Глава 10. Вкус

Арт

От автора: Позвольте мне кое-что прояснить... как сказано в описании, сюжет соответствует канону до «Даров Смерти», и в моем фф Министерство и Хогвартс не захвачены Волдемортом… пока что. Но свадьба Билла и Флер не была прервана сообщением от Кингсли, плюс ожидается еще несколько небольших отклонений от канона.

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~

Это ничего не значило.

Едва ли самую малость.

Но это было так прекрасно.

Лишь слабое столкновение дыхания, закрытые глаза, и верхняя губа Драко уже оказалась во власти уст Гермионы, а его язык украдкой прошелся по ее нижней губе. Лишь мимолетное соприкосновение плоти и вкуса, которое длилось не более двух секунд, а затем реальность жестоко разрушила момент.

Дикие серые глаза распахнулись, и Малфой рванул прочь, вырывая лицо из ее рук, как если бы над ним надругались; в ужасе отполз от нее. Грудь вздымалась от растерянности и шока, что жгли кости и боем отдавались в висках. Он слышал, тяжелое дыхание Грейнджер; проскользил взглядом по ее оголенному животу, когда чертов похотливый толчок вновь раздался в его паху.

Осознание происходящего медленно возвращалось к нему; зрение, звуки, все, что было вокруг нее. Драко опустил взгляд и, нахмурившись, посмотрел на пустой шприц в руке; он даже не понял, что выдернул его из Гермионы, когда отскочил прочь. Малфой с отвращением отбросил шприц, обвиняя его в сложившейся ситуации. В этой мерзкой, тошнотворной ситуации.

Как он допустил подобное?

Как Грейнджер позволила этому случиться?

И какого черта она не двигалась и ничего не говорила?

Их беспокойное и сбившееся дыхание — вот и все, что разрезало повисшую в гостиной тишину. Драко еще ощущал ее вкус; верхняя губа была влажной от мимолетного касания Гермионы. Он поспешно провел тыльной стороной руки по губам, повторил движение снова и снова, пока от трения кожа не стала гореть.

Бросив последний, полный ужаса, взгляд на Гермиону, которая по-прежнему лежала без движения на полу, он поднялся и, спотыкаясь, бросился в свою комнату, оставив за собой лишь пронзительный хлопок дверью.

Драко бы с радостью пожертвовал всем состоянием Малфоев, чтобы установить между ними как можно больше преград; это того стоило бы. По крайней мере, Грейнджер больше не маячила перед глазами, правда, его язык и нос продолжали гудеть от ощущения ее сущности и запаха; он не знал, желает ли растаять в их блаженстве или же заблокировать свои ноздри и вырвать язык, чтобы избавиться от нее.

Он дрожал от гнева и унижения; закрыл лицо руками, но навязчивые вспышки о податливых устах и обнаженной плоти Гермионы продолжали пульсировать в его сознании. Малфой зарычал, безуспешно пытаясь засунуть картинки поглубже в мозг, но они отказывались уходить; они не оставляли в покое. Мерлин, как же он ненавидел ее. Ненавидел себя. Ненавидел всю чертову цепочку событий, что привела к этому унизительному и оскорбительному инциденту.

Драко знал, что сошел с ума. Даже смешно; он никогда прежде не чувствовал себя более реальным.

На вкус она была опасно приятной.

Блять...

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~

Гермиона вздрогнула от хлопка двери и порывисто вздохнула. Она хотела раствориться между половицами или молить МакГонагалл о Маховике времени, чтобы стереть этот случай из жизни. Хуже всего было то, что она понятия не имела, кто же стал инициатором их... этого происшествия; их полу-поцелуя.

О, боже...

Она не смогла удержаться и облизала губы, наслаждаясь послевкусием Драко: что-то похожее на цитрус с оттенком мужественности и ноткой мяты. Грейнджер могла ощутить теплые отголоски его ладоней на своем животе, и была уверена, что все еще чувствует на себе его вес. С тех пор, как Гермиона стала готовить Малфою еду, тот снова почувствовал себя в безопасности и несколько вальяжно.

