Октябрь 2001
- Ты уверен? Ты правда не против, чтобы я это прочитала? – вернувшись из школы, мы сидим на кровати Эдварда, и он только что протянул мне ярко-синий блокнот со своей последней историей. У него под кроватью целая стопка таких, но он выбрал для меня именно этот. Я гадаю, о чём там написано, поскольку он не дал мне даже крошечного намёка.

Он слегка медлит с ответом, проводя ладонями по волосам и глядя на блокнот, который я держу в руке.

- Мм… Нет, не против. Я хочу этого. Но только будь честной. То есть если это очень плохо, ты обязана сказать мне, хорошо? – его колено ритмично дёргается, сотрясая кровать. Я хочу остановить его, но мне не дотянуться, он сидит слишком далеко.

- Уверена, что это не может быть плохо, - откровенно говоря, я понятия не имею, как пишет Эдвард – до сих пор он никогда не показывал свои сочинения ни мне, ни кому-нибудь ещё. И знаю, Элис рассердится, если выяснится, что он выбрал меня, а не её, поэтому поспешно укладываю блокнот в свой рюкзак. Теперь Эдвард не сможет забрать его обратно.

- Но если это…

- Если это плохо, я скажу тебе. Скажу – и постараюсь сделать всё, чтобы ты больше никогда ничего не писал, - поддразниваю я его.

- Правда? Так и поступишь? – он улыбается. – И как, позволь спросить, ты этого добьёшься?

- У меня есть собственные способы, - я пересаживаюсь немного ближе к нему и прислоняюсь к стене, вытягивая ноги. Моя чёрная юбка чуть коротковата и задирается на бёдрах. Я надела её по настоянию Элис. Вначале было немножко неловко, но когда я увидела, как отреагировал Эдвард по дороге в школу этим утром, моё мнение изменилось. Он просто глаз с меня не сводил.

- Ну, тогда я просто не разрешу тебе читать это.

- Ты уже дал мне блокнот, и теперь он в моём рюкзаке, - говорю я, приближаясь к нему ещё на дюйм и продолжая притворяться, что не замечаю взглядов, которые он бросает на мои ноги.

- Я заберу его обратно.

- Нельзя. Рюкзак – моя частная собственность.

- Ты в моей комнате.

- Тогда, наверное, мне пора.

- А что если я не хочу, чтобы ты уходила? – теперь он придвигается ко мне, и мы сидим совсем рядом. Повернув голову, я вижу, что его глаза серьёзны. И сразу забываю, о чём мы говорили.

- Мм… - Его рука касается моего лица, и я понимаю, что сейчас он меня поцелует. И как всегда, когда это происходит – всё-таки гораздо реже, чем мне хотелось бы, – моё сердце начинает стучать словно бешеное, даже спустя месяцы после нашего первого поцелуя. Поскольку мы решили держать наш «статус» в секрете, об этом узнала только Элис, да и то случайно, но больше всего нам не хочется, чтобы о наших отношениях стало известно родителям. Правда, в школе эта скрытность причиняет мне кое-какие неудобства, потому что слишком уж многие девочки заглядываются на Эдварда. Но когда он смотрит на меня как сейчас, все тревоги отступают.

У него восхитительно нежные губы, а дыхание пахнет перечной мятой из-за пристрастия к зелёным пастилкам «Тик-так». Вздохнув, я прижимаюсь к Эдварду, и мы проводим так несколько минут, пока, со стоном отстранившись, он снова не откидывается на подушку. Глаза его темнее, чем обычно, а грудь ходит ходуном. Я сворачиваюсь рядом с ним в клубочек и кладу голову ему на плечо, при этом юбка ещё немного приподнимается. До сих пор мы только целуемся. Я была бы не против слегка продвинуться, но Эдвард каждый раз останавливается, не позволяя нам зайти слишком далеко. Приятно, что при этом я чувствую себя защищённой, хотя временами это немного разочаровывает. Он постоянно говорит, что торопиться некуда, ведь у нас впереди полно времени. И я понимаю, что он прав.

- Тебе действительно следует носить эту юбку почаще, - тихо говорит он. Звуки его голоса вызывают воспоминание о вкусе тёмного шоколада. – Но если рассуждать здраво, то лучше, пожалуй, не надо.

- Почему? – невинно интересуюсь я. За прошедшие несколько месяцев я больше узнала о его реакции на наши поцелуи и чувствую, что ему трудно отстраняться, но он ни разу ничего не говорил об этом.

- Потому что это может просто убить меня, - он смеётся, зарываясь лицом в мои волосы.

- Вообще-то, ты мне нужен живым.

- Тогда просто не делай этого каждый день… иначе мне не уцелеть.

Я смеюсь, но знаю, что в его словах есть доля правды, как знаю и то, что пытаюсь спровоцировать его. Поэтому слегка одёргиваю юбку.
- Так лучше?

- Не очень, - бормочет он.

