— Нет, — Тонкс покачала головой, — Письмо, которое мальчики прислали Ремусу, почти ничего не объясняет. Но какая разница? Главное, что он уничтожен.

— Наверное, ты права, — отрешенно согласилась Гермиона. — Мне бы хотелось быть более полезной, и, возможно, если бы я знала, как они уничтожили медальон...

— Ты прекрасно справляешься, — заверила Нимфадора. — Все идет хорошо: Министерство держится, мы избавились от еще одного крестража. Не пойми меня неверно, все могло бы быть еще лучше...

— Намного лучше, — вздохнула она, убирая волосы с лица. — Я должна была отправиться вместе с ними...

— Твои таланты полезнее в Хогвартсе, рядом с МакГонагалл, — сказала Тонкс. — У ребят все получается, да и Орден хочет, чтобы один из вас оставался поблизости...

— Знаю, — Гермиона устало нахмурилась и потерла глаза. — Просто не уверена, насколько я вообще здесь полезна. Все, что я делаю, так это занимаюсь организацией Рождественского бала и выполняю всякие обязанности старосты, которые совершенно бессмысленны.

— Ты не можешь винить МакГонагалл в том, что она старается всех приободрить, — Тонкс пожала плечами. — По-моему, Рождественский бал будет тебе полезен. Помню, как ты повеселилась на Святочном. Тебя уже пригласил какой-нибудь знаменитый болгарин?

Гермиона почувствовала, как на лице появилась улыбка.

— Нет, никаких болгар, — пробормотала она, — но Майкл спрашивал, не составлю ли я ему пару.

— Что за Майкл?

— Майкл Корнер, — сказала она и задумчиво цокнула языком. — Думаю, он заговорил об этом лишь потому, что мы оба Главные старосты. Надеюсь, это единственная причина.

— Почему? — спросила Тонкс, выгибая бровь. — Он идиот?

— Нет, он вполне милый, — ответила Гермиона, — просто...

— Тебе нравится другой.

Драко...

Гермиона вскинула голову и диким взглядом уставилась на Тонкс; паника сдавила грудь.

— Что? — начала заикаться она, — О чем ты?

— О Роне, — улыбнулась Нимфадора со знающим видом. — Мы все видели, насколько благожелательны друг к другу вы были на свадьбе. Да ты и сама говорила, что он тебе нравится.

— Ах, Рон, — выдохнула Гермиона с облегчением, накрывшим ее освежающей волной. — Да, конечно.

— Гермиона, ты в порядке? — с беспокойством спросила Тонкс.

— Все хорошо, — неуверенно прошептала она, — просто я плохо сплю на новом месте.

Это была не совсем ложь; она проснулась посреди ночи, вот только скрипучий матрас не имел ничего общего с ее бессонницей. Долгие минуты она смотрела на часы, ожидая, почти надеясь, что вот-вот сработает сигнал тревоги. Это так нервировало... лежать в кровати и знать, что его не было в другой спальне; от заката до рассвета ее мысли крутились вокруг него.

Тонкс находилась в соседней комнате, но Гермиона все равно чувствовала себя одинокой; она пыталась представить, как Драко справляется с ночным уединением в Гриффиндорской башне. После того раза, когда она осталась у Джинни и он попытался сбежать, она ожидала чего-то... но, раз ее часы по-прежнему молчали, у него определенно все было в порядке; это немного беспокоило.

Сегодня занятия закончились раньше, и Грейнджер решила проведать Малфоя, но воспоминания о попытке поцеловать его, услужливо представшие в сознании, заставили ее передумать.

После обеда и неспешной прогулки по окрестностям Хогсмида, где уже начали проглядываться первые признаки Рождества, они с Тонкс обсуждали войну, а также многие другие темы, но мысленно Гермиона постоянно возвращалась к Драко.

— Ты же знаешь, мы с Роном не вместе, — сказала Грейнджер немного агрессивным тоном. — Мы просто друзья.

Нимфадора нахмурилась.

— Он тебе не нравится? Я думала...

— Я тоже так думала, — призналась она, — но я решила, что нам лучше остаться друзьями. Он... нравится мне не настолько...

Тонкс усмехнулась и понимающе похлопала Гермиону по спине.

— Никто не заставляет тебя любить Рона. Нет — так нет...

