Ей не нужно понимать смысл жизни, достаточно найти кого-то, кто понял, а затем засыпать в его объятиях и спать, как спит ребенок, зная, что кто-то сильный защищает тебя от всякого зла и опасностей.

Пауло Коэльо

– Ох... Вот оно, Цеф! Видишь, малыш? Это твое созвездие. Оно октябрьское, но в нашем полушарии видно в течение всего года, даже в июне, – Гермиона ласково улыбнулась маленькому Цефею, который, чуть пошатываясь, сидел на коленях Драко, хихикал и хлопал своими крошечными ладошками. Сейчас, в четыре месяца от роду, он умел лежать на животике и поддерживать себя на локтях, но больше всего ему нравилось находиться в оберегающих папиных руках.

В настоящее время они сидели снаружи, на веранде, наслаждаясь красотой звезд в оптический телескоп, принесенный Драко жене в подарок из «Волшебных вещей Уайзакра», что на северной стороне Косого переулка.

Гермиона всегда любила созвездия, но с появлением их милого Цефея она с головой погрузилась в тему, зная, что имя их младенца взялось от названия созвездия, как и у Драко.

Цефей Лэдон Малфой был очень красивым ребенком с самыми впечатляющими стальными серо-голубыми глазами, иногда напоминающими цвет Карибского моря. Временами они сравнивались с изменением цвета неба: от дождливого к солнечному, а затем обратно.

У малыша Цефея волосы были мягкими, светлыми и торчали в разные стороны, прямые, но весьма непокорные, особенно сразу после пробуждения. Это напоминало Гермионе собственные упрямые локоны, когда она была моложе.

И он просто очень нежный и такой теплый, и настолько мягкий... как разбросанные повсюду мягчайшие подушки и ватные шарики.

Она любила его до умопомрачения. Иногда просто обнимала и целовала, прижимала к самому сердцу. За последние месяцы Гермиона порядком утомилась: Цефей занимал все ее время, оказавшись весьма властным младенцем, который хотел, чтобы мать всегда оставалась рядом и постоянно обнимала.

Он всегда желал, чтобы она целовала или щекотала его, или просто носила и прижимала к себе. Гермиона могла нагрузить работой своих служанок, но маленький избалованный Цефей визжал и плакал, когда понимал, что ее не было больше рядом.

Иногда он действительно напоминал ей Драко, но ведь это был его сын, причем вылитый.

Но это неважно, в действительности малыш просто вызывал у нее улыбку. Он был всем ее миром.

Он смеялся и извивался в ее руках. Всегда визжал от восторга, получая желаемое или просто увидев что-то очень интересное. А еще любил щекотку. Он тянулся за всякими предметами и зачарованным взглядом следил за движениями своих рук.

Ему нравилось все время находиться в папиных оберегающих объятиях, но больше всего любил нежные мамины поцелуи. Он поворачивал к ней голову и пристально наблюдал, когда она разговаривала с ним, будто и в самом деле понимал смысл слов, словно они были самыми важными звуками в мире. Он заставлял ее чувствовать себя более особенной.

А еще он любил все тащить в рот, вынуждая Гермиону неутомимо следить за всем, что делал, заботиться, чтобы всегда оставался в безопасности. Малыш любил играть с погремушками и фигурками дракона, принесенными Драко.

Он – проказник, но счастливый, здоровый мальчик. И ради него она сделает что угодно.

Он – их маленький король.

Имя ему дал сам Драко в честь названия созвездия северного неба. Цефей – значит «король». Перевернутое созвездие Цефея можно истолковать, как монарха с короной. Драко сказал ей, что их сын станет по-королевски великим, и имя подходит ему лучше всего.

– Папино созвездие мы обнаружим в июле, когда оно пересечет меридиан, ладно? Оно красивое, вот увидишь. Созвездие папы является хранителем полюса – звезды, которая никогда не движется, – с любовью объяснила она, забрав сына с отцовских колен и нежно обняв.

Маленький карапуз пищал и хихикал на руках, хватая упругие мамины локоны и играя с ними маленькими пальчиками. Женщина крепко поцеловала его, а затем принялась осторожно раскачиваться, зная, что малыш Цефей любил это занятие.

