Глава 4: Красный

Шрамы.

Некоторые стыдятся их и прячут. Либо чтобы хотя бы на мгновение почувствовать себя незапятнанными и нетронутыми очевидным уродством, либо просто желая уберечься от неловких взглядов и любопытных взоров прохожих – причина неважна. Всегда находятся те, кто пытается прикрыть свои шрамы. Проблема в том, что именно попытка спрятать побуждает других заняться поисками. Всегда находится чувак, который слишком любопытен и который не понимает, что это любопытство приведёт к его краху. Или твоему.

Некоторые же носят шрамы с гордостью. Она может основываться на тщеславии, на обеспечиваемом шрамами взлёте эго, но обычно эти физические раны мелки, поверхностны. Кто-то же гордится тем, как его отметины были получены – например, если это пожарный, который ворвался в горящее здание, чтобы спасти незнакомца и выбраться наружу с половиной лица, которое было у него до подвига. Для таких жертва оправдывает цену, или, по крайней мере, они знают, что так должно быть. Ещё гордость может идти от осознания того, что ты побывал в аду, где совершил обзорную экскурсию, послужил голозадой сучкой Сатаны и вернулся, чтобы поведать об этом – не то чтобы этот рассказ будет частым, но твои шрамы – это метка выжившего.

Некоторые считают тело своего рода картой. Для них шрамы отмечают места, где они были, и являются физической записью истории жизни. Нет никакой необходимости в «Дорогой дневник, сегодня папа ударил меня по спине своим кожаным ремнём», когда вдоль твоего позвоночника навечно выгравирована половина буквы ‘S’ с пряжки. Это целая биография, был-там-занимался-этим, только вместо почтовых открыток… ну, вы поняли.

Моё же мнение заключается в отсутствии такового. Шрамы… их у меня много. Может, я не понимаю, почему это, мать его, так важно, потому что я мужчина… вампир… неважно. Возможно, для осознания всей значимости этого вопроса необходима киска. Но опять же, у моей супруги не возникало проблем с принятием своих – отметин, не кисок. До этого момента я никогда не задумывался об этом – правда. В моей личной философии напротив слова «шрамы» значилось – они есть. Они просто есть.

Мне нравится считать себя простым парнем, но я не простак. Мои шрамы – излечившиеся боевые раны – являются тем, чем являются. Они существуют. Неважно, физические они или нет, шрамы просто есть.

Как солнце встаёт на востоке и укладывается спать на одном и том же западном горизонте, каждый день. Как небо навсегда останется домом для воробьёв. Как реки нашей страны прокладывают себе путь там, где им вздумается. Как прикрытые шапками снега горы тянутся к небесам. Всё это просто существует.

Я не ставлю это под сомнение. Такой необходимости нет. Я вижу, прикасаюсь, натыкаюсь на всё это. Но размышлять, а почему всё так? Спрашивать, откуда всё взялось? Не собираюсь тратить на это своё время. Есть – и ладно.

Так что, конечно же, я оказался до усрачки шокирован, когда первым, на что я обратил внимание, глядя на кого-то, оказались шрамы. Будь я человеком – пришлось бы тут же менять боксеры.

Это было в тот раз, когда я впервые увидел её.

Во время своей прогулки. Шарлотта всего неделю отсутствовала, пустившись в операцию спасения женщиной-одиночкой. Она отказалась брать меня с собой. Знаю, знаю, я грёбаный вампир, так какого хрена. К сожалению, это относится и к ней. Как только Пит младший оказывается под угрозой, я сдаюсь. Тем более не было никаких сомнений в том, что с ней всё будет в порядке. Мне просто не нравится находиться вдалеке от неё. Однако это не отменяет того факта, что она сильная, дееспособная и находчивая. Так что помоги вам Бог, если вы свяжетесь с ней или встанете на пути, потому что тогда вам понадобится вся возможная помощь. Во время последнего звонка она недвусмысленно грозила расправой моим гениталиям, и чтобы сохранить их в целости – пришлось отправиться на прогулку.

