---

---

Когда наши движения убыстряются и его голос превращается практически в сдавленные рыдания, я чувствую, что почти готова рассыпаться в прах. И когда рассыпаюсь, единственное, что остается – это уверенность, что все будет даже лучше, чем хорошо.

Мы не будем как наши родители.

Он прижимает меня к своему боку, и я слушаю его тяжелые вдохи. Я наблюдаю, как он засыпает. Смахивая волосы с его лица, я шепчу ему на ухо:
- Ты будешь восхитительным отцом.

И это правда.

Следующие пару дней от Карлайла не слышно ни слова. Мы возвращаемся в наш пузырь.

Розали идет к нам на обед.

- Напомни мне, почему мы должны рассказать ей?

- Потому что она мой друг. И потому что когда-нибудь она узнает об этом.

Я готовлю кофе и сэндвичи. Потому что не знаю, что еще приготовить. Я обуваю дурацкие туфли. Я совершенно легко могу быть единственной беременной женщиной, которая ждет, когда не сможет видеть свои ноги.

Розали никогда не переступала порога этого дома, и я думаю, что если бы это зависело только от меня, я бы предпочла, чтобы всегда так и оставалось. И все же это была моя идея – пригласить ее. Потому что как бы мне ни хотелось ненавидеть ее, я не могу. Как бы мне ни хотелось думать, что она подлая эгоистка, я знаю, что она долгие годы была там ради Эдварда. Она была там, когда меня не было, когда я не могла там быть. Она была там, когда я оставила его сломленным. И часть меня всегда будет благодарна ей за это.

Она оценивающе рассматривает дом, не говоря ни слова, тщательно изучая взглядом каждую поверхность.

Она благодарит нас за приглашение, и я так нервничаю, что мне хочется вылезти из кожи вон.

Эдвард держит меня за руку, и она смотрит. Это сельская ярмарка.

Я смотрю, как она маленькими глотками пьет свой кофе. Мне хочется самой рассказать ей. Поэтому я не жду подходящего момента. Я просто говорю это.

- Мы ждем ребенка.

Она не отвечает. Мне хочется понять, как она это делает. Как она может оставаться безэмоциональной.

Я смотрю на ее идеальное пустое лицо до тех пор, пока ее губы не изгибаются в натянутой улыбке. И затем она смеется. Она, твою мать, смеется.

- Понятно.

Мне хочется спросить у нее, что именно ей понятно.

- Поздравляю. – Она смотрит на Эдварда. Она не смотрит на меня. И это хорошо.

Она задает миллион вопросов, которых я не ждала. По большей части я молчу. Я позволяю Эдварду говорить. Они так легко говорят друг с другом. Так непринужденно.

Я ловлю себя на том, что на самом деле не слушаю, слишком сосредоточившись на наблюдении за ее манерами, наблюдая за легкостью, с которой они общаются. И я осознаю, как много я пропустила за все эти годы. Я чувствую сожаление, и как бы я не пыталась избавиться от него, оно не уходит. Мне больно, что она знает его так, как не знаю я. Они – такие старые друзья, которые могут не общаться месяцами и начать с того места, где остановились.

Я ревную. И это не имеет отношения к тому факту, что она девушка, женщина, и касается только того, кто она есть. Розали Хейл.

Я переключаю свое внимание на разговор. И мое сердце бешено колотится, потому что они говорят об усыновлении. Мне бы не хотелось, чтобы он рассказывал ей эту часть.

- Но я думала, что она беременна.

Она говорит это так, словно меня нет в комнате. А я в двух футах от нее.

- Я беременна. – И мне не хочется ей это объяснять. Я отказываюсь.

Но Эдвард объясняет, потому что он выше меня.

- Мы начали заниматься усыновлением до того, как узнали, что ждем ребенка.

Она морщит нос.

- И вы все равно пытаетесь усыновить ребенка?

- Да.

- Если ты спросишь меня, это кажется своего рода эгоистичным. Я имею в виду, вы же ждете своего собственного ребенка.

Моя кровь кипит. Я больше не могу молчать.

- Если бы мы захотели узнать твое мнение, мы бы спросили его.

