Мы расстаёмся с Розали на углу Пятьдесят шестой и Блэкстон, но вначале обмениваемся номерами мобильников и договариваемся встретиться позже в течение этой недели. Глядя ей вслед, я улыбаюсь про себя: впервые в жизни так быстро обзавелась подругой… Ну, возможно, не совсем впервые…
Думать об Элис больно, поэтому я не думаю. И не думала… уже давно. Не думала ни о ком из них. Но теперь они… ну, по меньшей мере, ОН, снова есть в моей жизни…
Что она сейчас делает? Где живёт? В Чикаго или далеко отсюда? Увижу ли я её ещё раз? Эти вопросы будят ненужные мысли – я не хочу думать об Эдварде или о том, что произошло сегодня на занятии. Фантастическое переживание уже поблекло в памяти, и надеюсь… надеюсь, вскоре оно вообще начнёт казаться нереальным. А я смогу жить по-прежнему, словно ничего не случилось, словно он никогда не существовал…
Но ты увидишь его через неделю, глупая. И разве ты действительно когда-нибудь переставала думать об Элис? Об Эдварде? Вскоре я уже стою перед внушительного вида зданием из серого песчаника. Немного повозившись с ключом, поворачиваю его в замке кованого железного забора, вхожу и, услышав позади знакомый металлический щелчок, чувствую некоторое спокойствие. Ничто не проберётся за мной сюда.
Вначале, несмотря на то, что Билли беспокоился насчёт злоумышленников, я настаивала на первом этаже. Но потом узнала, что все квартиры первого этажа в этом городе имеют зарешёченные окна, и с готовностью согласилась на второй. Дополнительным бонусом была относительная тишина, невзирая на близость зоны общего пользования. Почти все мои соседи ведут замкнутый образ жизни, что меня вполне устраивает. На лестнице и в коридоре я обмениваюсь кивками и короткими приветствиями с другими аспирантами, но никто толком на меня не смотрит – и эту обезличенность я тоже нахожу довольно комфортной.
В моей квартирке жарко, поэтому, войдя и сбросив обувь, я направляюсь прямо к окну и распахиваю его, чтобы впустить свежий воздух. Этого недостаточно, поэтому я ставлю на свободное место настольный вентилятор, включённый на полную мощность. От его тёплого ветра и стакана воды из холодильника мне становится немного лучше, я устраиваюсь на диване и окидываю оценивающим взглядом окружающий хаос.
Коробки, коробки, ещё коробки… чемоданы… пакеты. Нужно очень многое распаковать, и задача представляется сложной. Это не какой-нибудь минимальный набор вещей. Это солидный багаж. На какой-то миг становится жаль, что я не оставила всё это дома. Особенно одну коробку. Коробку, которую я почти никогда не открываю.
Но она здесь, а со всем остальным нужно что-то делать. Я понимаю, что мне остро необходимы книжные шкафы, поскольку сейчас просто некуда выгружать привезенную из дома библиотеку. Гений, который обставлял эту комнату, предусмотрел всего один маленький книжный шкаф, который не вместит и четверти моих книг, поэтому я уже мысленно намечаю на эту неделю приобретение нескольких книжных полок. Кроме того, сегодня придётся купить продукты и сходить в университетский книжный магазин. Завтра у меня занятие по литературоведению. Столько дел, что думать будет некогда. И это хорошо.
Проверив телефон, вижу ещё два пропущенных вызова от Джейка и со вздохом прикидываю, когда лучше позвонить ему, сейчас или позже. Позже. Я решаю позвонить позже. Ведь он спросит, как прошло первое занятие, а мне придётся солгать. Я ни за что не буду упоминать об Эдварде… встретиться с ним здесь было слишком странно… и сейчас я не готова говорить об этом. Это только заставит Джейка понапрасну ревновать.
И мои мысли мгновенно снова устремляются к занятию, к лицу Эдварда, когда он подал мне тетрадь… к тому, как он произнес моё имя.
Нужно приступать к работе.
И вот, немного охладившись с помощью вентилятора и холодной воды, я начинаю открывать коробку за коробкой, выкладывая и сортируя книги по категориям: беллетристика, нон-фикшн, поэзия, литературоведение. Выгружаю кухонную утварь. Убираю на место одежду. Вешаю фотографии. Но одну коробку просто заталкиваю под кровать, как делаю всегда. С глаз долой, только это не поможет: даже не видя её, я чувствую, что она там, всегда там, ждёт своего часа, и он обязательно настаёт. Я теряю способность сопротивляться её притяжению примерно раз в год. Знаю, как это произойдёт. Вначале появится лёгкая потребность, щекочущее желание. Потом эта мысль будет захватывать и нарастать, а вскоре уже не останется никакой возможности бороться с ней, и я сдамся, подниму крышку и снова разобьюсь вдребезги.