Лениво бродя по городу, я осознал, что нужно поохотиться. Мы с Шар ели перед её отъездом, но с того момента я не выходил из дома. И теперь даже запахи полумёртвых стариков царапали горло. К счастью, в городе такого размера всегда можно было найти массу бомжей и мелких преступников. Кому-то нужно чистить стадо – удалять больных и злобных, – чтобы другие могли размножаться и процветать. В мысли о гуманистических обязанностях ворвался шёпот из глубины подсознания, практически неразличимый, но я всё понял.

Оукфорестский Исправительный Центр.

У меня был выбор. Либо пойти и посмотреть, к чему всё это, либо развернуться и направиться в другую сторону, мечтая о том, чем мы с Шар будем заниматься после её возвращения…

Решения, решения…

Подумал, что стоит проверить. Не то чтобы в моём «загруженном» расписании не было свободных минуток. Конечно, я надеялся, что этот шепоток на проверку окажется чушью, но не мог отделаться от предчувствия чего-то значительного – огромного, словно член снежного человека. Я плохо справляюсь с таким дерьмом, когда Шар нет рядом; однако, будет глупо хотя бы не пройти мимо. Мысли эти вряд ли можно назвать ненужными, потому что даже «власть имущие» знают, что если послать мне пачку сумасбродных затей, я никогда не прислушаюсь к этим «предложениям».

А они являются именно ими – ни приказами, ни поручениями. Я сам решаю, к чему прислушиваться, а что игнорировать. Нет ничего, что управляло бы мной. Конечно, если вы спросите Шар, я охотно признаю, что моя сверкающая задница принадлежит ей со всеми потрохами. Если вам удастся завоевать подобную женщину, вы окажетесь в таком же положении. Но мой дар, если хотите так его называть, работает на меня. Это инструмент в моём распоряжении; один из многих, которые я иногда откладываю за ненадобностью, а иногда – беру на заметку.

Я не считаю себя одним из тех супер-вампиров с особыми умениями. Но, опять же, так было бы в любом случае, если только я не срал бы чили и не ссал бы тропическим пуншем, потому что это была бы настоящая сила, даже не беря в расчёт тот факт, что я мало-помалу решил бы проблему голода во всём мире. Но нет, у меня всего лишь развито шестое чувство, если угодно. Мне нравится считать себя проницательным, наблюдательным. И не таких хренов видали. Когда из ниоткуда приходят эти мысли, они не обращают внимания на мои потребности. Иногда я просто знаю всякое дерьмо – дерьмо, которое я не хотел узнать, на которое мне плевать. Несколько раз это знание спасало мне жизнь, так что я стараюсь ныть как можно меньше.

В отличие от супер-вампиров, я не завишу от этого «дара». Возможно, потому что на него не всегда можно положиться, или потому что я не могу его контролировать. Я не грёбаный хрустальный шар и не Сильвия Браун, так что не просите предсказать вам будущее. Но скорее всего всё потому, что я не готов полагаться на неведомое. Однако моя матушка, земля ей пухом, воспитала не круглого идиота, поэтому я и оказался под кизилом.

Наблюдая за облаками, набегающими с востока, я услышал шаги выходящей из здания толпы людей. Медленно выглянув из-за дерева, которое скрывало меня от любопытных взглядов, я впервые заметил ограждение. Чёрт, вот тебе и первоклассный «дар предвидения». Как, мать её, я упустил из виду огромнейшую металлическую решётку, которая тихо жужжит в десяти футах от меня? Задумавшись о том, какого хрена она вообще жужжит, я заметил табличку «Осторожно: Высокое напряжение». Спасибо за предупреждение. Наконец меня осенило, что этот электрический забор поставлен не для того, чтобы никого не впускать; опасность находится внутри. Если от этого им спокойнее, тогда ради Бога…

Я перевёл взгляд на пациентов и работников этого учреждения, которые продолжали выходить во двор. Старался не высовываться из укрытия, хотя можно с полной уверенностью утверждать, что на меня не обратили бы внимания, даже если бы я стоял перед ними голый, как сокол, с младшим Питом, дико раскачивающимся на ветру. Я не шучу. Исправительный центр, что за хрень – это была психушка. Кто-то ел землю, и это был не младенец. Может, я и не знаток «нормального» человеческого поведения, но достаточно времени провёл среди людей, чтобы понимать, что происходящее к нему не относилось.

