Глава 8

После ухода Карлайла я вернулся в палатку. Мне следовало сосредоточиться, и поиск конкретных задач помогал временно подавить беспокойство. Первая задача, назначенная самому себе – приготовить завтрак.

Аппетита не было: тревога всегда производила на меня такой эффект. Тем не менее, я понимал, что это имело решающее значение для поддержания энергии, а также самообладания на период ухода за Беллой. Ей тоже необходимо поесть, но важно обеспечить ее легко перевариваемой и не вызывающей большого риска удушья пищей.

Карлайл разложил всю еду по нескольким большим закрывающимся мешкам, что легко позволяло мне увидеть все содержимое, предотвращая распространение любых соблазнительных запахов, привлекающих медведей. Я выбрал апельсин, несколько батончиков с инжиром и пакет сока, предложив последний Белле. Сам же пил воду, так как наш запас сока ограничен. Имелся чай и растворимый кофе, но с ними придется подождать, пока не смогу разжечь костер, а еще рис быстрого приготовления и чашки с сухим суповым концентратом. Наверное, можно попытаться приготовить на ужин горячую еду, но потом снова почувствовал укол паники, поскольку задался вопросом: насколько хватит провизии до возвращения Карлайла с помощью.

Я выкинул эти размышления из головы и попытался сосредоточиться на Белле. Та медленно потягивала сок и маленькими кусочкам откусывала батончик. Складывалось впечатление, что она заставляла себя есть.

– Ты не голодна? – спросил я. – Если не вкусно, могу найти что-нибудь еще...

– Нет, все нормально, – тихо ответила она. – Кажется, у меня нет аппетита.

– Знаю, это больно, но, пожалуйста, попробуй съесть хотя бы немного.

Она кивнула:

– Ты тоже.

Я взглянул на инжирный батончик в своей руке: мне все еще нужно было откусить от него. Отломил кусок и положил в рот: сухой и малоприятный, но я заставил себя прожевать и проглотить. Апельсин казался чуть более аппетитным, и когда я предложил Белле ломтик, та довольно легко приняла его.

– На вкус хороший, – сказала она.

– Да, – согласился я. – Позже могу приготовить суп. Как идея?

– Прекрасно, спасибо.

Когда она взяла еще дольку, я улыбнулся, искренне обрадованный, что девушка ест.

– Так тебе нравятся апельсины. Какие еще любимые фрукты?

– Мне все очень нравятся, – ответила она. – Салаты тоже, особенно шпинат.

Это вызвало далекие воспоминания:

– Моя мама привыкла готовить салат из шпината с апельсинами, – сказал я. – Это было очень вкусно.

– Я тоже его готовлю. А она использует мандарины?

– Не помню... Она не очень часто его делала, но, когда это случалось, мне подкладывались дополнительные дольки.

– Похоже, она замечательная мама.

– Да, была.

Вдруг почувствовал прикосновение к своей руке:

– Ох, мне очень жаль, Эдвард.

– Она всегда делала такие мелочи: это был ее замечательный способ заставить меня чувствовать себя особенным и дать понять, как сильно меня любила, – я замолчал. Собственные слова удивили меня. Я редко говорил о родителях, но не чувствовал ни малейшего колебания, делясь этими воспоминаниями с Беллой.

– Как давно ее не стало? – осторожно спросила девушка. – Если только ты не хочешь говорить об этом.

– Нет, все в порядке. – И так оно и было. – В семнадцать лет я потерял обоих родителей в автокатастрофе.

Ее пальцы сжали мою руку:

– Даже не могу себе представить, как это страшно.

– Да, так, – признался я, в горле образовался комок. Ее большой палец нежно поглаживал мою ладонь. Очень легкое прикосновение, но, тем не менее, я нашел в нем искреннее сочувствие и поддержку. Я продолжил, потому что впервые чувствовал спокойствие, прокручивая в памяти тот страшный период. Конечно, воспоминания оставались ужасными, но я не ощущал сопротивления, не колеблясь, делился ими. Более того, просто согласившись, что тот опыт был отвратительным, крошечная часть боли, сдерживаемой целых семь лет, казалось, вырвалась на свободу и улетучилась.

Белла пристально наблюдала за мной с открытым и сопереживающим выражением лица. А ведь она была травмирована и, возможно, испытывала боль. В любом случае с моей стороны казалось неправильным обременять ее.

Несколько долгих секунд я молчал, а затем она снова заговорила:

– Ты еще учился в школе?

Я кивнул:

– Да, в выпускном классе, это случилось в конце первой четверти.

Я почувствовал, как она еще раз нежно сжала мою ладонь.

