"Сегодня важно осознать чужие мотивы по отношению к вам" Карта Марионетка, колода Симболон.

— Малфой, ты долго собираешься здесь стоять? Кого ты высматриваешь? Своего Лорда — расхитителя гробниц?

— М-м-м?

— Я говорю, идём отсюда!

— Мгм.

— Глотик, будь добр, приведи мистера Малфоя в чувство.

— Мр-р-ряк!

— Брысь! Грейнджер, ты рехнулась?

— Я подумала, что ты в ступоре. Что ты там увидел?

— Сама ты в ступоре! — Малфой замахнулся ногой на "Глотика". Сукин кот заорал так, как будто его убивают, и спрятался за Гермиону.

— Всё равно, — сказал Малфой, схватил Гермиону за ухо и принялся таскать. Она в ответ завизжала и вцепилась ему в волосы.

— Hey, hey, hey, hey! — подлетел демон, но Гермиона и Малфой не обратили на него внимания, и тогда он вылил на них чуть ли не ведро воды.

— I said hey, what's going on? — поинтересовался он сорванным контральто. Гермиона отмахнулась от него и принялась выжимать полу мантии. Малфой же, будучи умнее, подставился под тёплый ветерок демона.

— Пойдём сушиться, Бяша.

Гермиона показала ему язык и наложила на себя Осушающее заклятие. Малфой сделал терпеливое лицо.

— Знаешь, — сказал он, — либо ты мне в ближайшее время дашь, либо мы друг друга убьём. Невозможно всё время быть в таком напряжении.

— Вот теперь точно не дам. Ненавижу шантажистов!

— Я тебя не шантажирую, а предупреждаю. Видишь, мы уже дерёмся, — Малфой отстранил демона и поправил волосы.

Гермиона зябко повела плечами. Ей было нехорошо. На сегодняшней ночёвке её одолел внеурочный эротический кошмар. Наверное, из-за того, что Малфой весь вечер изводил её чтением вслух избранных мест из "Божественной Комедии". Точнее, сочных описаний седьмого рва. Тамошние кенхры, якулы, ехидны и прочие мифические пресмыкающиеся проникли в сон Гермионы, обрели упругую и гладкую, противоестественно тёплую плоть, гибко льнули к коже, обвивали ноги, стягивали запястья. Изумрудно-серебряные (разумеется), гады впивались в шею, в беззащитный живот, в соски, на мгновение экстатически вытягиваясь, застывая стрелами, исходя и отравляя не ядом, а яростным наслаждением. Гермиона расстоналась так, что перебудила всю свою свиту. Позже выяснилось, что Живоглот и демон — в порыве то ли стыда, то ли великодушия — ушли прогуляться в пустыню. Душа профессора Снейпа сидела в своей ладанке тихо, как мышь в норе, и если бы не Малфой, Гермиона досмотрела бы сон до закономерного конца. Но Малфой, чуждый как великодушия, так и стыда, разбудил её. И только быстрота реакции — всё-таки Ловец — спасла его от тяжкого увечья, а может, и от смерти.

Он увильнул от одного Тыквоголового, двух Раздувающих, одного Нарывного, одного Воспламеняющего, а Летучемышиный Сглаз у Гермионы не получился, потому что от вида Малфоя её разобрал хохот. Дело в том, что он не ожидал нападения и не озаботился вылезти из спального мешка перед тем, как разбудить Гермиону. И так, в мешке, и перекатывался с места на место, уворачиваясь от заклинаний. Воспользовавшись тем, что она отвлеклась от боя, Малфой выхватил палочку и врезал было по Гермионе заклинанием Ватных Ног, но промахнулся, потому что именно в этот момент Гермиона согнулась от смеха:

— В-ватными... ой, не могу!.. Ватными Ногами, дурак, целятся в ноги! А не в голову! Ой, умру!

Малфой вылез из мешка — лохматый, раскрасневшийся, перепачканный в пыли, — сел на камень и злобно сказал:

— Да, здесь я погорячился. У тебя и так голова ватная. Незачем было на тебя заклинание тратить.

Гермиона отвесила ему подзатыльник.

— Во-первых, вульгарно, Грейнджер, — сказал Малфой и, дав ей подсечку, поймал её в объятия, — а во-вторых, неосторожно. Очень неосторожно с твоей стороны подходить ко мне так близко...

