2024-4-19

16

0

0

Ты ведь помнишь, каким
всё казалось, когда ты был юн:
Голос старого друга
Или ноты твоей первой песни?

Уже очень давно
Ты не просил меня быть
Твоей кошкой, твоей собакой, твоей совой или шмелём.

А теперь мне кажется, что время пришло
И ты сможешь избавить меня от мучительных воспоминаний.
Самое время начать все сначала.
И я так хочу узнать тебя заново,
друг…

Seabear, «Hands Remember»

- Белла? – знакомый милый голос пробирается в моё сознание, но мне никак не удаётся определить, кому он принадлежит. – Белла? – Какой приятный сон, не хочу просыпаться.

Голос зовёт снова, и, медленно открыв глаза, я испытываю замешательство, когда лицо, которое я вижу перед собой, совпадает с тем, что всё ещё стоит перед моим внутренним взором. Во всём, кроме возраста.

- Эдвард? – озадаченно бормочу я.

- Привет, - говорит он почти застенчиво.

События этой ночи обрушиваются на меня пока ещё неясными воспоминаниями – смесью перепутавшихся эмоций, слов, жестов. Элис. Письма. Карлайл и Эсме. Ладони Эдварда на моих плечах. Я быстро моргаю, пытаясь сориентироваться. Холодок воздуха на коже заставляет меня осознать, что моя футболка задралась, частично приоткрыв живот, и я, смущённо краснея, одергиваю её, прежде чем сесть. Эдвард с улыбкой отворачивается. И только теперь всё становится на место – он действительно здесь, сидит в изножье моей кровати. Эта ночь была на самом деле. Всё это правда.

- Извини, - он дает мне время привести себя в порядок и снова поворачивается. – Я не собирался засыпать.

- Ничего. Я тоже уснула. Было уже очень поздно.

- Да уж…

Между нами повисает неловкое молчание – Эдвард, как и я, пытается, вероятно, понять, что всё это для нас значит. Не знаю, куда двигаться из этой точки, как вести себя с ним. Слишком во многом он теперь для меня чужой, хотя в некоторых отношениях мне кажется, что я никогда никого не знала лучше, чем его. До какой степени Эдвард, которого я видела в течение последних нескольких недель, заменил моего старого друга? Или всему виной была боль, заставлявшая его действовать странно, как и меня?

- Ты хорошо спал? – спрашиваю я.

Он коротко смеётся и кивает:
- Учитывая обстоятельства, да.

- Извини. Этот диван не очень-то удобный.

- Всё в порядке… я говорил не о диване.

- Понимаю, - признаюсь я, потирая предплечья через тонкую ткань футболки. Похоже, действительно останутся синяки.

- Я был рад, что проснулся здесь, - тихо говорит Эдвард.

- Да?

- Да, Белла, - он вытирает ладони о брюки. – Просто не верится, - он смотрит на меня снова, и выражение лица у него такое странное, такое напряжённое… я чувствую себя чрезвычайно открытой. Натягиваю одеяло до подбородка, не уверенная в том, следует ли мне встать с кровати.

- Мне тоже.

- Думаю, нам ещё надо кое-что обсудить, - продолжает он, медленно вставая. – Но ты, наверное, хочешь одеться, - очевидно, он заметил моё стремление закрыться, но меня тут же охватывает беспокойство. Словно если он сейчас уйдёт, то мы никогда больше не увидимся… или наступит окончательное пробуждение и я пойму, что всё это было сном.

- Ты можешь остаться, - говорю я. – Я приготовлю кофе, - и я берусь за край одеяла, но Эдвард уже направляется к кухне и оказывается там раньше, чем я успеваю надеть халат. Он роется в моих шкафах, как будто находится у себя дома. Одежда, в которой он спал, помята, а волосы взлохмачены.