С ночи после свадьбы Билла и Флер, когда они с Роном потеряли девственность в неуклюжих объятиях друг друга, она ни разу не наслаждалась мужской компанией, которую хоть отдаленно можно было бы назвать соблазнительной. Все, что она по-настоящему могла припомнить о той ночи, так это потные неумелые ощупывания и неловкое прощание, когда Рон с Гарри исчезли, отправившись на поиски крестражей; а она осталась с одной третью своего сердца и кучей вопросов.

А что было до Рона?

Несколько увлекательных поцелуев с Виктором, несколько неудачных соприкосновений губами с Кормаком. Великолепно…

Гермиона знала, что не являлась самой женственной девушкой Хогвартса, и ей придется пройти полную лоботомию, прежде чем она станет хоть немного похожей на самоуверенную и неразборчивую распутницу, но у нее были потребности и желания. Она обожала приятные ощущения, доставляемые интимной близостью, и, прокляни ее Годрик, Драко был подобен мечтательному покрову блаженного спокойствия, что удивительным образом усыпил ее сознание. Это было инстинктивно и импульсивно; напоминание, что у нее осталось нечто еще, помимо отчаяния.

Но теперь...

Ну, а теперь она чувствовала, что предала всех, кем дорожила, включая себя. Для той, что считалась самой умной ведьмой своего поколения, она сделала глупейшую из всех возможных ошибок. Ей был необходим глоток свежего воздуха; нужно было собраться с мыслями. Оптимальным на данный момент, пожалуй, было бы спуститься в больничное крыло и удостовериться, что ее аллергия была полностью подавлена лекарством.

Грейнджер осторожно села и почувствовала, как на лбу и над верхней губой выступили капли пота; она простонала, так как ослабевшие конечности протестовали против всякого движения. Ее пробирала дрожь, причиной которой могла послужить как аллергическая реакция, так и губы Драко; Гермиона не знала, в чем было дело. Руки поднялись к рубашке и пальцы судорожно принялись застегивать пуговицы, находя их по-прежнему теплыми от его прикосновений.

Превозмогая дрожь, она схватила волшебную палочку и доплелась до входной двери, благодаря позабытых богов за то, что дортуар находился поблизости от больничного крыла. Спотыкаясь, с трудом пробираясь по пустым коридорам, она завернула за угол и во второй раз за день испытала шок, когда обнаружила необычную оживленность в лазарете. Грейнджер застыла в дверном проеме, глаза метались по оживленному помещению; сконфуженный взгляд тут же наткнулся на Полумну, сидящую на одной из коек.

— Луна, — позвала она, уворачиваясь от двух третьегодок. — Что происходит?

— Обрушился один из ульев в теплицах, — ответила Лавгуд своим обычным скучающим тоном. — Многие пострадали, правда, мне кажется, что Деннису Криви посчастливилось отравиться.

Гермиона никак не отреагировала на странный комментарий.

— Все в порядке?

— Наверное, — Луна кивнула, указывая на небольшую сыпь на своем предплечье. — Мадам Помфри только что закончила с Лорой Мэдли, и, думаю, я следующая.

— И сколько еще после тебя?

— Все студенты вот там, — пробормотала она, указывая на толпу, состоящую из не менее чем пятнадцати студентов. — Наверное, пчелы прилетели в замок из-за холода. Почему ты здесь?

— Я была ужалена.

А затем я поцеловала...

— Разве у тебя нет аллергии на пчелиный яд, Гермиона? — вырвала ее из задумчивости Луна.

— Да, я только…

— Твои губы выглядят как-то иначе, — спокойным тоном проговорила Лавгуд, и Грейнджер почувствовала, как щеки печет от румянца, — и твои глаза немного похожи на глазурь.

Гермиона взволнованно сглотнула.

