Тяжелое дыхание, ласкающее кожу между лопаток, пробудило Гермиону и заставило окончательно стряхнуть тень блаженной дремы.

Она лежала, глядя в никуда, пытаясь разобраться с затуманенными сном мыслями; онемела, когда поняла, что значит дыхание за спиной. Грейнджер осторожно развернулась и увидела спящего рядом Драко; проследила за изгибом его руки, лениво переброшенной через ее талию.

Он остался. Он остался с ней до самого утра.

Гермиона улыбнулась самой себе и легко погладила кончиками пальцев его ладонь. Взглянула на часы и увидела, что они проспали почти до одиннадцати. Она даже не могла припомнить, когда ей в последний раз удавалось понежиться в постели до такого времени, несмотря на бессонницу, которая брала свое; тот факт, что он был рядом, подарил ей позабытое ощущение умиротворенности.

Она откинулась на измятые простыни и залюбовалась расслабленным лицом Малфоя: такое прекрасное, когда он потерян во снах и не обращает внимания на реальность. Возможно, это было эгоистично и немного неразумно, но она почти позволила безысходности войны уйти на задний план своих мыслей, пока смаковала эфемерность этого момента.

Он пошевелился, крепче сжимая ее в своих объятиях; у Гермионы сбилось дыхание. Она не желала его пробуждения, не сейчас. Одному Мерлину известно, позволит ли Драко еще раз проснуться утром в одной постели, поэтому она хотела запомнить, каково это... ощущать, словно все происходящее между ними — реальное...

Настоящее...

Она понимала, что все было временным; рождественские праздники обладали дурной привычкой вводить людей в заблуждение и зарождать в них непозволительный оптимизм. И сейчас она чувствовала тепло и близость... счастья. Все благодаря тому, что тот, кто должен был бы являться врагом, находился рядом. Она вспомнила их вчерашнюю прогулку и улыбнулась.

Прости меня...

Детали не имели значения, как не имели значения и причины, побудившие его попросить прощение, но, Годрик, его слова стали для нее шоком. Прекрасной неожиданностью. Они стали ее рождественским подарком; маленькая жертва его гордости и эго ради ее доброты.

Он действительно изменился за последние три месяца.

Теперь это стало очевидным — неуверенная ложь и предрассудки, которые никогда не давали о себе забыть; теперь он начал думать собственной головой, составлять свои суждения. Все, что было в ее власти, — дать ему веру и надежду на то, что, в конечном счете, он увидит в этом смысл; помочь понять, что чистота крови не имеет никакого значения, так же как цвет волос или оттенок кожи. Это был до боли медленный процесс, и едва ли можно сказать, что они находились в начале пути; Дамблдор всегда считал душу Малфоя достойной спасения, теперь она понимала причины.

И ей нравился Драко... Годрик, помоги, он ей очень нравился.

— У тебя такая привычка — наблюдать за спящими людьми, Грейнджер? — произнес он охрипшим ото сна голосом и медленно открыл глаза, бросив на нее взволнованный взгляд.

— Ненавижу, когда ты так делаешь, — пробормотала она со смущенным румянцем и нахмурилась, когда он выпустил ее из объятий.

— Твою мать, — ухмыльнулся он, опираясь подбородком о локоть и склоняясь над ней, — здесь чертовски холодно.

— Неужто подобный уровень профанации так необходим в столь ранний час? — скривилась она.

— Что за выражения? — самодовольно выпалил он в ответ. — И, да. Я знаю, что это значит. Но серьезно, Грейнджер, можно было бы подождать хоть до полудня, прежде чем сражать меня своей внутренней энциклопедией.

— Знаешь, — она широко улыбнулась, приободренная его неожиданно беспечной манерой общения, — я подумала, что ты как раз сможешь ее оценить.

— Какой-то двусмысленный комплимент, — сказал он с едва уловимым намеком на веселье. — Позволь спросить, почему ты так рано проснулась? Очередная странная маггловская традиция?

— Уже почти одиннадцать.

— Не глупи, — фыркнул Драко, но затем посмотрел на часы и от удивления приподнял брови.

Он перевел взгляд на фотографию, стоявшую рядом; это был снимок, который оказался во вчерашнем подарке Поттера, изображавший ее и двух бестолковых придурков, что всегда ошивались поблизости. Все трое улыбались, смеялись над чем-то, чего он никогда не узнает. Оба парня в защитном жесте обнимали ее за плечи, словно предупреждая, что она принадлежала им, не ему. Необычное ощущение спокойствия, что поселилось между ними этим утром, моментально испарилось; фотография словно насмехалась над ним, демонстрируя приватное веселье между Грейнджер и рыжим увальнем, и Драко ощутил, как его оборонительные инстинкты вернулись.