- Ээ… похоже, кофе у тебя кончился, - заключает он, поворачиваясь ко мне со вздохом. Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз покупала продукты… это было давно. Обычно я ела или вместе с Розали, или по дороге на занятия. Но с того момента, как я узнала об Элис, у меня не было особого аппетита. Эдвард осматривается и открывает холодильник. – И… всё остальное тоже. Белла, здесь вообще нет еды, - озабоченное выражение его лица вполне соответствует тону.

Я заглядываю в холодильник. Полупустая упаковка яиц и немного молока, которое наверняка давно уже испортилось. Эдвард достаёт его и кривится:
- Да уж. Пятнадцатое сентября? Надеюсь, ты не собиралась это пить.

- Просто было некогда, - пытаюсь я защищаться, чувствуя себя слегка обиженной и глупой. Не может быть оправданий для отказа от еды, и я понимаю, что плохо забочусь о себе. В последнее время я определённо похудела.

- Ладно, - говорит он, склоняя голову к плечу. – Слушай, я слетаю в магазин и куплю чего-нибудь поесть. Вернусь минут через пятнадцать. Почему бы тебе пока не заняться своими делами?

- А тебе не надо переодеться? – спрашиваю я. Эдвард бросает взгляд на свою одежду и пожимает плечами:

- Поверь, я ходил в одном и том же и дольше, - он принюхивается к собственной подмышке. – Можно считать условно чистым. - Я смеюсь, и этот звук кажется странным и неуместным в данной ситуации. Улыбнувшись мне, Эдвард идёт к двери: - Какие-нибудь особые заказы?

- Бекон, - говорю я недолго думая. Хотя сильного похмелья вроде бы не ощущается, но бекон будет не лишним.

- Замётано, - он берёт со стойки мои ключи, показывает мне и вопросительно изгибает бровь. Я киваю, тогда он опускает их в карман.

Как только он уходит, я принимаюсь за дело. Стоя под горячим душем, пытаюсь не думать о письмах. Вытираясь, пытаюсь не думать о шрамах… о его жалости. По словам Эдварда, ему не было противно при мысли о том, что прикрывали марлевые повязки, но он никогда не видел, как это выглядело. Иначе ему вряд ли удалось бы избежать отвращения. Даже сейчас, после всех лет лечения, мои травмированные ноги не стали такими гладкими и белыми, как раньше. Разумеется, меня тут же настигает раскаяние, поскольку, при всём их несовершенстве, это по-прежнему я… Несмотря ни на что, здесь, живая… Я протираю зеркало полотенцем, потом начинаю расчёсывать волосы. Простых действий вроде душа и одевания недостаточно, чтобы удержаться от навязчивых тревожных мыслей.

Через полчаса, одетая в удобные леггинсы и футболку, я выхожу из тёплого влажного воздуха ванной в комнату, наполненную аппетитными запахами. И потихоньку заглядываю на кухню. Эдвард занят и не замечает моего появления или не хочет этого показывать. Он тихонько напевает какую-то мелодию, переворачивая ломтики бекона и помешивая что-то в миске. От колбы кофеварки начинают доноситься булькающие звуки, означающие, что кофе готов, но я просто стою и смотрю. Теперь, когда Эдвард, сняв рубашку с длинными рукавами, остался в футболке, можно как следует рассмотреть татуировку, которую уже замечала на его левой руке – чёрную паутину переплетённых прямоугольников. Мне хочется спросить о ней.

Эдвард вынимает готовый бекон на тарелку и, слив лишний жир в кружку, перекладывает в опустевшую сковородку содержимое миски, которое только что перемешивал. Яйца шипят в остатках расплавленного сала, издавая потрясающий запах. Он добавляет к ним что-то ещё, но мне не видно, что именно.

- Тебе по-прежнему нравится болтунья? – спрашивает он, не отвлекаясь от своего занятия.

Его вопрос застаёт меня врасплох: выходит, он знал, что я наблюдаю.

- Да, очень.

- Хорошо, - он улыбается, слегка повернув ко мне голову. – Приятно знать, что хотя бы некоторые вещи никогда не меняются.