— Просто…

— Ох, мисс Грейнджер! — их прервал новый голос; Гермиона подняла взгляд и обнаружила весьма встревоженную МакГонагалл, которая направлялась к ней. — Вот вы где. Мистер Лонгоботтом сказал, что вас можно найти в библиотеке, глупый мальчишка. Вас ужалили? Вы в порядке?

— Я… пожалуй, да, — заикаясь, проговорила Грейнджер. — То есть… да, меня ужалили, но я…

— Хорошо, — прервала ее директриса, призывая последовать за собой. — Пойдемте, я проверю ваше состояние. Когда дело касается аллергии, нельзя быть слишком осторожной.

— Я позже найду тебя, Луна, — прошептала она Лавгуд и проследовала за Минервой МакГонагалл. — Профессор, мне нужно…

— Присядьте на кровать, мисс Грейнджер, — велела МакГонагалл, закрывая занавес, чтобы уединиться. — Итак, куда вас ужалили?

— Сюда, — ответила Гермиона, указывая на воспаленную кожу на тыльной стороне ладони. — Но я…

— И вы вовремя успели сделать себе укол?

— Нет, я…

— Мне нужно будет позвать Поппи, чтобы…

— Профессор, — строгим шепотом проговорила Гермиона, стараясь не повышать голос, — укол мне сделал Драко.

Брови МакГонагалл высоко приподнялись на морщинистом лбу, и Грейнджер услышала, как та быстро наложила заглушающие чары, а затем снова повернулась к ней.

— Мистер Малфой? — уточнила она скептическим тоном. — Вы уверены?

— Да, — вздохнула Гермиона, нервно ерзая на кровати. — Он… он помог мне.

Брови профессора приподнялись еще выше.

— Что же, — выдохнула МакГонагалл, — должна признаться, я крайне впечатлена…

— Может, это хороший знак, — с надрывом произнесла Гермиона, но ее голос сквозил сомнительным оптимизмом. — Может, мне удалось достучаться до него…

— Мисс Грейнджер, — прервала МакГонагалл, слегка нахмурившись. — Я предупреждала вас не питать ложные надежды относительно этого… вашего небольшого проекта…

— Но я…

— Есть вероятность, что мистер Малфой просто не желал быть обвиненным в чем-либо, что могло с вами случиться, — она продолжила излагать свои весомые доводы, и сомнения отразились на лице Грейнджер. — В любом случае, самое главное, что с вами все в порядке. Позвольте мне просто проверить вашу руку.

Гермиона с отсутствующим видом сделала так, как ее попросили; пока МакГонагалл осматривала её руку, она мысленно задумалась. Она могла вспомнить лишь малость о своем анафилактическом шоке, о времени между ускользающим сознанием и паникой, что пульсировала в голове, поэтому не имела ни единой подсказки о том, как именно обнаружил ее Малфой или как сделал ей инъекцию. Все, что она могла выцепить из воспоминаний — это он и то, что произошло впоследствии...

Годрик. Годрик. Годрик… Неужели я настолько изголодалась обществу?

Она готова была признать, что ее желание стереть, искоренить его предрассудки превратилось своего рода в навязчивую идею; но Дамблдор видел что-то в Драко, что-то, что стоило спасения, и сейчас она тоже увидела это. Ее одиночество точно не помогало их затруднительному положению; складывалось ощущение, что оно внесло свой вклад в ее увлечение мелкими изменениями, что Гермиона замечала в последнее время. Изменения были незначительными, но она была зациклена на них; зациклена на нем.

И ничего не могла с собой поделать. Уже ничего не могла поделать с тем, что поцеловала его в ответ...

Она позволила себе попасть под влияние захватывающей дух ситуации, но этому больше никогда не бывать. Никогда. Она по-прежнему была преисполнена решимости изменить его мышление с навязанными предрассудками, но ей стоит держать мысли в узде и не забывать о том, кто она такая. Малфой — это все еще Малфой, и ей следовало поддерживать с ним разумную дистанцию, даже если его губы были подобны...

…перышку, что скользит по глади воды…

Она никогда и подумать не могла, что Малфой окажется таким нежным.