Через несколько минут глазки мальчика затрепетали, закрываясь, его щека, расплющившись как пушистая сахарная вата, мирно лежала на плече матери, а все его тельце прижалось к ее груди как паучок. Гермиона улыбалась и напевала ему колыбельную, продолжая смотреть на звездное июньское небо.

Драко все еще сидел в сторонке, не отводя взгляда от жены и сына. С лица не сходила маленькая задумчивая улыбка, словно он пытался продлить этот момент и припрятать его в памяти. Именно такие мгновения неожиданно заставляли Гермиону нервничать из-за последствий этого вдумчивого взгляда.

Каждый день их совместное время начинало ускользать... Он ускользал.

Она просто... знала.

Не понимала, почему, но чувствовала: в запасе у них оставались последние дни, как в неприметных песочных часах на трехногой подставке позади них. Ей хотелось перевернуть их, чтобы снова и снова повторять моменты, когда они находились друг с другом, но все, казалось, застряло в одном положении, и они ничего не могли с этим поделать.

Это то самое, что они никогда не обсуждали. Но Гермиона знала, что рано или поздно он уйдет и исчезнет, как те красивые лепестки, что она видела весной, но теперь от них ничего не осталось, лишь память, захороненная в несуществующем «где-то».

Это квинтэссенция Драко. Он – ее прекрасный увядший цветок, последний среди прочих.

И он просто ускользал, менял цвет с желтого на бурый, затем становился серым пеплом, после – ветром, а потом уже исчезал и он.

– Завтра твой день рождения, Драко, – наконец заговорила она, пристально глядя на мужа и укачивая спящего сына. – Знаешь, я надеялась, что ты сможешь остаться, и мы поужинаем вместе с Цефеем. Попрошу служанок приготовить твои любимые блюда. Каждый день ты всегда уходишь, и я... я надеялась, что, может... может быть, ты останешься завтра с нами. Может быть, попросишь Блейза, или Монтегю, или Тео об этом, и…

– Я постараюсь, – прерывая, спокойно ответил он.

– Почему не можешь пообещать? – она казалась обиженной, но все равно ждала его ответа.

После того как она родила Цефея, Драко неделю оставался с ней. Она нашла его присутствие успокаивающим и утешилась этим. Но не могла не спросить: почему он никогда и шагу не ступал за пределы поместья? У нее возникло покалывающее чувство, что это не просто потому, что она только что родила, и ему хотелось находиться с ней, а, скорее всего, он не мог выйти из усадьбы, не погибнув по-глупому.

Всего неделю спустя Блейз прислал письмо, заявив, что Малфою нужно прийти в определенное неназванное место, чтобы уладить все и восстановить свое имя. Она не понимала, почему, просто знала, что у мужа возникли проблемы.

Она плакала и умоляла его остаться. В тот день не могла перестать плакать, когда он, наконец, сказал, что миссия слишком важна, и ему нужно идти. Ей не хотелось, чтобы он уходил, не желала, чтобы покидал защитный барьер территории поместья. Хуже всего то, что она не знала причины.

Когда он ушел, она осталась плакать, как и Цефей на ее руках.

Ее маленький ребенок был единственным, кто поддерживал в ней жизнь в течение тех месяцев. Драко не написал ей ни единого письма. Снейп объяснил, что крестник не мог сделать этого, особенно, когда его группа исполняла столь решающую миссию, и даже не рассматривал такие пустяки, как написание письма.

Снейп сообщил, что Волдеморт отправил их для выполнения определенной миссии, чтобы доказать свою лояльность и обрести господство, и те просто не могли провалить ее. Одно неверное движение, и все было бы кончено.

– Просто подожди, дитя. Не твори глупостей и ... просто жди. Это все, что от тебя нужно, – сказал ей Снейп.

– Профессор, если вы честно скажете, что происходит, то, возможно, я смогу…

– Просто жди.

Гермиона, откровенно говоря, не понимала последствий этой ситуации. Она чувствовала себя слепой нищенкой, переходящей улицу и полагающейся только на слух, чтобы определить: находится ли на пути грузовик.

