“Все виды чувственно-телесных ощущений.” Карта Возлюбленная, колода Симболон.

“Потакание собственной эгоистичности. Ссора. Феминизм. Магия.” Карта Аборт, колода Симболон.



Они не нашли укрытия на плоском покатом промежутке между рвами. Тогда Малфой выплавил в скалистой почве округлую продолговатую яму, а Гермиона прорезала сточную канавку. Малфой скомандовал:



— Aquamenti!



Хрустальный ледяной водопад ударил в ещё не остывшую поверхность выемки, страшно зашипел и превратился в пар. Малфой подождал, пока пар рассеется, накрыл импровизированную купальню туманным куполом и съехал на дно каменной ванны. Гермиона, всё ещё сжимая жемчужину в кулаке, последовала за ним.



Под потоком воды они стояли, наверное, час, не потрудившись согреть её. Сначала мылись прямо в одежде, потом сорвали, стоптали её с себя, запускали друг в друга Очищающими, поливались мылом и ожесточённо тёрли друг друга кусками пемзы, благо её вокруг было полно. Потом Малфою на глаза попался Живоглот. Кот стоял под хлещущими струями с прижатыми ушами, зажмуренными глазами и выражением стоического терпения на морде. Малфой заявил, что он не какой-нибудь толстокожий маггл, и попытался помыться Живоглотом, но тот сильно и больно ему возразил. Малфой поднатужился и запустил котом в дальний конец ванны, ловко сбив при этом демона. Демон, в отличие от Глота, не обиделся, а внёс конструктивное предложение. "Walk across my swimming pool", — предложил он. Малфой ответил обстоятельно:



— Во-первых, это мой бассейн, а не твой. Во-вторых, ходить по воде я не умею, и учиться этому не желаю. Не мой стиль. А в-третьих, нам стоит просто полежать в воде. Успокоиться, расслабиться, и всё такое. Грейнджер, как ты относишься к тому, чтобы расслабиться?

— Смотря, что ты имеешь в виду, — ответила Гермиона. Она как раз вкладывала жемчужину в ладанку и вдруг заметила , что рука её исцарапана в кровь. И не только рука. Странно, когда они с Малфоем надирали друг друга пемзой, боли совсем не чувствовалось.

— Вечные подозрения, — вздохнул Малфой, — люди годами зарабатывают себе сомнительную репутацию, а я с нею родился. — Он потянулся к своей мокрой мантии, залез в карман и вытащил из него крошечный пучок адской белены. Увеличил его до нормальных размеров, следующим взмахом палочки вышвырнул из бассейна мокрые шмотки, после чего заткнул сток и вежливо обратился к демону:

— Будь любезен, согрей воду.

— Ты что задумал? — испуганно спросила Гермиона и сделала попытку вылезти из быстро наполнявшейся ванны.

— Сидеть, — не повышая голоса, велел Малфой, — будем заживлять ссадины.



Живоглот, не умевший плавать, вылез на бортик. Демон нырнул в воду, вода окрасилась чудными переливами рубинового и аметистового света, забурлила и нагрелась, а к дальней стене полетела струя мелких льдинок и ссыпалась там в небольшой холмик. Малфой развязал пучок, четырежды окунул траву в горячую воду, чётко и быстро произнося шотландский заговор на исцеление. Надо же, и это он знает. Хотя чему удивляться? Неизвестно, какой роднёй Малфоям приходится Один, но уж Блэки-то несомненно ведут родословную от макбетовских ведьм.



Неприятно пахнущие стебли и листья белены поплыли по исходящей паром поверхности воды, и саднящая кожа стала затихать. Малфой самодовольно кивнул и "отключил" воду.



— Знаешь, Грейнджер, — сказал он, — если у нас впереди есть ещё что-либо подобное второму рву — я возвращаюсь назад.

— Впереди — не знаю, — пожала плечами Гермиона, — точнее, не помню. Вообще-то не я, а ты вызубрил Данта наизусть. Но позади у нас точно этот самый второй ров. Если ты собрался выбираться той же дорогой...