Гермиона моргнула, осознав, что губы МакГонагалл шевелятся.

— Что?.. — запнулась она, посмотрев извиняющимся взглядом. — Простите, я не совсем вас расслышала.

— Я сказала, что, несмотря на сомнительные причины, побудившие мистера Малфоя помочь вам, — произнесла та, продолжая рассматривать укус на руке, — я надеюсь, вы должным образом отблагодарили его.

Гермиона едва кивнула, а затем отвела взгляд, мысленно решив, что ее благодарность по отношению к злобному слизеринцу была далека от должного образа.

— Да, профессор.

— У меня есть новости, которые могут вас взбодрить, — продолжила она с такой нечастой улыбкой, которая стала еще более редкой в эти дни. — Я получила письмо от Нимфадоры…

— От Тонкс? — спросила Грейнджер, с интересом вскинув голову. — Она в порядке?

— Насколько я знаю, да, — заверила МакГонагалл. — Она заглянет на пару дней, чтобы обсудить некоторые меры безопасности в Хогвартсе…

— Я с ней увижусь? Прошу, позвольте мне ее увидеть, проф…

— Успокойтесь, — вздохнула МакГонагалл, — Она не хочет афишировать свой визит, поэтому остановится в «Трех Метлах», и я с радостью дам вам разрешение остаться с ней на несколько ночей…

— Ох, спасибо, — Гермиона улыбнулась, обрадованная подобным отвлечением от последних хлопотных дней. — Спасибо большое, профессор. Когда она появится?

— В следующий четверг, и пробудет до субботы, — пояснила она, заканчивая с рукой Гермионы. — Я ожидаю, что вы будете посещать все занятия. Хотя сомневаюсь, что вы пропустили бы их.

— Конечно, профессор.

— Тогда у меня не будет с этим проблем, — сказала МакГонагалл. — И я полагаю, вам могла бы… пойти на пользу встреча с нею. В последнее время вы выглядите весьма встревоженной…

— Погодите, — Грейнджер нахмурилась, как только Драко снова вернулся в ее мысли. Губы. — А что насчет Малфоя?

— А что с ним? — спокойно ответила МакГонагалл. — Вы сами сказали, что большую часть времени он проводит в своей спальне. Во всяком случае, уверена, он будет рад провести чуть больше времени наедине с собой; и я рекомендую вам сделать от него небольшой перерыв. Понимаю, что вы, должно быть, находите проживание с ним обременительным.

Вы и понятия не имеете, профессор… и с сегодняшнего дня все стало еще более обременительным…

— Пожалуй, — прошептала Гермиона, понимая, что у нее появился еще один секрет, и, вероятно, этот был наихудшим. — Мы все еще идем в Хогсмид на этих выходных?

— Разумеется, — кивнула МакГонагалл. — Могу только представить, сколько друзей попросили им что-нибудь принести.

Я спросила лишь Малфоя…

— Нет, — пробормотала Грейнджер и опустила глаза, пряча чувство вины. — Только один.

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~

— Ты не находишь это печальным?

Гермиона приподняла бровь и посмотрела на Полумну.

— Не нахожу печальным что?

— То, что все пчелы погибнут, — тихо проговорила Луна, удобнее усаживаясь на библиотечном стуле. — Пострадали двадцать два человека, это, по меньшей мере, двадцать две пчелы.

Грейнджер слабо, но ласково улыбнулась Луне в ответ и в глубине души поблагодарила ее за то, что помогла отвлечься на какое-то время. В библиотеке было холодно и пусто, только пара пятикурсников уединилась в противоположном углу; зимний вечер начинал сгущать темно-синий сумрак в грузном пространстве. Окруженная книгами, в невинной компании Луны, Гермиона заметила, что ее лихорадочные мысли о Малфое начали утихать; но она знала, что это затишье временно.

— Не переживай, Луна, это просто выдумка, — тепло промолвила Гермиона. — Только женские особи пчел умирают после укуса, а в Хогвартсе обитают лишь шмели [1].