Тут подоспел Живоглот, о котором в данный момент они как-то забыли, и выразился в том смысле, что раз все уже проснулись, то он согласен что-нибудь съесть. Известная логика в этом, конечно, была.

Одним словом, к седьмому рву они отправились несколько взвинченные. И вот результат — сцепились. Но Малфой сам виноват. Они ведь не собирались здесь задерживаться, ибо профессор Снейп не был вором. Но Малфой вдруг встал на мосту, как семафор и принялся пялиться в ров через кулаки, хотя зрелище было достаточно отвратительным и без бинокля. Оно соответствовало описанию Данте, и даже кошмару Гермионы, только было значительно менее красочным. Змеи были пород самых обыкновенных, хотя и самых ядовитых, как догадалась Гермиона, разглядев мамб, тайпанов, кобр и прочих аспидов. Никаких неизвестных науке кенхров или хотя бы, яркополозов, в седьмом рву не имелось. Люди, в смысле, тени, во рву имелись, но было их меньше, чем змей. Кроме того, во рву было полно, как сначала показалось Гермионе, мусора. Какие-то черепки, ошмётки, лоскуты, осколки покрывали дно рва, и минувшие века катком прошлись по ним, изуродовали до неузнаваемости, утрамбовали их в камень. Надо было полагать, что это остатки украденных ценностей. Точнее, тени оных. Ну вот, а говорят, что с собой, мол, не возьмёшь...

Шевелящаяся масса гадов свивалась в клубки, растекалась потоком, стремительно струилась-катилась по слежавшемуся хабару. В стороне от змеиной тропы брели, внимательно глядя под ноги, редкие тени воров. Время от времени кто-нибудь нагибался, с трудом выковыривал из общей массы приглянувшийся обломок, по виду, точно такой же, как и остальные. Не успевал он выпрямиться, как из ближайшего змеиного клубка выстреливало длинное тело и впивалось стяжателю в основание шеи. Ужаленная тень падала наземь, начинала корчиться и извиваться, приобретая всё более змеиные черты, и через минуту, шурша чешуёй, вливалась в змеиный коллектив. Ужаливший же гад становился на хвост и устраивал нечто вроде Пляски Голода, которую Каа танцевал перед бандар-логами. Каждое последующее движение было менее гибким, чем предыдущее. Наконец, хвост разделялся надвое — это сопровождалось истошным воплем боли — и принявший человеческий облик змей пускался в обход седьмого рва. Внимательно разглядывая слежавшийся мусор.

У обоих видов превращений была серединная стадия, которую следовало бы назвать стадией Волдеморта. Очень было похоже.

Гермиона подавила дрожь и ещё раз спросила:

— Так кого ты ищешь?

— Нагайну, — ухмыльнулся Малфой.

— Кого?!

— Не только у тебя были любимцы. Ты ведь встретила здесь свою куролошадь, почему же я не могу встретить Нагайну?

— Неужели ты по ней соскучился?

— Не особенно. Но знаешь, было бы спокойнее знать, что она в Аду. К сожалению, — он снова уставился в кулаки, — я не вижу ни одного колдовского пресмыкающегося.

— Надо было заглянуть в дом твоей тётушки, когда мы были во Втором Круге. Думаю, Нагайна именно там. Хоронится, бедняжка, под лавками, чтобы не попасть Беллатрикс под горячую руку.

— Может быть, может быть... Пойдём?

— Господи, я тебе уже полчаса твержу — пошли отсюда!

Они, наконец, зашагали по мосту к противоположному краю рва. Малфой рассеянно спросил:

— Что ты там говорила про Лорда? Почему ты решила, что он может быть здесь?

— Потому что он похитил Старшую палочку из гробницы Дамблдора. Ты не знал об этом?

— Ах, да-да. Что ж, если бы не моя неоднократно помянутая тётушка, он, быть может, и угодил бы сюда. Хотя, если подумать, это не столько грех, сколько смех. Взломать гробницу, чтобы забрать величайшее магическое оружие, принадлежащее любому, кто сможет им завладеть, а на самом деле... — он сочувственно покачал головой, — вложить в руки своего врага средство для собственной погибели. Вдобавок, палочка оказалась не его, а моей! — он вздохнул, — знаешь, старик, конечно, гений провокации.