- А некоторые – до неузнаваемости, - говорю я, подходя ближе. – С каких это пор ты что-то понимаешь в кулинарии?

Почти мгновенно его лицо снова омрачается. Он отвечает не сразу:
- Пришлось научиться, когда мама уехала с Элис. Отец не был крупным специалистом по горячим блюдам, а мне надоели хлопья.

- О… - тупо отвечаю я. Можно было бы извиниться, выразить сочувствие, но я знаю, что ему нужно не это. Как мне, если бы я была на его месте. Поэтому в ожидании продолжения я наливаю нам по кружке горячего кофе.

- Жаль, что ты не видела этого… впрочем, может, и хорошо, что не видела… Поначалу я был на кухне дурак дураком. Но через несколько лет стал готовить довольно прилично, - говорит Эдвард с еле заметным оттенком гордости. Лёгкая улыбка возвращается. Я подаю ему кружку, которую он берёт свободной рукой.

Как странно, что нам обоим пришлось оказаться в почти одинаковой ситуации: необходимость заставила нас самих заботиться о себе, когда наши родители не могли заботиться о нас.

- Да, похоже на то, - я показываю на яичницу и на бекон, подсыхающий на салфетках. – Это выглядит прекрасно, Эдвард. А я умираю от голода.

Он улыбается в ответ на похвалу, выключает конфорку и в последний раз помешивает в сковороде. Я ставлю на стол пару тарелок, и мы накладываем себе еду. У меня в квартире нет обеденной зоны, если не считать пары табуреток, задвинутых под кухонный стол, поэтому я предлагаю перейти на диван. Эдвард кивает и следует за мной.

Некоторое время мы молча едим, явно одинаково голодные. Он добавил в яичницу немного сыра – точно так же, как делала Эсме в те дни, когда я ночевала и завтракала в их доме. Даже не верится, что он помнит это через столько лет. Солоноватый вкус хрустящего бекона восхитителен, и я одобрительно бормочу, пытаясь не обращать внимания на мешающий глотать комок, образовавшийся у меня в горле.

- Нравится? – спрашивает он.

- Мммм, - подтверждаю я и снова набиваю рот. Хохотнув, Эдвард тоже продолжает есть.

- Ты ещё готовишь? – интересуется он немного погодя. – Печёшь?

Я вспоминаю, с каким энтузиазмом он относился к результатам моих кулинарных опытов, и чувствую, что краснею:
- Готовлю, когда есть возможность. Просто в последнее время было не до того – переезд, начало занятий – и я не могла толком…

- Ну да, понимаю. Аспирантура – это трудно, особенно у вас.

- А в вашей магистратуре легко?

- Ну, - улыбается он, - легче.

- Когда ты вернулся в Чикаго?

- Пару лет назад, после Италии. Родители по-прежнему в Элджине. И некоторые из моих друзей всё ещё рядом… Помнишь Джаспера и Эммета?

- Разумеется, - в эти годы я часто задавалась вопросом, что случилось с друзьями Эдварда и его товарищами по команде.

- Ну, вообще-то, я живу в одной квартире с Эмом. Он работает в службе информации и рекламы «Чикаго Буллз»¹.

- Ух ты. А Джаспер? Где он теперь? – спрашивать о нём немного больно: у меня были такие надежды на него и Элис. Я помню, что тогда, в детстве, он ей нравился, и мне становится любопытно, знал ли об этом Эдвард. Наверное, нет.

- Он много путешествует. Большую часть года в разъездах – такая уж работа у фотографа. Но когда возвращается в Чикаго, тоже живёт у нас, - ненадолго умолкнув, он возвращается к еде. Потом продолжает: – Они оказались отличными друзьями. Прошли со мной через всё.