— Ох, это замечательные новости, — пробубнила Лавгуд, вскидывая голову, и ее ленивый взгляд изучающее прошелся по чертам лица Грейнджер. — Твои губы выглядят как-то иначе, Гермиона.

— Нет, это не так, — оборонительным тоном бросила Грейнджер. — Они в полном…

— Но твоя рука вылечена, — с отсутствующим видом продолжала Полумна. — Возможно, ты получила нечто немного более сильное.

В этом была вся милая Луна; в то время как ее тон оставался неизменно мягким, она часто отпускала, казалось бы, невинные комментарии, которые заставляли тебя чувствовать себя либо просвещенным, либо параноиком. В данном случае речь явно шла о последнем.

— Понятия не имею, о чем ты, — сухо ответила Гермиона. — Это важно?

— Только если тебя это беспокоит, — она пожала плечами и перевернула страницу в книге. — Ты хотела бы сегодня остаться в Башне Рейвенкло? Я знаю, что ты не любишь оставаться одна в ветреную погоду.

Предложение было заманчивым. Она намеренно откладывала возвращение в дортуар; к нему, и теперь представилась прекрасная возможность продлить это пребывание на расстоянии. Это был тот случай, когда ее гриффиндорская отвага стала препятствием: упорно говорила Гермионе, что избегать собственных комнат — удел трусов. Тут же встрял здравый смысл и напомнил, что, в конечном счете, ей придется разбираться со сложившейся ситуацией, и чем дольше она избегает этого, тем больше теряет лицо.

— Нет, все в порядке, — она нехотя вздохнула. — Мне плохо спится в чужой кровати.

— Хорошо, — без каких-либо эмоций согласилась Луна, начав медленно собирать свои вещи. — Но если ты передумаешь, уверена, что ты сможешь разгадать загадку.

— Спасибо. Хочешь, чтобы я тебя проводила?

— Я предпочитаю ходить в одиночестве, — ответила Лавгуд и встала со стула, бросая долгий взгляд на Грейнджер. — Я не знаю, что заставило твои губы выглядеть иначе, но тебе это подходит, Гермиона.

Грейнджер не удержалась и вздрогнула.

— Тебе померещилось, — ответила она с наигранной беспечностью, против воли ощущая долю нетерпения по отношению к Луне, которая уже развернулась и уходила. Да, это определенно была паранойя.

— Спокойной ночи, Луна.

— Спокойной ночи, — ответила та через плечо, исчезая среди стеллажей.

Гермиона поджала губы; она могла поклясться, что ощутила шепот фруктового вкуса Малфоя на своих устах. [/i]Мерлин милостивый[/i], это было тяжело. Этот едва-ли-значимый-инцидент превратил ее в рыскающую дуру с опасными мыслями, которые были слишком скорыми и дикими, чтобы по-настоящему их осмыслить. Самым страшным было то, что она понятия не имела, что бы выбрала: искоренить произошедшее из памяти, или же испытываемое смущение все-таки стоило приятного покалывания на языке. Это вообще можно было считать поцелуем?

— Да пошло все, — проворчала она себе под нос, собирая вещи и несколько текстов по Темной Магии и крестражам, а затем покинула библиотеку.

Вероятно, ноябрьские ветра вновь погнали бы ее спать на диван, но Грейнджер едва ли рассчитывала, что на этот раз Малфой будет рад ей. Гермиона не знала, как к этому относится. Пока она была убеждена в своем мнении находиться как можно дальше от Драко; две ночи, проведенные в его компании, принесли ей самый долгий и расслабляющий сон с тех пор, как Гарри и Рон покинули ее. Она убеждала себя, что дело было лишь в том, что его общество обеспечивало ей некий уровень защищенности; но было нечто завораживающее в его дыхания в ночи…

Она дошла до входа в дортуар и остановилась, вдруг осознав, что тело слегка трясет, а сердце громко стучит о ребра. Вдохнула и задержала дыхание, пока в груди не начало жечь, а затем медленно, как только могла, высвободила воздух; нервно защелкала пальцами и начала остервенело покусывать нижнюю губу.