— Кстати, как отсюда выбираться?

— Без понятия. Поживём — увидим.

— Грейнджер.

— Чего ты от меня хочешь? У нас впереди восемь рвов и спуск в Девятый круг. Ты знаешь, как туда спуститься?

— Нет.

— Вот и отвяжись.

— Ладно, отвяжусь, — вздохнул Малфой, опять залез в карман мантии и протянул Гермионе флягу.



Гермиона уставилась на флягу, как Волдеморт на Дамблдора.



— Не глупи, Грейнджер, — устало попросил Малфой, — даже если алкоголь ударит тебе в голову, и ты сама ко мне полезешь, твоя чокнутая бусина тебя соблюдёт.

— Каким образом? — осведомилась Гермиона, — вылетит из ладанки и набьёт тебе морду?

— Представляю себе, — сказал Малфой и хихикнул, — а ещё я представляю себе, как она вылетает из ладанки и забирается тебе в...

— Всё, я пить не буду! — заявила Гермиона. Малфой ухмыльнулся, сделал глоток и продолжил:

— Ты, Грейнджер, как будто не в двадцать первом веке живёшь. Такое впечатление, что под сексуальной разрядкой ты подразумеваешь исключительно классический половой акт. А ведь есть ещё много разных способов, например... — он выставил кончик языка. В неверном красно-лиловом свете демона казалось, что кончик вздрагивает и раздвоён, как у змеи. Гермиона быстро подобрала коленки, дотянулась до своей палочки, засветила яркий золотистый Люмос и сказала:



— Садист ты, и больше никто. Хочешь, чтобы я заплакала?



Малфой спрятал язык и осведомился:



— А ты хочешь, чтобы заплакал я?

— Хочу. Мне интересно. Никогда не видела тебя плачущим. Бешеным видела, а плачущим — нет.



Малфой ностальгически улыбнулся:



— Бешеным? — переспросил он.

— Когда ты полез в драку с Гарри, на глазах у всей школы. На пятом курсе, после матча, помнишь?

— Помню. Я должен был хоть немного отыграться.

— Ты смотрелся очень эффектно. Типа, один против всех. Как-то даже забывалось, что ты в просто-напросто в сговоре с Жабой.

— А ты представь себе, как я был счастлив, когда на вас нашлась, наконец, управа. По крайней мере, казалось, что нашлась. Но ты меня удивила. Никогда не знаешь, что может понравиться девочке с враждебного факультета, — глубокомысленно резюмировал Малфой. Воздел горе худые руки, потянулся.



— Ах, как я был юн и глуп. А вот потом... очень резко поумнел...



Он оборвал себя и угрюмо посмотрел на Гермиону. Она скользнула к нему и взяла у него флягу.



— Его больше нет, Драко. Его нет, а ты выстоял. За упокой души Тома Риддла, несчастного уродца, — она запрокинула голову и сделала долгий, жгучий, сладкий глоток. Она кожей ощущала взгляд Малфоя — шеей, голой рукой и грудью, но твёрдо решила не поддаваться. Широким жестом вручила Малфою флягу и отплыла к дальнему концу бассейна. Почувствовав там себя более или менее в безопасности, она сказала:



— Сегодня ты настоящий герой. Ты назвал Волдеморта Волдемортом.

— За героизм, — машинально отозвался Малфой, с усилием отвёл глаза от Гермионы и тоже сделал долгий глоток. Потом поставил флягу на бортик и сказал:

— У тебя, знаешь ли, странные представления о покое. По-твоему, ему там покойно, во Втором круге?

— А почему, собственно, нет? У него там дом, женщина, домашний любимец и даже выпивка. При жизни у него всего этого не было.