— Ваши с Ремусом отношения... многие не одобрили? — осторожно спросила Грейнджер. — Из-за того, насколько вы разные.

— Многие поспешили нас осудить, — задумчиво произнесла Тонкс, — и Ремуса это заботило больше, чем меня. Но да, у нас были стычки с любопытными негодяями, которые не могли найти лучшего применения своему времени.

— Ты когда-нибудь сомневалась в своих чувствах?

Тонкс вздохнула и задумчиво похлопала себя по коленям.

— Я знала, что люди не сочтут это нормальным, — призналась она, спустя какое-то время. — Наверное, проще было бы иметь отношения с ровесником, но это не тот вопрос, в котором ты можешь выбирать. Все происходит само собой.

Гермиона склонила голову и нежно улыбнулась.

— Оно того стоило? — спросила Грейнджер. — Неодобрительные взгляды и...

— Да, черт возьми! — воскликнула она. — Слушай, во время разгорающейся войны, да еще и в ожидании ребенка, лондонские сплетники — это наименьшая из твоих забот. Плюс, если бы я проигнорировала свои чувства к Ремусу, то сожалела бы об этом до конца жизни.

Гермиона закусила нижнюю губу и задумчиво хмыкнула.

— Пожалуй, время слишком ценно, когда завтра может наступить конец света.

— Звучит немного пессимистично, — Тонкс дружелюбно подмигнула, — но ты права, жизнь слишком коротка. У тебя уже есть кто-то на примете, Гермиона? Боишься, что ребята не одобрят?

Грейнджер поджала губы.

— Вроде того.

— Я его знаю?

Твой двоюродный брат.

— Нет, — она покачала головой. — Он... учится на моем курсе, и не очень нравится Гарри и Рону.

Не совсем ложь.

— Они переживут, — заверила ее Тонкс и пренебрежительно махнула рукой. — Так какой он?

Гермиона на миг задумалась, чтобы собраться с мыслями. Общение с Тонкс было настолько открытым и доверительным, что Гермионе приходилось быть осторожной, чтобы не взболтнуть лишнего.

— Он кретин, — выпалила она, отметив вспышку веселья в глазах Нимфадоры, — он неисправимый, сложный и совершенно не слушает ничего, что я говорю...

— Это типично для мужчин...

— Он груб, — Гермиона уже не могла остановиться, — упрям, жесток и холоден...

— Также весьма знакомо...

— А иногда он меня так злит, что единственное, чего мне хочется, так это придушить или швырнуть в него проклятием!

Тонкс прочистила горло, пряча смех, и с мудрой улыбкой на лице принялась изучать Грейнджер.

— Но?

Гермиона сглотнула и почувствовала подступающие слезы.

— Но он прекрасен, — грустно прошептала она, — совершенно растерян и до невозможного ужасен, но есть нечто, что я нахожу прекрасным. Не могу объяснить.

Было так странно и чудесно рассказать кому-то об этом; разумеется, она опустила все неприглядные подробности о своем слизеринском соседе. Нимфадора с сочувствием наблюдала за ней, заправляя за ухо пару прядей фиолетовых волос; она выглядела весьма довольной признанием Гермионы.

Если бы ты знала...

— Ты знаешь, что он к тебе испытывает?

Грейнджер сникла и опустила голову

— Он сказал, что ненавидит меня...

— Вы когда-нибудь целовались? — продолжила осмелевшая Тонкс.

Гермиона почувствовала, как на щеках вспыхнул румянец.

— Несколько раз, — тихо пробормотала она, — но они были... импульсивными и недолгими...

— И кто кого поцеловал

— Ну, — замялась Грейнджер, — Я... в первый раз, но потом он поцеловал меня дважды.

Тонкс игриво улыбнулась.

— Как по мне, звучит весьма многообещающе.

— Нет, — ответила Гермиона, разочарованно морща нос, — все намного сложнее. Когда я попыталась поцеловать его в последний раз, он меня оттолкнул, и я даже не знаю, действительно ли он мне нравится. Просто... есть то, что...

Грейнджер замолчала, и Тонкс ободряюще кивнула.

— Продолжай, — настояла она, — ты же знаешь, что можешь рассказать мне что угодно.