Не сейчас.
Нужно было оставить эту проклятую штуковину дома.
Проведя за распаковыванием весь оставшийся день, я наконец привожу квартиру в относительно приличный вид. Предстоит ещё немало работы, но на сегодня можно считать результат удовлетворительным.
Я наскоро выполняю остальные намеченные дела вроде приобретения самых необходимых продуктов и книг, ужинаю и вдруг замечаю, что уже одиннадцатый час. Понимая, что дольше оттягивать звонок невозможно, набираю номер Джейка. Он отвечает после первого же гудка:
- Изабелла, где ты была? Я звоню тебе целый день, - его голос звучит сердито, и я понимаю, что была не права, откладывая разговор.
- Знаю, - виновато говорю я. – Извини, Джейк. Мне столько всего нужно было сделать, что я совершенно потеряла представление о времени, - это всё-таки не совсем ложь.
- Ладно, но я беспокоился. Отец тоже.
- Мне очень жаль, Джейк. Просто, понимаешь, я хотела позвонить тебе, когда немного освобожусь.
- Хорошо, - тихо говорит он, немного успокаиваясь. – Только больше не заставляй меня так волноваться, пожалуйста.
- Не буду. Прости.
- Ну так как прошёл первый день занятий? – он вздыхает, и моё сердце начинает отбивать нервную дробь, а пальцы правой руки автоматически устремляются к кольцу на левой – кольцу, которое символизирует мою принадлежность Джейку. Рассказывать всё нельзя, но и врать не хочется. Правда, зная Джейкоба, можно предположить, что подробности ему не нужны.
Поэтому я обобщаю. Рассказываю о своём опоздании. О профессоре Риордан, о Розали, о курсовых заданиях. Он ворчит и бормочет, не говоря ничего отчётливого. Когда я гордо сообщаю о собственноручно собранной книжной полке, что для меня является весьма значительным достижением, он фыркает:
- Это нелепо. Нелепо, что тебе приходится заниматься подобными делами. Мне следовало поехать с тобой. И быть сейчас рядом.
Ещё бы, ведь это было основной темой наших споров – следует ли нам жить вместе до свадьбы, и в конце концов мы решили, что на время моего первого курса Джейку лучше остаться дома: он лишь недавно стал партнёром Сэма в его автомастерской в Форксе и начал неплохо зарабатывать. Было маловероятно, что Джейк сможет так же устроиться в Чикаго, а мне предстояла безумная загруженность в связи с курсовым проектом. Не говоря уже о том, как нервничал бы Билли, зная, что мы ещё до церемонии живём вместе, одни.
Но теперь, как я и ожидала, Джейкоб жалел, что уступил.
- У меня всё хорошо, Джейк, правда. И я буду дома к началу рождественских каникул. То есть всего через три месяца.
- Я скучаю по тебе, Изабелла.
- Я тоже по тебе скучаю.
- Просто не верится, что моя невеста аспирантка. Кто бы мог подумать! Я так тобой горжусь.
Внезапно я ощущаю укол вины из-за того, что умалчиваю об Эдварде, и на мгновение задумываюсь, для кого это делаю – для Джейка или для себя?
Позже, раздеваясь перед сном, я случайно бросаю взгляд на своё отражение в большом зеркале, купленном мной под влиянием какого-то импульса в Таргете
1. Я никогда не смотрю на своё обнажённое тело, но сегодня стою и бесстрастно оцениваю себя.
Кто эта женщина, уставившаяся на меня в ответ? Каталог деталей. Лицо, которое кое-кто называет симпатичным… даже красивым. Большие глаза и светлая кожа. Выступающие ключицы. Возможно, изящные. На теле кожа тоже светлая… а руки, безусловно, слишком тонкие. Грудь, пожалуй, небольшая, впрочем, сойдёт. Упругая. Живот мягкий, но плоский, бёдра округлые, однако не слишком широкие…
Ноги. Они кажутся принадлежащими кому-то другому, хоть это и странно, потому что в каком-то смысле они моя сущность. Характеризуют меня в большей степени, чем что-либо другое.
Когда-то сильно обгоревшая, теперь кожа представляет собой переплетение розового и красного. Правая нога не так плоха, но левая… особенно голень, колено… Я наклоняюсь и трогаю неровную поверхность, конечный результат бесчисленных хирургических операций и пересадок. Это ужасно, и всё-таки лучше, чем было когда-то, неизмеримо лучше.
Я прищуриваюсь в полумраке комнаты. Издали и при определенном освещении, возможно, не сразу заметишь. Возможно.