— Дамблдор? Ты серьёзно думаешь, что он всё это подстроил?

Малфой мученически закатил глаза:

— Грейнджер!

Но Гермиона уже думала о другом:

— Подожди, так ты знал?!

— О чём? Смотри под ноги! Мы всё ещё на мосту. Свалишься в ров, и...

— О Старшей палочке. О том, что она была твоей. Ты знал об этом?

Он молчал. Она пытливо заглянула снизу ему в лицо и увидела, что он улыбается — одновременно язвительно, снисходительно и самодовольно.

— Грейнджер, я принадлежу к одному из старейших магических родов. Сказку о трёх братьях я выучил наизусть прежде, чем начал говорить. Мало того, если помнишь, я очень хорошо учился в школе. Памятуя о том, что Смерть сделала Старшую палочку из бузинной ветки и узнав на уроках Спраут, как эта самая бузина выглядит, я сумел сделать правильный вывод из двух предпосылок! Чёрт побери, я узнал Старшую палочку в руках старика!

Мост кончился. Малфой соскочил с последнего камня, развернулся, принял Гермиону подмышки, стащил с камня, встряхнул, обнял и оттолкнул — всё это со сдержанным, но явным гневом.

— С тебя, тем более, с Поттера, спрос невелик. Вы выросли с магглами. Но Уизли! Пусть он из семьи предателей крови, но он маг, плоть от плоти магического мира! Рон Уизли должен был рассказать вам о Старшей палочке. Рон Уизли должен был быть вам проводником и опорой в волшебстве, а вместо этого он целиком положился на вас и совсем перестал думать. Грейнджер, как ты могла выбрать — его?!

— Куда-то тебя не туда занесло...

— Что ты хочешь знать? Почему я не забрал палочку у старика, раз уж мне удалось его обезоружить?

— Вот именно.

— Да потому, что я не так глуп, чтобы становиться между Лордом и Старшей палочкой!

Он круто развернулся и отошёл на несколько шагов. Постоял с минуту спиной к Гермионе, потом чуть повернул к ней голову и закончил:

— И будь уверена, что Дамблдор именно на это и рассчитывал. Он знал, что я позволю Поттеру обезоружить себя при первой же возможности. Знал, что я не посмею воспользоваться Старшей палочкой...

Она подошла к нему, крепко обняла вокруг пояса, прижалась щекой к его спине и сказала:

— Правда ведь, глупо обижаться на человека за то, что он рассчитывал на твой ум?

— И на трусость, — буркнул Малфой.

Гермиона ткнула его подбородком под лопатку. Он зашипел, завёл руку назад и ткнул Гермиону пальцем в ребро. Она дёрнулась, но рук не разомкнула и посоветовала:

— Ты бы лучше обижался на своего Лорда. Он-то на что рассчитывал, посылая семнадцатилетнего мальчишку убить Верховного Чародея Визенгамота?

— Шестнадцатилетнего, — педантично поправил Малфой.

— Прости. Я и забыла, что ты у нас маленький.

— Ничего, Грейнджер, я же понимаю. Возрастное ухудшение памяти, всё такое...

Гермиона ткнула его подбородком ещё раз:

— Не уходи от ответа! На что рассчитывал Волдеморт?

— Во-первых, на то, что у Верховного Чародея не поднимется рука на мальчишку. А во-вторых, он знал, что старик взял на себя проклятие кольца, очень ослабел и умирает, и полагал, что я легко справлюсь с ним. А самое главное, что он не оставил мне выхода. Моя жизнь, жизни моих родителей были в его руках.

— Он просто хотел поиздеваться над твоим отцом. Смешно было и думать, что ты...

Он так отчуждённо выпрямился, что Гермиона невольно опустила руки.

— Чушь, Грейнджер. На карту была поставлена Старшая палочка. Он бы не послал меня только для того, чтобы лишний раз унизить Люциуса. Незачем было. Отец к тому времени... был полностью раздавлен. Нет, он послал меня потому, что верил — страх заставит меня сделать то, что нужно.

— А ты верил в другое.

Он поднял голову и уставился туда, где высоко, далеко, в другом мире — было небо.

— Во что же?

— В то, что в Хогвартсе каждый, кто просит помощи, получает её.

— Я не просил.

— Но ты ждал.