Мне нравится наш распорядок, установившийся этой осенью: теперь после школы я чуть ли не каждый день прихожу к Калленам, чтобы «заниматься», что мы и делаем… отчасти. Как правило, я остаюсь на ужин и только потом иду домой. Мне хочется проводить дома как можно меньше времени. Хотя маму выписали из больницы уже четыре месяца назад, отношения между нами всё ещё немного натянутые, как будто мне больше не удаётся воспринимать мамину болезнь отдельно от неё самой, и иногда это меня пугает. С тех пор, как Рене вернулась домой, большую часть времени я сержусь на неё, потому что не могу забыть или простить ей то, что она порвала фотографии Чарли. Порой я даже не уверена, что всё ещё люблю её. Может быть, я плохая дочь? Плохой человек?

Эдвард крепче прижимает меня к себе, я снова его целую, и воспоминания обо всех страхах, которые мучают меня, тут же уходят, но, к сожалению, ненадолго.

В последние несколько недель я заметила, что мама снова начинает вести себя немного странно. Ничего серьёзного, всего лишь мелочи. На днях я обнаружила в мусорном контейнере коробку свежего молока и батон. И самое страшное – пустой флакон из-под таблеток. Когда я спросила её об этом, она сказала, что допила их, но, судя по этикетке, лекарства должно было хватить ещё на две недели. Мама пока не сделала и не сказала ничего слишком странного… но у меня неприятное ощущение в животе, и оно не проходит. Я знаю, что Рене ненавидит эти таблетки, потому что из-за них она становится немного вялой и набирает вес – раньше она говорила, что не чувствует себя собой, когда их принимает. Поэтому она и прекращала приём в прошлые разы…

Я ничего не сказала Эдварду и понимаю, что он, вероятно, разозлится на меня. Но я знаю, что если маму ещё раз госпитализируют, то органы опеки заберут меня у неё… просто знаю это. А мне всего лишь хочется жить как все нормальные девочки, у которых нормальные матери, и быть счастливой с моим парнем. Я так этого хочу!

- О чём ты думаешь? – спрашивает Эдвард, проводя пальцем по моему нахмуренному лбу.

Я пытаюсь расслабиться.
- Ни о чём.

- Врунишка.

- Я не вру… - Он многозначительно смотрит на меня. – Ладно. Я думала о твоих волосах.

- И что с ними стряслось?

Протянув руку, я ерошу мягкие пряди и почёсываю ему голову. Он довольно закрывает глаза.

- Абсолютно ничего.

Эдвард снова целует меня. На этот раз его рот приоткрывается, и мой тоже… я продолжаю держать его за волосы. Иногда я думаю о том, как странно для наших языков касаться друг друга, и смеюсь. Однажды я захихикала прямо во время поцелуя, и Эдварду это не показалось таким уж забавным. Но это действительно не забавно… это потрясающе. Эдвард никогда не набрасывается на меня, как я видела в некоторых фильмах, и его поцелуи влажные, но не мокрые. Он хорошо целуется и говорит, что я тоже. Кто бы мог подумать!

- Пятисекундное предупреждение! – слышим мы крик Элис с лестницы и, быстро отстранившись друг от друга, пересаживаемся на разные края кровати. Я вытираю рот, а Эдвард снова стонет и едва слышно что-то бормочет.

Через пару секунд Элис появляется на пороге, на лице её деланое отвращение. В точности как тогда, летом, когда она узнала о нас с Эдвардом.

И снова моё поведение, должно быть, выдаёт меня с головой.

- Господи, вы что, опять целовались? Снимите комнату!

- Хмм… у меня есть комната, и ты как раз в ней. Спасибо, - констатирует факт Эдвард. – И, кстати, что ты делаешь дома? Разве у тебя сейчас нет тренировки? – Элис в этом году взяли в школьную команду гимнасток, а они занимаются чуть ли не каждый день после уроков, поэтому мы с Эдвардом привыкли, что дом в нашем распоряжении. Эсме часто уезжает на встречи с заказчиками, а Карлайл обычно возвращается не раньше шести часов вечера.

- Сегодня тренер отпустил нас пораньше. Извини. Я вас раздражаю? – Элис надувает губы и плюхается в чёрное кресло-мешок.

- Типа того, - отвечает Эдвард, а я шлёпаю его.

- Нет, разумеется, нет, Эли. Здорово, что ты уже дома, - говорю я чистую правду, ведь в этом году мы с Элис снова учимся в разных школах и нам всё реже удаётся видеться.

Элис откидывает маленькую черноволосую голову на спинку кресла и, закрыв глаза, громко вздыхает.

- Что с тобой? – спрашиваю я, вставая с кровати и подходя к подруге. Она снова вздыхает, театрально прикладывая ко лбу тыльную сторону кисти.

- Всё хорошо. Просто устала.

- Да, может быть, тебе стоит вздремнуть, - поддевает её Эдвард.

- Ох, заткнись, Эдвард. Белла вообще-то сначала была только моей подругой.

- Ну да, примерно первые пять минут.

- Ладно вам, меня на всех хватит, - шучу я.