Снова выпрямившись, смотрю на девушку в зеркале. И вижу в её глазах вопросы, ответов на которые не знаю.
~QF~
- Ну и как тебе Чикаго? Чем ты занималась? – спрашивает Розали по дороге к учебному корпусу. Мы не виделись с того первого дня, потому что обе были очень загружены, но в воскресенье она всё-таки позвонила, чтобы предложить пойти утром вместе на занятие. Разумеется, я немедленно согласилась, благодарная даже за такой шанс пообщаться – никогда не думала, что в этом большом городе можно чувствовать себя настолько одинокой. Людей очень много, но все они незнакомцы со своими собственными жизнями. Вот и результат.
- Очень нравится. Город замечательный… правда, мне не так уж много удалось увидеть, - я не говорю ей, что провела весь вчерашний день, мой двадцать третий день рождения, за выполнением домашнего задания. Не хочу показаться странной. Но двадцать три – это ведь не какая-то особая веха… просто очередной год, весьма неудобное числительное
2. Зачем привлекать к этому внимание? Я поговорила с Билли и Джейком и побаловала себя чикагской пиццей, к которой успела пристраститься за эти дни. Вполне достаточно.
- Ладно, на днях надо будет устроить тебе экскурсию. Через центр и в какой-нибудь пригород посимпатичнее. Кстати, ты пьёшь спиртное?
- Мм, немного. А что? – Билли не очень любит алкоголь, точнее, запрещает держать его в доме, поэтому я практически не пила со времени окончания колледжа. Правда, там я тоже не слишком увлекалась выпивкой.
- Есть такой отличный бар, называется «The End». У них огромный выбор пива всех сортов и стран. Просто потрясающее заведение. Может, сходим как-нибудь?
Я киваю, улыбаясь в ответ на её энтузиазм:
- Было бы неплохо.
Розали болтушка, поэтому ей удаётся отвлекать меня, пока мы идём вместе по Пятьдесят восьмой улице. Но всё же я замечаю, что то и дело всматриваюсь в лица людей, попадающихся на пути. Нервный трепет в животе нарастает с каждым шагом, и я уже почти не понимаю, о чём говорит Розали. Надо сосредоточиться. Она рассказывает о своей семье, о старшем брате Маркусе. Он хочет пойти учиться на врача, но семья не может себе этого позволить. Я сочувственно поддакиваю. Мне точно известно, как это бывает.
Мы слишком быстро оказываемся возле здания Гуманитарного факультета, и я вхожу туда вслед за нарядной Розали. Сегодня гораздо прохладнее, поэтому на мне джинсы и блузка навыпуск, и рядом с Розали, одетой в элегантные твидовые брюки и шёлковый топ, я кажусь себе невероятно неказистой. Как у неё хватает денег на такую одежду?
Мы поднимаемся по лестнице, и у меня холодеет в животе… Я могу сделать это. Я уже встречалась с ним. На этот раз будет легче.
К несчастью, когда мы входим в аудиторию за десять минут до начала занятия, Эдвард уже сидит там. Он поднимает голову на звук голоса Розали, и меня снова поражает, насколько старше он теперь выглядит. Он раздался в плечах – это уже не долговязый подросток, которого я знала. Выгоревшая чёрная футболка подчёркивает мускулистость его рук, и мне кажется, что из-под рукава выглядывает что-то вроде краешка татуировки.
Взгляд Эдварда быстро перебегает с Розали на меня, потом снова на лежащий перед ним на столе блокнот, который он тут же поспешно закрывает. Судя по щетине на подбородке, Эдвард не брился больше недели, а глаза его кажутся усталыми. Всего секунду мы смотрим друг на друга, словно узнавая.
- Пишем великий американский роман, Эдвард? – иронично спрашивает Розали.
Его верхняя губа слегка приподнимается, а взгляд становится жёстким – снова передо мной незнакомец.
- Что-то вроде того, - бормочет он, отворачиваясь. – Рад видеть, что этот уикенд не заставил тебя заткнуться, Розали.
Проигнорировав его реплику, Розали садится рядом со мной у противоположного конца стола. Появление ещё пары аспирантов спасает нас от воцарившегося было неловкого молчания. Я вынимаю из сумки сборник поэзии и перелистываю, чтобы открыть раздел Байрона и повторить стихи, которые были заданы к этой теме. Я давно не перечитывала «Паломничество Чайльд-Гарольда» и «Дон Жуан» и сделала много записей на полях, чтобы подготовиться к обсуждению. Эдвард или не Эдвард, но сегодня я молчать не собираюсь.