— И дождался того, что пришёл Снейп и сделал мою работу? Вот так помощь...

— Какая есть. Ну же, Малфой, пойдём. Я всё равно не поверю, что ты десять лет жалеешь о том, что не убил Дамблдора.

— Можешь не верить, но иногда очень жалею! И очень завидую Снейпу, когда представляю себе, какое он получил удовольствие, убивая старика.

— Врежу.

— Напомнить тебе, при каких условиях срабатывает Смертельное проклятие?

— Зачем? Я и так помню. Как посмотрю на тебя, так и вспоминаю!

Она собралась дать ему по шее, но он опять оказался быстрее, всё-таки Ловец. Она и моргнуть не успела, как он развернулся к ней, схватил её за запястье и заставил её ощутить ладонью жар, твёрдость и тяжесть. Она задохнулась, пошатнулась и он поддержал её свободной рукой за спину, под лопатками. Мягкая фланель рубашки заскользила под его ладонью, лаская, и спина выгнулась по-звериному, и застучали зубы.

Она угадала своё имя по беззвучному движению его губ... укусить бы эти губы, так, чтобы кровь брызнула... эти губы, эта морщинка в правом углу рта, нежная, злая, только ей предназначенная, она появлялась всегда, когда он смотрел на неё, всегда, или это ей только кажется... губы холодны, и лицо у него гладкое и холодное, как камень, нет, просто её губы слишком горячи...

— Я — мужчина...

— Да. Да.

— Я пошёл за тобой в Ад...

— Господи, да...

Он давно уже выпустил её руку, она сама прижимает, сжимает, ласкает, а он поднял её рубашку, мимоходом откинув ладанку ей за спину, накрыл рубашкой её лицо, а она кричит, рычит и стонет, как бесноватая, потому что никто... потому что так не бывает наяву, только во сне, в сегодняшнем сне небывалые змеи мучили её грудь так же сладостно, как сейчас — его змеиный рот... Он уже целует, кусает её лицо через душную ткань, а она всё кричит, потому что теперь его пальцы истязают, царапают, сдавливают, вытягивают... словно жизнь вытягивают, словно ему тоже хочется увидеть её кровь, как она выступит на горящих сосках... Драко, Драко...

— Драко...

— Люблю тебя...

Напрасно он это сказал.

Она застыла, все ещё дрожа, но уже от трезвости, от холода этой лжи. Он ещё не понял, он продолжал целовать её, а она продолжала стоять, запрокинув голову, и лицо её было накрыто рубашкой. В клеточку. Она представила, как это выглядит со стороны и засмеялась. Он сразу перестал её целовать. Он больно сдавил её плечи и принялся трясти её изо всех сил:

— Твою мать! Что! В этом! Смешного?!

Ей под рубашкой стало ещё смешнее. Её так разобрало — или растрясло — что она стала икать. Тогда он прекратил её трепать, только сжимал её плечи, как клещами. Она слышала его тяжёлое дыхание. Гермиона выдавила сквозь смех и икоту:

— Малфой... у меня все плечи... отнялись... если останутся... синяки... я на тебя в суд подам... в маггловский!

Он сдёрнул с её головы чёртову рубашку и прошипел:

— Ну? Что смешного?

— Твоё враньё... ик! Ой...

— Какое враньё? Когда я тебе врал!?

— Всякий раз, когда кидаешься меня целовать. Всякий раз, когда говоришь о любви! Ик! — Гермиона задержала дыхание.

— О! По-твоему, я профанирую это великое чувство?

Икота мгновенно прошла.

— По-моему, всякий раз, когда ты хочешь что-то скрыть от меня, отвлечь меня от чего-то, ты начинаешь меня лапать! Ты прекрасно знаешь, что я постоянно на взводе! Ты знаешь, что меня достаточно тронуть пальцем, чтобы я перестала соображать, где я нахожусь и что вокруг происходит, но ты! — она наставила на него обвиняющий перст, — ты прекрасно контролируешь обстановку! И себя! И меня! Так вот, я этого больше не потерплю. Я, гнида слизеринская, запрещаю тебе ко мне прикасаться! Я тебя засыплю фурункулами с головы до пят, ты меня знаешь!

Он растерялся. У него стало совсем детское лицо.

— Грейджер, — выговорил он, — я ничего против тебя не замышляю, правда.