Также она не видела и свою подругу Нишу.

Блейз, Монтегю и Тео никогда не приходили в поместье. Снейп сообщил ей, что на этой особой миссии они требовались Драко, что также означало: она не видела и не разговаривала со своей подругой, поскольку Монтегю больше ее не сопровождал.

Она снова чувствовала себя как в тюрьме или в ловушке, и каждую ночь, когда Цефей засыпал, надевала рубашку Драко и лежала на спине, пока не проваливалась в сон.

Гермиона отдавала все свое время и энергию заботе о Цефее, который в любом случае всегда этого требовал. Она искренне считала, что без своего маленького ангелочка уже сошла бы с ума.

В течение нескольких месяцев женщина была несчастна и каждый вечер изводила себя мыслями: увидит ли мужа снова или нет, или сможет ли ее ребенок называть кого-то отцом.

Гибель Драко Малфоя для некоторых людей оказалась бы подарком, даже благословением.

Именно он открыл дорогу в Хогвартс Пожирателям Смерти. Если глянуть внимательнее, он даже мог быть тем, кто начал эту войну. Он был убийцей Дамблдора, учеником Волдеморта и возглавлял самых известных ищеек и охотников за маглами и маглорожденными. Он был тем опасным преступником, который в первую очередь заслужил поцелуй в Азкабане. У него просто больше не было шансов.

Но он был ее мужем, отцом ее ребенка, ее первой любовью, первым поцелуем...

Насколько известно, она никогда не была эгоистичной и иррациональной, но сейчас чувствовала лишь расхождение со своими разумом, моральными принципами... совестью.

Драко вернулся домой месяца через три. Она изо всех сил рванулась и беззастенчиво прыгнула в его объятия, когда он только появился в дверях их спальни. Кормление Цефея только что закончилось, и он уже спал в колыбели рядом с их кроватью.

У малыша имелась громаднейшая детская рядом, которая была готова уже несколько месяцев назад, пока он только находился в утробе матери. Однако после ухода Драко Гермиона попросила служанок перенести колыбель из детской и поместить рядом с ее кроватью. Цефей единственный, кто вызывал у нее улыбку за месяцы бесконечного беспокойства.

Но в тот момент, когда в дверях спальни появился ее муж, она могла смотреть только на него, ощущать его, вдыхать его запах. Только он... Она слишком сильно скучала по нему, голова кружилась от ощущений, вызванных его ароматом.

Через несколько секунд они торопливо стягивали друг с друга одежду, удаляя эти нежелательные преграды, разрывая их на части, чтобы достичь неожиданного удовольствия. Он буквально разорвал хлопчатобумажную ткань ее ночной рубашки, являя своему вожделеющему взгляду полную, роскошную грудь, и бросил клочки одеяния на пол.

У них не было секса с тех пор, как Гермиона родила Цефея: Драко слишком заботился о ее благополучии в первую неделю пребывания с ней. Целительница особо упоминала, что роды – травматический процесс для женщины, и заживление может занять несколько недель.

Но после этой недели ему потребовалось уехать. Он отсутствовал в течение трех месяцев, и этого оказалось слишком много для его терпения. Гермиона – его соблазнительный, притягательный наркотик, единственное средство от безумия, и он на самом деле нуждался в ней.

Той ночью она подчинялась ему во всем. Когда он ворвался в свой дом, было немного болезненно после столь длительного его отсутствия внутри нее и из-за чувствительности ее зажившего тела. Но все это прошло к тому времени, как она приняла в себя его длину.

Они просто идеально подходили друг для друга. Она не могла поверить, насколько скучала по этому чувству – полному единению с ним. Закатив глаза, она кричала от бесконечного, одурманивающего экстаза, преодолевая почти болезненное отчаяние.

Кончив, она заплакала, почти теряя сознание от мощного, ошеломляющего ощущения, всколыхнувшегося внутри. Она пребывала в исступлении, ее покалывало от только что разделенной страсти, все тело сотрясали вибрации, отправляя на небеса.