Достав свою тетрадь, открываю её на первой странице. И замираю, поражённая тем, что там вижу – строчкой, нацарапанной такими знакомыми каракулями:
Изабелла? Разве ты меня не знаешь? Меня бросает в холод, потом в жар. Я пытаюсь взять себя в руки, вспоминая нашу прошлую встречу. Эдвард написал это в моей тетради перед тем, как отдать её мне. Но я даже не открыла её, поскольку не конспектировала вводное занятие.
Осторожно взглянув, убеждаюсь, что он не обращает на меня внимания – нахмурившись, нажимает кнопки на своём мобильнике. Видимо, набирает сообщение.
Я снова смотрю на его записку, обдумывая её. Вопрос кажется риторическим. Разумеется, Эдвард не сомневается, что я знаю, кто он, но хочет понять, почему я не показываю этого. Эта мысль приводит меня в ярость. Он не имеет права, только не после всего, что было! Разве это не очевидно? Да и почему это вообще его волнует теперь? Или он просто пытается вывести меня из равновесия? Не понимаю ни его мотивации, ни собственной реакции – почему это так злит меня и сбивает с толку?
Минуту-другую спустя в аудиторию врывается Пегги – вихрь кудряшек и болтающихся украшений, – на чём свет стоит костеря чикагский общественный транспорт и отвлекая меня от размышлений. Она усаживается в своё кресло во главе стола, и все умолкают.
- Сегодня я хочу начать с первичных впечатлений от поэзии Байрона, особенно возникших у тех, кто раньше не особенно увлекался его стихами. Разумеется, все вы знаете, что Байрон известен как типичный представитель поэтов эпохи романтизма. Последующие поколения приукрашивали и даже обожествляли его. Репутация повесы, безусловно, отражала очень существенную часть его личности и тот образ жизни, который он вёл, одержимо стремясь шокировать и подрывать то, в чём он усматривал лицемерие и чрезмерную строгость современной ему морали… - она делает паузу и глубоко вздыхает. Как захватывающе и артистично она говорит!
- Правда, на мой взгляд, вся эта мифология вокруг него на самом деле мешает как следует осознать глубину и гениальность его творчества. Но мне интересно услышать, что думаете обо всём этом вы. Поэтому я просто предоставлю вам слово… кто-нибудь хочет начать? Рассказать о том, что вы заметили?
Первой нарушает молчание низкорослая веснушчатая второкурсница по имени Элисон:
- Интересно было читать «Чайльд-Гарольд» и «Дон Жуан» друг за другом – я действительно почувствовала в обоих произведениях глубокий цинизм, но в «Чайльд-Гарольде», не знаю, его компенсировало нечто большее, более значимое.
- Может быть, более искреннее? – подсказывает Пегги.
- Да, именно это я и хотела сказать.
- Соглашусь, - вступает в разговор Розали. – Несмотря на то, что рассказчики в обеих поэмах явно пресыщены, в «Чайльд-Гарольде» есть глубина, которой не хватает второй поэме.
- Чувствуется, что он ищет чего-то, - добавляет Элисон. Не слишком блестящий ответ, но кто я такая, чтобы оценивать его?
- Ну, «Дон Жуан» гораздо комичнее, - высказывается Райли. – Может быть, ты чувствуешь именно это?
Ещё несколько слушателей излагают свои мнения и трактовки, и вскоре я остаюсь единственной, кто ещё ничего не говорил на этом семинаре. Чувствуя нарастающее напряжение, я понимаю, что или сейчас, или никогда. Но прежде чем успеваю подать голос, Пегги обращается ко мне:
- Изабелла, мы ещё ничего не слышали от тебя. Что ты думаешь? Как понимаешь отношение Байрона к природе в этой поэме?
Ощутив спазм в желудке, я незаметно вытираю о джинсы взмокшие от пота ладони и думаю, что сказать. Все мысли, которые буквально секунду назад наполняли мою голову, мгновенно её покинули. Наконец я откашливаюсь и начинаю:
- Что ж, это произведение кажется мне невероятно печальным… Оно пронизано духом меланхолии, вызванной вселенской усталостью и разочарованием. Очевидно, герой ищет что-то и, не находя этого в человеческом обществе, обращается к природе. Но и там, на мой взгляд, не обретает того, к чему стремился. Если человеческое общество развращено, то природа ненадёжна в другом смысле. Она может дать какое-то временное утешение, и всё-таки безразлична к нашим страданиям.
Пегги улыбается и наклоняет голову к плечу, постукивая ручкой по своему блокноту. Я стараюсь не смотреть на окружающих, а лицо моё наверняка пылает.
- Интересное прочтение, миз Блэк. Многие критики видят отношение Байрона к природе в гораздо более позитивном свете – как к настоящему противоядию от испорченности мира людей.