— Аминь, — торжественно заключил Малфой, сделал ещё глоток, отставил флягу, погрузился в воду до подбородка и прикрыл глаза так надолго, что Гермиона решила, что он задремал. Она прислушалась к себе. Вылезать не хотелось. Царапины зажили, от неподъёмной усталости, горячей воды и виски, от полузабытого ощущения чистоты клонило в сон. Живоглот развалился на спине, подставил брюхо демону и гулко мурлыкал. Демон сушил кота и одновременно наигрывал глубокий, бархатный, чёрный-пречёрный блюз. Гермиона поудобнее устроилась на вогнутом дне, прислонилась затылком к бортику и закрыла глаза. Сон уже подмыл её ласковыми волнами, поднял и понёс, когда Малфой тихо позвал её по имени. Она с трудом подняла тяжёлые веки и встретила взгляд его широко раскрытых, потемневших глаз.



— Перестань, — попросила она и снова закрыла глаза. Точнее, попробовала закрыть, но у неё ничего не вышло. Она мельком увидела направленное на неё острие палочки, а потом взгляд Малфоя притянул к себе, заставил смотреть. Слышать. Ощущать.



... как она приблизилась к нему, нет, вода принесла её к нему, и он принял её в объятия, нет, встретил левой ладонью правую грудь, легко обвёл окружность кончиками чутких пальцев, большим пальцем вдавил сосок, медленно, медленно, это вода виновата, вода толкает её всё ближе, палец уходит глубже в плоть, до боли, до стона, и в ответ, сопротивляясь, твердеет обычно мягкий, детский сосок... правая рука небывалой горячей рыбой скользнула между ног, едва коснулась, прижалась плотнее, словно узнавая... Гермиона раскрыла руки, отдаваясь, закинула голову... левый сосок, горячо и больно, дурак, зубами, и сразу горячо и мягко, всасывающе... о-о-о... и снова больно... рука — не рука, самые кончики пальцев — на шее, на горле, вниз по груди, по животу, вниз, кажется, вовсе не касается кожи, но ток пробивает насквозь, вырывая даже не стон, а гортанный хриплый клёкот... рука между ног, жестокая, нежная, а-ах, беспощадная... обвиться вокруг него, обнять мокрую, горячую голову, целовать в губы, в торжествующую улыбку, в счастливую улыбку, в глаза, в лоб, такой умный лоб, целовать, целовать, снова прижимать к себе, жадным ртом к жадной груди, припасть лоном к нему, впустить наконец в себя, о-о-о, враг мой, самый умный враг на свете, как хорошо, как просто, жемчужина тихо мокнет на груди, в холщовом мешке, не чувствует, не знает...



Обман.



— Обман, — сказала она вслух и открыла глаза.



Она лежала на том же месте, в той позе, в которой задремала. И Малфой лежал у противоположного края ванны, как отравленный патриций, раскинув руки по бортику и свесив мокрую голову. Может, спал, а может, потерял сознание. Ни проверять это, ни помогать ему Гермиона не собиралась. Она вылезла из ванны, вытянула из сумочки полотенце и закуталась в него, борясь со дрожью страшной слабости, жаждой, обморочной головной болью. Чёртов слизеринец. Чёртовы, трижды проклятые слизеринцы. Она сорвала с шеи ладанку, чуть не швырнула в бассейн, но у неё закружилась голова, она выронила ладанку и со стоном опустилась на колени, уткнулась головой в острые камни. Чёрт, чёрт, чёрт... Как плохо...



Малфой у неё за спиной тихо застонал, завозился — пришёл в себя, либо устал притворяться. Мр-р-разь.



Она ощупью выманила из сумочки склянку с антимигренином, сделала целых два глотка. Хорошая штука, крепкая. Пять глотков — и конец. Напоить, что ли, Малфоя? Хотя хватит с него и белены. Она достала из сумочки чашку и принялась творить воду, глядя, как Малфой, оскальзываясь, выбирается из воды на противоположный край бассейна, обессилено отлёживается на камнях, ползёт к своей мантии, глотает какие-то свои ядовитые зелья. Гадина, гадина. Её трясло от отвращения, всё тело горело памятью о прикосновениях, которых не было, губы пересохли от поцелуев, которых не было, она вся пропиталась ядовитым запахом — Малфоя или белены... Гермионе хотелось сплюнуть, но во рту было сухо. Тогда ей захотелось опять помыть пемзой всё тело, и рот тоже.