Эдвард с ухмылкой приподнимает бровь:
- Не думаю.

- Вы, ребята, что-то уж слишком, - жалуется Элис, снова откидываясь в кресле и зевая. Под глазами у неё тёмные круги.

- Перед твоим приходом мы как раз собирались поиграть в «Обитель Зла». Белла добилась впечатляющих успехов в уничтожении зомби.

- Господи, Белла, - говорит Элис, поворачиваясь ко мне. – Как тебе может нравиться эта гадость? – «Обитель зла» – последнее приобретение Эдварда, и он целую неделю играл в неё почти непрерывно.

- О, это не так уж плохо, - отвечаю я, слегка покривив душой. На самом деле у меня ничего не получается, а ещё, честно говоря, бывает жутко, особенно когда Эдвард выключает свет «для дополнительного эффекта». Все эти зомби, вся эта кровь… немножко мерзко. Может быть, даже слишком мерзко.

- А учитель естествознания сказал нам, что видеоигры вызывают судороги, - Элис продолжает свой вечный спор с Эдвардом.

Он смеётся над ней:
- Эли, это касается только игр со вспышками, и, кстати, все знают, что мистер Робертс болтает ерунду. У него старческий маразм.

- Надеюсь, ты прав, - хмуро соглашается Элис. – Но потом не говори, что я тебя не предупреждала.



По настоянию Эсме я остаюсь ужинать – с радостью. А вечером, возвращаясь домой, вижу машину Рене, и моё сердце падает. Снова наваливаются все тревоги и сомнения, которые я с такой лёгкостью отодвигала от себя, когда была с Эдвардом и остальными Калленами. Что если с ней ещё хуже?

Войдя в дом, сразу же чувствую: что-то не так. Не могу сказать, что именно, это просто неясное ощущение.

- Мама? - тихо зову я. Нет ответа. – Мама? – я немного повышаю голос. В гостиной задёрнуты все шторы, повсюду непроглядная темнота. Я включаю свет в коридоре. На кухне мамы тоже нет.

Очень тихо, и это меня пугает. Внезапно в моём воображении возникают эпизоды из дурацкой видеоигры Эдварда, и я представляю себе, что по углам прячутся зомби… вот они подкрадываются ко мне сзади. Резко оборачиваюсь, хотя понимаю, что это глупо. Разумеется, никого не обнаруживаю.

Дверь в спальню Рене закрыта, и я не могу решить, следует ли посмотреть, как она там. Из комнаты не доносится ни звука, и трусиха во мне предпочитает оставить всё как есть. Иду к себе, включаю свет и радио. Комнату наполняют успокаивающие звуки классического рока, а я открываю свой школьный рюкзак. В последнее время мне стали нравится «The Beatles», «The Rolling Stones». Эдвард называет меня хиппи и говорит, что мне стоило родиться лет на тридцать раньше, а я каждый раз заявляю в отместку: «Гранж мёртв». По словам Эдварда, «Nirvana» и «Smashing Pumpkins» - лучшие группы из всех, что когда-либо существовали на свете, а следующая за ними – «Pearl Jam». Мне тоже нравится эта музыка, но дразнить Эдварда нравится ещё больше.

Я вынимаю из рюкзака тетрадь для домашних работ по истории Америки и обдумываю тему эссе, которое нужно будет сдать в следующую пятницу. Предстоит написать об одиннадцатом сентября и его значении для Америки. Некоторые из родителей недовольны, но школа поддерживает решение мистера Эдисона задать такую тему. Похоже, в прошлом месяце мир сошёл с ума. Люди в таком страхе. Я не всё понимаю, но знаю одно – ничто больше не станет прежним. Люди со Среднего Востока совершили нападение на Америку, потому что им не нравится то, что мы отстаиваем. Я никак не могу перестать спрашивать себя, что же такое мы им сделали, чтобы они захотели так жестоко отомстить.

Наступивший всего через два дня после одиннадцатого сентября, мой четырнадцатый день рождения не был такой уж важной причиной для празднования. Но Эдвард, конечно же, сделал из мухи слона. Я заставила его пообещать, что он не будет ничего покупать, и он сдержал слово… но подарил мне свой бейсбольный джемпер – выстиранный, к сожалению. И всё-таки я сплю в нём, чувствуя себя ближе к Эдварду.

"Love, Love me do!
You know I love you!
I'll always be true!.."

Вскоре эта песня «The Beatles» успокаивает меня. Я лежу на животе на полу, размахивая ногами в такт музыке, и обдумываю своё эссе. Не знаю, как начать. Обычно мне легко даются сочинения, но сейчас я боюсь, что если задам те вопросы, которые не выходят у меня из головы, то получу плохую оценку. То, чем мы занимаемся в девятом классе, не слишком отличается от заданий, которые мы выполняли по программе «ОиТ», но мне уже говорили, что я высказываюсь чересчур независимо – на свою же беду. Ничего не поделаешь – в то, что меня по-настоящему волнует, я вкладываю слишком много страсти.