– Тогда я и встретил Карлайла, – продолжал я. Оглядываясь назад, можно сказать, что тот вечер в скорой помощи изменил весь ход моей жизни. По некоторым причинам я посчитал важным поделиться этим с Беллой. – Он только что начал свою резидентуру: ассистировал в травматологическом отделении, когда привезли моих родителей, и заметил меня после того, как лечащий врач рассказал мне о случившемся. Я сидел один, а он пристроился рядом. Разговоров особо не было... полагаю, что на самом деле в подобной ситуации мало кто может говорить... но его присутствие принесло мне успокоение. В нем было искреннее желание помочь другим и облегчить их боль, что глубоко меня тронуло.

– Он стал причиной твоего прихода в медицину, – тихо заключила она.

– Да. Я немедленно накинулся на учебу. Мне требовалась цель, какая-то работа...

– Нечто, что ты мог контролировать, – тихо закончила она.

Пораженный ее проницательностью, я кивком согласился.

– Мне кажется, – сказала она, направив на меня полный решимости взгляд, – что трагедия раскалывает нашу жизнь на части, но некоторые люди находят другое направление, новый путь, на который ранее они никогда не решились бы. И иногда эта дорога ведет к чему-то положительному, что, в конечном итоге, неплохо.

– Ты чуть не потеряла своего отца.

Она кивнула:

– Знаю, это даже близко не сравнится с тем, через что прошел ты, но, как и с тобой, это изменило ход моей жизни, привело меня сюда.

Конечно, она имела в виду Олимпийский полуостров, город Форкс... Но, посмотрев ей в глаза, я почувствовал более глубокий смысл. Подняв ее руку, я нежно прижался губами к костяшкам пальцев.

У нее вырвался крошечный вздох. Сначала я воспринял это как индикатор боли, но выражение лица Беллы оставалось наполненным спокойствием. Удерживая руку, я приобнял девушку за плечо. Она наклонилась, прижалась щекой к моей груди. В ближайшее время ей необходимо сделать дыхательные упражнения, но она заслужила немного времени, чтобы почувствовать спокойствие и удовлетворенность. Она помогла мне понять: мы ощущали это оба.



Белла не жаловалась, когда выполняла дыхательную гимнастику, но я заметил болезненное выражение ее лица. К моменту окончания девушка побледнела и покрылась холодным потом. Она взялась своей маленькой ладонью за мою, и я почувствовал прохладу ее кожи.

– Хорошо, – я попытался утешить ее. – Молодец.

Она в ответ вымученно улыбнулась, даже когда сморгнула слезы. Поддерживая ее частично в вертикальном положении, я помог откинуться на самодельные подушки, а затем укутал спальным мешком.

– Спасибо, – пробормотала она.

– Почему бы тебе не попробовать немного поспать, – предложил я. Она выглядела измученной.

Я удивился, когда она покачала головой.

– Я не засну.

– Нет?

– Нет. Устала, но не хочу спать.

Я понял и кивнул:

– Тебе что-нибудь дать? Воды или сока?

– Нет, спасибо, – ее нежные, карие глаза устремились ко мне с ласковой проницательностью. – Но ты... – она неглубоко вздохнула, – мог бы рассказать еще что-нибудь о себе?

Я улыбнулся:

– Что ты хотела бы узнать?

– Всё, чем захочешь поделиться, – ее бледные щеки немного порозовели, когда она добавила: – Мне нравится слышать твой голос. Он очень приятный.

Это явилось для меня неожиданностью:

– Неужели?

– Да... мягкий и очень спокойный.

Теперь я почувствовал, как покраснело собственное лицо:

– Мне никто и никогда не говорил подобного раньше.

– Хмм, – уголки ее губ изогнулись в улыбке.

– Так, э-э, – начал я. Мне казалось, что я должен был смутиться, но этого не произошло. Белла терпеливо и ободряюще ожидала моего рассказа. В конце концов, я заговорил:

– В семье я рос единственным ребенком.

– Да? Я тоже. Это нас объединяет.

По некоторым причинам я обрадовался:

– Точно. Я никогда и не возражал. А ты?

– Нет. Это единственное, что я знала.

– Как и я. Мне и в голову не приходило замечать отсутствие братьев и сестер. Меня прекрасно развлекали книги или музыка.

– Какие книги ты читаешь?

– Классику, в основном. Моим любимым всегда был Диккенс.

– Мне он нравится, но я предпочитаю Джейн Остин и сестер Бронте.

