Промежуток времени — с мая по октябрь.
Для справки: день рождения ДМ — 5 июня; Гермионы — 19 сентября.

∆∆∆

Конечно, Гермиона ответила на письмо.

В свойственной ей манере: чересчур серьезно и официально, используя витиеватые и слегка напыщенные выражения, словно отвечала самому министру или же, наоборот, какому-то абсолютно никудышному ухажеру.

Но Малфой не являлся «левым парнем», если выражаться по-магловски. И, конечно, Министром Магии он тоже не был. Поэтому такое прохладное отношение поначалу невероятно оскорбило и возмутило его, но воспоминания об обжигающем дыхании Гермионы, которое опаляло его скулы и щеки, помогли вернуть контроль над собой, и Драко решил перейти в наступление.

Он все-таки Малфой, а умение добиваться собственной цели считалось отличительной чертой рода. По крайней мере, так говорил Люциус, а Драко был хорошим мальчиком и привык доверять отцу.

***

Гермиона и не подозревала, во что может вылиться минутное помутнение рассудка. А именно так она предпочла окрестить то, что произошло в загоне. И чуть позже, когда они с Малфоем оказались около хижины Хагрида, и даже после, у ворот на выходе из Хогвартса.

Гермиона удрученно уронила голову на сложенные руки и прикрылась папкой с документами. Он прислал ей письмо — самое возмутительное, смущающее, почти неприличное и — как Малфой посмел?! — до краев забитое комплиментами и ничем не прикрытой лестью. Но это было началом: после его попыток начать переписку и ее ответов, довольно скупых и не несущих абсолютно никаких намеков и обещаний — она проверила трижды, — Малфой словно сорвался с цепи.

Он достал ее адрес невесть знает каким способом, подкараулил у дома и практически вынудил согласиться на встречу. Конечно, цветы, которые он преподнес, смотрелись просто замечательно в вазе на подоконнике в ее маленькой квартирке, но это не отменяло того факта, что в их еще толком не начавшихся отношениях присутствовало насилие.

Но дальше — больше. Оказалось, что быть девушкой Драко Малфоя — хотя Гермиона не до конца уловила момент, когда стала ей, — совсем не так, как даже в ее самых по-гриффиндорски смелых предположениях.

Малфой старательно искал встречи с ней, пользуясь малейшей возможностью.

Он украдкой целовал ее в холле, после уверяя, что ни один из тысяч волшебников, ведьм, гоблинов и даже эльфов не замечал этого.

Он вламывался в ее квартиру, уничтожая магическую защиту — так что каждый раз Гермионе приходилось восстанавливать ее, хоть это и оказывалось бесполезным занятием, — пугал ее кота, потом — к радости мстительной стороны Гермионы — получал от него по заслугам, но — к радости любвеобильной стороны Драко — выходил из битвы без серьезных повреждений и направлял все свое внимание на нее. После таких случаев Гермиона не раз находила на подоконнике рядом с букетом очаровательных цветов маленькие мешочки с совиным печеньем. И это было вполне оправданным жестом: филины Малфоя, которые проводили у ее окна, постукивая клювом по стеклу, столько времени, словно летали только к ней, были злобными и агрессивными — конечно, а кто ожидал, что у надменного аристократа найдутся добродушные сипухи? Сначала Гермиона негодовала и противилась, не желая поддаваться Малфою с его безумным желанием контролировать ситуацию и никогда — ни в коем случае! — не оставаться в долгу, но после смирилась. Ей иногда казалось, что Малфой специально выдрессировал их, пытаясь отомстить за Когтеносца с его длинным, звучно щелкающим клювом, но передумал в последний момент, подкладывая печенье и этим спасая ее пальцы.

Но вскоре Малфою показалось мало и таких извращений, и он обнаружил новый способ врываться в ее жизнь.

В самый разгар рабочего дня, когда Гермиона двигалась по коридору с увесистой папкой, набитой бумагами, белобрысая макушка замаячила на горизонте и стала приближаться, лавируя между спешащими работниками министерства.

Гермиона напряглась в ожидании неминуемого столкновения, чувствуя ставшие привычными азарт и нервное возбуждение. Подушечки пальцев закололо, по шее пробежали мурашки, и Гермиона повела плечами, поправила документы в руках, но Малфой неожиданно завернул в коридор, не доходя нескольких шагов до нее. Гермиона непонимающе нахмурилась, но не запнулась и не сбавила шаг, а наоборот, поспешила за Драко, рассчитывая встретить его в своем кабинете, ведь только туда он мог пойти теперь. Но, как оказалось, это совсем не входило в его планы.