Малфой на противоположном берегу перевернулся на спину. Гермиона выпила пятую по счёту чашку и сотворила воду для шестой. Малфой встал, оделся, достал сигарету, дохнул два раза дымом и внимательно посмотрел на Гермиону.



— Больше никогда так не делай, — сказал он ей. Гермиона чуть не задохнулась от ярости. Он ещё смеет с ней разговаривать! Она нацелила на него палочку.

— Поверь мне, Грейнджер, ты сейчас не в форме, как и я. У нас не то, что полноценной дуэли, у нас приличного Водообразующего теперь не получится... — тут он осёкся, потому что Гермиона в очередной раз наполнила водой свою чашку и демонстративно прополоскала рот.

— У тебя не получится, а у меня получится, — пояснила она, — ты забыл, что твой декан делится со мной своими магическими силами, — она наполнила и осушила чашку, — но ты не бойся, я тебя не трону. По крайней мере, не сейчас. Когда мы дойдём до Девятого круга, я сделаю всё, чтобы ты там и остался, — от злобы у неё сорвался голос.

— О, Девятый круг, — слабо усмехнулся Малфой, уселся по-турецки и снова затянулся, — предатели доверившихся. Считаешь, там моё место? Я не против. По крайней мере, если верить Данту, там нет дерьма. Но я не думаю, что ты права. Если бы ты действительно мне доверяла, мы бы довели дело до конца. Я, честно говоря, не понял, что произошло. Почему ты прервала контакт? — он болезненно сморщился и дотронулся до правого виска. — О каком обмане ты говорила? Всё шло нормально, бусина твоя не возражала...

— Он не знал, — сквозь зубы процедила Гермиона, — не чувствовал. Мы обманывали — его.

— Грейнджер, но ведь ничего не было! Это просто... мечты, если хочешь. При помощи легилименции мы просто мечтали вместе, вот и всё!



Он что, и правда, не понимает? Даже покраснел от гнева и обиды — можно ли так притворяться?



— Это, — раздельно произнесла Гермиона, — имеет название. Это называется ментальным насилием. [1]



Именно с таким лицом, с такими блуждающими от бешенства глазами, Малфой полез в драку с Гарри на пятом курсе.



— Насилие?! — прошипел он, — хочешь сказать, что ты этого не хотела? Да ты плавилась, как воск. — Он осёкся, опустил веки, медленно сглотнул и продолжил, тускло светя глазами сквозь ресницы, — если бы я, глупец, не решил растянуть удовольствие... ха... я бы заставил тебя кончить одним прикосновением...



Врёшь, гад, не возьмёшь.



— Прикосновением? Или мечтой о прикосновении? Ты действительно уверен, что мы не трогали друг друга?



Он непроизвольно облизнул пересохшие, искусанные губы, и ей всё-таки пришлось отвести взгляд.



— Хорошо, — хрипло сказал он. — Я посчитал, что это хороший способ... чтобы... пусть я ошибся. Но ты этого хотела.

— Я постоянно этого хочу, как тебе известно. И ты этим воспользовался. Это — насилие.



Малфоя, видимо, посетила свежая идея. Он прищурился.



— А ведь декан держит связь с тобой примерно таким же способом. Почему-то это не вызывает у тебя такого протеста.

— Откуда ты знаешь, что у меня вызывает твой декан? А может, я собираю его по кусочкам, чтобы потом убить?

— О... — сказал Малфой. Выражение его лица вдруг смягчилось. Он быстро обошёл бассейн, храбро приблизился к Гермионе, отвёл её руку с палочкой, крепко обнял и прижал к себе:



— Бедная ты моя, бедная... Ну, хочешь, я сам его убью?