Испытывая головокружение и все еще невероятные ощущения после взрывной кульминации, она смотрела на мужа безвольным, затуманенным взглядом, пока он продолжал отчаянно двигаться в ней.

Во время этого действа он был прекрасен... Был произведением искусства.

Вскоре он последовал за ней, несмотря на свои болезненные, мучительные попытки отсрочить неизбежное. Лишение оказалось для него слишком долгим, и с диким рычанием он излился в нее.

После они лежали на кровати, истощенные, задыхающиеся и неподвижные, все еще иступленные и возбужденные из-за самого быстрого, но и полноценного секса, который у них когда-либо был, даже не замечая пронзительного крика маленького Цефея из колыбели, очевидно, разбуженного бесстыдным, оглушительным соитием своих родителей.

Со все еще дрожащими коленями Драко встал, вытащил малыша из кроватки и передал еще чуть-чуть задыхающейся матери. Она села, взяла плачущего малыша на руки и заворковала нежные извинения единственному сыну за то, что его разбудили.

Драко поцеловал обоих и наблюдал, пока они спали.

Женщина чувствовала безопасность этой ночи, словно ничто не могло причинить ей вред. Забавно, что она ощущала подобное к убийце. Но, опять же, он убивал только, чтобы оберегать свою маленькую семью.

– Тебе известен характер моей работы, Гермиона, – сказал он ей.

– Но я просто думала, что, может быть, ты сможешь освободить день, чтобы провести его с нами. Лишь день, Драко... пожалуйста, – умоляюще прошептала она, подойдя ближе и сев к нему на колени, малыш Цефей все еще крепко спал у нее на груди. Они хорошо подходили друг другу, словно с самого начала были вырезаны и созданы подобным образом. Каждая линия, изгиб и высота их тел прекрасно сочетались, это было невообразимо красиво.

Драко тяжело вздохнул и положил голову на плечо жены, нежно и мягко поглаживая ее спину. Он выглядел действительно уставшим.

– Ты же знаешь, я ничего не могу пообещать, принцесса. Завтра нам нужно сделать кое-что очень важное и…

Они внезапно обернулись, когда услышали тихий скрип стеклянной двери веранды, и увидели ворвавшуюся Гертруду, одну из служанок Гермионы.

– М-мне очень жаль, милорд, – она напряженно поклонилась. – Но здесь мастер Нотт и мастер Забини, чтобы поговорить с вами. Говорят: это срочно. Они ждут в фойе.

– Это всегда срочно, – печально заявив, Гермиона встала, отошла от мужа, поцеловала спящего на ее руках малыша Цефея и, прежде чем отвернуться, еще раз посмотрела на звездное небо.

Драко ничего не сказал, а просто встал, поцеловал ее в висок и ушел.

– Вот так всегда, правда, Цеф? – прошептала Гермиона своему спящему ребенку в тот момент, когда ее мужчина ушел.

Закончится ли это когда-нибудь?

И если закончится, то будет ли еще с ней муж?

Она всего лишь хотела нормальной жизни, довольно простой: они с Драко и Цефеем вместе.

Но это, казалось, походило на какой-то сон. И она становилась слишком эгоистичной и жадной к жизни в подобного рода иллюзии.

Она обманывала себя. Обманывала своего ребенка, который больше всего в ней нуждался.

И она просто хотела знать, желала видеть сквозь ложь и лицемерие, которыми продолжала себя подпитывать.

Иногда, оказываясь одной с Цефеем, задавалась вопросом: правильный ли выбор она сделала, оставаясь с Драко, или же ошиблась; поступила ли она так ради своего ребенка, или же для себя? Осудят ли ее люди? Есть ли у них право порицать ее за излишний эгоизм? Неужели есть что-то злобное в том, чтобы любить убийцу?

Каждый день ее преследовали мысли о будущем своего ребенка, а еще о близких людях: Гарри, Роне, Адриане и Ордене, ее родителях, живущих нормально и снова обманутых, по-прежнему верящих, что она находится в Хогвартсе, когда на самом деле в настоящее время он лежал в руинах. Что они почувствовали бы после того, как их воспоминаниями столь долго играли, и на этот раз их обманывала собственная дочь?