— Годрик, не покидай меня, — пробормотала она, а затем выдала пароль любопытным львам. — Ad Lucem. [2]

С дрожащими пальцами и замершим сердцем она распахнула дверь и обнаружила комнату, погруженную во мрак. Внимательно осмотрела беспорядочные тени, но нашла лишь знакомые формы и линии; направилась на кухню, решив, что горячий шоколад поможет успокоить нервы. Предположив, что Малфой находится в своей комнате и останется там до самого утра, она опустила плечи и позволила себе расслабиться. Молча зажгла несколько свечей, просто чтобы создать приятную обстановку перед сном, пока готовится дымящийся напиток; она совершенно не обращала внимания на пару хитрых глаз, следящих за каждым движением.

Драко наблюдал за ней с дивана, тоскуя по сумраку, что скрывал его до того момента, как Грейнджер принесла свет в комнату. Как банально. Гермиона его не заметила, и это было странным, ведь Малфой мог поклясться, что она смотрела прямо на него, когда заходила в гостиную; но, возможно, в помещении было темнее, чем ему казалось.

Отслеживая, чтобы его дыхание оставалось тихим и ровным, он открыто пялился ей в спину: начиная с запутанных локонов, скользя вниз по позвоночнику к женственным изгибам бедер, слегка видимых под мантией. Он намеревался сейчас же потревожить ее; возможно, напугать или выдать пару угроз ради собственного удовольствия, доказать, что его ранний промах ничего не значит. Таков был план, но он был почти позабыт, когда Драко снова принялся изучать расстроенную Грейнджер, и легкий туман застлал его взгляд.

Она наклонила голову и помассировала шею, а затем скинула мантию и бросила ее на кухонный стол. Малфой не смог устоять и сосредоточился на едва просматриваемых под белой рубашкой шлейках белья, но рассмотрел лишь то, что они были светло-голубыми. Просто и ясно; типичная Грейнджер. Но, несмотря ни на что, в паху снова возник этот спазм. Драко осторожно покинул свое место; неслышными шагами прокрался вокруг мебели и теней, немного приблизившись к ней.

Возможно, если бы у него получилось подойти к Гермионе поближе, то он смог вдохнуть достаточное количество запаха Грейнджер, чтобы подделать ее вкус…

Поймав себя на опасной мысли, он напомнил себе, насколько отталкивающей были она и ее низкопробная кровь. Перед глазами мелькнул образ той маггловской книги, на прочтении которой она настояла; но он оттолкнул его и, вооружившись надменной усмешкой, отразил на лице всю силу своего к ней презрения.

Он презирал ее. По правде; это было так. Действительно.

И ей необходимо об этом узнать.

Проскользнул на кухню; теперь он был достаточно близко, чтобы суметь прикоснуться к ней; невинная маленькая Гермиона не обращала никакого внимания, пока Малфой не пошаркал ногами.

Грейнджер повернулась так быстро, что столкнула кружку, которая с громким звуком разбилась о пол, выплеснув напиток. Ее волосы, пойманные в ловушку раскрытых влажных губ, застилали лицо, а глаза горели от сильного удивления. Задыхаясь, она отшатнулась, когда его рука схватила ее за запястье.

— Драко, — выдохнула она, пытаясь отойти подальше и спрятать лицо, — что ты…

Но Малфой схватил ее за другую руку и вытянул их вдоль тела, и теперь она была изолирована; он наступал, пока она не оказалась зажатой в ловушке между ним и кухонным столом. Гермиона чувствовала, как паника вскипает в груди; не потому, что она опасалась, что он может причинить ей боль, а потому что он находился слишком близко. Ее тревожное дыхание всасывало его опьяняющий мужской аромат, и Грейнджер осознала, что ее тело переполнено жаром, а их близость умирает от желания в ее крови.

Она смотрела широко распахнутыми глазами как он, казалось, пошатнулся и немного отстранился, покачнулся на ногах едва заметными, но такими соблазнительными движениями. Воздух застрял у нее в горле, когда Драко возвысился над ней с нахмуренным выражением на лице и гудящим рычанием.