Она уткнулась лицом ему в грудь и шмыгнула носом.



— Чур, я первая. А если он меня прикончит, ты за меня отомстишь?

— О да. За тебя я вгоню его обратно в Ад, обещаю. Только, пожалуйста, не вытирай об меня нос.



Они постояли обнявшись, потом Малфой сказал:



— Это из-за белены. Наверное, я не рассчитал дозу, вот мы и взбесились.

— Нет, это я виновата. Нужно было вылезти из воды, как только зажили царапины, но мне было лень. Я тебя спровоцировала, а ты поддался. В конце концов, ты всего лишь мужчина.



Малфой разомкнул объятия:



— Не можешь без оскорблений, — мрачно сказал он, после чего распечатал сток — ни много, ни мало — заклинанием Bombarda. Хорошо ещё, что он так ослабел. Грохота не хватило даже на то, чтобы разбудить Живоглота, но вода, тем не менее, стала уходить. Малфой злобно фыркнул. Гермиона одобрительно сказала:



— Какой точный расчёт.

— Ты издеваешься?

— Что ты. Я бы Бомбардой всё здесь разнесла, а ты...

— Знаешь, Грейнджер, подколы — не твой стиль. Лучше накорми меня. Видишь, я ни на что не годен.



Это была чистая, алхимически чистая правда. Его пришлось кормить, поить — буквально с ложечки.



— На двор пойдёшь сам! — свирепо заявила Гермиона. Он слабо хихикнул и, нога за ногу, пошёл “на двор” за ближайший скальный обломок покрупнее. Только сейчас Гермиона заметила, что защитный купол истаял, и ничто больше не отгораживает их от унылого пейзажа. Какая здесь тоска.



Гермиона, ворча, достала спальные мешки. Мало того, что устроил пакость, так ещё и надорвался, и возись теперь с ним, с единорогом...



Малфой, нога за ногу, прибрёл обратно, лёг прямо на голые острые камни и заснул. Гермиона всерьёз подумала, а не наложить ли на скверного мальчишку заклятие Окаменения. То-то он удивится, когда проснётся. Проблема была в том, что у неё рука не поднималась на спящего. В конце концов она решила плюнуть на его фокусы, повесила ладанку на шею, залезла в спальный мешок, застегнулась до макушки и погасила Люмос.



Наутро, разумеется, оказалось, что Малфой спит в мешке. И что разбудить его невозможно. Никак. И пинками тоже. Впрочем, оно было и к лучшему, хозяйственные дела давно уже требовали к себе внимания. Часть из них даже мяукала. Гермиона засыпала корма Живоглоту, рассортировала найденную в сумочке провизию по видам и наложила ещё десяток Очищающих на свою и малфоевскую одежду. Совершила личный туалет и даже, была не была, взглянула на себя в зеркало. Оказалось совсем не страшно. Следов ожогов нет, ресницы и брови, наоборот, есть, кудри так и вьются. Довольная осмотром, она наполнила бассейн, и поискала глазами демона. Демон мерно мерцал на спальном мешке Малфоя. Похоже, даже он устал. Гермиона согрела воду, посмотрела вверх, в мрачное небо, передёрнула плечами и пустила над водой густое облако пара.



Она уже устала мыться и собралась вылезать, когда послышался визг расстёгиваемой молнии, длинный сладкий зевок и хриплый со сна голос Малфоя, сказавший:



— О, дымовая завеса. У тебя паранойя, Грейнджер.

— Чем ставить мне диагноз, лучше свари кофе. И отвернись, я вылезаю.

— Господи, да не смотрю я... О, ветчина. Раньше ты не могла её найти?

— Будешь выступать, зафигачу её обратно в сумку до скончания времён. И будешь есть фасоль, понял?

— О, угрозы. Неужели только из-за того, что я проявил к тебе мужской интерес? Феминизм тебя погубит, Грейнджер.