Мои мысли заполнил образ Беллы, свернувшейся в кресле у окошка, с весьма потрепанной книжкой в руках. Конечно, она наслаждалась бы чем-то возвышенным, но большее удовлетворение ей принес бы роман со сложным сюжетом. Выгнув бровь, я решил угадать и сказал: – «Грозовой перевал»?

Белла восхищенно улыбнулась:

– Как ты узнал? Это моя любимая.

– Предчувствие.

Все еще улыбаясь, она потянулась к моей руке.

– Расскажи о своей музыке. Ты должен играть на музыкальном инструменте... – несколько мгновений она изучала мои пальцы. – Фортепиано?

Я ухмыльнулся:

– Тоже предчувствие?

– Просто удачная догадка. Все еще играешь?

– Давно уже не играл, с тех пор как… – я сглотнул. – С тех пор как умерли мои родители.

– Ты брал уроки в детстве?

Очень непринужденно Белла вовлекала меня в разговор. Я не ощущал сдержанности, рассказывая ей о том, что в течение очень долгого времени хранил в своей памяти.

– Да, – ответил я. – Начал с шести лет и продолжал до семнадцати.

– Ничего себе, должно быть ты очень хорош.

Я слегка пожал плечами.

– Уверен, что сейчас весьма подрастерял навыки. Но когда был подростком, то довольно серьезно относился к этому. Моей матери иногда приходилось останавливать мои репетиции, потому что я настолько погружался в произведение, что забывал обо всем остальном.

– Любимые композиторы?

В сознании полились фрагменты мелодий. Воспоминания оказались приятными, а не болезненными, как когда-то.

– Дебюсси, – сказал я, – и Чайковский – мои любимые, чтобы играть.

– «Клэр де Лун», – довольно мечтательно откликнулась Белла.

– Ты знаешь это?

Она кивнула:

– У моей мамы довольно эклектичный вкус и тенденция довольно быстро переходить с одного жанра к другому, но она всегда возвращалась к «Клэр де Лун». Очень красивое произведение.

– Согласен. – С легкостью можно представить Беллу, слушающую нежную мелодию, с книгой в руке и закрытыми глазами. Прекрасное видение. – А помимо Дебюсси, какую музыку любишь? – поинтересовался я.

– Почти любую, кроме кантри или рэпа, – ответила та.

– Как и я. Есть ли у тебя любимая песня?

– Вообще-то нет...

– Разве нет особой песни, которую ты разделяешь со своим парнем?

Она снова покраснела:

– У меня нет парня.

– Ох, не хотел быть назойливым, – теперь и мне стало столь же неловко, как и ей. – Я думал, просто предположил... Я имею в виду, ты такая добрая, и умная, и милая.

– Я мало встречалась, – сказала она тихо, почти нерешительно. – В колледже получила полную стипендию, так что была весьма сосредоточена на учебе. Несколько раз ходила на свидания, но складывалось такое впечатление, что ребята еще учатся в школе. Меня не интересовали вечеринки братств или тусовки в барах.

Я понимающе кивнул:

– Мне это понятно.

– А ты встречаешься с кем-нибудь?

– Нет, я получил степень бакалавра за два с половиной года, так что времени для свиданий не оставалось совсем. Да и учеба в медицинской школе занимала все свободное время. Это не означало, что студенты не встречались – один из моих одноклассников даже обручился в прошлом году, но моим приоритетом являлась учеба. Это тоже нас роднит.

– Полагаю, да, в какой-то мере. То есть, я не пыталась преодолеть нечто такое напряженное, как медицинская школа... Даже не поступала в аспирантуру.

Что-то в ее тоне подсказало, что она намеревалась продолжить свое образование.

– А планируешь?

– Да. Меня приняли в замечательнейшую магистерскую программу в Северо-Западном университете. Я собиралась специализироваться на обучении, но когда папа получил травму, поняла, что должна быть в Вашингтоне, по крайней мере, сейчас.

– Тебе нужно взвесить возможность этой магистратуры, Белла. Ты была бы замечательна со студентами с особыми потребностями.

– Спасибо за эти слова.

– Я действительно верю в них.

Ее поведение быстро изменилось: теперь она помрачнела.

– Белла? – спросил я. – Что случилось? – неужели ей очень больно?

– Просто... – она медленно выдохнула и опустила взгляд. – Мысли о будущем пугают меня.

– Почему? – осторожно спросил я.

– А если что-то случится с Карлайлом? Как долго мы здесь продержимся без посторонней помощи?

Я прижал к ее щеке ладонь:

– Карлайл – отличный и опытный турист, он безопасно доберется до лесничества, вероятно, сегодня вечером, в крайнем случае, завтра. Как только это произойдет, он быстро организует помощь. А до тех пор у нас есть все необходимое: еда, вода, кров и спальные мешки для согрева.