Я грустно улыбаюсь, думая о том, что у Эдварда было на кого опереться в эти годы, подобно тому, как у меня были Билли и Джейкоб. Джейкоб. Внезапно меня начинают обуревать мысли о нём – обиделся бы он, если бы узнал, что я завтракаю здесь с Эдвардом? Разумеется, обиделся бы. Я чувствую мучительные угрызения совести, но это озадачивает. Ведь я не делаю ничего плохого. А потом в душу закрадывается страх: что если вся эта странная история с письмами не обошлась без его участия?.. Но нет. Джейкоб не стал бы содействовать в таком – это один из самых честных, самых хороших людей, каких я знаю. Он не мог. Должно быть другое объяснение.

Осознав, что Эдвард снова заговорил, я заставляю себя сосредоточиться.

- Ты удивишься, - слышу я, словно в ответ на свои предыдущие мысли, - Джаспер сейчас встречается с твоей школьной подругой Анджелой Вебер.

Если что-то и могло лишить меня дара речи, то именно это. Я уже несколько лет не думала об Анджеле. Неудивительно, ведь после моего отъезда мы потеряли связь.

- Что? Правда? Неужели она тоже живёт где-то поблизости?

- Ага, в Чикаго, но, как и Джаспер, много ездит из-за своей работы. Анджела журналистка, сотрудничает с «Трибьюн»². Они с Джаспером вместе уже довольно долго, - и Эдвард продолжает рассказывать мне, как эти двое встретились на конференции по правам человека в Бостоне, где сразу же узнали друг друга, вспомнив школу. Несмотря на радость за мою бывшую подругу и друга Эдварда, я слегка ревную из-за Элис, хоть и понимаю, что это бессмысленно. Её больше нет.

Я вспоминаю ещё кое о чём и, поставив опустевшую тарелку на пол, снова сворачиваюсь калачиком на диване.
- Ты говорил им о том, что я здесь? Или своим родителям? – наконец спрашиваю я.

Эдвард отпивает немного кофе и поворачивается ко мне:
- Только Эммету. Мне необходимо было с кем-то поделиться… Но родителям я ещё не говорил.

- О… - я чувствую лёгкий укол грусти и разочарования, и всё же, наверное, правильно, что он не сообщил им. Я ведь тоже никому ничего не сказала, за исключением Розали.

- Ты расстроилась, - тихо замечает он.

- Нет… это глупо, - лёгкая хрипотца в голосе выдаёт мои истинные чувства, и я ругаю себя за неспособность скрыть от Эдварда хоть что-нибудь.

- Я не знал, что думать, Белла. И не сказал им ничего, потому что… не знаю… это было всё равно как расковырять затянувшуюся рану, - он не поясняет, к кому относятся эти слова – к ним или к нему, но я киваю, всё ещё пытаясь понять. – Увидев тебя в тот день на занятии у Пегги, - продолжает он, - я, честно говоря, подумал, что у меня галлюцинация.

- Мм, да… - я вспоминаю и заливаюсь румянцем. Ведь это я тогда потеряла сознание. Словно почувствовав моё смущение по поводу всего того эпизода, Эдвард улыбается и не упоминает об обмороке.

- А потом, когда ты «не узнала» меня, это стало подтверждением всех моих страхов: ты не захотела иметь со мной ничего общего, - в его последней реплике слышится боль, и он смотрит вниз, на свою пустую тарелку.

- Но это не так, - говорю я, забирая у него тарелку и водружая поверх своей. – Ты ведь это понимаешь, да? Со мной было то же самое. То есть мы оба даже подумать не могли…

- Понимаю. И не сержусь. Просто это не самое лучшее воспоминание. Сколько раз я представлял себе, как мы встретимся снова… но только не так.

- Твоя записка была для меня полной неожиданностью. Я в самом деле не видела её до следующего занятия. И считала, что это ты игнорируешь меня, - я подчёркиваю эти слова не для того, чтобы обвинить его в чём-то, а всего лишь чтобы помочь увидеть, из чего я исхожу.

- Я не знал, что сказать. Злился, но, как ни странно, всё равно хотел поговорить с тобой.