Гермиона вышла из пара и обнаружила, что туманный купол восстановлен. Значит Малфой опять в форме. Она быстро оделась, застегнула мантию до подбородка, села рядом с голым Малфоем и приняла из его рук дымящуюся чашку.



— Меня погубят неподходящие знакомства, — заявила она и сделала глоток. И не впервые подумала о том, что кофе следует отнести к зельям. По крайней мере кофе, приготовленный Малфоем. У неё сразу прошли остатки вчерашней мигрени, самый воздух вокруг, казалось, наэлектризовался до искр, и все грядущие испытания стали по... Малфою по колено. Вот как он сумел сварить такое? Не может быть, чтобы он обошёлся без колдовства. Она глубоко вдохнула запах:



— Имбирь и мёд?

— И больше ничего, — подтвердил он, Отправил в рот кусок консервированной ветчины, допил свой кофе, захватил книгу и полез в бассейн.

— Ты размочишь книгу.

— Я наложил Водоотталкивающее. Не нуди, — попросил он и ушёл в пар. Подвалил Живоглот и сделал попытку слямзить остатки ветчины, но получил щелчок в морду и заорал.



Из пара донёсся плеск, шелест страниц и голос Малфоя:



— Не мучай зверя, зверь не виноват. Давай лучше наметим маршрут. Так, на очереди у нас: третий ров — святокупцы. Это ещё кто? А, торговцы церковными должностями. По-моему, это не наши клиенты.

— По-моему, тоже, — Гермиона отрезала кусочек ветчины и отправила Глоту в обиженную пасть. Глот взял мясо, попутно цапнув хозяйку за палец, и ускакал к дальней стене купола. Кругом одни сволочи.

— Далее — четвёртый ров, — провозгласил Малфой, — прорицатели, гадатели, звездочёты, колдуньи.

— Именно колдуньи? Не колдуны?

— Э-э-э, сейчас.... — шелест, — колдуны тоже.

— Это те, у кого голова вывернута назад?

— Господи, да, — вздохнул Малфой.

— Боюсь, он там.

— И я боюсь. Но это хороший случай точно узнать, что ждёт нас, колдунов, после смерти. По крайней мере, меня.

— А меня? Я что, не ведьма?

— Грейнджер, если там есть хоть один магглорождённый, клянусь, я жизнь положу на то, чтобы попасть куда угодно, только не туда. Хоть во второй ров... Так, пятый ров, мздоимцы... не понял, опять взяточники? А в Седьмом круге кто был?

— Там были лихоимцы. А тут мздоимцы.

— Есть разница?

— Знающие люди считают, что есть. Мзда, видишь ли, это не лихва. Это, так сказать, благодарность чиновнику за быстрое и справедливое разрешение вопроса. Но мздоимцы готовы исполнять свою должность только за жалование, а вот лихоимцы — нет. Лихоимцы вымогают награду за выполнение своих обязанностей, а если не получают её, то вредят делу по мере сил.

— Тогда должно быть наоборот. Лихоимцы должны быть в Восьмом Круге, а мздоимцы — в Седьмом.

— Я ни минуты не сомневалась, что ты разбираешься в этих вопросах лучше меня.

— А если попробовать не переходить на личности?

— Ты первый начал.

— Ладно, обещаю, что не буду стараться попасть во второй ров...

— Дался тебе этот второй ров! Всё, проехали! Ты мне лучше скажи, сидит профессор в пятом рву или не сидит?



Малфой помолчал.



— Я никогда не слышал, чтобы декан брал, — задумчиво сказал он, — разве что эти пресловутые "Нимбусы". И ещё получал подарки к Рождеству. Ну, знаешь, от родителей.

— Не знаю.

— Не знаешь? Впрочем, понятно. Что можно подарить МакГонагалл? Разве что пакетик кошачьих конфет...