А что насчет Джинни? Гермиона обещала отомстить за ее смерть. Что же делает сейчас? Она забыла об этом из-за любви, которую просто-напросто не могла отпустить.

Она стала чересчур эгоистичной, слишком порочной, и это действительно была не она.

Но молодая женщина не могла перестать целовать и касаться его. Он требовался ей, чтобы выдыхать, чтобы дышать, весь он.

Эгоизм – грех, но это был ее единственный грех, просто, чтобы она могла продолжать любить.

Она бесконечно питала разум опьяняющей ложью, чтобы ее сердце продолжало качать кровь, дабы жить.

Она нуждалась в грехопадении, чтобы просто выжить.

И это, несомненно, постыдно.

Она совершенно отчетливо слышала это ото всех, на ком Драко строил свою власть. Они говорили, что так заведено изначально, чтобы угодить Волдеморту. Но зато теперь казалось, что он начал осознавать насаженные им возможности.

Мужа ввел в заблуждение факт, что он был настолько могущественным. Он оказался способен на нечто великое, достаточное, чтобы стать одним из мужчин, приближенных к Волдеморту, но казалось, все еще хотел большего.

Но что насчет ее милого маленького Цефея? Даже это имя преследовало ее. Его назвали королем. Что это должно означать? Драко пытался построить собственную империю, чтобы передать ее своему единственному сыну? Заберет ли он у нее малыша, чтобы научить быть похожим на себя? Чтобы стать убийцей?

Гермиона покачала головой, крепче прижимая к себе ребенка.

Нет.

Она не могла этого допустить.

Она могла убить только ради того, чтобы защитить свое дитя. Никто, даже Драко, не испортит ее невинного младенца. В этом мире он был единственным благом, и она сделает все, чтобы он таким и оставался.

Она была столь сбита с толку, что это казалось смехотворным.

Гермиона осознала, что развернулось, чтобы выйти из их спальни. Она сильнее прижала к себе малыша Цефея, получая от его тельца ощущение безопасности, когда заколотилось собственное сердце.

Она слышала в холле спор, так что на цыпочках спустилась по лестнице, чтобы подобраться ближе. Сын все еще довольно спал на ее груди.

Драко всегда ненавидел, когда она подобным образом пробиралась тайком, но его это особо не беспокоило, просто иногда с руганью прогонял ее, но на этом и все. Так что, как избалованное дитя, она в любом случае поступала так снова и снова.

– Уверены, что щиты достаточно сильны? – Из-за балюстрады, ведущей в вестибюль, она слышала слова Драко. Он казался таким спокойным, но она знала: все это лишь притворство. Он слегка повернулся и внимательно посмотрел на Тео.

– Это не проблема, – ответил последний. – Наша проблема в…

– Просто скажи, что щиты достаточно сильны, Тео, – сердито заговорил Драко, сжимая пальцами переносицу, словно его одолевала ужасная головная боль.

– Я вполне уверен. Мы заколдовали до верхнего предела. Это защищает границы территории поместья целиком. Ничто и никто не может разрушить, не умерев, – с уверенностью заявил Тео.

– Знаешь ли, внутри у меня сын и жена. Они не могут забрать их.

– Я в курсе.

– Мне нужна еще неделя, Тео. Ты им сказал это?

– Да.

– Хорошо.

– Но я не говорил, что они согласились.

– Что ты имеешь в виду?

– Это не может больше ждать, – признался Тео голосом, в котором звучало что-то подобное извинению за разочарование.

– Тогда просто еще один день?

– Ты должен пойти завтра, – решительно подтвердил Тео.

– Ни одного чертова дня? Вы бесполезны, когда речь заходит о поиске золотой середины, – принявшись ходить по помещению, Драко выглядел весьма разъяренным.

– Крэбб мертв, – неожиданно заявил Блейз, привлекая к себе внимание Малфоя, который стоял возле диванчика, казалось, на его плечи легла вся тяжесть мира.

– Наша группа наконец-то нашла его?

– Нет.