— Пора вставать, — проворчал он, передвинулся к краю кровати и натянул белье. — Уже поздно...

— Не делай этого, Драко, — своим решительным тоном она заставила его остановиться. — Не отворачивайся от меня. Мы ведь просто разговаривали...

— И что ты прикажешь мне делать? — спросил он сквозь сжатые зубы. — Притвориться, что это нормально?

— Для начала скажи, что по твоему «нормально», — ответила она. — Вернись в постель...

— Ты, Грейнджер, всегда была поклонницей фактов, — медленно произнес он, сидя к ней спиной, — так что вот тебе парочка: мы враги...

— Драко...

— Давай все проясним, — продолжил он, глядя на Темную метку на своем предплечье, чувствуя, как к горлу подступает желчь, — я — Пожиратель смерти...

— Это не так...

— Пусть дерьмовый, признаю, — тихо проговорил он, — дерьмовый настолько, что за какой-то год смог разозлить Волдеморта. Но, тем не менее, я Пожиратель смерти, Грейнджер. А ты из Ордена...

— В действительности, ты никогда не был одним из них, — уверенно возразила она, — и тебе это известно...

— Ты сражаешься на стороне Света, — удрученно продолжил он, — я же — часть Тьмы. Вот как все обстоит.

Гермиона вздохнула и попробовала дотронуться до его спины, но он оттолкнул ее.

— Все не так просто, Драко, — сказала она.

— Все совершенно просто, — прорычал он. — Можешь выискивать какие тебе угодно аномалии, но факт остается фактом: большинство вещей делится на черное и белое.

— Тогда почему вокруг столько оттенков серого? — прошептала она и медленно пододвинулась к нему, обнимая со спины. Она прижалась губами к его плечу, а затем осеяла легкими поцелуями. — Мне нравится серый.

Он прикрыл глаза, изо всех сил стараясь не поддаться ее убаюкивающим поцелуям и соблазнительным словам.

— Ты такая упрямая, Грейнджер.

— Как и ты...

— Конечно, удобно притворяться, что наши шалости в этих стенах — дело обычное, Грейнджер, — мрачно протянул он, — но мы не останемся здесь навечно.

— Будет день — будет пища, — предложила она тихим голосом.

— Разумно было бы прекратить все это прямо сейчас, — настойчиво произнес он, и Гермиона почувствовала, как сдавило грудь. — В итоге я причиню тебе боль.

— Для человека, которому безразличны мои чувства, ты слишком много обо всем этом думаешь.

Он вздрогнул и, смирившись, поделился с ней еще одним клочком своего потрепанного достоинства:

— Я никогда не говорил, что мне безразличны твои чувства.

Гермиона ощутила согревающую кровь радость; но оптимистичный настрой — опасная вещь.

— Тогда что ты ко мне чувствуешь? — с волнением спросила она, бессознательно выводя пальцами узоры на его животе. Именно он ввел традицию задавать этот вопрос; она вспомнила все предыдущие ответы, что они давали, и поняла, насколько изменились их отношения.

— Я не знаю, — прошептал он. — Это... невозможно назвать.

— Ты все еще ненавидишь меня? — спросила она.

Он побежденно вздохнул и потер рукой лицо.

— Нет, — ответил он после долгого молчания. — Конечно, гораздо удобнее было бы сказать обратное, но, Гермиона, ты же знаешь, что это не так.

На какое-то мгновение он затих, а затем, глубоко вздохнув, взял себя в руки и спросил:

— А что ты ко мне чувствуешь?

Она поцеловала его в шею.

— Ты мне нравишься, Драко, — нежно произнесла она; это признание было таким искренним и невинным, что внутри у него что-то екнуло. — Я думала... это очевидно.

— Я причиню тебе боль, — повторил он уже громче. — Замечательно разыгрывать волшебную сказку в пределах этой комнаты, но это не продлится...

— Тогда тем более есть смысл взять от этого все, что получится, — уверено возразила она и облегченно вздохнула, когда почувствовала, как его мышцы расслабились под ее прикосновениями, — Драко, я так устала убеждать тебя прекратить подвергать сомнению происходящее.