— Я хочу кое-что прояснить, — рявкнул он без каких-либо предисловий, и Гермиона подпрыгнула от звука его голоса. — Я помог тебе не потому, что мне не насрать на твою жизнь…

— Я…

— Заткнись, — жестоко прошипел он, сильнее сжимая ее запястья. — Я дьявольски серьезен, Грейнджер. Я в курсе, как соображает твой жалкий умишко, и я заявляю тебе, что это совсем ни черта не значит!

— Тогда почему ты мне помог? — спросила она настолько непринужденно, насколько смогла, оставляя на лице контролируемую маску. — Для чего беспокоиться…

— Потому что мне пришлось! — прокричал Драко. — Если бы ты умерла, тогда меня бы…

— Обвинили, — закончила Гермиона разочарованным тоном. — Только вот это не так. Ты не обладаешь магией, Малфой. Ты серьезно веришь, что они могли бы возложить на тебя укус пчелы…

— Полагаю, что ты со своим драгоценным Орденом сделаете что угодно, лишь бы избавиться от меня…

—Что ж, ты ошибаешься, — быстро выкинула она в ответ, — они бы не…

— Мне плевать! — выплюнул Драко, немного ближе склонив голову. — Я заявляю тебе здесь и сейчас, что мне абсолютно похуй, жива ты или мертва.

Его слова не должны были задеть ее, но вышло наоборот. Гермиона ощутила, как что-то сжалось и съежилось в груди, подобно догорающему пергаменту, но она приложила все силы, чтобы не подать вида.

— Ты помогла мне — я помог тебе, — решительно продолжил Малфой. — Мы квиты, так что давай на этом все оставим и вспомним о нашей ненависти.

— Получается, мы вернемся туда, с чего начали, — вздохнула она, невзлюбив оттенок грусти в своем шепоте.

Услышав ее странный комментарий, Драко моргнул; тяжелая и влажная тишина повисла между ними. Маленькие глотки выдыхаемого ей воздуха соприкасались с его лицом, и у него заняло каждую каплю самообладания, чтобы не взглянуть на ее губы. Она казалась такой очаровательно-уязвимой и крошечной по сравнению с ним, и Малфой еще раз обвинил этот замкнутый ад и остатки ее крови, что по-прежнему вальсировали по его венам. Он должен прекратить этот спор; он чувствовал острое, подобное голоду, желание лизнуть ее естество, чтобы вновь затуманить свой рассудок. Ему необходимо было оторваться от нее...

— Разговор окончен, — прорычал Драко, отпустил ее запястья и зашагал к своей комнате. — Как я и сказал, Грейнджер: не позволяй своим переутомленным мозгам придавать произошедшему слишком большое значение.

Гермиона ощутила, как холод начал быстро обволакивать ее, когда Малфой отошел прочь, и какая-то надоедливая мысль заерзала в голове, когда она посмотрела на тонкие мышцы на изгибе его плеча. Она была неудовлетворенна тем, как он завершил их дискуссию; гриффиндорская храбрость в сочетании с собственным любопытством была опасной смесью в такие моменты. Вопрос вылетел у нее изо рта скорее, чем она успела остановить себя.

— А что насчет произошедшего после того, как ты мне помог?

Она знала, что голос дрогнул, но ей было все равно; Малфой резко остановился, еще до того, как дошел до двери в спальню. Атмосфера в комнате мгновенно стала тяжелее и напряженнее; она не отрывала от него своих почти невинных глаз, когда он медленно начал поворачиваться, чтобы бросить в нее неистовый взгляд, от которого у Гермионы сперло дыхание. Драко выглядел разрывающимся между яростью и встревоженностью, она поймала себя на мысли, что снова рассматривает его аристократические и раздражающе яркие черты лица. Он на самом деле был таким...