Нет, сэр.

Но как раз когда я уже был готов послать всё это на хрен и свалить оттуда, я увидел её.

Был так шокирован окружавшим меня безумием, что невольно шагнул вбок, желая увидеть всю картину и одновременно раскрывая себя. Я не преувеличиваю, называя это шоком. Нет другого подходящего эпитета. Она стояла в центре поля, что само по себе было странным, потому что все остальные двигались, дёргались, курили, тихо пели, играли с цветами, катались по траве, разговаривали… Все делали хоть что-то; все, кроме неё.

Она стояла в центре этого хаоса, совершенно спокойная, в полном мире с окружающим миром. Выглядела как ангел, выброшенный из рая… потому что вне всяких сомнений она пала. Пока она стояла, глядя в небо, двигалась только её грудь, что медленно вздымалась и опадала. Благодаря запрокинутой голове, я заметил краешек трёх шрамов, которые начинались у основания её шеи и тут же исчезали под воротником больничной рубашки. Того, что я увидел, было достаточно, чтобы вдоль позвоночника пробежал холодок. Они казались чертовски глубокими. Мне не хотелось даже думать о том, что скрывалось под тканью, однако теперь было крайне сложно отвезти взгляд от этой девушки. Она медленно опустила голову. Шрамы оказались скрыты от меня, и оставалось лишь благодарить за это. Она же сосредоточенно осматривала деревья. И снова не двигалась, только глубоко вдыхала свежий воздух, предшествующий грозовому фронту.

Я же осматривал её. Хотя день был тёплым, на девушке было несколько слоёв одежды – леггинсы под рубашкой, вторая рубашка, которая была надета задом наперёд и завязана на животе, и в довершение всего этого длинный серый свитер на пуговицах, расстёгнутый, спадающий аж до коленей. Волосы лёгкими волнами опускались до плеч. Она обладала естественной красотой, хотя ей явно требовалось несколько плотных обедов, чтобы помочь нарастить на костях немного мяса. Десять или двадцать фунтов пошли бы ей на пользу. Руки девушки были скрыты под белыми перчатками, которые лишь раззадорили моё любопытство. Поэтому я продолжал изучать её.

Напомнил себе, что стоит двигаться, чтобы казаться нормальным, что, конечно, было здесь необязательно, поэтому перенёс вес с правой ноги на левую, и это привлекло её внимание. Она мгновенно сфокусировалась на мне, и я быстро опустил голову, избегая этого взгляда, уверенный, что вскоре она отвлечётся. В конце концов, тут ещё масса деревьев, на которые можно смотреть. Но как только я рискнул проверить, она тут же буквально ухватила меня своим пронзительным взором.

Для чиксы из психушки она казалась слишком… осознанной. В её глазах мелькало множество мыслей – в этих глубоких карих глазах, в которых было слишком много боли, и обиды, и оцепенения. В одно мгновение они кричали о своём всезнании, в следующее – ошеломляли невероятной пустотой. Она прошла свою войну, и вышла из неё, не сохранив целостность. Пока она смотрела в мои глаза, я видел её любопытство, а потом почувствовал узнавание. Она в курсе. И, спеша подтвердить мою теорию, её сердце на мгновение споткнулось.

Чёрт.

Она знает.

Пока в голове на пугающей, даже для меня, скорости проносились вопросы и ругательства, маленькая рациональная часть отметила, что она так и не отвернулась. Сердце девушки снова билось в нормальном ритме. Никакого прилива адреналина, сопровождающего шок и страх. Нет, она просто смотрела мне в глаза. И я начинал думать, что она и правда чокнутая.