- Мне знакомо это чувство, - говорю я, и сердце сжимается при воспоминании о холодности Эдварда.

- Ну, - говорит он, вздыхая, - мы можем потратить целый день на рассуждения о том, насколько иначе могли бы провести последний месяц… Но вместо этого следует, по-моему, сделать ещё одну попытку.

- Попытку?

- Да, попытку.

Эта мысль вызывает у меня усмешку. Его предложение словно снова возвращает нас в детство, но, возможно, это как раз то, что нужно нам обоим. Эдвард улыбается и протягивает мне открытую ладонь, а я озадаченно смотрю на неё, не совсем понимая, чего он просит.

- Если ты согласна, мы должны скрепить договор рукопожатием, - говорит он, приподнимая брови.

Я неуверенно подаю ему руку и тихо ахаю, когда его большая тёплая ладонь обхватывает мою. Такое впечатление, что наши руки помнят друг друга.

Мы остаёмся в таком положении целую минуту, никто из нас ничего не говорит и как будто не замечает, что это не слишком похоже на рукопожатие. Мы просто держимся за руки. Прикосновение к Эдварду сейчас, при свете дня, кажется более интимным, чем те утешающие объятия, которыми мы обменивались ночью. Мысли снова невольно устремляются к Джейку, и я отпускаю руку Эдварда, отводя взгляд от зелёных глаз, которые смотрят на меня с непонятным выражением.

- Как ты думаешь, сможем мы снова быть друзьями? – тихо спрашивает он.

- Мне бы этого хотелось.

- Но… - в его голосе нерешительность и грусть, и всё же я должна быть честной. Я действительно хочу быть его другом. На самом деле. Вот только я больше не знаю, что это значит.

- Но нам нужно о многом поразмыслить. Я имею в виду, что мы долгие годы видели происходящее, словно в кривом зеркале… а теперь… теперь так сложно свыкнуться с истинной картиной.

- Так ты считаешь…

- Я считаю, что мы можем никогда не вернуться к тому, кем были друг для друга, Эдвард, - говорю я, и глаза наполняются слезами. Я смахиваю их, злясь на то, что не всё поправимо.

- Это так. Но, возможно, сумеем стать кем-то другим. Я хочу заново узнать тебя. Если ты тоже этого хочешь, - опять в его голосе эта грусть.

Почему это так трудно? Да, мы изменились, но я увидела достаточно, чтобы понять, что Эдвард, которого я знала, мой Эдвард, всё ещё здесь, в этом мужчине, сидящем передо мной. А что он подумает о новой Белле?

- Мне тоже этого хочется, - говорю я, не признаваясь в том, что ещё и испугана. А вдруг мы поймём, что спасать больше нечего? Я думаю о его рассказе, спрятанном в коробке у меня под кроватью. На секунду у меня появляется мысль вернуть Эдварду его блокнот, но потом я представляю, как иду и достаю его – в этой уязвимой позе – и решаю повременить.

Эдвард тянется ко мне и вытирает высыхающую слезинку у меня на щеке. Моё лицо помнит прикосновение его пальцев, и я до онемения потрясена этим знакомым жестом. Мне словно снова двенадцать. Должно быть, он чувствует моё изумление, потому что отстраняется с печальной улыбкой.

- Хотелось бы доказать тебе, что я не полный и законченный мерзавец.

- Я тебя таким и не считаю, - протестую я, восстанавливая душевное равновесие.

- Всё в порядке. Большинство людей считает. Розали считает… или считала, - он снова улыбается, и я понимаю: что бы ни произошло между ними, это изменило её мнение – по крайней мере, достаточно для того, чтобы дать ему мой адрес.

- Кстати, что ты ей сказал? – я слегка нервничаю насчёт их разговора, но Розали не стала бы разглашать доверенную ей информацию. Она обещала.

- Только что я хочу сделать всё правильно.

- Ну, я рада, что ты захотел.

- Когда ты вчера на вечеринке сказала так о письмах, всё как-то щёлкнуло, понимаешь?