Эдвард неодобрительно смотрит на меня. Его, кажется, нисколько не задевает ее грубость.

Роуз теребит в руках сеченые концы волос.

- Совсем как Брэд и Анджелина.

Мне десять лет.

- Пошла на хуй, Розали.

И Роуз перестает быть безэмоциональной. Ее губы сжимаются в тугую линию, она свирепо смотрит на меня, а затем выжидающе поворачивается к Эдварду.

Его голос успокаивающий и извиняющийся.

- Роуз,… прости. Может, тебе лучше уйти.

Я не понимаю, за что он извиняется перед ней.

Она разворачивается и шагает из кухни прямо к входной двери. Выходя, она хлопает дверью. Достаточно сильно, чтобы заставить меня вздрогнуть.

На этот раз это не кабинет директора. Чарли не приедет, чтобы забрать меня на патрульной машине.

Не могу поверить, что мы снова здесь. Некоторые вещи не меняются.

- Знаешь, она тоже через многое прошла. Белла, у всех своя история. Даже у Розали.

- Я считаю, что вряд ли влечение к кому-то, кого она не может иметь, можно расценивать как жизненные невзгоды.

Он смотрит на меня так, словно я лишилась рассудка.

- Ты говоришь глупости.

- Это я-то говорю глупости? Я прекрасно знаю, что она подумала, когда я сказала ей.

Мысли крутятся в голове. Он разочарован во мне, но пытается не показывать этого.

- И что же это было?

- Она подумала: «само собой она беременна». Словно это все объясняет. Она думает, что поэтому ты женился на мне. Я могла сказать это по ее лицу.

- Ты поняла все это по ее взгляду? – Он дразнит меня, но это не смешно. Розали – это не смешно.

- Почему ты не видишь ее такой, какая она есть?

Он вздыхает.

- А какая она есть?

- Она высокомерная, самодовольная, эгоистичная стерва.

- Белла.

- Что? Так и есть. Почему ты так слеп?

- Потому что Розали – одна их самых закомплексованных людей, каких я знаю.

- Это смешно.

- Нет, не смешно. Это правда.

Эдвард кладет руку мне на плечо. И это впервые с тех пор, как мы были парочкой подростков, когда мне хочется стряхнуть ее.

Мой телефон звонит, и я благодарна ему. До тех пор, когда я отвечаю на звонок и мои кости, кажется, ломаются изнутри.

Это наш агент по усыновлению. Я включаю громкую связь.

Очередное препятствие. Очередное «нет».

Я сижу на тихой кухне, Эдвард рядом. И у меня такое чувство, что меня наказывают за то, что я хочу больше, чем заслуживаю.

Почему я просто не могу быть счастлива со всем, что имею? Может быть, Карлайл прав. Может быть, это не стоит всей этой сердечной боли.

Голос Эдварда прерывает мои размышления.

- Белла, ты уверена, что оно того стоит?

И даже, несмотря на то, что всего секунду назад я думала о том же самом, я не хочу это признавать. Потому что оно того стоит. Она точно стоит всего этого.

- Как ты можешь спрашивать у меня такое?

- Я ненавижу видеть тебя такой, как сейчас. – Он шепчет это.

- Я думала, ты этого хочешь. Я думала, мы хотим одного и того же.

- Да. Так и есть.

Я верю ему. И все же я чувствую себя такой одинокой в этом деле.

- Я собираюсь прокатиться.

- Белла, пожалуйста, не езди.

- Мне нужен воздух.

Ключи в руке, я оставляю его там, на кухне. Уходя, я не осмеливаюсь оглянуться. Потому что знаю, что выражение его лица убьет меня.

Я делаю вид, что знаю, куда направляюсь, когда завожу машину. Я отъезжаю от дома. Мне хочется плакать и кричать, и хочется, чтобы этого было достаточно, чтобы все изменилось. К лучшему.

Я пытаюсь заставить слезы пролиться. И тот факт, что я плачу, злит меня еще больше. Я даже больше не понимаю, на кого я злюсь. Я чувствую безысходность. Я думала, что это чувство исчезло. Я думала, что выбросила его.

Бабочки в животе не успокаиваются.

Только это не бабочки. Это вообще не бабочки.