— Есть то, что причиняет мне боль, — закончила Гермиона дрожащим голосом. — Он постоянно... возводит между нами стену, и я не уверена, что смогу пробиться сквозь нее. Я пытаюсь, но каждый раз, когда думаю, что добилась чего-то, он все рушит; и я не знаю, остались ли у меня силы действовать дальше...

— Гермиона...

— Я все еще вижу проявления другого человека, — продолжила она, слезы текли по щекам, — и, думаю, это именно то, что меня... привлекает, но я...

— Гермиона, — снова перебила ее Тонкс, — это нормально. Похоже, что он немного запутался. Он изменится.

— Но что, если...

— Делай то, что чувствуешь для себя правильным, милая, — посоветовала она, и Гермиона вспомнила, как говорила похожие слова Драко. — Хочешь чая перед сном?

— Лучше горячий шоколад, хорошо?



Драко сидел на холодном дощатом полу, рассеянно теребя остатки снежного шара, что оставила ему Грейнджер. Невольно порезавшись, он втянул воздух сквозь сжатые зубы и стал наблюдать, как на пальце выступает кровь. Он критично осмотрел красную каплю и вспомнил день, когда в ванной комнате было так много крови, и не только его; холодок пробежал по спине.

Кровь Грейнджер была точно такой же.

Настал момент чертового осознания, и он видел в этом причину каждого последующего затруднительного положения и прозрения, что наступило во время ее отсутствия. Сокрушительным фактом было то, что Грейнджер обладала всем, чем он восхищался: ум, здравомыслие, сила, а еще и то, что он не мог уловить. Она просто была... хороша.

Если бы я была чистокровной, но оставалась прежней личностью, ты бы с той же поспешностью отрицал все случившееся этим утром?

С тех пор, как она ушла, он беспрестанно думал над ее словами; каждая фраза, что заставила сомневаться в предрассудках, эхом отзывалась в его голове, но он крепко держался за надуманный шепот морали своей семьи. То, что когда-то казалось столь очевидным, теперь было ненадежным и размытым. Ему нравилось винить ее во всем, хотя он пришел к выводу, что в его убеждениях должны были быть некие бреши; но от этого не становилось легче.

Ты человек, Драко, и ты совершал ошибки, но я не могу тебя за это ненавидеть.

Он зажмурился. Ошибки... Астрономическая башня. Конечно, если бы он был полностью уверен, что принципы Волдеморта верны, ему было бы несложно справиться с этим заданием. Возможно, именно тогда он начал во всем сомневаться...

Знаешь, это лишь ярлыки. Слизерин, Гриффиндор. Чистокровный, грязнокровка. Это не определяет то, как нам жить.

Ей было легко говорить. Вместе с печально знаменитой фамилией ему достались ожидания, и она даже представить не могла, под каким давлением он жил. Малфой был уверен, что Поттер растрепал ей все о его падении в туалете в прошлом семестре, но это было лишь мелкой крохой от его смятения. Случалось, что он расшвыривался всеми известными ему невербальными заклинаниями и кричал, раздирая легкие. Блейзу и Панси доводилось видеть несколько приступов его слабости, но никто не наблюдал его подлинного краха. Даже до получения задания Драко находил себя вглядывающимся в свое отражение и размышляющим: жизнь полная ненависти — не слишком ли для него?

Для чего ты продолжаешь притворяться, если я единственная, кто тебя видит?

Потому что если он не будет этого делать, что ему останется? Он был лишен богатства, магии, статуса. Если он откажется от того, каким его создавали, он превратится в ничто.

Некоторые на это просто не способны, Грейнджер...

Но не ты...

— Твою мать, — прорычал он, пряча лицо в ладонях.

Ты попросил меня остаться. Я... я хотела остаться.

Он никогда еще никого так не целовал: подобно мятежному взрыву, что заставил его почувствовать себя свободным и раскованным. Он прекрасно знал, кого целует, знал, что ему не стоит к ней прикасаться, но в тот момент ему было все равно. При ближайшем рассмотрении, ему и сейчас было все равно. Поблизости не было никого, кто бы обругал его за подобные мысли, а так же за то, что он делал, идя на поводу у своих чувств...

Просто делай то, что чувствуешь правильным.

Слишком опасно, но и чересчур соблазнительно.