Гермиона подавила смешок. Шутка была старой, как сама МакГонагалл, и не смешной ни для кого. Кроме тех, кто знал, что декан Гриффиндора и в самом деле обожает кошачьи конфеты. Мало того, она является единственной знакомой Гермионе кошкой, которая вообще ест эту гадость. Но эта информация точно не для Малфоя, поэтому...



— Ну, не Нагайну же, — огрызнулась Гермиона, получила от жемчужины хороший тычок и ойкнула.

— Что случилось? — встревожился Малфой.

— Профессор толкается, — пожаловалась она, представила себе, как это звучит со стороны и расхохоталась.



Послышался такой плеск, как будто всплывала подводная лодка, в пару замаячил длинный тощий силуэт, зловещий, что твой дементор. Гермиона так и покатилась со смеху.



— Эй, ты чего? — Малфой присел рядом с ней на корточки, — неужели белена ещё действует?

— Я тебе говорю, он меня толкнул! — Гермиона ткнула пальцем в ладанку. — Когда я упомянула Нагайну.

— Ты легко отделалась. За такое он мог и убить. Правда, сэр?



Жемчужина его проигнорировала.



— Штаны надень, — посоветовала Гермиона, — он не хочет с тобой разговаривать, когда ты в таком виде.

— Полагаю, он просто ревнует.



Жемчужина опять-таки не отреагировала. Малфой хмыкнул, надел брюки и растянулся на мешке рядом с Гермионой. Спросил:



— Так что ты думаешь насчёт пятого рва?

— Придётся проверить, — вздохнула Гермиона. — С его совестливостью он вполне решить, что подарки к Рождеству — это мзда..

— С чем, с чем?

— Ты не поймёшь. Что там с ними происходит, в пятом рву?

— Они там кипят, — кровожадно ответил Малфой, — в смоле. А демоны их топят и при этом изображают "трубу из зада". Каков образ, а, Грейнджер?

— О, чёрт.

— Это ещё пустяки. Вот в шестом рву...

— Лицемеры?

— Точно.

— О-о-о, — протянули они хором.

— Ставлю галочку, — сказал Малфой.

— Ставь. Что происходит там?

— Они там закованы в свинцовые плащи. И на головах у них свинцовые клобуки.

— Свинцовый плащ лицемерия. Ну, ему не привыкать. Он всю жизнь в таком проходил...

— Оставим лирику. Далее — седьмой ров. Воры. М-м-м?

— С чего бы это?

— Не с чего, — согласился Малфой, — далее восьмой ров... Лукавые советчики!

— О да!

— Ставим галочку. Девятый ров — зачинщики раздора. Говоря по-английски, провокаторы. М-м-м?

— Да.

— Галочка. Десятый ров — поддельщики.

— Кто?

— Поддельщики. Например, металлов.

— Алхимики!

— М-да... Грейнджер, они там чешутся, как шелудивые.

— Боишься заразиться?

— Просто предупреждаю. Далее — поддельщики людей.

— Это как?

— Те, кто переодеваются.

— В кого?

— Ну, в кого-нибудь другого...



Гермиона хихикнула:



— Не думаю, что он из таких.

— Согласен. — серьёзно сказал Малфой, — далее — поддельщики денег.

— В смысле, фальшивомонетчики?

— Похоже на то.

— Нет.

— Нет. Поддельщики слов!

— А?



Малфой перелистал несколько страниц.



— То есть, клятвопреступники.

— Нет.

— Нет?



Жемчужина возмущённо дрогнула. Гермиона положила на неё ладонь.



— Ах ты, х-хорёк неблагодарный. Он дал Нерушимую Клятву охранять тебя. И он её не нарушил.

— Ему эта клятва была только на руку. Она помогла ему убить Дамблдора и не вызвать подозрений.

— И тем не менее он её исполнил. Благодаря этому...

— ... я не стал убийцей, не умер и не сошёл с ума. Хватит меня лечить. Лучше скажи, почему ты так уверена, что он не нарушил ни одной своей клятвы?