Все как в замедленной съемке. Фары машин, едущих в обратном направлении. Голоса по радио. Нога на педали газа.

Я кладу руку на живот. А я почти забыла, что там кто-то есть.

Кто-то трепещущий.

Я чувствую, как двигается наш ребенок. Внутри. И это самое странное, самое нереальное ощущение.

И теперь я плачу еще сильнее. Но это другие слезы. Слезы, которые я должна делить с Эдвардом. Вместо этого я одна в машине.

Мне не следовало садиться за руль. Я сворачиваю к обочине и выключаю двигатель.

Порхание прекращается.

Я застегиваю пальто и вылезаю из машины, захлопывая дверь. Розали не единственная, кто может хлопать дверьми. От этого звука мне становится незначительно лучше и гораздо хуже.

Я иду на кладбище. Готовая ругать свою мать. Именно ее. Потому что легче винить кого-то, кто уже двадцать лет мертв. Кто покоится в грязи Форкса. По дороге я думаю обо всем, что хочу ей сказать.

Я вижу в сером воздухе свое дыхание. Насмехающееся надо мной.

Я прохожу через большие железные ворота, и шагаю прямо к могиле матери. Шагаю так, как шагает Розали. Несмотря на то, что уверена, что выгляжу при этом нелепо. Я не смотрю на надгробие матери. Словно игнорировать его означает, что его не существует.
Я сижу перед могилой Эсме, задыхаясь. Холодно, очень холодно сидеть на сырой земле. Я все равно сижу.

Я не знаю, что ей сказать.

Я хочу, чтобы она была здесь. Мне ее не хватает. Я даже не помню ее, а мне ее не хватает.

Но если быть честной с самой собой, она не та, кого мне не хватает.

Я отряхиваю сзади свое пальто, когда встаю. Но оно сырое и испачканное в грязи.

Мои ноги не двигаются. С этого места я вижу тыльную сторону ее могилы.

- Сегодня я почувствовала, как шевелится мой ребенок.

Это все, что я говорю. Это все, что она получает.

Я не знаю, как я могу понимать ее в одну секунду и ненавидеть в следующую.

Я задаюсь вопросом: почувствуют ли наши дети однажды то же, что и мы с Эдвардом. Надеюсь, что нет.

Я возвращаюсь к машине. Включаю обогреватель. До тех пор, пока мои губы не становятся сухими, и глаза не начинает жечь от горячего воздуха.

И я просто еду. Я еду вокруг этого города, который должен был все исправить.

В конце концов, я останавливаюсь перед нашим домом. Меня не было несколько часов.

На подъездной дорожке стоит машина Эмметта. Я смотрю на нее и молюсь, чтобы в моем доме не оказалось Розали.

Входная дверь не заперта. Открывая дверь, я наполовину допускаю мысль, что она стоит и смотрит на меня.

Ни в гостиной, ни на кухне никого нет.

Я стою у нижней ступеньки лестницы.

- Есть кто-нибудь?

Я слышу ругательства Эдварда и смех Эмметта. Они в маленькой комнате. И все, о чем я думаю, это о том, что лучше Розали здесь не быть. Лучше не быть.

Я решительно поднимаюсь по лестнице. Готовая сказать ей убираться из моего дома.

Я толкаю дверь и перестаю дышать.

Эдвард перестает делать то, что он делает. Выражение его лица тут же меняется с расстроенного на обеспокоенное.

Эмметт тоже смотрит на меня, и я гадаю, на что должно быть похоже мое лицо.

Я делаю долгий выдох.

- Что это?

- Это кроватка. – Его голос тихий.

Я знаю, что это кроватка.

- Зачем она здесь?

- Это для ребенка. Мне следовало сначала спросить у тебя. Я просто подумал...
Я дура. Каждый раз, когда злюсь на этого мужчину.

Он стоит передо мной и не знает, куда деть руки.

Эмметт тихо проскальзывает мимо нас и выходит из комнаты.

Мы с Эдвардом стоим среди составных частей. Мы стоим среди составных частей кроватки.

Второй кроватки.

---

Переводчик: helenforester

Не поленитесь сказать переводчику спасибо

---

ФОРУМ