Я обдумываю её точку зрения, пристально глядя на страницу лежащей передо мной книги, и отчётливо понимаю, что хочу сказать:
- Для меня это выглядит так, словно он пытается убедить себя в том, что природа является таким противоядием, но под всем этим чувствуется неослабевающий страх… как будто он сознаёт, что на самом деле природа – это вовсе не панацея, какую он хотел бы в ней видеть. Например, в конце поэмы, в строфе 179, он так говорит об океане:
«Стремите, волны, свой могучий бег!
В простор лазурный тщетно шлет армады
Земли опустошитель, человек.
На суше он не ведает преграды,
Но встанут ваши темные громады,
И там, в пустыне, след его живой
Исчезнет с ним…»
3 – я перевожу дыхание и осматриваюсь. Все с ожиданием повернулись ко мне, включая Эдварда. Мои нервы натянуты как струна, но я знаю, что должна продолжать.
- Мощь океана его восхищала. И эти строки пронизаны пониманием того, что род человеческий не имеет власти над подобной стихией, поэтому должен относиться к ней с почтением. Течения, приливы, штормы… особенно в девятнадцатом веке, но даже и теперь: любая попытка покорить океан тщетна. Да, герой Байрона находит утешение в величии океана, но следом идут строки, в которых он говорит о мёртвом моряке: «…след его живой / Исчезнет с ним, когда, моля пощады, / Ко дну пойдет он каплей дождевой / Без слёз напутственных, без урны гробовой»… В этих строках слышится что-то совсем другое: в океане вы умираете безвестно, никто о вас не вспомнит. Океан могуществен, он внушает благоговение, однако он ещё и безжалостен. Таким образом, природа может предоставить убежище от политики, от общества, но она опасна. Она может означать забвение. И в этом, как мне кажется, причина того подспудного напряжения, которое ясно чувствуется в большинстве слов Байрона о природе.
Закончив, я сижу, уставившись на стол перед собой. Розали что-то одобрительно бормочет мне на ухо, а когда я поднимаю глаза, Эдвард смотрит на меня со странным выражением лица. У Пегги такой вид, словно она вот-вот что-то скажет, но Эдвард опережает её:
- Это интересно, - говорит он. – И всё же я вынужден не согласиться, - почему-то он выглядит слегка враждебно.
Я беру себя в руки, чтобы выдержать предстоящую атаку.
- Разумеется, Байрон знал, насколько незначителен человек и как могущественно и непреклонно море, но он воспевает это, а не осуждает. Он очень хорошо осведомлён о том, какую унижающую власть имеет океан над родом человеческим – и наслаждается тем, как эта власть ставит людей на место. Он даже сравнивает силу океана с волей Бога. Вот, посмотрите, - говорит Эдвард, показывая на свою открытую книгу: - «Но, точно в первый день, царишь ты в блеске славы. / Без меры, без начала, без конца, / Великолепно в гневе и в покое, / Ты в урагане - зеркало Творца…» - в штормах, даже в разрушительных, он видит отражение Бога… или божественное начало, это всё равно. Реальность состоит в том, что мы не можем контролировать всё. А человеческая жизнь хрупка, и это действительно так – ни одну из наших жизней не вспомнят, когда пройдёт время. Такова реальность. Мы всего лишь крохотные капли в океане… такие незначительные. Отсутствие надписи на могиле, возможно, честнее всего…
Моё лицо снова горит, только на этот раз от злости. И в пылу гнева прерываю Эдварда:
- Ты и правда так считаешь? Что жизни не заслуживают воспоминания? Полагаешь, так думал и Байрон?
Эдвард кажется несколько опешившим от моего возгласа. Мне действительно следовало бы лучше держать себя в руках, но эта тема уж очень близка мне… и его слова ударили прямо в цель. Остальные присутствующие молчат, ожидая его ответа.
- Ну, если вдуматься, могильные плиты на самом деле не для мёртвых, а для живых…
- Но Байрон уехал сражаться за независимость Греции и умер национальным героем, - перебиваю я. – И был известным поэтом. Он наверняка знал, что имя его будет жить даже после его смерти.
- Возможно. Тем не менее, мы обсуждаем текст поэмы, а не то, что случилось на самом деле, - отбивается Эдвард. - Ошибкой было бы считать всё, что написано автором, справедливым и для его жизни. И в любом случае, мне кажется, ты очень неправильно понимаешь его текст.