– Тогда кто его убил? – сейчас Драко казался встревоженным, словно все новости от пришедших мужчин оказались не в его пользу.

– Они, – холодно и горько заявил Тео.

– Он должен был умереть, заплатить за предательство. Но я думал, что судьба нам предоставит покончить с его жизнью. Просто не могу поверить, что они убили после его помощи, после того, как вернули нам именно для этого, кровавые лицемеры. – Драко покачал головой, выражая тоску и неверие.

– Он был нашим другом, одним из нас, нашим братом, – безысходно прошептал Блейз.

– Но он глупец. Драко предоставил выбор, а он не захотел слушать. Лучше бы ему быть мертвым. Это его урок, – сдержанно заявил Тео Блейзу.

– Заткни пасть. Я не с тобой разговариваю, – вызверился тот. Воздух словно загустел от крайней неприязни, очевидно, испытываемой двумя мужчинами друг к другу.

– Есть ли возможность отложить мою поездку? – Драко спросил Тео, не обращая внимания на взбешенного итальянца. – Я просто прошу один день. Уверены, что сможете справиться?

– Нет, ты знаешь, насколько это важно, Драко, – серьезно сказал ему Тео.

Молчание...

– Перед уходом я позабочусь о защите, – наконец кивнул Драко.

– Она неприступна. Поверь мне, – обнадежил его Тео.

– Знаю, – кивнул тот. – Просто хочу, чтобы, прежде всего, моя семья была в безопасности.

– Да, потому что ему ты доверяешь больше, чем мне, – съязвил Блейз, с неподдельным отвращением уставившись на Тео, словно взгляд мог зарезать того до смерти.

– Ты, так уж случилось, ненавидишь Гермиону, – парировал Тео, указывая на очевидное.

– И что? Ты, так уж случилось, любишь ее? – выплюнул Блейз.

– Я знаю, что ей придется защищать ребенка, – Тео не потерял самообладания, несмотря на то, что засунул руки в карманы и уже немного опустил взгляд, когда Драко повернулся, чтобы изучить выражение его лица.

– Да, так что ты можешь трахнуть ее, когда нет Драко, – презрительно заявил Блейз. – В конце концов, она шлюха. Она…

– Молчать! – вдруг закричал Драко, из-за чего глазки маленького Цефея, затрепетав, распахнулись.

Следующее, что все осознали: по всему обширному помещению раздался пронзительный крик, эхом отражаясь от стен.

– Шшш... все нормально, детка, – нервно прошептала Гермиона, отступая, чтобы убежать и спрятаться в своей комнате, но Драко развернулся к ней. Ее снова застали за подслушиванием.

– Ну, вот видишь. Она любит следить везде, как маленькая бестолковая шлюха, кем…

– Еще один звук из твоего чертового рта, и ты мертв, Блейз, – выплюнул Драко и зашагал к жене. Гермиона ахнула, когда он резко потащил ее за талию, чтобы увести от своих товарищей. Она украдкой бросила последний взгляд на Тео, но тот был полон решимости не оглядываться. – Сколько раз я должен говорить тебе не подкрадываться подобным образом?! –заорал он на нее, когда они вошли в их комнату, слишком сильно закрыв за собой дверь и чуть не сорвав ее с петель.

– Ты никогда и ничего мне не рассказываешь! Чего ты ждал?! – крикнула Гермиона, вырвавшись из его жесткой хватки, прижимая к себе плачущего Цефея, пытаясь утихомирить его пронзительные крики.

– Почему ты не можешь просто забыть про все? Я делаю все, чтобы защитить тебя и моего сына!

– Ты каждый день убиваешь людей: кажется, это стало для тебя хобби! Почему я должна доверять тебе? – возразила она, прилагая все усилия, чтобы успокоить и заставить замолчать плачущего в ее объятиях малыша, мягко его укачивая.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – сердито сказал он, выглядя, словно собирался просто разорвать что-нибудь, чтобы сдержать свой темперамент.

– Я ничего не знаю! Вот что это такое! – в отчаянии закричала она. – Потому что ты совсем ничего мне не говоришь!