Я надеялся, что мои слова уменьшат ее страх, но, почувствовав под подушечкой большого пальца слезинку, понял, что помочь не смог.

– В самом деле, Белла, все будет в порядке.

Она подняла глаза и посмотрела на меня. Несмотря на слезы, ее взгляд казался немного замутненным. Тихо, почти шепотом, она сказала: – Я не знаю.

– Что тебя беспокоит?

Несколько мгновений она колебалась, но потом ответила: – Там все еще может находиться Джеймс.

Глаза инстинктивно метнулись к входу в палатку, а затем я посмотрел на девушку:

– Нет, его нет. Он, наверное, уже в другом штате. Он же знает, что твой отец – начальник полиции. Вряд ли останется поблизости и рискнет арестом.

Казалось, что мои слова ее немного успокоили: выражение лица слегка расслабилось. Кончиками пальцев я погладил ее по щеке. Больше ей не было холодно, кожа теперь стала теплой. Я надеялся, что это была простая реакция на испытанную вспышку страха.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, пытаясь скрыть опасение в голосе.

Она слабо улыбнулась. Несмотря на недолгое знакомство с Беллой, я уже понял, что она не решалась жаловаться или выражать свой дискомфорт.

– Я в порядке, – сказала она через несколько секунд. – Как твое колено?

И хотя ее вопрос, вероятно, был задан в попытке отвлечь мое внимание от собственного состояния, тон также выдавал и истинное беспокойство.

– Не так уж и плохо, – ответил я.

Возможно, я немного преуменьшил свой дискомфорт, но было важно, чтобы Белла верила, что я позабочусь о ней. И хотя мне недоставало подвижности, я не был болен, и травма не представляла угрозы для жизни.

Взгляд Беллы словно ушел в никуда. Ее телу требовался сон, но она, как и ранее, сопротивлялась этому. Почти не осознавая того, я начал напевать. Мотив начался как нечто из далеких воспоминаний, но вскоре, казалось, изменился и превратился в новую нежную мелодию, которая складывалась в моем сознании.

– Это... очень красиво, – сонно вздохнула Белла.

Я улыбнулся, позволяя напеву спокойно литься, вскоре ее черты расслабились, и она погрузилась в глубокий сон. И в течение еще долго времени я тихонько продолжал петь.



Белла проспала несколько часов. Я внимательно наблюдал за ней, отслеживая любые признаки болезни. Когда она вздрогнула, еще более плотно обернул вокруг нее спальный мешок, задаваясь вопросом, является ли озноб началом жара. Когда ее щеки слегка покраснели, моя озабоченность усилилась. Незадолго до пробуждения она стала беспокойной, испытывая явное неудобство. Открыв глаза, уставилась на меня мутным взглядом.

– Привет, – тихо сказал я. – Как себя чувствуешь?

На мгновение она выглядела озадаченной, а затем ее глаза расширились от страха и метнулись по внутренностям палатки.

– Все в порядке, Белла, – успокоил я. – Ты в безопасности.

Она медленно выдохнула:

– Эдвард.

Я с улыбкой кивнул:

– Да. Ты спала.

– Мне приснился сон, – пробормотала она, нахмурилась, и я понял, что ее сновидение оказалось тревожным. Возможно, этим и объясняются раскрасневшиеся щеки и кажущийся дискомфорт.

– Хочешь рассказать об этом? – предложил я.

Она покачала головой.

– Не могу вспомнить... – она слегка закашлялась, морщась от этого действия.

Я потянулся за бутылкой воды:

– Выпей немного.

Помог ей сесть и наблюдал, как она медленно сделала несколько крошечных глотков. По окончании она сильно побледнела, а прикоснувшись к щеке, я обнаружил ее влажной на ощупь.

– Насколько тебе больно? – спросил я.

– Не очень сильно, – ответила она, опустив взгляд.

Я дал ей еще одну дозу тайленола. Мои профессиональные инстинкты закололи: необходимо послушать ее легкие. Тем не менее, тревожить не хотелось. Помощь Белле в сохранении спокойствия являлась важной частью ее ухода. Если бы девушка поняла, что я проверял наличие признаков пневмонии, уровень ее тревоги, скорее всего, возрос бы. К счастью, мне помогла рутинная проверка. Карлайл всегда слушал ее легкие после выполнения дыхательных упражнений, и как раз пришла пора для очередного раунда.