Я уже вне себя от ярости, но пытаюсь контролировать свой голос:
- А что, по-твоему, вдохновляет художника? Реальная жизнь. И широко известно, что Байрон отождествлял себя с рассказчиком из «Чайльд-Гарольда»…
Я встречаю пристальный взгляд Эдварда и на секунду забываю, что мы на занятии. Прежде чем он успевает ответить, вмешивается Пегги:
- Кажется, мы немного уклонились от темы, поэтому хотелось бы избежать спора об авторских заблуждениях. Полагаю, что в словах каждого из вас есть зерно истины. Именно это и делает обсуждаемую поэму, как и все поэмы о кантианском
возвышенном4, такой сложной. Да, красота и могущество природы вызывают благоговейный восторг, но ещё и страх, и ощущение смертельной угрозы. И это сочетание вдохновляет к возвышенному. Поэтому я считаю, что мы должны видеть в этой поэме оба ваших прочтения. Молодцы.
Взглянув на часы, Пегги предлагает сделать перерыв… Всё ещё взвинченная, я встаю и первой выхожу в коридор, даже не подождав Розали.
Просто не верится, что нашим первым за столько лет разговором с Эдвардом стало обсуждение представления Байрона о возвышенном. Это ужасно странно и было бы почти смешно, если бы я не чувствовала себя настолько взбудораженной.
По дороге в дамскую комнату меня догоняет Розали, но тут жужжит её мобильник и она смотрит на меня с извиняющимся видом:
- Я должна ответить. Хочу только сказать, что ты была великолепна. Поставила Эдварда на место.
Разве произошло именно это? Не уверена. Розали медленно идёт дальше по коридору, а я захожу в ближайшую кабинку туалета, где с трудом справляюсь с застёжкой джинсов, сердясь на свои дрожащие руки.
Вернувшись в коридор, вижу, что моя единственная подруга всё ещё разговаривает по телефону, а остальные просто слоняются взад-вперёд. Эдвард в нескольких метрах от меня, у самой двери аудитории, обсуждает что-то с Райли и Рю, и я быстро разворачиваюсь, не желая встречаться с ним. Вместо этого ухожу в боковое ответвление коридора и делаю вид, что изучаю расписание, вывешенное рядом с офисом аспирантуры по английскому языку и литературе. На доске объявлений много рекламных материалов о летней стажировке и педагогической практике, это обеспечивает мне хорошее отвлечение.
Я почти ожидаю, что Эдвард пойдёт меня искать, и в панике прикидываю, что ему сказать, если он появится…
Реальность состоит в том, что мы с ним проходим один и тот же курс. И нам никуда не деться друг от друга по меньшей мере ещё несколько месяцев, а возможно, и дольше. Мы неизбежно будем сталкиваться. Я не могу убегать от него, это нелепо.
Но он не приходит, а вскоре перерыв заканчивается, так что я напрасно беспокоилась. Розали находит меня и, словно прочитав мои мысли, качает головой:
- Ты не можешь прятаться от него. И, честно говоря, не должна. Ты лидировала в этой дискуссии. Это было здорово.
- Спасибо.
Даже после ободряющих слов Розали я просто на грани, когда снова вхожу в аудиторию. Эдвард смотрит на меня с тем же непонятным выражением лица, но на этот раз я не отворачиваюсь. Не хочу давать ему повод подумать, что всё это выбило меня из колеи, даже если так оно и есть.
Мы рассаживаемся вокруг стола, после чего начинается вторая половина занятия, на сей раз посвящённая поэме «Дон Жуан». Ни Эдвард, ни я ничего не говорим, и время от времени я ловлю себя на том, что украдкой наблюдаю за ним. Рукав его футболки слегка приподнялся, давая возможность убедиться, что да, скорее всего, у него там татуировка. Судя по тому, что мне видно, она довольно большая и состоит из переплетающихся чёрных квадратов, причём каждый угол оттянут и переходит в следующий квадрат. Что это может означать?
Остаток занятия проходит без осложнений, вот только я не в силах перестать думать о нашей дискуссии… о том, что он сказал. Приходят воспоминания о маме, но я не позволяю им задержаться. Только не сейчас.
Наконец Пегги заканчивает занятие напоминанием о том, что через три недели начнётся цикл самостоятельных уроков. И заодно сообщает, что уже разбила нас на пары в соответствии со сферами деятельности и интересами. Значит, мы с Розали вряд ли будем работать вместе, и это очень меня расстраивает.
Пегги читает список и, когда доходит до моего имени, мне кажется, что я неправильно расслышала:
- Изабелла Блэк и Эдвард Каллен.
Эдвард вскидывает голову, явно шокированный не меньше меня. Кажется, он глядит в моём направлении, но я не свожу глаз с Пегги. Если посмотрю на него, то умру.
Вы издеваетесь? Розали слегка толкает меня в бок, и я пытаюсь не отшатнуться.