– Ты и не должна ничего знать, – категорически отрезал он. – Ты просто моя жена.

Если бы Цефей не извивался и не плакал так сильно на ее руках, она действительно бы ударила своего придурка мужа.

– Я просто твоя жена?! И все?! – оскорбленно закричала она.

– Да, и теперь, предполагаю, ты уже знаешь свое место, – Драко ругал ее, словно она была несмышленым ребенком. – Я делаю это ради своей репутации, Гермиона, ради твоей защиты, ради нашего сына!

– Так вот оно что? Ты просто постоянно убиваешь людей, только чтобы сохранить свою драгоценную репутацию? И ты превратишь Цефея в свое подобие?! – воскликнула она, отходя от него, ссутулившись, словно коконом окутывая своего плачущего ребенка, как будто это могло защитить его от злобы отца.

– Он мой родной сын! Моя плоть и кровь! И я знаю, что, когда он вырастет, будет делать то же самое. Он поймет. Он сделает это ради нас, для тебя.

– Не смей! – закричала Гермиона, продолжая отходить от него, словно он оказался заражен какой-то смертельной болезнью. – Не смей использовать меня или твоего сына, чтобы оправдать свои мерзкие поступки!

– Без моих мерзких поступков ни один из нас в этот момент уже даже не дышал бы!

– Нет! Без тебя Хогвартс, возможно, имел шанс выжить! Дамблдор был бы жив, и люди, которых ты бессовестно убил, возможно, жили бы со своими семьями!

Это оказалось спусковым крючком для неумолимого уничтожения. Последнее, что они осознали: Драко схватил антикварную вазу в виде рога изобилия и с силой швырнул в широкий древний витраж, украшавший обширное пространство в спальне, в результате чего свирепым градом посыпались осколки стекол.

Цефей заплакал еще сильнее, а Гермионе пришлось закрывать его от мелких кусочков стекла, сыпавшихся со всех сторон. Она находилась совсем рядом от места удара, и ее руки и щеки посекло осколками стекол, когда она защищающе закрыла сына, в результате чего кожа покрылась крошечными узорами царапин.

Раны от стекол оказались не очень серьезными: кровь сочилась через небольшие порезы, некоторые просто оставили небольшое покраснение, но ей все равно было больно.

– Г-Гермиона! – Драко оказался слишком потрясен результатом собственного недавнего поступка. Всякий раз, когда он чересчур злился, то превращался в настоящего монстра, который только и хотел что-нибудь уничтожить. Но он никогда не причинял ей боль, не касался ее, вместо этого направляя свою злость на безвинные предметы.

Однако сейчас она стояла там, дрожа и плача, защитно прижимая к груди ребенка. На руках виднелись кое-какие царапины, и из маленького пореза на левой щеке сочилась кровь, смешиваясь с ее горькими слезами.

Мужчина понимал, что Гермиона поранилась в результате несчастного случая, изначально он не осознавал, как близко она находилась к витражу, но задумался: как далеко зашел на этот раз он.

Она была права.

Может быть, он действительно был лишь монстром. Может быть, действительно вовсе не имел никаких шансов.

– Гермиона... Принцесса, я…

– Убирайся от меня! – в ужасе затряслась она, отступая, пока не уперлась в стену, и рухнула в углу, оберегающе держа свое плачущее дитя.

– Т-тебе больно. Гермиона, любимая, позволь мне взглянуть. Пожалуйста, – попросил он, представляясь самым страдающим человеком в мире, и присел рядом, чтобы изучить ее раны.

Когда он попытался дотянуться до нее, она отпрянула, выглядя слишком напуганной и оскорбленной, но принимая невероятно оборонительную позу, прикрывая собой ребенка.

Это конкретное движение почти что убило его.

Он не мог даже коснуться ее, чтобы она не задрожала от страха. Он сглотнул комок, взял палочку и уничтожил кусочки стекол, торчащих из ее волос и одежды. Драко снова взмахнул над ее порезами, магически сшивая и закрывая их, оставляя лишь небольшие красноватые следы и остаток болезненности после произошедшего.