- Да. Я уже вроде бы догадалась. Господи, мне так стыдно… - говорю я, раздражённо зарываясь пальцами в волосы. – Теперь все узнали. Они, должно быть, думают, что я сумасшедшая.

- Никто ничего такого не думает, - говорит он с улыбкой. – Я сообщил всем, что сказал тебе кое-что грубое и ты отреагировала соответственно. Это не так уж далеко от истины.

- И что именно ты якобы мне сказал?

Он морщит лоб:
- Тебе не захочется это знать.

- Так плохо, да?

- Ну, может быть, ты примешь это как комплимент, я не вполне уверен.

Он добился того, что у меня взыграло любопытство:
- О чёрт, просто скажи мне!

- Не-а.

- Вот что, если мы попытаемся быть друзьями, разве все не сочтут это немного странным? Я имею в виду, получится, что накануне ты сказал мне что-то грубое… или неуместное… а на следующий день мы уже приятели?

- По правде говоря, мне наплевать, что они думают.

- Заметно, - сухо отвечаю я.

- А что насчёт тебя? Ты спрашивала, рассказал ли я кому-нибудь. А ты?

- Я рассказала Розали… о чём ты, вероятно, уже догадался. Больше никому, - признавшись в этом, я чувствую себя нечестной.

Выражение лица Эдварда снова становится серьёзным, но всё-таки я оказываюсь не готовой к его следующему вопросу:

- А Блэки… твой жених… - выдавливает он сквозь зубы. – Они знают обо мне? О письмах, которые ты посылала?

Знают ли они о нём? Да. Перед тем как стать моим парнем, Джейкоб несколько лет был моим доверенным лицом. Я понимала, что он влюблен в меня, но не могла как-то проявить или хотя бы признать свои чувства к нему до выпускного курса колледжа. Частично причиной этого был Эдвард.

Я киваю - почти незаметно. Эдвард вздыхает.

- А что, по-твоему, случилось с письмами? – то, как он говорит это, не оставляет сомнений в подтексте. Он делает вывод, что или Джейкоб, или Билли, или они оба каким-то образом задерживали его корреспонденцию, а может быть, что ещё хуже, не отправляли и мою. Я отчаянно мотаю головой:

- Они не сделали бы этого. Не сделали бы.

- Кто же тогда, Белла? – спрашивает он тихо, но с нажимом.

- Это невозможно.

- Невозможно? Подумай об этом. А вдруг у кого-нибудь из них имелась причина для того, чтобы вмешаться подобным образом? Какой-то собственный интерес.

- Интерес? – меня переполняет потребность защитить Билли и Джейкоба. Я не могу представить себе, что они так предали меня… что вся моя жизнь с ними была ложью. Это просто невозможно. – А что насчёт Карлайла… или Эсме?..

Эдвард сердито и недоверчиво хмыкает:
- Неужели ты правда думаешь, что мои родители могли бы скрывать твои письма от Элис, зная, как сильно она тебя любит? Зная, как ей больно из-за того, что она не получает от тебя ответов? Зная, как я… - он резко останавливается, сжимает зубы и отворачивается. Я нервно сплетаю пальцы рук на коленях.

Нет. Не могу поверить, что они так поступили бы.

- Прости… мне не следовало этого говорить.

- Ладно, но тогда кто?

- Эдвард, - бормочу я еле слышно. – Я не могу…

- Не можешь что? Попытаться выяснить, что произошло? После всего этого времени ты заслуживаешь… мы заслуживаем правды. Ты так не считаешь? – он с горячностью оглашает сомнения, которые тревожат меня ещё с ночи, усиливает их… Я чувствую, что снова вжимаюсь в диван.

- Просто я… мне нужно время…

- Как раз время-то мы и потеряли. Это оно у нас в долгу.

- Знаю. Прости, - шепчу я. Снова я обманываю его ожидания и понимаю это. Он прав, и всё же моя душа не в силах принять такое. Я не могу потерять ещё кого-нибудь.