- Вероятно, вам следует обменяться с партнёрами контактной информацией и обсудить, какую тему этого курса вы хотели бы представлять и когда, - добавляет Пегги, и мы начинаем собирать вещи. – В следующий раз нужно будет записаться на соответствующие даты. Поскольку пар всего шесть, выбор подходящего дня для презентации не должен стать проблемой. Разумеется, я всегда рада добровольцам, которые вызываются провести урок ближе к началу семестра, - она продолжает говорить что-то ещё, только я уже не слушаю, оглушённая осознанием сложившейся ситуации. Мне придётся работать с Эдвардом в свободное от занятий время – или просить о замене партнёра. Но тогда все узнают, а я буду выглядеть незрелой дурочкой, ведь люди подумают, что это из-за наших разногласий.
- Изабелла, - Розали подталкивает меня локтем. – Извини. Кое-что случилось, и я должна бежать. Позвонишь мне потом, хорошо? Сходим куда-нибудь выпить? – Я тупо киваю ей и чувствую спазмы в желудке, когда она поворачивается, чтобы уйти. Теперь я одна.
Я перекидываю через плечо ремень сумки, ставшей вдруг буквально неподъёмной, а на сердце у меня ещё тяжелее.
Эдвард разговаривает с Пегги, и она его внимательно слушает. Неужели он просит разрешения поменяться с кем-нибудь парой? Эта мысль мелькает у меня в голове с внезапной вспышкой паники – последнее, чего я хочу, это сделать из мухи слона и втянуть в решение проблемы моего профессора. Но потом я вижу, что Эдвард достаёт пачечку белых прямоугольников и протягивает Пегги один из них – судя по жирному шрифту, это какой-то рекламный флаер.
- С удовольствием послушаю твоё чтение, Эдвард, - говорит она, взглянув на флаер. – Если смогу улизнуть от семейных обязанностей, то буду там. – Улыбнувшись, он проводит рукой по волосам и тихо говорит что-то перед тем, как положить остальные листки в свою сумку. В этот момент я теряю всю свою храбрость и решаю немедленно уйти. Не могу встретиться с ним сейчас лицом к лицу.
Оказавшись в коридоре, я круто сворачиваю налево, быстро спускаюсь по лестнице и вскоре уже вдыхаю воздух полуденного Чикаго. Я решаю, что делать. Вернуться к себе в квартиру или зайти в кофейню? Да, куда-нибудь, где есть люди. Куда-нибудь, где меня не смогут одолевать мысли.
-
Белла? Никто не зовёт меня больше старым именем, и всё-таки произнесенное голосом Эдварда оно звучит так знакомо, что я останавливаюсь как вкопанная.
О чёрт. - Снова от меня убегаешь?
Обернувшись, внезапно оказываюсь с ним лицом к лицу. Он всего в паре футов от меня, стоит, скрестив руки на груди, и просто не верится, какой он высокий – мои глаза на одном уровне с его грудью. Я тоже складываю руки на груди и на шаг отступаю. Не позволю ему запугать меня.
- Я не убегаю.
- О, неужели?
- Увидела, что ты разговариваешь с Пегги, а мне уже пора. Меня ждут, - лгу я. Взгляд Эдварда устремляется к моей левой руке, и на этот раз становится ясно, на что он смотрит – на моё скромное золотое обручальное колечко. Он стискивает зубы.
- Что ж, тогда не смею удерживать тебя от выполнения твоих…
обязательств, – говорит он, подчёркивая последнее слово. – Но если мы должны вместе заниматься подготовкой проекта, то придётся как-то контактировать. Мне необходимо добиться хороших результатов на этом курсе.
- Мне тоже, - сердито отвечаю я. – Кстати, что ты здесь делаешь?
Он недоверчиво смотрит на меня:
- Я? Что здесь делаешь
ты? -
Очевидно, что я в аспирантуре, Эдвард. Приехала сюда, чтобы работать с Пегги, и в любом случае тебя это не касается.
- Ну, это-то как раз понятно, - бормочет он, переступая с ноги на ногу и глядя куда-то через улицу, а потом снова поворачивается ко мне: - Только немного странно, что ты оказалась здесь, в Чикаго, на моём курсе, не правда ли?
- Что ты хочешь сказать? Что я это спланировала? Просто невероятно! – я поворачиваюсь на каблуках, но Эдвард хватает меня за плечо. Стряхнув его руку, я продолжаю идти прочь.
- Почему на прошлой неделе ты притворилась, что не знаешь меня?
Его прямой вопрос застаёт меня врасплох, я на секунду теряюсь и останавливаюсь, но потом отвечаю:
- Потому что так проще. И я не хочу, чтобы кто-нибудь знал… ясно? Не хочу, чтобы люди знали о моём прошлом.
- Но ты потеряла сознание…
- Это от жары, - огрызаюсь я, пытаясь не обращать внимания на играющие на его щеках желваки – он снова сжимает зубы.