Размышления об эссе заставляют меня вспомнить о рассказе Эдварда. Просто не верится, что я забыла! Отбросив тетрадь в сторону, хватаю рюкзак и вынимаю из него синий блокнот. Он порядком потёрт – видимо, Эдвард долго работал над этой историей. Открываю обложку и улыбаюсь, увидев его каракули… и зачем ему так беспокоиться, что кто-нибудь найдёт и прочитает его истории? Если бы я не была настолько привычной к его ужасному почерку, то ни за что не смогла бы расшифровать ни слова. Есть что-то очень милое в том, что он пишет в блокнотах, а не на родительском компьютере. Это из-за желания сохранить свои истории в секрете, но Эдвард говорит, что, когда пишешь от руки, еще и лучше думается. У нас с мамой вообще нет компьютера, поэтому я не знаю, в чём состоит разница, но мне нравится держать в руках этот блокнот.

Первая же строчка поражает меня:
«В день своей смерти я вышел из дома раньше, чем обычно…»

История Эдварда серьёзна и грустна… и очень хорошо написана. Не знаю, чего я ожидала от сюжета, но только не этого. Главный герой – врач, который погибает, торопясь домой, чтобы успеть на день рождения дочки. Всю свою жизнь он посвятил помощи людям, но постоянно пропадает на работе, проводя слишком мало времени с семьёй. В конце концов он осознаёт это, едет домой, чтобы удивить дочь – и тут крушение электрички. Всё повествование идёт от лица этого врача, который теперь стал привидением.

Рассказ не слишком длинный, страниц тридцать, но, читая его, проникаешься чувствами главного героя… видишь его жизнь, промелькнувшую вспышкой воспоминаний в последний момент перед столкновением. Нет чрезмерного надрыва, но так грустно, что к окончанию истории я уже плачу, вытирая слёзы, чтобы они не капали на страницу – ведь тогда чернила могут размазаться.

В каком-то смысле это история о Карлайле, я знаю, но в ней и нечто гораздо большее. Я не слишком хорошо разбираюсь в писательском творчестве, но прочла много книг и понимаю, что для шестнадцати лет это просто замечательно. Есть и слабые места: например, Эдвард пишет о том, в чём у него нет опыта, и поэтому кое-какие подробности – скажем, о работе врача в приёмном покое – кажутся немного ненатуральными, но в таланте усомниться невозможно.

Читая эту историю – такую важную для Эдварда, но всё-таки доверенную мне, – я чувствую себя избранной. Словно он показывает мне ту сторону себя, которую никто больше не видел. Моё сердце переполняет… любовь. Это чувство не может быть ничем другим. Оно нарастает, заставляя мою голову кружиться, и я прижимаю блокнот к груди, как будто обнимаю Эдварда.

Вероятно, он захочет получить свою рукопись обратно, но я решаю сохранить её у себя, хотя бы ненадолго. Поэтому шарю под кроватью, чтобы достать коробку с моими сокровищами, но, к моему удивлению, на привычном месте пусто. Решив, что, должно быть, затолкала коробку слишком глубоко, я тянусь дальше, и пытаюсь найти её на ощупь. Потом глаза привыкают к темноте, и я понимаю тщетность своих усилий. Кроме нескольких скатанных носков и пыли, там ничего нет.

Рене. Это она. Я холодею при мысли о том, что это значит. Если она обнаружила коробку, то нашла и записки от Эдварда, стихи Уильяма Блейка, фотографию Чарли...

Я медленно встаю с корточек, не уверенная в том, что нужно сделать. Разум подсказывает пойти и спросить у неё, тем более что в коробке не было ничего предосудительного, но я панически боюсь увидеть, что всё ещё хуже… что она уничтожила мои вещи так же, как до этого расправилась со своими.

Эта мысль приводит меня в такую ярость, что мне становится жарко. Больше не раздумывая, я решительно иду к комнате матери.

- Рене, - говорю я, остановившись у двери. Ответа нет. – Рене?

Я сильно стучу – сейчас только начало десятого, поэтому она наверняка ещё не спит.

- Белла? – доносится до меня из-за двери.

Я поворачиваю ручку.

В слабом свете ночника я вижу Рене, свернувшуюся калачиком под одеялом. Вокруг полно дыма – вероятно, она курила одну сигарету за другой. Я начинаю кашлять.

- Белла? Я не слышала, что ты пришла домой. – Я подхожу ближе. Она кажется такой крошечной. И говорит грустно и растерянно, как маленькая девочка.

- Я дома уже около часа.

Она не отвечает. Я понимаю, что всё ещё держу в руке блокнот Эдварда, и чувствую себя сильнее.

- Рене. Мама. У меня под кроватью стояла коробка, а сейчас её нет. Это ты её взяла?

Её лицо повёрнуто в сторону, голова лежит на подушке. Не приподнимая головы, мама отвечает:
- Хммм?

- Коробка. С разными вещами. Особенными. Книжка… несколько записок. Цепочка, которую ты мне подарила. Ты не брала?

