Есть столько всего, что мне ещё хотелось бы сделать.

Но я не жалуюсь. Никто не надувал меня, обещая большего – я прожил дольше, чем мне было отведено. Намного дольше. Ещё с той ночи, когда моя жена умоляла о том, чтобы стать съедобной игрушкой, я жил взаймы. Но Изобель присматривала за мной, в своей собственной, несколько социопатической, манере. Она подарила мне больше жизней, чем коту, и я делал с ними всё, что мог. Пытался на полную катушку использовать каждую секунду этого украденного времени.

Но я жаден. В этом я могу признаться; смерть сдирает с нас всю лживую ерунду. Я жадный ублюдок. Неважно, насколько всё было плохо, мне всегда хотелось жить, чтобы я мог увидеть ещё один рассвет. Всегда хотелось выпить ещё один стакан (или бутылку) бурбона. Хотелось помочь своим ученикам получить отличные оценки на их экзаменах по истории. Хотелось написать книгу. Сейчас это звучит глупо, не так ли? Несмотря на всё безумие, царившее в моей жизни, мне хотелось сделать не что иное, как написать роман. Как будто это имело значение. Но для меня – имело. Он был бы о Гражданской Войне, о братстве и освобождении, о маленьких городках и больших мечтах, и о слишком-скорых концах. Написал бы, вдохновившись реальными событиями – в общем, именно так и пишутся все великие истории.

Но это всё так мелко. Самое важное, самые основные сожаления, что у меня есть – они все касаются людей. Мне повезло. Я смог попрощаться с теми, кого любил больше всего. Кому ещё выпадает такая возможность? Кто может отсрочить предсмертные минуты, чтобы исправить все ошибки и уйти с изяществом и смелостью? Я смог. Но этого всё равно было недостаточно. Жаден, жаден, жаден.

Мне хотелось помочь Джереми стать выдающимся мужчиной, которым он – я знал – мог стать. Может стать. Потому что в нём есть всё, необходимое для величия – или, чёрт возьми, для обычной добродетели, что, на самом деле, важнее. Любой был бы горд назвать его своим сыном, учитывая его ум, и находчивость, и эмоции, завёрнутые в израненный, побитый кокон подросткового цинизма. Всё, что нужно этому ребёнку – это чтобы кто-нибудь дал ему шанс. Чтобы кто-нибудь остался жив ради него.

Эту задачу я провалил.

Мне хотелось увидеть Елену счастливой. Это всё, чего я ей желал. Для той, которую любили больше людей, чем любого другого моего знакомого, она испытала слишком мало счастья. Я думал, что если я смогу помочь Джереми найти себя, если я смогу защитить её, если смогу на скорую руку помочь ей создать какое-то подобие дома, то она будет принимать правильные решения всю оставшуюся жизнь. Увидит, что ей нужно лишь перестать пытаться угодить всем вокруг (включая меня), и просто будет делать то, что будет правильным для неё самой. Чем бы это ни было. И хотя даже мысль о ней вместе с одним из этих двоих… нет. Что я только что говорил? Это не моё дело. Это её жизнь, и она должна сама прожить её.

И ещё Деймон. Величайший засранец из всех, кого я когда-либо встречал. Парень, убивший мою жену и, более того, убивший и меня. Дважды. Парень, который не мог бы извиниться, даже чтобы спасти свою бессмертную душу. Парень, который всегда говорил неправильные вещи, в конце концов оказывавшиеся верными. С Деймоном, мне хотелось… что ж, мне хотелось что-нибудь сказать ему. Даже сейчас я так и не понял, что мне нужно было сказать, и что ему нужно было услышать. Но теперь у меня есть время на раздумья. Ответ придёт. Ведь у меня впереди долгий путь.

Я уже шёл вперёд на протяжении, казалось, дней. Куда? Вы мне не поверите, но этот белый свет в конце тоннеля? Он на сто процентов реален. Во всяком случае, для меня. Может быть, для вас всё будет по-другому. Здесь нет ни голосов, ни райских хоров, только я и долгий путь в яркий свет. И это что-то новенькое. Думаю, это разница между смертью и Смертью. Когда я умирал раньше, это было просто… дремотой. Или казалось таковой. Теперь я знаю, что Эстер что-то всё же сделала. И я рад, что не могу вспомнить её слов, её действий, которые могли вывернуть меня наизнанку, сделав тем, кем я на самом деле являлся и кем я так сильно старался не быть.

Но теперь я Мёртв – раз и навсегда - и знаете что? Я чувствую лишь облегчение. Никогда не думал, что скажу это, но если я мёртв – они в безопасности. Большинство из них. Елена… что ж, может быть, я увижу её здесь. Скажу ей, как мне жаль. Встречу её родителей и скажу им, как мне жаль. Но не имеет значения, насколько я сожалею о том, что произошло с Еленой – это значит, что все остальные в безопасности. Что я провалил весь затевавшийся геноцид, вне зависимости от того, насколько мне хотелось, чтобы он имел место быть.