Что теперь делать? Блядь! Пусть мы все будем прокляты, но я не мог позволить ей и дальше жить здесь, учитывая знание о нашем мире. На самом деле, может, и мог, но что-то в этом решении не казалось правильным. Не стоило оставлять её здесь – или где-либо ещё, если уж на то пошло – с такой информацией. Но у меня было так много вариантов.

Я не мог убить её. Это стало понятно сразу. То есть, мог, но не собирался. За свою бессмертную жизнь я сделал массу того, чем не горжусь, но одна мысль о том, чтобы осушить её или сломать шею вызывала тошноту. Физическую. Святой ад! Разве вампиров может тошнить? Мне больше ста лет, чёрт возьми. Я принимал участие в таких ужасных войнах, что большинство тех немногих собратьев, что выжили, съехали с катушек. А вампиры, которые съезжают с катушек, не отправляются в «исправительное учреждение». Может, теперь и меня постигла та же участь. Интересно, можно ли на EBay купить тест для определения раннего безумия? Поссать на палочку и получить две полоски.

Она всё ещё пялилась на меня, но из порочного круга дерьма, в котором я уже увяз по колено, меня вытащило то, что она начала двигаться, медленно, словно боялась спугнуть. Странно. А потом девчонка сделала последнее, что я ожидал от человека – предложила мне себя, словно индейку на день благодарения. Наблюдая за этим представлением, я заметил её запах. Он был хорош; чертовски хорош, на самом деле. Но несмотря на яд, покрывший зубы, в мыслях раздавался шёпот, настаивающий на том, что она не для еды. И я был склонен к нему прислушаться. Не отрывая взгляда от её глаз, я старался периферийным зрением не пропустить ни одного движения.

И вновь этот хрупкий человечек завладел всем моим вниманием. Самым медленным из всех медленных движений она склонила голову набок и откинула волосы с шеи. Потом, компенсируя недостаток скорости поразительным изяществом, поднесла руку ко рту и облизнула кончики пальцев. О нет… казалось, я знал, к чему всё идёт, и мне это не нравилась. Рука скользнула к шее и несколько раз постучала по ней, заставляя пульсирующую вену проявиться под кожей.

А потом она выдохнула слово, которое решило её судьбу: «Отсоси».

В этот момент я ощутил близость с женщиной, которая так храбро и так глупо стояла передо мной. Я не знал её историю, но увиденного было достаточно. Её прошлое было значительным и ужасным, и она явно не получила свой счастливый конец. Но всё ещё держалась, чёрт возьми. Не ушла невредимой, но осталась на ногах. Она была непотопляемой.

Кожа её была так бледна, что казалась прозрачной. Приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы не концентрироваться на вене, которая пульсировала восхитительной жизненной силой. Ей она была необходима больше, чем мне. Кроме того, я жаждал ответов, и она была единственной, кто мог их дать. На мгновение я необоснованно взъярился на то, что она так спокойно предлагает себя незнакомцу.

А девчонка продолжала шокировать меня до потери сознания, изогнув бровь в том, что явно было вызовом.

О, мать твою, да! Не просто непотопляемая – грёбаный воин! Я был на грани головокружения. Как столько несоответствий могут помещаться в столь маленькой упаковке? Тщедушное тело, сильный, но хрупкий разум и дух настоящего бойца… Захватив меня одним словом, она подтвердила сделку изгибом брови. К счастью, сейчас, в отсутствие Шарлотты, у меня образовалась целая гора свободная времени, и новое хобби пришлось кстати. Всегда хотел стать сталкером.

