз я меньше беспокоился, чем она, и объяснил: – Это не редкость – наличие незначительного кровотечения, когда оплодотворенная яйцеклетка внедряется в слизистую оболочку матки. Обычно это происходит через девять или десять дней после оплодотворения, как раз последние дни нашего пребывания на берегу моря.

– Но у меня были и судороги тоже, – побледнев, тихо сказала она.

– Это тоже может произойти.

– Так это не значит, что что-то... не так?

– Нет, любимая, ничуть.

От этого заявления она расслабилась. И все-таки мои слова противоречили собственному растущему беспокойству. Ее вопрос отправил мои мысли в новом и тревожном направлении. Если более месяца назад у нее действительно шли месячные, это означало, что зачатие произошло в течение последних двух недель.

Я не сомневался, что был отцом, скорее, беспокоился о времени. Если она зачала всего две недели назад, то развитие плода было аномально ускоренным. Возможно ли, что в то время как мое тело сохранило часть спермы, она каким-то образом мутировала и приобрела мои сверхъестественные характеристики, как и остальные клетки?

Белла почувствовала мою озабоченность.

– Что случилось? – спросила она.

Я покачал головой:
– Скорее всего, ничего. А твой последний цикл каким-то образом отличался от обычного?

Жена слегка покраснела:
– Он прошел легче.

– И длился не так долго, да?

Теперь я задумался: почему не расспросил об этом в то время. Мне было немного стыдно признаться, что я обрадовался несколько сокращенной продолжительности, потому что это означало, что мог раньше быть с ней близок.

Она кивнула:
– Это едва продолжалось четыре дня. Ты же знаешь, это обычно пять.

Эта информация не в полной мере успокоила страхи, но предоставила доказательства, подтверждающие мою теорию, что у жены произошло имплантационное кровотечение, а не менструация. Тем не менее в течение следующих нескольких недель мне придется очень внимательно за ней наблюдать, чтобы определить, нормально ли развивается плод. Мне хотелось посоветоваться и с Карлайлом тоже. Пока не существовало ни единого прецедента для подобной беременности, а его знания и мудрость не имели себе равных. Я радовался тому, что они с Эсме в ближайшее время прибудут в Юджин.

– Что-то еще тебя беспокоит, – сказала Белла, положив ладонь мне на щеку. – Скажи, Эдвард.

Я начал трясти головой, но она подняла другую ладонь, чтобы удержать меня.

– Пожалуйста, я хочу, чтобы ты был честен, – мягко взмолилась она. – Не то время, чтобы скрывать что-то от меня.

Конечно, она права. Мы оба страдали, когда я верил, что она не была честна со мной. И все-таки боялся эффекта, который на нее окажет моя тревога. Если она поймет мои страхи, то, конечно же, начнет их разделять. Я наклонился вперед, чтобы нежно поцеловать ее в губы, чем выиграл себе немного времени, чтобы собраться с мыслями.

Я отстранился и взял ее руки в свои:
– Учитывая мою природу, мне просто интересно, повлияет ли это как-нибудь на ребенка?

Она слегка наклонила голову:
– Эдвард, ты боишься навредить ему? Это просто смешно. Ты нежнейшая душа из мне известных…

– Нет, любимая, я не про то. Думаю, твоя теория о том, что мое тело сохранило некоторые остатки человеческих клеток, является правильной. Но существует ли шанс, пусть и маленький, я в этом уверен, что клетки в некотором роде изменились при моей трансформации. А если это так, я не знаю, что подобное будет значить для развития ребенка.

– Так ты считаешь, он может быть похожим на тебя? Может быть вампиром.

Я робко кивнул.
– Не совсем... основные законы генетики исключают это, по крайней мере, я думаю, что это так. Но могут быть элементы моей структуры...

– Не могу себе представить, чтобы это было так, – ответила она. Сейчас она спокойна, сердце билось ровно. – Это не имеет смысла. Я не знаю так много о генетике, как ты, но во время первого семестра в колледже изучала биологию и помню, что различные виды не скрещиваются. Ты, как человек, обладаешь эмоциями и привязанностями, а твое тело, совершенно ясно, отличается от моего. Думаю, факт того, что я забеременела, является доказательством, что осталась крошечная часть твоей физической человечности.

Ее голос звучал очень уверенно. Слова имели смысл, и я хотел полностью им верить. Но все еще оставались сомнения. И я поклялся себе, что не стану делиться ими с женой, если у меня не появится для этого причин.

– Наверное, ты права, дорогая, – согласился я, как можно более уверенным тоном. – Это действительно имеет смысл.

– Конечно, имеет, – радостно улыбнулась она.

Но я знал, что наши с Беллой отношения: наша любовь, наша привязанность, наш брак – не имели абсолютно никакого смысла в сверхъестественном мире, в котором существовал мой вид. Что причудливый союз привнесет в нашего ребенка? Я полагал: покажет только время.

– Ты просила меня быть честным с тобой, – через несколько секунд сказал я. – Теперь мне хотелось бы от тебя того же. Милая, ты должна говорить мне все, что чувствуешь: недомогание, боли, тошноту, вообще все. Обещаешь?

– Ты мнительный, – с легкой усмешкой ответила она. – Но я обожаю тебя за это. Да, я сообщу тебе все подробности, если действительно этого хочешь.

– Хочу.

Она вздохнула:
– Ладно, подробность номер один. Мне снова нужно в туалет, и я определенно должна ходить туда чаще, чем привыкла.

Она поднялась с кровати, прошла через комнату, остановилась в дверях и посмотрела на меня.

– Я люблю тебя, Эдвард, – сказала она. – Я самая счастливая женщина в мире.

– Я этому рад, – ответил я, заставляя губы сложиться в улыбку, пока жена не вышла из спальни. Затем выражение лица изменилось, когда меня снова одолели сомнения.

---

¹ Точка Мак-Берни – (симптом Мак-Берни) признак аппендицита: болезненная при пальпации точка, находящаяся посередине между пупком и передней верхней остью подвздошной кости справа. Выявлена доктором Чарльзом Хибера Мак-Берни более 100 лет назад (здесь и далее – примечание переводчика).
² Защитная фиксация – спазм мышц, уменьшающий подвижность пораженных отделов тела.
³ Симптом Щёткина – Блюмберга – резкое усиление боли в животе при быстром снятии пальпирующей руки с передней брюшной стенки после надавливания. Симптом раздражения брюшины, в большинстве случаев – признак воспалительного процесса, в который вовлечена брюшина: перитонит, перитонизм, аппендицит и прочие.
⁴ Антероградная амнезия – нарушение памяти о событиях после начала заболевания. При этой разновидности амнезии сохраняется память о событиях, произошедших до начала заболевания или до травмы. Антероградная амнезия связана с нарушением перемещения информации из кратковременной в долговременную память и/или с разрушением хранимой информации. Впоследствии память может восстанавливаться, но не в полной мере, остаются пробелы на период после травмы.

---

Огромное спасибо за проверку и редактирование главы amberit.

Поделиться своими впечатлениями вы можете на ФОРУМЕ.

Также на форуме разыгрывается ВИКТОРИНА, участвуя в которой вы можете получать маленькие сюрпризы, а, набрав больше всего правильных ответов, выиграть и главный приз – последнюю главу перевода раньше всех остальных читателей.