— Я знаю, — кивнула она, — у меня не очень хорошее чутьё на опасность, но у меня есть, во-первых, Глот, а во-вторых, вредноскоп. Так что я знаю, что никакой угрозы от тебя не исходит, по крайней мере, пока. А потому я говорю тебе — плевать я хотела на твои гешефты! Проворачивай, что хочешь, но не смей меня трогать. А если тебе уж очень будет нужно сделать что-то, не предназначенное для моих глаз, то, чёрт возьми, попроси меня отвернуться, а не лезь с поцелуями! — она вытерла рукавом рот, но прикосновение ткани к губам тут же воскресило недавнее ощущение поцелуев через рубашку, и Гермиону вновь ударила дрожь. Она крикнула на Малфоя:

— Гадина!

Он некоторое время смотрел, как она утирает злые слёзы, потом сказал, всё ещё растерянно:

— Грейнджер, нельзя быть такой прямолинейной, это как-то... даже пугает.

— Зато экономит время. Ты всё понял?

— Нет, подожди. Послушай, — он глубоко перевёл дыхание, — я не лгу. Я... хорошо, не любовь. Давай скажем так: я очень хочу тебя... очень. Гораздо больше, чем убить. Это не гарантия твоей безопасности, но...

— Я уже сказала, что не боюсь тебя, — презрительно ответила она, — но я ненавижу, когда мне пытаются заморочить голову. Если тебе не хватает духа рассказать мне, в чём дело, если ты не можешь или не считаешь нужным попросить моей помощи — блин, да это твои проблемы! Но не смей использовать меня!

Он угрюмо смотрел на неё.

— Грейнджер, почему бы тебе просто не поверить, что ты — та самая женщина, за которой мужчина готов спуститься в Ад?

— Потому что всё обстоит наоборот. Это я спустилась в Ад...

— За Снейпом.

— Да. Потому что он сумел до меня докричаться. Он попросил помощи. А ты даже и не пробуешь. Ты... А-а, да что с тобой разговаривать!

Она зашагала мимо него в пустыню, где мерцал демон и нетерпеливо завивался штопором Живоглотов хвост.

— Грейнджер, — окликнул он её.

— Ну? — не оборачиваясь, спросила она. Он не ответил, и тогда она обернулась, и увидела направленное на неё остриё палочки. Господи, ну Хаффлпафф, первый курс.

— У меня было множество возможностей причинить тебе вред, — ровным голосом сказал Малфой.

Гермиона безотчётно упёрла кулаки в бока и выставила локти на самый простонародный манер:

— Ну?

— Я этого не сделал.

— Ну?

— И не сделаю. Ты мне веришь?

— Время покажет. — она отняла кулаки от боков и молитвенно сложила ладони, — слушай, пошли, а? Меня здесь всё достало, включая тебя. Давай закончим нашу великую миссию поскорее и думать друг о друге забудем. Ты только представь себе, какое это будет облегчение!

Она была так зла, что обогнала долгоногого Малфоя, и даже Живоглота, хотя дороги, как таковой, не было, была россыпь разновеликих каменных обломков, результат давнего, но сильного землетрясения. Демон вился у неё над головой, как мошка, и его беспорядочно мигающий свет скорее ослеплял, чем освещал. Гермиона велела ему либо лезть в рукав, либо убираться к Малфою. Демон обиделся и убрался. Гермиона запрыгала дальше по камням, очень внимательно следя за каждым шагом. Так внимательно, что чуть не загремела в восьмой ров, который предательски разверзся в полутора шагах от неё.

Она застыла на одной ноге, потом медленно опустила другую и осторожно отступила от обрыва. Споткнулась сначала о Живоглота, потом натолкнулась на Малфоя и чуть не упала.

— Разрешите предложить вам руку, леди? — осведомился Малфой, демонстративно разведя руки в стороны, мол, я тебя не трогаю. Интересно, может он прожить хотя бы минуту без того, чтобы не паясничать? Она сердито отстранилась от него и, наконец, осмотрелась.

Восьмой ров, как и все предыдущие рвы, был скалистой расселиной глубиной футов в восемь и шириной ярдов в двадцать. Только в отличие от всех предыдущих рвов, а так же Кругов, он был совершенно пуст. По крайней мере, насколько хватало глаз в серном сумраке.