— Ничего не было, — медленно прорычал Драко, снова надвигаясь на Гермиону и указывая на нее дрожащим от ярости пальцем. — Ты меня слышала, Грейнджер? Ничего, блять, не было…

— А мне все помнится совсем иначе, — выпалила она в ответ, вызывающе задирая подбородок. — Потому что я припоминаю…

— Заткни свой гребаный…

— Что мы с тобой…

— Не смей, — рявкнул он, теперь находясь достаточно близко, чтобы его чувства вновь отозвались на нее. — Ничего не было! И ничего вообще никогда не будет! Так что сейчас же заткни свой мерзкий гряз…

— Грязнокровный рот? — спокойно закончила она, смело наклонила голову на бок и скрестила руки на груди. — Я знаю, что я ударила по больному месту твоих предрассудков по отношению к магглам, Малфой, поэтому можешь использовать это дурацкое слово как захочешь, ведь я знаю, что ты начинаешь сомневаться в себе...

— Ты настолько глупа! — возразил он; в голосе присутствовал намек на колебание, но он надеялся, что Грейнджер этого не услышала. — Я ненавижу тебя и тебе подобных, и ты со своим грязнокровным ртом лишь доказываешь, насколько вы все отвратительны …

— Знаешь, ведь ты поцеловал этот грязнокровный рот!

— Нет, блять, я этого не делал!

Раскрасневшаяся и возбужденная пара замерла, когда их носы мягко соприкоснулись; золотистые и серебряные глаза встретились, а потом они оба ощутили неловкость. Гермиона не осмеливалась пошевелиться, когда его восхитительное легкое дыхание вновь поникло ей в рот, и к ней вернулся прежний теплый трепет в груди. Драко выглядел шокированным и, возможно, слегка... испуганным, когда между ними повисла натянутая тишина; он сделал все, чтобы задушить желание вновь ощутить ее вкус.

Он закрыл глаза.

Да; он определенно сошел с ума.

Слава Салазару за крохотные искры, вспыхнувшие в сознании, что выкинули его в реальность и напомнили, кем и чем она являлась.

Грязнокровка. Грязнокровка. Грязнокровка.

Он отпрянул от Грейнджер слишком быстро, от чего закружилась голова, и он неуклюже споткнулся; бросил на нее взгляд, полный чистого презрения и недоумения. Грейнджер выглядела такой... манящей: рот слегка приоткрыт, розовый румянец окрасил щеки и кожу на ключицах. Слишком человечна. Слишком нормальна. Твою мать, ему нужно было срочно добраться до своей комнаты.

— Ничего не было, — повторил он между паническими вздыманиями груди. — Поняла, Грейнджер? И если тебе еще хоть раз потребуется помощь, клянусь именем Малфоя, я буду наблюдать за твоими страданиями и наслаждаться каждой секундой этого представления.

Его упрямые, суровые слова пронзили ее, словно ледяные стрелы.

— Драко, я…

— Держись от меня подальше, — прошептал он угрожающим тоном, отступая к своей комнате. — Держись, блять, от меня подальше!

И Гермиона осталась одна, виновато размышляя, позволит ли ему поцеловать себя снова.

По другую сторону двери Драко упал на колени и обхватил руками ноющую голову, проклиная Грейнджер могилой Мерлина, что довела его до столь жалкого для волшебника оправдания. При отсутствии магии и хрупком состоянии рассудка пришел к выводу, что он достиг самой низкой точки жизни, а наиболее страшным оказалось то, что только она была в состоянии облегчить бурю в его мозгах.

С этим лишающим самообладания выводом и надвигающейся мигренью он был готов сдаться, отбросить последние крохи своей надуманной гордости ради еще одной возможности ощутить ее вкус; только бы суметь отогнать демонов, только бы суметь уснуть.

Что, блять, она со мной творит?

И откуда у него такое чувство, что с этого момента все станет лишь хуже?

~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~

[1] Шмель (Bumblebees) — именно так переводится со старо-английского «Дамблдор».

[2] ad lucem – к свету (лат.).

---

ФОРУМ
За перевод главы благодарим Agripina