Он сжал челюсти.

— Тогда зачем продолжаешь?

Гермиона облизала губы и, надеясь, что голос не дрожит, продолжила:

— Я боюсь, что эта война лишит меня надежды, — выдохнула она. — Но ты напоминаешь мне, как улыбаться.

Мерлин, ее честность разрушала всю решимость, но, с другой стороны, разве он когда-либо хотел завершить то, что происходило между ними? Сомневаться во всем и сражаться во имя своей тающей гордости было инстинктивной необходимостью. Он не спеша накрыл ее руки своими, нежно погладил их и пораженно опустил голову.

— Только не говори потом, что я тебя не предупреждал, — хладнокровно произнес он. — Все закончится слезами.

— Возможно, — печально согласилась она. — Но еще не настал день...

— ...для этой пищи, — закончил он и слегка развернулся, чтобы посмотреть на нее через плечо. — Ты всегда говоришь загадками?

— Я бы назвала их метафорами, — исправила она, вытягивая шею, чтобы поцеловать Драко в щеку. — Так мы закончили спорить?

— Грейнджер, мы никогда этого не закончим.



Гермиона прошлась по оставленным на снегу следам и, вытянув руку, ухватилась за ветку, чтобы удержать равновесие.

Она чувствовала вину за то, что Драко не мог покинуть замок, но ей было необходимо выбраться из дортуара и глотнуть свежего воздуха. Утром он отправился в душ, а затем, как и ожидалось, скрылся в своей спальне; возможно, чтобы снова корить себя за их сложные взаимоотношения, или же чтобы выспаться. Она не знала, в чем была причина, но понимала, что лучше было его ни о чем не спрашивать, когда заметила перед уходом его измученный взгляд.

Она использовала согревающие чары и присела на здоровый камень под старым дубом, окидывая взглядом знакомый пейзаж. К полудню снег прекратился; она скучала по необъятному трепету, который испытывала в детстве на утро после Рождества, когда разворачивала подарки. Серые облака на небе предвещали нечто впереди, и она надеялась, что грядущее не заставит себя ждать.

— Мисс Грейнджер, — добрый голос отвлек ее от размышлений, — так и думала, что это вы.

— Здравствуйте, профессор, — поприветствовала Гермиона. — Тоже решили прогуляться?

— Сейчас у меня не так уж много дел, — с досадой в голосе ответила Минерва. — Вы выглядите отстраненной, вас что-то беспокоит?

— Ничего, что не должно, — Гермиона пожала плечами.

— Желаете остаться со своими мыслями наедине? — спросила МакГонагалл и плотнее закуталась в мантию от пронизывающего ветра, — или же хотите побыть в компании, пусть и в компании старухи?

Гермиона усмехнулась и немного подвинулась, уступая место рядом с собой.

— Присаживайтесь.

— Минутку, — сказала МакГонагалл и, достав палочку, смягчила поверхность камня, прежде чем сеть. — Мои кости уже многого не прощают. О чем вы задумались Гермиона?

— Я представляла, чем сейчас заняты Гарри и Рон, — неспешно призналась она. — И надеялась, что им хоть как-то удалось отпраздновать Рождество.

— Уверена, что мистер Уизли изловчился и выдумал какое-нибудь развлечение, — предположила Минерва со знающей улыбкой. — Вам не стоит так сильно о них беспокоиться. Если бы они попали в неприятности или им действительно была нужна помощь, всегда есть способ связаться с нами: Патронус, совы и прочее.

— Знаю, — рассеяно согласилась она, — просто мне хотелось бы уйти вместе с ними.

— Надеюсь, вы не вините меня за то, что попросила вас остаться здесь, со мной, — МакГонагалл выдохнула. — Единственная причина, по которой Ремус согласился их отпустить, состоит в том, что они убедили его в своем возвращении через неделю. Знай кто-нибудь из нас, что они уйдут на столько месяцев, этого не случилось бы.

— Я знала, что так скоро они не вернутся, — пробормотала Гермиона. — Гарри был полон решимости найти крестражи.

— Что ж, должна признать, они справляются лучше, чем я предполагала, — озадачено сказала она. — Имейте в них веру, Гермиона. Возможно, здесь и сейчас вы нужнее, чем там.

— Профессор, позвольте задать вам прямой вопрос.

— Смотря что за вопрос.

— Ну, — неловко начала Гермиона, — очевидно, что вы любите детей, иначе вы не пошли бы в преподаватели. И вы даете очень дельные советы, поэтому я задумалась, почему у вас нет своих детей?