Эдвард явно готов ответить что-то, но у него в кармане вибрирует мобильник. Он достаёт его и стонет:
- Чёрт. Уже третий час. Мне пора, - в его голосе слышен намёк на нежелание, но он не говорит, куда ему нужно идти. Разумеется, я тут же думаю о Кейт… не с ней ли он собирается встретиться? Или с какой-то другой девушкой?

Я не хочу знать, поэтому не спрашиваю. Сказав короткое: «Ладно», - встаю, поднимаю с пола тарелки и несу на кухню. Эдвард собирает свои вещи.

- Слушай, - говорит он, когда я провожаю его до дверей. – Я не пытаюсь командовать. Но нам необходимо выяснить, что случилось с нашими письмами.

- Да, ты прав. Просто новые обстоятельства требуют переоценки, и это… очень трудно…Но я обещаю… я сделаю, - мой голос звучит глухо, и лицо Эдварда смягчается. Он тянется ко мне и прикасается к моему плечу тёплой ладонью:

- Прости. Представляю, что ты, должно быть, чувствуешь. Жаль, что не могу облегчить это для тебя.

- Спасибо. За понимание.

Билли для меня почти отец, а Джейк… - разумеется, я не говорю ничего такого, но Эдвард кивает. Он убирает руку, и я сразу же ощущаю это как потерю. Моё тело словно состоит из пёрышек, из пыли, и только присутствие Эдварда не позволяет мне развалиться. Боюсь, что, едва он уйдёт, кусочки меня разлетятся в разные стороны от малейшего дуновения ветерка.

- Я не тороплю тебя, Белла.

- Хорошо.

- Извини, что вынужден бежать. – И опять я не спрашиваю, куда он торопится. – Но не забывай, что нам ещё нужно разобраться с Китсом.

Вспомнив о нашем совместном проекте, я слабо улыбаюсь. Мы снова увидимся.
- Да, ты здорово затормозил меня в прошлый вторник.

- Прости меня за это, - опять этот взгляд… потерянный взгляд из кофейни. Нас обоих так легко ранить. Нужно обращаться с ним бережнее.

- Ничего, правда. Я понимаю.

- Глупо было думать, что станет легче, если я попытаюсь тебя избегать.

Он говорит серьёзно и с таким стыдом, что я решаю разрядить обстановку:
- Поверь мне, я отлично натренирована в искусстве избегания себя самой.

- Ещё одно наше общее качество, - с усмешкой говорит Эдвард.

Я улыбаюсь ему в ответ, и его лицо светлеет.
- А как насчёт того… - несмело предлагает он, - чтобы нам… не знаю… иногда тусоваться вместе?

- Тусоваться? – поддразниваю я. На его лице расцветает улыбка, от которой он становится похож на шестнадцатилетнего себя. Ему двадцать пять. Двадцать пять.

- Да. Весело проводить время. Может быть, играть в видеоигры, - он подмигивает. – Мы ведь теперь друзья, правильно?

- С удовольствием, Эдвард.

- Ладно. Хорошо.

Потом он вдруг крепко обнимает меня, поймав врасплох. В этом порыве какая-то неукротимость, которая заставляет меня задохнуться… я даже не успеваю ответить на объятие.

- Спасибо за то, что впустила меня, - шепчет он мне на ухо. И раньше чем мне удаётся собраться с мыслями, я чувствую, что свободна… а Эдварда уже нет. Я стою, уставившись на открытую дверь и задаюсь вопросом – может ли это быть… неужели я только что ощутила, как его губы прикоснулись к моей щеке?

---

1 «Чикаго Буллз» (англ. Chicago Bulls) – профессиональная баскетбольная команда, которая базируется в городе Чикаго, штат Иллинойс, выступает в центральном дивизионе восточной конференции НБА.
2 Chicago Tribune («Чикаго Трибьюн») — наиболее популярная газета Чикаго и американского Среднего Запада.