Что-то движется на том конце тоннеля. Меня омывает странной волной знания – так бывает, когда вы на сто процентов уверены, что знаете что-то, при это совершенно не понимая, откуда. Я знаю, что на том конце меня ждёт Дженна, сразу за этим ослепительным светом. И она очень, очень счастлива. Напевает что-то, и трепещет, и открывает бутылку текилы, и полностью готова встретить меня. Я чувствую оттенок её грусти из-за того, что я иду к ней сейчас, а не через пятьдесят или шестьдесят лет, прожив долгую хорошую жизнь, полную заботы о младших Гилбертах, но ещё она знает, так же хорошо, как и я, что жизнь не всегда оправдывает наши ожидания, так что мы можем и отпраздновать нашу встречу.

Рядом с её звенящим счастьем я чувствую что-то ещё. Низкий ропот, полный беспокойства, пронизанный сожалением, но такой же нетерпеливый, как и счастье Дженны. Это что-то знакомое, такое глубокое, и… Изобель. Странно. Я был уверен, что свет – это рай, или что-то подобное, так что же Изобель здесь делает? Думаю, это не честно; не то чтобы я заслуживал быть в этом месте. Но, где бы мы ни были, она здесь, и она тоже ждёт меня.

Я готов. Настолько готов к миру, и тишине, и любви, и к окончанию всей борьбы, и боли, и смертей. Я готов к спокойствию. Так что я иду быстрее, возможно, даже лечу. Всё, чего мне хочется – это достичь конца и оказаться в месте, где всё заканчивается и всё начинается.

А потом я слышу это. Звук за моей спиной, долетевший до меня через миллионы миль. Будто кто-то задыхается. Думаю, обычно это называется всхлипами, но Деймон не всхлипывает. Вместо этого он пытается проглотить всю свою боль, чтобы никто её не увидел, пока, возможно, он не перестанет её чувствовать. Но он не перестаёт. Никогда. Она останется внутри него, и будет копиться, пока он не взорвётся.

Ещё дальше, и этот звук настолько слаб, что кажется плодом моего воображения, я слышу мальчика в пустом доме. Самом пустом доме, когда-либо известном человечеству, доме мёртвых, которых лишь он может увидеть. Джереми грохочет чем-то, как высохший боб в пустой консервной банке. Он даже не знает, кто придёт, и кто покинет его.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь. В одно мгновение, я вижу всё. Вижу Джереми, который моет в раковине пустую кружку и выглядит если не счастливым, то как минимум удовлетворённым. Блаженно несведущим. Вижу Деймона, который запихивает моё тело в машину, как будто я – мешок влажного цемента. Ну спасибо тебе, мудак. Он начинает закрывать багажник, но потом передумывает. Закрывая мои глаза, он снова издаёт этот задыхающийся звук. И всё исчезает.

Стоя в потоке ангельского света, в то время как две величайших любви моей жизни ждут меня, я могу выбрать лишь что-то одно.

- Поставь текилу охлаждаться, Дженна, - говорю я, надеясь, что она может меня услышать, - она нам пригодится в следующий раз, - и я окончательно поворачиваюсь к белому свету спиной. С каждым шагом, я слышу за собой Дженну, которая грустит всё сильнее и сильнее. Но она быстро принимает моё решение. Она понимает. И даёт мне своё благословение. Изобель же – нет.

Поразительно.

И вот он я. Мужчина, который не мог умереть, стал мужчиной, который отказался умирать и вернулся обратно, уйдя от рая к своим потерянным парням. Может быть, это нарциссизм; может быть, они вовсе не нуждаются во мне, и моя смерть стала для них лишь ещё одним непредвиденным обстоятельством. Возможно. Но потом я оказываюсь в слишком пустом доме рядом с Джереми – не знаю, как это произошло, мне ещё предстоит узнать обо всех этих призрачных штучках – и он видит меня. И знает, что это значит. Умный парень, понимает всё сам. И выражение его лица… о да. Я всё ещё могу изменить хоть что-то. И пусть я не всегда буду перед его глазами, и пусть Деймон никогда больше не увидит меня, они оба будут знать, что я здесь. Присматриваю за ними. Делая всё, что в моих силах.

Я сделал правильный выбор. Даже если я больше никогда не смогу найти путь к тому белому свету, к той вечности, что была предусмотрена для меня, даже если я буду обречён скитаться по земле, это всё равно будет оправдано – ведь я помог им понять, что они не одиноки.

Следующие несколько дней сливаются, время бежит слишком быстро и одновременно слишком медленно. Быть призраком – это довольно унылая работа. Я невидим для всех, кроме Джереми. Персона нон грата. Мне приходится наблюдать за всей болью вокруг, и при этом я ничего не могу сделать, чтобы повлиять на происходящее. Думаю, это не так уж сильно отличается от того, как обстояли дела, когда я был жив. Что мог сделать учитель с пристрастием к алкоголю? Как выяснилось, ничего. Совершенно ничего, кроме того, чтобы умереть.