— А почему ты думаешь, что он их раздавал направо и налево? Я полагаю, что он вертелся ужом, чтобы лишний раз не поклясться. А если клялся, то исполнял.



Жемчужина вновь шевельнулась.



— Кажется, он со мной согласен.



Малфой пустил глазами пару злобных зайчиков.



— Если она... он стал уже настолько разумным, может он нам сам подскажет, где его искать?

— Зачем? Мы и сами разобрались.



Малфой посмотрел на пальцы Гермионы, лежащие на ладанке, ухмыльнулся и сказал:



— Знаешь, что меня утешает? Что ты хватаешься за него, только пока он бусина. Как только он станет нормальным живым мужчиной, я уверен, ты будешь его обламывать так же, как меня. Слушай, а Уизли удалось с тобой переспать? Хотя бы раз?

— Малфой. Хочешь, я тебя обломаю по-настоящему?

— Я зарвался, — быстро сказал Малфой, уставившись на острие её палочки.

— Вот именно, — с расстановкой сказала Гермиона.



Он поглядел ей в глаза поверх нацеленной палочки и беспомощно улыбнулся:



— Грейнджер, я не могу всё время молчать, я ведь не железный...

— Я тоже, — холодно ответила она. — Советую тебе об этом не забывать.



Она легко стукнула Малфоя палочкой по носу. Нос превратился в свиной пятачок.



— Ой, как тебе идёт!, — умилилась она.



Мафой скосил глаза себе на нос, оценил ситуацию и хрюкнул. Пятачок исчез.



— Я так не умею, — завистливо сказал он, — научишь?



Нет, так с ним не сладишь.



— Позже, — вздохнула она, — пошли.



Малфой начал снимать брюки.



— Слушай, ты! — вспылила Гермиона.

— Уймись, маньячка! Я хочу обратиться. Раз уж нас не интересует третий ров, разумно миновать его как можно скорее.



Гермиона сердито отвернулась и стала укладывать сумку. Скоро она начнёт шарахаться от собственной тени...



Она намотала цепочку на запястье, подозвала Живоглота и демона, и обернулась. И увидела морду единорога, с глазами, сплошь занавешенными чёлкой, и огромным розовым свиным пятаком вместо носа. От неожиданности она взвизгнула. Единорог чихнул, и пятак превратился в нормальный единорожий нос.



— С ума сойти, какой ты способный, — проворчала Гермиона и полезла единорогу на спину.



Демон, не дожидаясь просьбы, завёл “Baby, you can drive my car” и пошёл-пошёл плавить тропу — широким зигзагом с тесно расположенными витками. Специально для единорога. Живоглот подождал, пока рассеется едкий дым, помчался по тропе стелющимися прыжками и вскоре оба, кот и демон, исчезли из виду. Единорог порысил следом, звеня серебряными копытами по оплавленному камню.



Третий ров они пересекли довольно быстро. Только вот Гермиона недостаточно быстро зажмурилась.



Панорама дна и склонов рва, скупо озарённая коптящими багровыми огнями, множеством огней, занозой застряла в памяти. Главным образом потому, что странными, раздвоенными фитилями для огней служили торчащие из скал человеческие ноги. Только ноги — головы и торсы были замурованы в скалу.... Гермионе показалось, что вокруг неё не воздух, а камень. Камень, пропитанный вкусным запахом мяса на гриле... Она хрипло вскрикнула, задохнулась, рванула воротник мантии. Единорог покосился на неё, пронзительно заблеял и удвоил темп.



Ещё полчаса бешеной скачки — и впереди и внизу открылся вид на четвёртый ров.



[1] — Мне неизвестно, кто и где впервые использовал это понятие. Лично я его стянула из старого "Стар трека". Хотя в новых сезонах ментальное насилие, кажется, в порядке вещей, но коммандер Спок, ум, честь и совесть Звёздного Флота, никогда такими гадостями не занимался. А жаль.