На этот раз Белла испытала больше затруднений, чем в предыдущих случаях. Я пытался поощрять ее словами и позитивными фразами, но становился все более озабоченным каждым ее болезненным кашлем. Когда она закончила с трудной задачей, я ободряюще улыбнулся, а затем потянулся за стетоскопом.

Она сидела тихо, пока я оценивал ее легкие, внимательно слушая каждый вдох и выдох, встревоженный тем, что обнаружил. Я распознал глухие хрипы при вдохе, узнал отличительные слабые щелчки, которые напоминали о сминаемом целлофане. Карлайл оказался прав в своем подозрении: у нее развивалась пневмония.

Отложил инструмент и помог Белле расположиться на подушках в полувертикальном положении. Она снова хотела лечь на бок, но я знал, насколько важно по возможности избегать лежачего положения. Сказал, что сидя ей легче глубоко дышать, по крайней мере, хоть какое-то время. Она была истощена от упражнений и зарождающейся болезни, но без жалоб приняла мою рекомендацию. Изо всех сил я старался устроить ее удобнее, мечтая, чтобы у меня оказалось больше возможностей, но мало что мог сделать, кроме как обеспечивать ей тепло и вовремя давать жидкость.

Белла дремала около часа, несколько раз почти просыпаясь. Я тихо напевал, когда она становилась более взволнованной, и это, казалось, немного ее успокаивало.

Когда она окончательно проснулась, я дал ей попить воды, заметив при этом легкий озноб.

– Тебе холодно? – спросил я.

– Немного, – призналась она.

– Давай-ка я проверю дрова. Если получится зажечь костер, мы сможем выпить горячего чая.

Ее губы тронула слабая улыбка:

– Было бы здорово.

Я выполз из палатки, заковылял к приготовленному Карлайлом кострищу. День клонился к концу, но солнце еще светило. Было относительно тепло и светло, и меня обрадовало, что растопка подсохла. Более крупные куски под ней оставались влажными, но я надеялся, что в конечном итоге разгорятся и они.

Поджег ветки, отступая от небольшого порыва пламени, вернулся в палатку, поделившись с Беллой небольшими добрыми вестями, достал котелок и бутылку воды. К тому времени, когда жидкость согрелась, некоторые из больших ветвей начали тлеть. Я надеялся, что к вечеру у нас будет хороший огонь.

Улыбка Беллы стала искренней, когда я принес чашку чая. Она поблагодарила и обхватила руками теплый металл, сделала осторожный глоток, а затем еще один. Ее бледные щеки окрасил чуть заметный румянец. От возможности принести ей хоть маленькую толику комфорта, я почувствовал бесконечную благодарность.

Мы провели остаток дня в тихом разговоре. Когда дневной свет начал исчезать, я снова выскользнул из палатки проверить костер, добавил еще немного дров из оставленной Карлайлом кучи, довольный ровным горением и окружающим теплом. На ужин разогрел суп. Аппетит у Беллы отсутствовал, но ей удалось проглотить несколько ложек. Я подозревал, что она чувствует себя хуже, но жалоб не было.

Мы закончили наш скудный ужин в темноте. С исчезновением света, мое настроение ухудшилось. Я питал слабую надежду, что Карлайл доберется до лесничества к середине дня и сразу же отправит спасательный отряд. Когда наступили сумерки, мне пришлось признать, что помощь не прибудет до следующего дня, а, возможно, и дольше.

Соблюдая собственный режим лечения, каждые четыре часа принимал ибупрофен. Мое колено оставалось крайне болезненным, а из-за ходьбы по лагерю отек увеличился. Тем не менее, это было неизбежным. Поддержание костра важно и в сигнальных целях (хотя поиск вряд ли станет проводиться ночью), и для комфорта Беллы. Примерно через час после ужина мне пришлось помочь ей выйти из палатки, чтобы смогла облегчиться. По моим предположениям, для многих молодых женщин в подобной ситуации первичной эмоцией стало бы смущение. Для Беллы, однако, это было раскаяние и вина. Она чувствовала ужасное неудобство, прося меня о помощи.

Снова устроив ее в палатке, еще раз проверил огонь. Решил, что дров достаточно для большей части ночи, приготовил Белле чашку чая и присоединился к ней внутри.

Она дремала, поэтому я, отложив посудину, укутал девушку спальным мешком.

– Спокойных снов, – нежно сказал я.

Белла так и не открыла глаз, когда я пробормотал, что все будет хорошо. Это больше походило на пустое обещание, из-за которого меня грызла совесть, но затем я провалился в беспокойный сон.

---

Огромное спасибо за проверку и редактирование главы amberit

Поделиться своими впечатлениями вы можете на ФОРУМЕ.