Хитросплетения коридоров министерства язык не поворачивался назвать системой: даже если ты только что шел, окруженный толпой, совсем необязательно, что в следующем коридоре найдется хоть один спутник. Таким был и закуток, где находился кабинет Гермионы. Она слегка прибавила шаг, чтобы догнать Малфоя, завернула за угол и никого не обнаружила.

Руки появились из ниоткуда: одна словила ее, удерживая поперек талии, вторая поймала запястье, и через мгновение Гермиону втащили в нишу, о которой она даже не подозревала. Папка, прижатая Малфоевским предплечьем к ее животу, выскользнула, бумаги рассыпались, но Гермиона не успела возмутиться, как Драко, предвидя сопротивление, толкнул ее к стене и поцеловал, прижавшись к ней всем телом.

За все время с горем пополам Гермиона смогла изучить Малфоя и выделила несколько типов его поведения, настроения и манеры поцелуя.

Когда Малфой приходил к Гермионе раздраженным, злым и вымотанным, он ловил ее за подбородок и жестко прижимался к губам, целуя жадно, напористо, требовательно; веселье делало его расслабленным, и тогда он обнимал ее рукой за шею и целовал лениво, растягивая удовольствие. Большую часть времени Драко проявлял инициативу, практически подавляя Гермиону, и она, отчего-то, поддавалась ему, но иногда, совсем редко, когда уставший, он заваливался в ее квартиру, Малфой мягко касался губами ее виска, путаясь пальцами в волосах, и позволял делать все, что ей вздумается. И все поцелуи были схожи в одном: Гермионе всегда было хорошо и приятно, Малфою — она надеялась на это — тоже.

Но именно в этот момент, в замкнутом пространстве, где оставалось место лишь их шумному дыханию, шуршанию строгих министерских мантий и неловким, тихим стонам удовольствия, между ними проскользнула настоящая искра. И если бы Гермионе вздумалось рассказать о таком будоражащем сознание событии, она непременно пошутила бы, что ради этой самой искры им с Малфоем пришлось сократить расстояние между друг другом до минимума. Но, конечно, ей и в голову не пришло поведать кому-то из своих друзей о такой интимной сцене собственной жизни, но наедине с собой Гермиона иногда припоминала детали, и в такие моменты глубоко внутри чувствовалось волнительное тепло.

Малфой отстранился от нее, почти болезненно вздыхая, и Гермиона растерянно моргнула, переведя взгляд на крошечную, влажно блестящую каплю пота, стекающую по его виску. Она неуверенно перекатилась с мыска на пятку, стараясь выяснить, в состоянии ли она стоять на ногах. Драко оставался напряжен и неподвижен, и Гермионе на какое-то мгновение показалось, что сейчас он наклонится и вновь завладеет ее губами, и тогда — она точно знала — все чертовы нормы морали и правила полетят к чертям.

Но этого не произошло. Малфой застыл безмолвным изваянием и лишь теплые, слегка подрагивающие пальцы на ее спине и пояснице напоминали, что где-то там внутри бьется вполне человеческое сердце.

Наверное, впервые в жизни, Гермиона почувствовала полнейшую неуверенность в собственных мыслях, действиях и желаниях, но сделала над собой особой усилие и слегка подалась вперед, разгладила мантию на плечах Драко, чувствуя, как все мышцы его рук сжались под плотной тканью, и, судорожно сглотнув, порывистым движением опустила воротник, приводя его в надлежащий вид.

Он сбросил наваждение и, в ответ на ее простые, обыденные, почти семейные действия, скользнул ладонями по коже и оттянул пояс юбки, заправляя сбившуюся блузку. Гермионе показалось таким правильным, что его пальцы ловко продели пуговицу ее мантии в петлю и принялись было за следующую, но она все же мягко отстранила его.

Пока ее собственные пальцы двигались, совершенно отделившись от разума, Драко отвернулся и взмахнул палочкой. Листы взметнулись в воздухе, и как только Гермиона закончила застегивается, Малфой всунул ей в руки пустую папку и неровную стопку бумаг и, не удержавшись крепко, смачно чмокнул в губы.

— Иди.

Гермиона отрешенно кивнула, стараясь сфокусировать свой взгляд на Малфое. Колени предательски подгибались, руки дрожали, и бумаги грозились выпасть, вновь разлетевшись по всему помещению.

— Давай, Грейнджер, — он кивнул на гобелен, прикрывающий вход в нишу. По этому резкому, отрывистому движению Гермиона поняла, что он в самом деле еле сдерживается, и поспешили уйти.

В тот раз она не могла вспомнить, как дошла до кабинета и добралась до собственного стола, чем объяснила опоздание своей ассистентке, как смогла унять дрожь, скрыть яркий румянец на щеках и распухшие от поцелуев губы.