Гермиона, пребывая в состоянии “всё осточертело”, выхватила палочку и запалила такой Люмос, что демон в ужасе юркнул к ней в рукав, а Живоглот и Малфой выразили единогласный протест. Ей и самой пришлось зажмуриться, поэтому замечательный, солнечно-яркий Люмос пропал втуне. Но она хотя бы выпустила пар, успокоилась и припомнила, что души лукавых советчиков сокрыты внутри огней. А использовать Люмос для того, чтобы разглядеть огни — это...

Малфой у неё за спиной зашелестел страницами и хихикнул.

— Да-а, Грейнджер, — протянул он, — на этот раз твой интеллект упал решкой.

— Есть предложения? — спросила она, обернувшись.

— Есть, — кивнул он, — заглянуть под мост. Там темно, больше шансов что-нибудь разглядеть.

— Ты похож на бродягу из анекдота, который искал монету под фонарём, не потому, что он её там потерял, а потому, что там светлее. Тоже мне, дракон интеллекта...

— Не забывай, что монета обычно лежит там, где её обронили, а эти огни, — он ткнул пальцем в книгу, — “движутся в гортани рва”. Каково сказано, Грейнджер?

— Там ещё сказано, насколько я помню, что восьмой ров “искрится огнями”. Ну, и где он искрится?

Малфой вздохнул, огляделся и зашагал к ближайшему мосту. Гермиона пошла за ним. Она не чертыхалась вслух только потому, что Глот проделывал это намного лучше.

Малфой взошел на мост, торжественно опустился на колени, картинно расправил мантию, улегся на живот, ухватился руками и зацепился ногами за трещины и выступы — горлум, горлум, — и заглянул за край моста. Гермиона вынула палочку. Из-за того, что ров был пуст, ей стало жутко. Появилось чувство, что сейчас из темноты под мостом вылезет чудовище и откусит Малфою голову.

— Вижу, — гулко сказал Малфой, — они совсем тусклые, и... Фу!.

Он поднялся на ноги и принялся отряхиваться. Гермиона поклялась, что откусит себе язык, но вопроса не задаст. Малфой закончил отряхиваться, посмотрел на её насупленное лицо и сказал:

— Очень тусклые, бледные огни. И почему-то от них несёт тухлой рыбой, — он скривился.

— Болотные огни, — сказала Гермиона, — вот чёрт.

За болотным огнём они будут гоняться до самой смерти. Вот чёрт.

А, собственно, кто сказал, что нужно за ним гоняться? До сих пор как-то удавалось договориться.

— Малфой, кто у нас здесь?

— Лукавые советчики, — немедленно ответил он и уставился на неё с большим интересом.

— И что ты мне посоветуешь? — осведомилась она и сжала ладанку в кулаке, для контроля.

Малфой блеснул глазами:

— Например, причесаться.

Гермиона машинально попробовала провести пятернёй по волосам. Они отросли уже настолько, что пальцы застряли а в крутых завитках.

— Нет, — с сожалением сказал этот провокатор, — в твоём случае данный совет бесполезен.

— Я бы посоветовала тебе заткнуться.

— А этот совет бессмыслен. Ты не можешь одновременно просить моего совета и советовать мне заткнуться. Так что я советую тебе сначала думать, а потом говорить.

Показалось? Или в сумраке рва, у края моста, действительно что-то блеснуло? Может, демон? Нет, он сидит в рукаве. Тогда продолжим.

— Могу посоветовать тебе примерно то же самое — сначала думать, а потом хамить. Я ведь и обидеться могу.

— Я тебе советую не обижаться. Глупо обижаться на правду.

— Советую не называть меня дурой. Здоровее будешь.

Зеленовато-белёсое округлое пятно тусклого света обозначилось более или менее отчётливо. Оно парило чуть ниже уровня моста. Обитатель ладанки потеплел, хотя ещё неизвестно, на что он реагировал — может, на кусок души, а может, ему просто нравилась их перебранка. Тут Гермиона вспомнила ещё кое-что о болотных огнях.

— Я бы посоветовала сотворить Головные Пузыри.

Жемчужина стала ещё теплей, а только-только успокоившийся блудный бес топнул копытцем. Гермиона сжала зубы.

— Зачем? Здесь пока рыбой не пахнет.