Она слегка поднимает голову и впивается в меня взглядом:
- Коробка?

Я начинаю сердиться:
- Да. Коробка. Я спросила, не брала ли ты её. Её нет там, где она всегда стояла. И я хочу получить её обратно, если это сделала ты. Ты должна мне сказать.

- Я ничего не забирала из твоей комнаты. Клянусь.

- А кто же тогда? Кто ещё мог взять её? И зачем?

- Белла… - теперь мама садится и говорит громким шёпотом: - Кажется, кто-то приходит к нам в дом по ночам. Или, возможно, когда ты в школе…

- Что…

- Шшшшш! – шипит она. Жестом подзывает меня к себе и показывает, чтобы я села, но я не делаю этого. По щекам льются горячие злые слёзы. Я сержусь на себя, потому что не хотела плакать из-за этого, но мама, похоже, всё равно не замечает. У неё снова паранойя… это подтверждает мои подозрения. Рене не принимает свои таблетки. И я знаю, это она взяла коробку, но печальнее всего то, что мама наверняка даже не помнит, что сделала это и искренне верит в то, что говорит. Спорить бессмысленно, поэтому лучше просто проникнуть сюда, когда мамы не будет дома, в надежде, что ещё не слишком поздно. Но мои вещи мне нужны уже сейчас. Это была последняя фотография Чарли. Я умру, если не найду её.

- Нас никто не слушает, Рене, - говорю я дрожащим голосом.

Она натягивает на себя одеяло, а взгляд её мечется во все стороны. Кажется, всё намного хуже, чем я предполагала, – я никогда ещё не видела её в таком состоянии.

- Из моей комнаты тоже пропадают вещи, – печально бормочет она.

Я не знаю, что на это сказать, поэтому просто молчу, оглядываясь в попытке понять, где могут находиться мои исчезнувшие реликвии. Повсюду разбросано множество предметов, но ничего моего среди них нет.

- Всё равно, - пренебрежительно отвечаю я, едва сдерживая бурлящую во мне ярость. Похоже, мне уже не остановиться.

- Белла, не разговаривай со мной так. Я твоя мать.

Я не могу это больше терпеть. И не в состоянии удержаться от того, что выпаливаю в следующее мгновение:
- Да ну? Что ж, хороша мать! Ты больна! Тебе необходимо лекарство, а ты его не принимаешь! – кричу я, испытывая одновременно ужас и освобождение. – Ты хочешь, чтобы тебя снова положили в больницу, а меня забрали? Ты этого хочешь?!

Я никогда ещё так не орала на неё, но слова всё ещё рвутся наружу. Она потрясённо смотрит на меня и ничего не говорит, а я, задыхаясь, продолжаю выкрикивать сквозь слёзы:
- Меня ТОШНИТ от этого. Мне жаль, что ты моя мать… Жаль, что я родилась. Я тебя НЕНАВИЖУ. Лучше бы тебя вообще не было! – мне хочется убежать отсюда, хлопнув дверью, закрыться в своей комнате и никогда больше не выходить. Я не помню себя от ярости.

- Белла… - мама, побелев, протягивает ко мне руки. – Детка, я люблю тебя. Я всего лишь хочу защитить тебя.

Я дрожу. У меня слабеют ноги.
- Если меня и надо от кого-нибудь защищать, так это от тебя.

Едва эти слова вылетают у меня изо рта, я хочу взять их обратно, но не делаю этого. Рене падает на кровать, и нужно подойти к ней, обнять, но я не могу. Я чувствую себя опустошённой, и ужасной, и больной, и больше не могу находиться рядом с мамой, когда она такая. Мне нужен Эдвард… очень нужен. Я прижимаю к груди его блокнот и выбегаю из комнаты, пытаясь не слушать, как Рене сзади кричит, чтобы я вернулась.



На следующее утро я встаю полвосьмого, сумев поспать всего час или два. Я измучена и чувствую себя ужасно из-за вечернего происшествия. Рене не виновата, это всё её болезнь. Я совсем запуталась и не могу решить, что теперь делать.

Когда я иду в душ, мамы уже нет дома, я не вижу под окном её машины. Заглядываю в её комнату, чтобы поискать свою коробку, но понимаю, что если займусь этим, то опоздаю в школу. Эдвард будет ждать меня около дома в восемь.

Я кажусь себе похожей на зомби, а к тому моменту, когда заканчиваю сборы, окончательно выбиваюсь из графика. Эдвард уже ждёт, а я еле переставляю ноги и уверена, что он обязательно скажет что-нибудь насчёт тёмных кругов у меня под глазами, которые пришлось замазать тональным кремом. Я ещё не решила, следует ли рассказать ему о Рене.

Ещё издали он приветствует меня взмахом руки. Я вяло машу ему в ответ, едва способная оценить, как клёво он выглядит в своей любимой армейской куртке и серых брюках карго. Его волосы растрёпаны и падают на лоб, когда он, подойдя, тянется, чтобы взять мой рюкзак, который я с радостью ему отдаю. Рюкзак тяжёлый, и мне кажется, что у меня не хватит сил пронести его все полторы мили до школы.