Жалкая правда заключалась в том, что он скучал по ней, и не только как по некоему отвлечению; он скучал по ней, как по человеку. По ее голосу, по ее небольшим причудам, ее огню... по всему. Завтра она вернется, вот только он не знал, во сколько. Это могло случиться ранним утром. Посему решение провести ночь в ее кровати было рискованным; это был еще один ощутимый удар по его гордости.

Но он чувствовал, что это было правильным.



Тонкс ушла в восемь, и Гермиона решила добраться до школы прежде, чем студенты, расслабленные беззаботностью выходного, проснутся и покинут свои комнаты. Она так нервничала, что разорвала в кровь губу, а значит, теперь придется зайти в ванную старост и залечить ее. Возможно, она тянула время.

Грейнджер провела несколько долгих минут, пока тщательно изучала свое отражение и пыталась придумать, как вести себя с Драко после того, что было два дня назад.

Решив, что и так долго оттягивает момент встречи, она направилась в дортуар; замешкалась у порога, а затем, глубоко вдохнув, пробормотала пароль. Она проскользнула внутрь, стараясь быть как можно тише, но порыв ветра с громким стуком захлопнул за ней дверь.

Черт...

Она услышала шорохи из противоположной стороны дортуара и замерла; звук был странным, словно доносился из ее спальни. Как только эта мысль пришла на ум, дверь ее комнаты распахнулась и явила взору довольно серьезно выглядящего Малфоя. Было совершенно ясно, что Драко только что проснулся; его волосы были беспорядочно спутаны, одет он был в пижаму; решительность и дикий блеск в его глазах заставили сердце Грейнджер замереть.

На миг он задержался в дверном проеме, внимательно осматривая ее, словно не мог определить, реальна ли она. Гермиона тряхнула головой, выходя из оцепенения; ярость накрыла Грейнджер, как только он уверенно шагнул в ее сторону.

— Ты был в моей комнате?

— Да, — бросил он, сокращая дистанцию.

— Черт, да как ты...

Драко не дал ей договорить, резко притянул к себе и, держа за затылок, захватил ее губы отчаянным поцелуем. Он рвано выдохнул, не заботясь, что Гермиона застыла и не отвечает ему; он действовал по наитию. Малфой отпустил ее, но не отстранился, смакуя ее легкое дыхание, щекочущее подбородок. Он сжал челюсти и закрыл глаза, подготавливаясь к ее отказу и возмущению, но Грейнджер наклонила голову и вернула ему поцелуй.

Жест был робким, но Драко и этого было достаточно; он грубо толкнул Гермиону к двери, проглатывая ее вздох. Его движения были беспорядочными и почти дикими, когда он посасывал и жадно покусывал ее прохладные влажные губы. Она не отставала: лизала, щипала в ответ с растворяющейся нервозностью, впивалась дрожащими пальцами в его плечи. Ладони Драко обрамили ее лицо, а затем погрузились в каштановые кудри, вызывая у Грейнджер стоны, которые заставили его бедра дернуться.

Малфой плотнее вжался в нее; Провел кончиками пальцев по девичьей шее, плечам, груди, спустился к бедрам и зарычал, когда та запустила пальцы в его волосы, ногтями задевая чувствительную точку на затылке; это пустило приятную дрожь по всему телу. Их горячие дыхания сталкивались между поцелуями. Драко понял, что желает большего; жаждет большего.

Он оторвался от ее губ и передвинулся к шее, приятно удивившись, когда Грейнджер откинула назад голову и выдохнула с очевидным наслаждением. Как только он начал целовать жилку на ее шее, что быстрее погнало кровь по ее венам, она сильнее сжала его плечи.

— Останови меня, — еле слышно пробормотал он, опалив дыханием кожу.

Гермиона тяжело сглотнула, но не вымолвила ни слова, которое могло бы остановить их; слишком потерянная в ритме и страсти, что были для нее совершенно незнакомы. Она неясно осознавала, что Малфой стягивал с нее одежду, но мысль о том, чтобы остановиться, казалась смутным шепотом на краю сознания. Она почувствовала, как они опустились на пол; Драко поднял голову, чтобы украсть еще один поцелуй. Его теплые жаждущие ладони проскользнули под ее джемпер. Грейнджер опустила руки на его грудь и, движимая любопытством, провела линию от ключицы к шее.