— Но у меня много детей, — ответила она и Гермиона в удивлении приподняла брови. — Я бы сказала, их тысячи. Одни хорошие, другие — не очень, но каждому из них есть место в моей памяти.

— Ваши студенты.

— Разумеется, — МакГонагалл кивнула и выразительно посмотрела на Грейнджер, — и всегда находится тот, который заставляет меня гордиться, словно родную мать.

Гермиона улыбнулась, почувствовав теплую волну благодарности и уважения к своей наставнице.

— Спасибо, — выдохнула она. — За все.

— Всегда пожалуйста, — сказала Минерва, в силу возраста с трудом вставая с места. — Теперь прошу прощения, я обещала Филиусу и Горацию присоединиться к ним за обедом. Прежде чем уйти, могу ли я задать один вопрос?

— Конечно.

— Договоренность с мистером Малфоем, — начала она размеренным тоном; Гермиона изо всех сил старалась не покраснеть. — Могу сказать, что ваши отношения... изменились, поэтому мне интересно, стоит ли беспокоиться?

Гермиона задумалась, что могло ее выдать: припухшие от поцелуев губы или, может, случайно обнажившаяся шея, представившая отметины, которые были подозрительно похожи на очертания губ Драко. Она надеялась, что напряженность плеч не выдала ее с головой и что тень вины в глазах надежно скрыта за ресницами.

— Нет, — в итоге прошептала она с показной уверенностью, — все в порядке.

МакГонагалл кивнула на прощание и ушла, а Гермиона сложила руки вместе и облегченно вздохнула. Снова пошел снег.



Драко держал между ладоней чашку самостоятельно приготовленного кофе и вдыхал аромат. Напиток оказался не так хорош, как у Грейнджер, но все-таки был сносен; как бы странно это ни звучало, он чувствовал, что за сегодняшний день чего-то достиг. Невзирая на то, что он все сделал по-маггловски, он не ощущал себя ни униженным, ни одураченным; приятно было осознавать, что оказался способен выполнить даже такое простое дело. И если уж он справился с ним, тогда, возможно, он не настолько отличается от магглов, как считал ранее...

Он подскочил на месте, когда Грейнджер вошла в комнату; припорошенная снегом, замерзшая, но такая очаровательная. Его почти обеспокоило, насколько притягательна она показалась; даже в мешковатой маггловской одежде и со взъерошенным видом. В ее лице чувствовалась некая грусть, которая заинтересовала его.

— Что с тобой? — спросил немного резко.

— Ничего, — утомленно выдохнула она, — просто устала.

— Врушка, — обвинительно бросил он, следя взглядом за входящей в кухню Гермионой. — Порой тебя видно насквозь, Грейнджер.

— Все в порядке, — настояла она, — после Рождества я всегда чувствую тоску. Январь кажется таким мрачным.

— Еще не январь, — заметил он, поднимаясь с места и вставая позади нее. — Рождество было лишь вчера.

— Знаю, — она кивнула. — Но так же я знаю, что следующий год будет кошмарным, и я... мне бы хотелось, чтобы все было иначе.

— Иначе, — повторил он и протянул руку, чтобы накрутить на палец один из ее локонов. — Ты говоришь о том, что хотела бы быть с Поттером и Уизли?

Она вся напряглась от его прикосновения.

— Я скучаю по ним, — печально призналась она. — Скучаю так же, как и ты, я уверена, скучаешь по семье. Но я... — она умолкла, и Драко смог представить, как ее лицо залил румянец. — Я бы никогда... не отказалась от того, что было между нами. Даже если бы смогла променять все это на встречу с Гарри и Роном.

Нечто опасное и пугающее, очень похожее на привязанность, скрутило его изнутри; он продолжал играть с прядью ее волос.

— Что бы они сделали, если бы узнали о нас?

— Не знаю, — прошептала она и, закрыв глаза, прильнула спиной к его груди. — Наверное, кричали бы, как сумасшедшие. Но мне хочется верить, что они достаточно сильно любят меня и, в конечном счете, смогут понять. Но я солгу, если скажу, что они тебя не презирают.

— А я презираю их.

— Когда-то ты презирал и меня, — напомнила она, развернувшись лицом к Малфою, и на какой-то миг залюбовалась его серыми глазами. — А что скажут твои друзья, когда узнают о нас?