- Ты уверена в этом? – уголок его рта приподнимается в едва заметной ухмылке.
- Да, уверена.
- Ладно. Хорошо, - говорит он снисходительно, и я чувствую облегчение из-за того, что он не продолжает расспросы в этом направлении.
Сразу же после этого взгляд Эдварда фокусируется на чём-то позади меня, и он слегка взмахивает рукой. Оглянувшись, я вижу приближающуюся к нам высокую стройную молодую блондинку. Её волосы острижены чуть ли не наголо, на ней чёрные джинсы в обтяжку, конверсы и
красная футболка «Killers»5.
- Привет, - она улыбается Эдварду. – Ты готов?
- Да, - отвечает он. – А Кармен идёт?
- Она встретит нас там.
- Хорошо.
Чувствуя себя «третьей лишней», я задаюсь вопросом, не этой ли девушке Эдвард отправлял сообщения из аудитории. У них определённо какие-то совместные планы.
- Кейт, это Изабелла, - представляет он меня, снова используя полное имя. Она протягивает мне длинную тонкую руку, и я пожимаю её. Короткие ногти, покрытые чёрным лаком. – Мы вместе занимаемся на поэзии.
- Приятно познакомиться, - её улыбка гаснет, но только на секунду.
- И мне, - отвечаю я как можно любезнее. Ненавижу «The Killers». Действительно, это ужасная группа.
- Эдвард, нам пора. Мы опоздаем, а ты же знаешь Гаррета, - она закатывает глаза. Эдвард быстро кивает ей.
- Изабелла, - говорит он, снова поворачиваясь ко мне. – Мне нужен твой номер.
Кейт изгибает бровь, но я, притворяясь, что не замечаю этого, сыплю цифрами, а Эдвард вбивает их в свой мобильник. Потом я достаю телефон и делаю то же самое.
- Я тебе позвоню, - обещает он, - и мы договоримся о времени встречи, чтобы поработать над этим проектом.
- Хорошо. Ладно. Отличная мысль, - Господи, я говорю словно идиотка. Кейт кто-то звонит, она отвечает и, громко смеясь, отходит на несколько футов. «Кармен», - артикулирует она Эдварду.
- Понятно. Ну, я должен бежать.
- Похоже на то, - не могу удержаться от саркастической интонации.
- А разве тебе не нужно быть где-то?
Я вспоминаю свою выдумку и энергично киваю.
- Тогда желаю хорошо провести время, - без выражения говорит он.
- О, непременно.
Я поднимаю свою сумку, Кейт равнодушно машет мне рукой, отвечаю ей с тем же отсутствием энтузиазма. Она всё ещё держит телефон возле уха, но теперь нетерпеливо глядит на Эдварда.
- Пока, - говорю я, поправляя на плече ремень сумки.
- Пока, - отзывается он. – Эй, Белла?
- Что? – что ему ещё нужно?
- Я просто хотел сказать тебе... тогда… в аудитории… Я не имел в виду, что жизни не
достойны памяти. Ты меня не поняла. Кажется.
- Да? – он меня не убедил.
- Да, я так не думаю, - сейчас его тон немного мягче, а взгляд словно устремлён куда-то вдаль.
Не знаю, что сказать на это, поэтому просто киваю. И не успеваю собраться с мыслями для ответа, как Кейт заканчивает разговор и, с недовольным видом подойдя к Эдварду, хватает его за руку:
- Опаздываем, опаздываем, опаздываем, - монотонно приговаривая, она тянет его за собой. Эдвард улыбается и качает головой – впервые с тех пор, как он вернулся в мою жизнь, я вижу его улыбку, настоящую улыбку, преображающую его прекрасное лицо.
Мы ещё раз прощаемся, и у меня есть повод гордиться собой: уходя, я не оглядываюсь.
1 Target - американская компания, управляющая сетью магазинов розничной торговли, работающих под марками Target и SuperTarget. Является шестым крупнейшим ритейлером в США. Штаб-квартира расположена в городе Миннеаполисе (штат Миннесота).
2 Возможно, Белла имеет в виду, что выражение «Twenty-three!» (двадцать три) в американском английском может выражать самые разные чувства, от удивления («Ба!» «Кого я вижу!» «Вот это да!») до возмущения («Плевать!» «Проваливай!»)
3 Здесь и далее строки из поэмы Дж. Г. Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда», Перевод В. Левика.
4 Согласно учению Канта, чувство возвышенного — это чувство удовольствия, связанного со страхом.
5 «The Killers» - американская инди-рок-группа, образованная в 2002 году Брэндоном Флауэрсом и Дэйвом Кенингом.
... что попросить о повторной активации главы, закреплении шапки или переносе темы фанфика в раздел "Завершенные" можно в 
0