- Привет, - говорит он, целуя меня в щёку и слегка царапая при этом щетиной на подбородке. Я улыбаюсь, ощутив прикосновение тёплых губ, и целую его в ответ. Моё сердце согревается, я снова чувствую себя почти нормально… почти.

- Привет. Давно ждёшь?

- Не-а, минуту-другую. Я сам поздновато вышел сегодня.

- Хорошо.

Мы идём, и я не знаю, что ему сказать. Мне тяжело от усталости и от того, какой оборот принимает моя жизнь – снова. Но потом я вспоминаю о его рассказе:
- Эдвард, я прочитала. – Конечно же, он прекрасно понимает, о чём я, и бормочет что-то неразборчивое, ожидая продолжения. Я пытаюсь найти слова, чтобы описать то, что чувствую. Видимо, молчу слишком долго, потому что Эдвард проявляет нетерпение:

- Так плохо, а?

- Плохо? – я даже останавливаюсь и хватаю его за руку, выдёргивая её из кармана. – Нет! Прости, я просто думала, как лучше сказать. Это было потрясающе.

Лицо Эдварда светлеет, и он становится ещё красивее:
- Правда?

- Правда. Мне очень понравилось. Ты классный писатель, честное слово. Это было так по-настоящему… и так грустно, но в хорошем смысле слова. Словно я сама пережила всё это.

- Да? – недоверчиво переспросил он.

- Да, глупыш. Я бы не стала говорить, если бы так не считала.

- Но ты моя девушка. Тебе полагается меня хвалить.

- Ничего подобного. Если бы мне не понравилось, я так и сказала бы. Ты же заставил меня пообещать, помнишь?

Похоже, это наконец-то убеждает его.

- Тебе на самом деле понравилось.

- ДА! – говорю я и, отпустив руку Эдварда, ударяю его в плечо. Он дурашливо хватается за пострадавшее место, делая вид, что ему больно. – Мне бы хотелось почитать что-нибудь ещё, если можно.

- Мм… ладно, - он снова улыбается, и вдруг мир начинает казаться светлее. Воздух чистый, небо голубое, с редкими почти прозрачными облаками. Потом Эдвард берёт меня за руку.

- Слушай, - говорит он. – Тут такая штука…

- Штука?

- Праздник урожая в конце этого месяца, танцы. Вот я и подумал… ну, может быть, сходим? Как ты считаешь?

Я застигнута врасплох.
- Танцы? Но мне казалось, ты не хочешь афишировать, что мы…

- Белла, я тебя не стыжусь. Поэтому и решил пригласить тебя… чтобы люди поняли, что ты со мной. Если не возражаешь. И кто знает, - нервно бормочет он. – Может, мы хорошо проведём время. Джас и Эм тоже туда собираются, а после танцев вроде будет вечеринка, на которую мы тоже могли бы пойти…

Я размышляю над его предложением, прикидывая, как это отразится на моей школьной жизни. У популярных девочек появится ещё одна причина меня ненавидеть, особенно у старшеклассниц. Зато им придётся держать свои когти подальше от Эдварда.

Но потом я думаю о платье… о туфлях. У меня нет ничего подходящего, и мы никак не сможем позволить себе такие траты. А теперь, когда у Рене опять ухудшение, я не уверена, что она вообще будет работать. Меня с новой силой охватывает тревога, и я до боли прикусываю губу.

- Что случилось? – озабоченно спрашивает Эдвард. Мы останавливаемся на тротуаре, всего в квартале от школы, и он тянет меня в сторону, чтобы дать дорогу бегущему трусцой мужчине, а потом осторожно приподнимает мою голову, чтобы взглянуть в лицо.

У меня перед глазами Рене, обмякшая на кровати… ужасные слова, которые я ей сказала, снова звучат у меня в ушах.

- Эй, - говорит Эдвард, целуя меня. – Мы не обязаны идти, если ты не хочешь. По правде говоря, мне всё равно.

- Я не из-за этого. И с удовольствием пошла бы, - возражаю я. – Просто… - я не знаю, следует ли говорить ему, но мне это нужно.

- Белла, ты меня пугаешь. В чём дело? – он испытующе смотрит на меня, и взгляд его так напряжён, что я не могу отвести глаза. – Это Рене, да? – он слишком хорошо меня изучил.

Я слегка киваю и опускаю голову.

- Нам придётся кому-нибудь рассказать, - твёрдо заявляет он. – К чёрту школу. Пошли. Сходим к нам домой, обсудим это с моей мамой.

- НЕТ! Нет, Эдвард. Пожалуйста. Пока не надо.

- Так не может продолжаться. Нам нужно что-то сделать с этим, немедленно.

- Но они заберут меня, отдадут в приёмную семью или ещё куда-нибудь. Я просто знаю это. Пожалуйста!