— Останови меня, — прошипел он, на сей раз более надрывно, покусывая ее.

Руки Малфоя, едва касаясь кожи, прошлись вверх по ее телу, пока не достигли облаченной в хлопковое белье груди. Она поцарапала ногтями его живот, и он почувствовал, как начинает твердеть по мере ее продвижения вниз. И в этот момент реальность настигла его.

— Останови меня! — и отпрянул так стремительно, что отскочил на несколько шагов.

Гермиона ощутила слабость в конечностях и неуклюже прислонилась к двери; Она пристально и с беспокойством изучала Драко. Тот выглядел разбитым и сломленным, словно все последние силы были отданы на то, чтобы отказаться от прикосновений к ней. Он медленно поднял голову, их глаза встретились: они были широко распахнуты от шока.

— Почему ты не остановила меня? — осуждающе прорычал он. — Ты что, блять, тупая, Грейнджер? Ты считаешь это нормальным?

Ее трясло.

— Я не...

— Ты хоть понятие имеешь, что это место со мной делает? — холодно спросил он. — Что ты со мной делаешь?

— Драко, прошу...

— Посмотри на меня!— заорал он. — Я не занимаюсь подобным дерьмом! Я так отчаянно нуждаюсь в трахе, что готов прикоснуться к грязнокровной девственнице...

— Не смей меня так называть, — гневно предупредила Гермиона.

— Как именно? — выпалил он в ответ. — Хочешь сказать, что кто-то уже пробрался к тебе между ног?

Гермиона вздрогнула, но сохранила молчание; Драко же ощутил болезненный укол ревности.

— Дай-ка догадаться, — мрачно усмехнулся он, — Уизли?

— Не твое дело...

— Теперь уже мое!

— Почему? — смело парировала она, расправляя плечи. — Ты прекрасно дал мне понять, что эта... ошибка была лишь попыткой по-быстрому трахнуться!

Он опешил от столь грубых слов, но мрачное выражение не покинуло его лица.

— А чего ты ожидала, Грейнджер? Что все твое про-грязнокровное дерьмо сработает

— Я знаю, что отчасти мне это удалось, — уверенно сказала она. — И ты тоже это знаешь...

— Какого хера мне меняться, только чтобы угодить тебе...

— Дело не в том, чтобы изменить себя! — громко возразила Гермиона, слишком разъяренная для слез. — Суть в том, чтобы найти себя!

— Не трать на меня свою гриффиндорскую срань

— Драко, ты когда-нибудь был счастлив? — спросила она с надеждой в голосе и осторожно подползла немного ближе к нему. — Ты когда-нибудь был доволен своей жизнью или делал то, что, как ты чувствовал, было правильным?

Он призадумался, углубился в свои надломленные воспоминания и постарался найти хоть одно, в котором он был счастлив. Единственный раз он ощутил умиротворение, это случилось в ту ночь, когда она спала у него на коленях; и, возможно, еще сейчас, когда он упивался ее вкусом, но до этого... лишь безысходность. Лишь ненависть к подобным ей, которая лишила всех шансов на радость.

— Посмотри мне в глаза, — мягко произнесла Гермиона, присаживаясь рядом с ним, — и скажи, что все еще веришь в то, что магглорожденные ничтожны, что я — отвратительна.

Он приоткрыл рот, чтобы разразиться потоком мерзостей и презрения, но не смог. Салазар был свидетелем, он хотел этого, но Гермиона выглядела так идеально, и он не смог даже притвориться, что она была грязной: припухшие губы, очаровательно взъерошенные волосы.

Нет, он не мог.

— Оставь меня, — пробормотал он в ответ, надеясь, что звучит хоть немного угрожающе, правда, сам сомневался в этом. Она приблизилась к нему и положила руку на плечо; покалывание, которое он при этом испытал, показалось ему слишком хорошо знакомым.

— Не прикасайся ко мне.

Она неохотно отвела руку.

— Тебе... нравится целоваться со мной, Драко? — беспокойно запнулась она.

Да...

— Спроси лучше, нравится ли мне предавать свою семью, — резко выпалил он в ответ. — Спроси, поступил бы я так же, не будь заперт в этом аду...