Он с беспокойством осмотрел ее, а также плачущего ребенка, убеждаясь, что Цефей тоже не пострадал.

– Я не причиню тебе боль. Я никогда не наврежу тебе или Цефею. Прости, пожалуйста. Я не хотел этого, принцесса. Мне очень жаль, – отчаянно прошептал он, словно упрашивая понять само действо, которое он сам не мог даже осознать.

Гермиона отшатнулась еще сильнее, слишком напуганная, чтобы даже смотреть на него или оттолкнуть, когда он прижал их с плачущим ребенком к себе.

Он рос и воспитывался в жестокости своего озлобленного отца. Всякий раз, когда мальчик делал что-то неправильно, Люциус тащил его в подземелья только для того, чтобы наказывать, пока на спине не высохнет кровь. Отец не позволял снять рубашку и в течение нескольких часов хлестал спину, а сын должен был выносить наказание без слез или просьб о помощи. Родитель ненавидел, когда тот плакал, и если мальчик не сдерживался, удваивал силу и время издевательств.

В течение многих лет Драко терпел и проглатывал тот факт, словно это и была нормальная жизнь, пока часы мучений совершенно не отупляли его из-за боли.

Детей всегда учили говорить правду. Сначала Драко был честным ребенком. Он часто чувствовал себя виноватым и говорил правду, когда нечаянно что-нибудь ломал. Но в дальнейшем понял, что она никуда его не приведет, за исключением этой темной, мрачной темницы. Вот так он и научился врать, обманывать, пользоваться случаем, чтобы ему позволялось сделать что-нибудь, пока не поймали.

А теперь посмотрите, до чего он дошел. Стал просто полноценным монстром. И он не желал, чтобы это когда-нибудь случилось с его ребенком и женой: маленькой семьей, которой с таким трудом обзавелся.

Больше у него могло и не быть шанса, но у Цефея он был.

Драко мог убивать и пытать людей, но никогда не прикоснется к своей семье. Никогда не станет походить на своего отца. Никогда не позволит Цефею ступить на дорогу, по которой пошел сам.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя... Пожалуйста, мне очень жаль, – снова и снова шептал он, целуя ее волосы и мокрую щеку своего сына. Малыш Цефей перестал плакать, когда Драко осторожно взял его и принялся нежно покачивать на руках.

Он сидел на полу, прижимая дитя к правому плечу, левой рукой прижимая к сердцу жену, и смотрел на осколки когда-то красивого витража.

Витражи...

Они красивы, но на самом деле состояли лишь из небольших окрашенных и расписанных кусочков стекла... полосок, но единственный незначительный фрагмент мог причинить боль, поранить, убить.

Были осколки, выглядевшие темными и слишком мрачными, а также со светлыми оттенками, но смешавшись вместе, создавался безупречный образ.

При попадании света они представляли собой такую ​​прекрасную ложь.

Они подслащали пилюлю.

Но теперь, когда они разрушились, за окном стали заметны тьма ночи и холодный ветер.

И тут же, под обманчивыми полотнами с ложью и жестокостью на полу сидели Драко с Гермионой и их маленьким ангелом.

Комната представляла собой хаос: пол был засыпан осколками того, что некогда было прекрасным витражом на стенах помещения.

Ночной июньский ветер вкрадчиво шептал двум влюбленным на полу милые, протяжные колыбельные, с любопытством наблюдая за их пошатывающимся, ворочающимся сыном, чья жизнь вращалась вокруг их разрушающих судеб.

Малыш все еще всхлипывал после своего долгого плача. Он завозился, поднял руку к отцовской щеке, а затем развернулся к матери, потянувшись в ожидании, когда она возьмет его к себе.

Когда она это сделала, Цефей пискнул и захихикал в непрекращающемся веселье, даже несмотря на пятна высыхающих слез, еще не совсем исчезнувших с его пухлых щечек.

Для маленького Цефея все было красивым и смешным.

Для маленького Цефея все снова было в порядке.

Маленький Цефей имел лучший дом, лучших родителей, лучшую жизнь...

Но, как и витражи, все это было ложью.

Перевод Lelishna
Редактура amberit