И вновь, мысли, которые были одновременно моими и чужими, пронеслись на задворках сознания, говоря, что стоящий передо мной человек сможет помочь нам вернуть цельность. Как эта сломленная девочка умудрится сделать подобное, я не имел ни малейшего понятия. Ещё одна мысль утверждала, что она стоит усилий, и я верил ей. Может, привёл меня к ней так называемый дар, но нить, обёрнутая девчонкой вокруг моего грёбаного сердца, будет заставлять возвращаться. Я выбрал её и, помоги мне небеса, ни на каплю не понимал, что делать дальше.

На другой части поля что-то рухнуло, и это отвлекло её от меня – в этот момент я неохотно спрятался, чтобы дождаться, пока она не уйдёт обратно внутрь. Мне нужно было время, чтобы подумать, не отвлекаясь на её взгляд. Она, казалось, знала слишком многое.

Наконец тучи выплеснули свою тяжёлую ношу, и я остался на месте. Через грохот грома и плеск капель прислушивался к звукам внутри. Супер-слух рулит.

Расшифровав и выкинув лишние фоновые звуки, я наконец нашёл её. Молчавшая всё время после выдоха на ветру, она до сих пор не проронила ни слова. Единственное, что выдавало её – это сердцебиение. Уникальное, которое мне оставалось лишь благодарить за выделявший его среди остальных лёгкий рокот. Она сидела с остальными во время еды, а потом направилась в помещение, которое, видимо, было её комнатой. Я наблюдал за тем, как она смотрела сквозь струи дождя на дерево, под которым я стоял, прикрытый ветками над головой.

Через удароустойчивые двойные стёкла и решётку она казалась ужасно маленькой и одинокой. Конечно, дождь был слишком сильным, чтобы она могла меня увидеть, но мне нравилось знать, что она будет в своей комнате, когда я оставлю её до завтра. Примерно тридцать минут спустя ей сказали начинать готовиться ко сну.

- Спокойной ночи. – Дерьмо. Я даже не знал её имени. С улыбкой я подумал о том, как она предложила мне себя, словно замечательный ужин, ждущий, когда его заглотят. Однако она не была похожа на индейку. Я решил, что буду лучше звать её Тыковкой.

Когда выключили свет, я отправился домой, размышляя о представлении Тыковки. На следующее утро прокрался на задворки психушки и ждал её появления. После ужина, так же, как и в прошлый вечер, она появилась за окном. Только на этот раз увидела меня.

Казалось, она была довольна. Даже биение сердца на мгновение ускорилось. Поприветствовала меня едва заметной улыбкой, но этого было более чем достаточно: в конце концов, это была первая улыбка, увиденная мною на её губах. Однако радость моя была кратковременной, потому что когда она помахала мне левой рукой, я заметил кое-что, заставившее забурлить яд в моём каменном теле.

На этот раз она не надела все слои одежды. И возникало стойкое ощущение, что это не было её решением. Судя по той части тела, которую я видел, на Тыковке были только две больничные рубашки с короткими рукавами – одна надета нормально, а вторая – задом наперёд, чтобы можно было завязать на животе. Оставалось лишь надеяться, что она прикрывала её ягодицы. Однако не одежда повергла меня в оттенённый яростью шок: это сделали шрамы, покрывавшие её руки.

Половину обнажённой кожи занимал глубокий рваный шрам, окружённый другими, маленькими, возможно, оставленными ею самой, но моё внимание привлёк один-единственный, в форме полумесяца, расположившийся над её запястьем. Он был мне знаком; на моём собственном теле находилась масса похожих. Но за всю свою жизнь мне не доводилось видеть живого человека с подобным «украшением».

Я был слишком шокирован, чтобы действовать. Да и что я мог сделать? Уставиться на неё с большим чувством? Возможно. Немного успокоившись, я всмотрелся в её глубокие карие глаза, словно одно это поможет мне найти желаемые ответы. Нет, не желаемые, необходимые.

Я получу их. В конце концов, времени у меня навалом. А пока я решаю, что нужно или можно для неё сделать, я намеревался присматривать за Тыковкой. Буду её личным охранником.

Кто бы мог подумать, что красноглазый вампир когда-нибудь станет ангелом-хранителем?

---