— Мы оба в курсе, что мои друзья не станут проблемой, — подчеркнуто произнес Драко, возясь с краем ее свитера. — А вот родители откажутся от меня и я не увижу ни кната из своего наследства. Тебе и так это известно, Грейнджер. Уверен, ты слышала историю Андромеды.

— Слышала, — сказала она и провела пальцами по его лицу. — В жизни есть более важные вещи, чем деньги и репутация.

Он с сомнением поджал губы.

— Возможно, в твоем мире, Грейнджер.



Спустя несколько ночей Гермиона поняла, что потеряла счет времени. После их прогулки в рождественскую ночь Драко стал более спокойным и менее взволнованным, и она ничего не могла поделать, кроме как использовать выпавшую возможность. Пару раз он задерживался в ее постели до рассвета, хотя она так и не смогла понять, было ли это случайностью или он осознанно выбирал разделить с ней свое тепло и провести ранние часы в ее компании.

С такими мыслями и застала ее сегодняшняя ночь. Она лежала между ног Малфоя, откинувшись на его грудь; их тела были лишь небрежно прикрыты простыней, жар разгонял кровь по венам. При помощи чар она расширила подоконник, на какое-то время сняла охранные чары, так что свежий ветер мог проникать в комнату. К тому же, казалось, Драко нравилось, как прохладный воздух посылает мурашки по обнаженной коже, и она была слишком расслаблена, чтобы противиться его желаниям. Он держал Гермиону в своих объятиях, упираясь подбородком в ее плечо; они читали книгу, лежавшую у нее на коленях.

— Ты дочитал страницу? — спросила она.

— Грейнджер, — протянул он у нее над ухом, — когда хочешь, ты можешь быть весьма коварной ведьмой.

Она фыркнула и засмеялась.

— Почему ты так говоришь?

— Хочешь сказать, ты не специально выбрала эту книгу?

Она шаловливо улыбнулась.

— Возможно, на подсознательном уровне...

— Ерунда, — возразил он, но голос был полон задора. — Два врага втайне трахаются? Едва ли это было подсознательно, Грейнджер.

— Вообще-то, это маггловская классика, — сказала она и извернулась, чтобы оставить легкий поцелуй в уголке его губ. — Могу повернуть страницу?

— Давай, — он кивнул в ответ и поцеловал ее волосы. — И все-таки я обязан сказать, что этот Ромео — редкостный кретин.

— Почему?

— Вначале он был одержим Розалиной, — знающим тоном начал он, — а затем женился на Джульетте, хотя знал ее всего пару дней. Этот парень полный идиот.

— Согласна, все случилось довольно скоро, — неохотно сказала Гермиона, — но ведь в те времена романы протекали иначе...

— Ты говоришь, что все это было нереально? — уточил он. — Не могу дождаться той части, в которой он наложит на себя руки.

Гермиона в замешательстве нахмурилась.

— Как ты узнал, что он покончит с собой?

— Об этом сказано еще в самом начале, — объяснил он таким тоном, словно это и слепому было ясно. – «Друг друга любят дети главарей, Но им судьба подстраивает козни, И гибель их у гробовых дверей Кладет конец непримиримой розни»¹. Фраза как бы намекает, Грейнджер.

— Обломщик.

— Не вини меня, — прохрипел он, целуя ее в шею, — вини автора.

— Но...

Громкий хлопок, последовавший за вспышкой света, эхом рассек ночь, заставив Гермиону замолчать. Она накрыла рукой свое трепыхающее сердце и почувствовала, как Драко крепче обнял ее, словно желая защитить. Спустя секунду небо озарило очередной цветной вспышкой, и Гермиона пошире приоткрыла окно, чтобы уловить тающие в воздухе огоньки сверкающего единорога, скачущего по облакам.

— Фейерверк, — выдохнула она. — Мерлин, я так перепугалась.

— Я заметил, — пошутил он, выпуская ее из объятий. — Распахни окно полностью, давай посмотрим, что в этом году приготовил Флитвик.

Гермиона исполнила просьбу и села так, чтобы они оба смогли наслаждаться зрелищем из движущихся фигур, танцующих в воздухе. Она обожала магические фейерверки; они были совершенно непохожи на маггловские. И Флитвик никогда не разочаровывал.

— Должно быть, сегодня канун Нового года, — прошептала она, бросая быстрый взгляд на часы.

Минута до полуночи...

— Поцелуй меня, — неловко прошептала Грейнджер.