— Мне нравится целоваться с тобой, — призналась она поспешным шепотом. — Но я... я так устала от попыток убедить тебя, не ненавидеть меня...

— Чего тебе нужно, Грейнджер? — спросил он.

— Не больше, чем ты можешь дать, — мягко произнесла она. — Я хочу, чтобы ты наконец-таки перестал притворяться и начал делать то, что чувствуешь правильным...

— И как же, блять, ты узнала, что для меня правильно? — полюбопытствовал он. — Считаешь, пара глупых поцелуев сотрут все, что я думаю о тебе и тебе подобным?

Она грустно вздохнула.

— Мы с тобой...

— Нет никаких нас с тобой! — горячо возразил он. — Я же сказал! Мне настолько сильно нужно потрахаться, что я готов...

— ...опуститься до того, чтобы прикоснуться к грязнокровке, — закончила она. — Знаешь, при этих словах тебя передернуло.

Он запнулся.

— Нет, не правда...

— Правда.

Уверенность в ее голосе пробудила бабочек у него в животе, и, не успев остановить себя, он практически набросился на нее и снова поцеловал. Отголоски неудовлетворенности последним раундом саднили и съедали изнутри, но на этот раз он сумел остановиться прежде, чем увлекся. Он с громким рыком выпустил ее; задыхался от шумного и яростного дыхания: боролся со своими желаниями. Он зашел слишком далеко.

Гермиона с болью в сердце изучала его взволнованное выражение лица. Она заставила себя быть терпеливой и понимающей, но все равно задумалась, как много она еще сможет ему дать. Собрав волю в кулак, она решила, что подарит ему последний шанс исправить сложившуюся ситуацию, даже если это означало пожертвовать еще одной частью своего убывающего достоинства ради Пожирателя Смерти. Помоги ей Мерлин.

— Драко, — прошептала она, затаив дыхание, — посмотри на меня.

Он распахнул глаза и начал настороженно наблюдать, как она подносит нежную ладонь к его щеке.

— Это нормально, — произнесла она. — Я знаю, что...

— Ты, блять, и понятия не имеешь, — огрызнулся Малфой, снова отдергиваясь от нее и вскакивая на ноги. — Ты даже не можешь осмыслить, что это место делает с моим разумом!

— Драко...

— Я заявляю тебе, Грейнджер, что ничего подобного больше никогда не случится, — пообещал он, и его слова были такими выверенными и четкими, что она им поверила. — Мы закончили...

— Да, закончили, — ответила она, поднялась на ноги и расправила плечи; она достигла предела. — Я отказываюсь это продолжать! Я не заслуживаю подобного обращения! Черт, делай все, что тебе взбредет в голову — мне похер!

— Наконец-то! — воскликнул он. — До нее дошло! Рад, что ты все-таки решила проявить хоть немного сообразительности. Прими все таким, какое оно есть, Грейнджер: мне требуется скорый трах, и ты — единственный вариант...

— Проваливай с глаз моих! — прокричала она, доставая из заднего кармана палочку. Она чувствовала, как глаза наполнились слезами, и не пожелала дать ему увидеть свое падение. — Сейчас же!

Какое-то время он стоял неподвижно; его разгневанный взгляд бегал между ее лицом и волшебной палочкой. Затем Малфой развернулся и исчез в своей комнате. Грейнджер яростно дрожала; ее грудь начала вздыматься, когда она попыталась взять под контроль свои эмоции, но это оказалось невозможным. Она быстро наложила заглушающее заклинание и, рухнув на пол, захлебнулась в душераздирающих рыданиях. Легкие уже перестало жечь, но Гермиона все равно не могла остановиться, несмотря на ощутимую физическую боль в груди.

Это не убило бы ее, ведь, в конце концов, она столько раз испытывала на себе жестокое обращение Малфоя, но этот поцелуй...

Он ввел ее в заблуждение, дав обманчивое обещание, которое убедило обнажить перед Драко свою душу, а тот наплевал в нее. Она чувствовала себя обманутой и использованной; но самым худшим было то, что она не знала, в какой момент попросила бы его остановиться. Если бы вообще попросила.

К черту гриффиндорское упорство, она сдалась.
__________________

Переводчик: Agripina
Бета: Frantsuzova