- Я никогда не позволю этому случиться, - говорит он, обнимая меня.

- У тебя не будет выбора. Пожалуйста. Мне нужно поговорить с ней, и я обещаю, обещаю рассказать кому-нибудь. Просто дай мне пару дней. Пожалуйста, - мне ненавистна мысль о том, что за мамой опять приедет полиция, это причинит столько переживаний нам обеим.

Он вздыхает, и я чувствую, как он расстроен:
- Пару дней?

- Всего пару. Пожалуйста, - мне необходимо подумать, как поступить. Не стоило ему рассказывать. Мой самый жуткий страх – попасть в какую-нибудь приёмную семью за тридевять земель отсюда. Всё что угодно, только не это.

- Мои родители разрешат тебе пожить у нас, - говорит Эдвард охрипшим от эмоций голосом. – Ты же знаешь.

- Но она моя мать, Эдвард. Я должна хотя бы попытаться. Слышал бы ты, что я наговорила ей вчера вечером. А утром её уже не было, и я не могла взять свои слова обратно. Я хотела. Мне нужно исправить это. Может быть, удастся уговорить её пойти лечиться добровольно… пожалуйста.

- Ладно. Дам тебе пару дней… не больше, - голос Эдварда звучит властно, но я знаю, что он просто беспокоится за меня. Ну а я беспокоюсь за маму. И не могу предать её, особенно после того, что сказала.

- Хорошо. Спасибо! - я крепко обнимаю его.

- Ты ведь знаешь, я ни в чём не могу тебе отказать, - говорит он. Я целую его в губы, прекрасно понимая, что нас, возможно, видят. Уверена, к обеденному перерыву сплетня о том, что Эдвард Каллен встречается с первокурсницей, распространится по всей школе, но в данный момент меня это совершенно не волнует.

Он улыбается и целует меня, ласково касаясь моего лица. Я всего на мгновение открываю глаза и вижу его длинные ресницы, лежащие на щеках. Мне очень нравится рассматривать его лицо, когда оно так близко. Я хочу прямо сейчас сказать Эдварду, что люблю его, но не говорю. Боюсь того, что он ответит. Что если он не чувствует того же самого?

- Нам пора на занятия, - говорит наконец он и целует мне руку, прежде чем снова переплести наши пальцы. Потом стонет, поправляя на плече мой рюкзак: - Что у тебя там, кстати? Кирпичи?

- Ага. Люблю тебя помучить.

- Я знаю.

И моё настроение тут же снова улучшается.



Насчёт сплетен я была права. Похоже, Падма Рэй увидела, как мы с Эдвардом шли, взявшись за руки, и к полудню мне уже кажется, что вся школа только об этом и говорит. Меня морально поддерживает Анджела, но мне достаётся изрядное количество убийственных взглядов, особенно от третьекурсниц и выпускниц, мимо которых я прохожу в коридоре. Поэтому мы решаем пообедать снаружи, за одним из столов для пикника, а не в кафетерии, под прицелом множества глаз. Кроме того, Анджела наверняка хочет устроить мне допрос с пристрастием.

- Просто не могу поверить, что ты мне об этом не сказала, - жалуется она и откусывает от своего сэндвича с тунцом.

- Прости, - я чувствую себя виноватой из-за того, что была с ней не вполне откровенной, и пытаюсь объяснить, почему это было необходимо. Кажется, у меня получается её убедить, и за выяснением подробностей незаметно пролетает остаток обеденного перерыва.

К концу дня я совсем измучена. Бессонная ночь определённо сказывается.

Эдвард предлагает пойти к нему, но я очень хочу вздремнуть, поэтому обещаю позвонить позже. Я не говорю ему, что мне нужно побывать дома ещё и для того, чтобы поискать свои вещи в комнате мамы, пока она не вернулась. Эдвард неохотно соглашается и целует меня ещё раз, перед самым моим крыльцом, а потом прощается и уходит. Остановившись у дверей, я смотрю ему вслед. Мне нравится, как упруго он шагает, словно немного пританцовывая, по походке я всегда узнаю его даже издали. Должно быть, он чувствует мой взгляд, потому что оборачивается и машет рукой. Я посылаю ему воздушный поцелуй, и Эдвард ловит его, заставляя меня рассмеяться. Какие же мы глупые.

Дома тихо, и я, не теряя времени, бегом поднимаюсь в комнату Рене – там всё такой же хаос: повсюду горы одежды, обрывки бумаги, сигаретные окурки. Я отчаянно пытаюсь утихомирить подступающую к горлу панику. Мои вещи здесь. Я знаю это.

Принимаюсь за работу, перерывая всё, что валяется на полу, под кроватью, в шкафу. Везде пыльно, и я чихаю.

Но не могу ничего найти… совсем. И уже готова сдаться, когда мой взгляд улавливает крошечную вспышку красного и оранжевого. Краешек обложки торчит из-под пары старых кроссовок. Это Уильям Блейк! Я лихорадочно хватаю книгу, чувствуя облегчение из-за того, что она ещё цела, но, открыв её, прихожу в ужас: фотографии нет.