Драко развернулся к ней, подозрительно прищурившись.

— Что ты...

— Просто поцелуй, — повторила она, отчаянно склонилась к нему и притянула его ближе, чтобы соединить их губы, их судьбы, как гласило суеверие.

Он был полон нерешительности, но затем вмиг сдался и усадил ее себе на колени, жадно обхватив за талию, разжигая прекрасную дрожь вдоль ее позвоночника. Кончиками пальцев она рисовала воображаемые узоры в его волосах; когда его зубы мягко ухватили ее нижнюю губу, она одобрительно выдохнула. Грейнджер бы никогда не призналась в том, что готова была вот так неспешно целовать его в течение долгих часов.

Когда он отстранился, она разочаровано вздохнула, почувствовав пустоту; ее взгляд вернулся к часам, и Гермиона увидела, что уже настала полночь. Она повернулась к Драко, наблюдая за разноцветными отсветами фейерверка, отражавшихся в серых глазах и танцующих на бледном лице; она чувствовала, как что-то нарастает и разгорается в груди.

— Что это было? — спросил он неуверенным голосом, с нетерпением ожидая ответа.

— Это маггловская традиция, — не задумываясь объяснила Гермиона, уверенная, что среди волшебников о таком не знают. — Она означает...

Что я хочу быть с тобой весь год...

Что ты важен для меня...

Что хочу тебя удержать...

— Она ничего не значит, — соврала она после секундного размышления. — Просто... иногда магглы делают так в канун Нового года.

Она видела, что его устроило объяснение, несмотря на то, что он неодобрительно закатил глаза и пожал плечами.

— Магглы такие странные, — заметил он, жестом подзывая ее вернуться на прежнее место. — Иди сюда, Грейнджер. Мне очень интересно узнать, что же случилось с несчастными влюбленными.

Гермионе едва не вздрогнула.

— Ты и так знаешь — они умерли.



Скользя пальцами по огромной стопке книг из Запретной секции библиотеки, она рассматривала надписи на корешках, которые не имели ни малейших признаков того, что в одной из рукописей может содержаться хоть какая-то информация о крестражах. Наконец, она выбрала наиболее древний с вида фолиант, который решила забрать в дортуар для изучения. Сегодня утром она проснулась в одиночестве и решила, что в запасе имеется несколько часов, чтобы продолжить исследование, прежде чем Драко выйдет из своей комнаты.

Первый день Нового года был гарантией тишины и безлюдности коридоров Хогвартса; день медленно перешел в вечер, а значит, все студенты скорее всего уже вернулись в свои комнаты, поэтому Гермиона была слегка удивлена, когда увидела метнувшуюся в свою сторону фигуру.

— Мисс Грейнджер, вот вы где, — МакГонагалл выдохнула с явным облегчением. — Мне нужно с вами поговорить.

Внутренности сковал ужас, когда она увидела полное волнения поведение Минервы.

— Что-то случилось?

— Боюсь, что так, — скорбно призналась она. — Давайте пройдем в мой кабинет.

Гермиона даже не успела возразить, как МакГонагалл развернулась и направилась к выходу.

— В чем дело, профессор? — нервно спросила Грейнджер, но ответом ей послужила тишина.

— Профессор...

— Лучше я вам покажу, — бросила Минерва через плечо.

К тому времени, как они достигли директорского кабинета, сердце Гермионы бешено билось о ребра; на ватных ногах она проследовала за МакГонагалл внутрь. В голове роилась тысяча вопросов.

— Садитесь.

— Лучше я постою, — отказалась Гермиона, с нетерпением глядя на нее. — Что происходит? Вы пугаете меня.

МакГонагалл бросила на Грейнджер извиняющийся взгляд, а затем взяла со своего стола газету и передала ее Гермионе. Та просмотрела первую страницу «Ежедневного пророка», отчаянно желая, чтобы разум успокоился и начал воспринимать черные, белые и серые пятна, чтобы увидел смысл в зловещих словах и размытых фотографиях. Гермиона слегка коснулась статьи; сознание едва уловило ее суть, но она почувствовала, как сердце сжимается от боли и ужаса.

Она посмотрела на МакГонагалл полными слез глазами и произнесла надломившимся голосом:

— Они... все мертвы?

— Да, — угрюмо подтвердила Минерва. — Мне жаль, Гермиона, но, по-моему, день настал.
__________________

¹ перевод Б.Л. Пастернака.
__________________

Переводчик: Agripina