— А затем, что неизвестно, из чего состоит болотный огонь. Предполагается, что это горящий фосфористый водород, фосфин. Запах рыбы это подтверждает. А фосфин — что?

— Маггловская химия? — предположил Малфой.

— А фосфин — ядовит. Когда твой декан выберется из рва, он запросто сможет нас отравить, понял?

Она нахлобучила Пузырь на голову дремавшего Живоглота, потом сотворила по Пузырю себе и Малфою и выжидательно замолчала.

— Раз уж мы защищены, я бы посоветовал декану не тянуть время, — ухмыльнулся Малфой, — чем раньше он выберется из рва, тем быстрее мы пойдём дальше.

Белёсое пятно возмущённо подлетело кверху, почти выскочило на мост, но снова потеряло высоту и закачалось, как поплавок, на поверхности сумрака.

— А вы что посоветуете, сэр? — вежливо спросила Гермиона.

Белёсое пятно медленно поплыло вдоль края моста, к противоположному берегу рва. Живоглот проснулся, вскочил и, хищно пригнувшись и сверкая глазами, покрался за пятном.

— Верно, — согласилась Гермиона, — нам ведь всё равно на ту сторону. Советую последовать совету.

Они последовали за белёсым пятном и рыжим котом.

— А он нас не заманивает? — усомнился Малфой, — у болотных огней есть такое свойство.

Белёсое пятно потускнело.

— Я советую тебе больше доверять своему декану, — сказала Гермиона, и пятно стало ярче.

— А где доказательство, что это мой декан? — сварливо сказал Малфой, — я бы не сказал, что эта штука на него похожа.

Тусклее.

Гермиона показала Малфою ладанку. Он пожал плечами. Тогда она показала пальцем на себя и волнообразным жестом снизу вверх изобразила, как разбирает её блудный бес. Малфой приосанился и сказал:

— Это из-за меня.

Белёсое пятно почти совсем исчезло, и Гермиона сказала ему:

— Советую вам, сэр, не обращать на Малфоя внимания. Он только делает вид, что ревнует. Я ему не верю и вам не советую.

Ярче.

— Я, в свою очередь, не советую вам, сэр, связываться с Грейнджер. Свет ещё не видел более вздорной, упрямой и холодной особы.

Ярче! Вот сволочи, что один, что другой.

— Советуете мне отдаться Малфою прямо сейчас? — кротко спросила она.

Пятно стало зелёным и замерцало. Малфой фыркнул. Живоглот прыгнул на пятно, чуть не свалился с моста и обиженно взвыл.

— Советую вам, сэр, оставить попытки угробить моего кота. Своё истерзанное тело я вам, так и быть, прощаю, но тушки Живоглота не прощу!

Ярче и зеленее.

— Советую вам, сэр, ей не верить. Она никому ничего не прощает. Именно поэтому от неё сбежал муж. Мужчина может её выносить только тогда, когда у него нет выхода, как, например, у вас и у меня.

Ярче. Ну ничего, мост скоро кончится.

— Советую вам обоим об этом не забывать.

— О чём, Грейнджер?

— О том, что у вас нет выхода!

Мост кончился. Гермиона остановилась, повернулась к зелёному огоньку и протянула руку ладонью вверх.

— Очень вам советую, сэр. Пока я не передумала.

Зелёный огонёк медленно выплыл из рва. Живоглот сжался в комок. Демон врубил сирену, вылетел из рукава, и, ярко мигая из синего в красный, забрался Гермионе под Пузырь. Гермиона зажмурилась и прикрикнула на него:

— Отбой!

Демон пригас и притих, зато забеспокоился Малфой:

— Осторожно, Грейнджер. Ты говорила, что он может быть ядовитым.

— Не ядовитее тебя, — огрызнулась Гермиона и сказала потускневшему пятну:

— Не беспокойтесь, сэр. Вдохнуть вас через Пузырь я не смогу. Правда, вы можете меня обжечь, но Малфой у нас крупный специалист по ожогам, как-нибудь справится.

Зелёный огонёк неощутимо, как лунный зайчик, опустился Гермионе на ладонь. Живоглот вякнул и прыгнул, но Гермиона сжала пальцы и показала коту язык.

— Всё-таки очень жаль, что у нас нет с собой колдокамеры, — сказал Малфой.