Когда Деймон узнаёт, что произошло с Еленой – я рядом с ним, и могу только видеть его печаль и недоумение, его злость на брата и слепую ярость, направленную на Мередит. Ох, Мередит. Разве мы не проходили через это с Биллом Форбсом? Разве мы не видели, что если ты поишь людей кровью вампира, стоит рассказать им об этом, чтобы они изо всех сил избегали смерти? И да, Мередит, я вижу, как ты, плача, скорбишь по мне, вооружившись мороженым со вкусом рома и бутылкой настоящего рома, и я одобряю это. А вот к лечению пациентов вампирской кровью без их ведома я отношусь не так одобрительно.

Я наблюдаю за тем, как Елена просыпается, слизывает кровь со своих пальцев, кусает Бэмби. И хотя я до белого каления ненавижу то, чем она стала, и эта ярость заставляет меня вспоминать мои последние дни, я всё равно люблю её. И остаюсь рядом с ней на каждом шаге её пути, оплакивая её человечность и поддерживая её – вслух, потому что я идиот – пока она приспосабливается к новой жизни. Этого ли я желал ей? Конечно же, нет. Но я рад, что её нет здесь, со мной. Я рад, что ей выпал шанс во всём разобраться. Рад, что у неё всё ещё есть шанс быть счастливой. И если она будет прислушиваться к правильным людям (икай, икай, Кэролайн), то всё будет в порядке.

Пропускаю похороны Совета. Ненавижу всё чёрное, и пение, и «Я сожалею о вашей утрате», и остывшие закуски после окончания службы. И особенно я ненавижу то, что эти смерти, в общем-то, произошли по моей вине. Ещё один провал, который стоит добавить в мою копилку. Так что я пропускаю это и возвращаюсь после того, как подсматриваю за своими прежними собутыльниками из колледжа, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Стефан зажигает первый фонарь. Они красивы. Вспышки света, что уплывают, подчиняясь своевольному ветерку, и поднимаются всё выше и выше, исчезая в темноте? Да, я совершенно не против таких проводов.

Деймон уходит, и я отпускаю его. Нет, приятель, серьёзно, это они-то дети? Я даю ему фору, потому что знаю, куда он направляется. Туда же, где он проводил каждую ночь с тех пор, как меня не стало. Проводив взглядом плывущие в небе фонарики, пока пламя под ними не гаснет, и они не опускаются обратно на землю, я направляюсь на кладбище.

Нужно отдать ему должное – я никогда не думал, что у меня будет настолько красивый надгробный камень. Доверьтесь Деймону, и он всё сделает по высшему разряду. Однако он прав: дата высечена неверная. Понятия не имею, где они взяли эту дату рождения, но это имеет значение. Мысль о том, что, возможно, спустя тысячу лет, когда Деймон всё ещё будет давать всем жару, он сможет вернуться сюда и вспомнить те полтора года, когда мы ненавидели друг друга и…

Любовь – не подходящее слово. Я не уверен, что Деймона Сальваторе можно любить. Вас просто притягивает на его орбиту, и вы изо всех сил стараетесь не сгореть в его атмосфере. Проводить с ним время – это довольно рисковая затея. И физически, и эмоционально, и в любом другом аспекте, который вы сможете придумать. Всё вокруг вас будет разрушено. Но знаете что? Это того стоит. Даже зная, как всё закончится, я бы не изменил ту ночь, когда я пытался убить его, не изменил бы ничего из того, что было после неё. Возможно, я бы попытался умирать реже, но дорога всё равно привела бы нас прямо сюда.

Сюда, где я сижу на надгробье, созданном в память о каком-то Фелле, и слушаю, как Деймон изливает сердце в пустоту. Камню. Мне. И я бесполезен, беззвучен. Я не могу сказать ему, чтобы он не был тряпкой и перестал ныть о том, что не получил девушку, потому что не девушка сделает его счастливым. Я не могу сказать ему, насколько я рад, что он остался приглядывать за ними – потому что без него они уже спустя несколько дней были бы мертвы. Я не могу сказать ему, насколько глупо он выглядит, оставляя на моей могиле наполовину полную бутылку Glenfiddich пятидесятилетней выдержки, лишь чтобы какой-то подросток нашёл её и потом выплюнул, потому что на вкус эта дрянь не такая приятная, как Ягер Бум.

Теперь я знаю, что я должен был сказать Деймону, когда у меня была такая возможность. Единственное, что ему на самом деле всегда нужно было услышать, но что ему никто и никогда так и не сказал.

- Я тоже скучаю по тебе, друг.

от переводчика:
для меня этот мини-рассказ стал тем, чего так не хватает в сериях ДВ. эта дружба между Деймоном и Риком, которой пропитана каждая строчка, забота профессора Зальцмана о детях, о Джереми и Елене... в общем, я от него в восторге, и надеюсь, что вам он тоже понравился. всеми впечатлениями вы можете поделиться на форуме!