Рене забрала снимок Чарли.

Я отчаянно роюсь в куче вещей, где нашла книгу, но не обнаруживаю больше ничего из своей коробки.

Часом позже я чувствую, что выдохлась. Я перевернула вверх дном всю комнату, но больше мне ни разу не повезло. Конечно, я благодарна, что вернула себе хотя бы подарок Эдварда, и пытаюсь не вспоминать остальные свои потерянные сокровища. Не знаю, получу ли я их когда-нибудь обратно. Не буду думать о фотокарточке. Не буду.

Ухожу к себе и прячу книгу стихов и рассказ Эдварда под подушку. С этого момента мне придётся всегда брать их с собой, куда бы я ни шла.

Вскоре на меня окончательно наваливается изнеможение. Ещё нет пяти часов вечера, но я переодеваюсь во фланелевую ночную рубашку с длинными рукавами, решив устроиться поудобнее и вздремнуть. Я закрываю дверь и ложусь в постель, прижимаясь щекой к подушке, под которой спрятаны книги Эдварда. И засыпаю, едва успев закрыть глаза.



Мне снится прекраснейший сон об Эдварде. Мы стоим посреди поля, я никогда не бывала в этом месте. Чудесный летний день, пахнет травой и лесом. Вокруг тишина, только пчёлы жужжат и где-то в отдалении журчит вода. На Эдварде его футболка «Ramones», он подаёт мне руку. Я протягиваю свою, но внезапно земля раскалывается…

Эдвард оказывается на противоположном краю расширяющейся трещины. Я тянусь к нему… уже почти достаю, но нас отбрасывает друг от друга.

Изо всех сил пытаюсь дышать. Воздух обжигает.

Воздух ужасен на вкус и заставляет меня задыхаться и кашлять.

Воздуха больше нет. Я кашляю, чтобы очистить лёгкие, глубоко вздыхаю, но вместо свежего воздуха – что-то густое, чёрное, живое… «ЭДВАРД!» - кричу я. Его нет… он исчез, его поглотила эта дыра, заполненная чёрным воздухом.

- ЭДВАРД!

Я просыпаюсь от удушья, пытаясь понять, где я нахожусь. Постепенно осознаю, что я в своей комнате. Должна быть там… но ничего не могу разглядеть в темноте. Пахнет ужасно и щиплет в глазах. Воздух пульсирует вокруг меня… и он тёплый. Слишком тёплый. Невозможно дышать.

Я чувствую слабость и головокружение, полностью дезориентирована, но первобытный инстинктивный страх подбрасывает меня в постели. Я наконец понимаю, что происходит. В моей комнате темно, но воздух тяжёлый и едкий… это дым.

Воздух наполнен дымом. Пожар.

Меня мгновенно охватывает страх. Я впадаю в панику и не могу собраться с мыслями. Не знаю, что делать. Но потом вспоминаю, чему нас учили в школе. Внизу, у самого пола, дыма должно быть меньше. Приседаю и сейчас же чувствую разницу, но голова разламывается от пульсирующей боли. Я понимаю, что уже надышалась дымом. Почти машинально тянусь к подушке и беру обе книги в одну руку, а потом ползу к выходу. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я вижу, что дым поступает в комнату через щель под дверью. Это там, в коридоре… пожар.

Только чтобы проверить, я берусь за металлическую дверную ручку. Она горячая, обжигающе горячая. Я понимаю, что не должна открывать дверь, и отступаю вглубь комнаты…

Внезапно, меня осеняет: окно… крыша!

Я уже готова ползти к окну, когда слышу крик, разбивающий мне сердце.

Мама. Моя мама. Моя мама. Выкрикивает моё имя.

- Мама? – хриплю я. – МАМА! – я кричу, и кричу, и тянусь свободной рукой к дверной ручке. Я снова слышу маму. Это ужасно, ужасно, в её голосе боль.

Нужно отвернуться и бежать к окну без оглядки. Но это моя мама.

- МАММММ!

Обжигаясь, открываю дверь. Я не готова к тому, что вижу. Я не могу понять того, что вижу. Мой мозг блокирует это, отказываясь сознавать, что передо мной. Я не могу этого знать. Не могу знать.

Делаю шаг из комнаты – и шарахаюсь обратно. Больше никто не кричит. Везде пламя. Очень жарко. Очень жарко, и я знаю, что…

Внезапно что-то щекочет мою ногу. Я смотрю вниз и вижу, что это моя ночная рубашка. Она горит… Не могу дышать… Не могу больше думать… Я пытаюсь сбить пламя… Пытаюсь…

Снова слышу что-то, и это ужасает. Крик вернулся… он в моей голове. Изо рта не вырывается ни звука.

Откуда-то доносятся голоса, но пламя ревёт громче. Вопли в голове становятся оглушительными.

Дальше – тишина.
__________________________________________________________________

Перевод: O_Q
Редактирование: partridge