Всем своим существом она еще долго оставалась в узкой нише, прижатая к стене крепким телом, чувствах горячие ладони на своей талии, плечах и спине, а на губах — уверенные губы Малфоя. А главное — ощущая себя юной девицей на пике игры гормонов, наконец дорвавшейся до мужского тела. И хоть эта мысль была слегка постыдна, менее приятной она не становилась.

С тех пор он регулярно зажимал ее в министерстве, и через несколько недель она выяснила, что Малфой испытывает нездоровую любовь к поцелуям. Если говорить совсем точно, он сам сообщил Гермионе об этом, когда в очередной раз обольстил ее секретаршу и проник в кабинет главы отдела магического правопорядка, пренебрегая расписанием, четко обозначенными часами приема и любыми делами. Гермиона пришла в негодование и попыталась объяснить Малфою, что он переходит все границы, а его поступки крайне неразумны и иррациональны. Но он быстро лишил ее возможности сопротивляться, да и разговаривать тоже. И лишь изредка сам вставлял неразборчивые фразы, но Гермиона смогла уловить смысл: Драко Малфой попросту свихнулся на ней.

И, возможно, после такого стоило бы посоветовать ему обратиться к магическому или даже магловскому — чем черт не шутит — психологу, но какая-то часть глубоко внутри боялась, что лечение поможет и Малфой перестанет целовать ее. А Гермиона была честной девушкой, поэтому со всей искренностью признавала, что может быть, совсем чуть-чуть ей нравится происходящее.

∆∆∆

Он знал, что слишком увлекся, что почти потерял контроль — нет, не над Грейнджер, — над собой. Он упускал власть над своими чувствами: что-то незримо ускользало, утекая сквозь пальцы, а Грейнджер со всеми своими недостатками и достоинствами, привычками, упреками, идеалами и правилами оказывалась все ближе.

Они разговаривали ни о чем и обо всем сразу. Спорили, ругались до хрипа, срывали голоса, перемывали друг другу косточки — кто мог представить, что Гермиона настолько властная и принципиальная, а Драко так упрям? — потом мирились: пафосно и помпезно, произнося громкие слова, или тихо, неприметно, словно и не было никакой ссоры. И кидались друг другу в объятия, или целовались, или медленно кивали и расходились до следующей встречи — еще более шумной, живой.

Эти отношения были чем-то, напоминающим, что за пределами всех предрассудков, границ, чужих мнений и такого знакомого мира, оказывалась новая жизнь, насыщенная событиями и эмоциями.

Драко перестал прислушиваться к голосу разума и действовал спонтанно, приближаясь к Грейнджер наугад, почти на ощупь, завоевывая ее и позволяя ей покорять себя. Он пустил эти отношения — возможно, первые настоящие и правильные в его жизни, — на самотек, надеясь, что если все окончательно выйдет из-под контроля, он сможет вернуть влияние.

И конечно, это рождало все больше споров с самим собой, потому что одна его часть страшилась этой серьезности, боялась, что Малфой окажется недостоин ее ума, красоты, отваги или, наоборот, что Грейнджер вдруг станет такой же, какой она виделась ему в детстве — глупой выскочкой, грязнокровкой. Но другая — радовалась всему происходящему и желала оставаться с Гермионой.

Но когда Гермиона наконец сделала шаг навстречу — большой и уверенный, — ворвалась в кабинет Драко в его день рождения и первой прижалась к нему, привстав на носочки и обнимая за шею, Малфой почувствовал ее смятение и понял — ее мучили те же противоречия.

И этот факт примирил его с действительностью.

∆∆∆

Первый их разговор об отношениях прошел сумбурно и, как могло показаться другим, неправильно.

Они не готовились, повторяя про себя слова и признания, не провоцировали друг друга начать серьезный разговор, не размышляли о любви, симпатии или страсти.

Просто в один момент Гермиона отстранилась от Драко мягко, но уверенно, склоняясь в сторону и отворачиваясь, не давай ему вновь приникнуть к ее губам. Он невольно потянулся за ней, не желая разрывать поцелуя, и выглядел при этом таким растрепанным, потерянным, что Гермиона чуть было не поддалась.

Но она была настроена слишком серьезно, чтобы сдаваться на полпути. Уже долгое время в ее голове вертелись вопросы, которые не давали ей спать, работать, общаться с друзьями, сослуживцами и тем более Драко.

Давным-давно, когда Гермиона впервые думала об отношениях с мальчиками, юношами или мужчинами, ей казалось, что все произойдет само собой: они встретятся, поговорят, поцелуются, возьмутся за руки и незаметно станут парой, и этого будет достаточно, чтобы не решать никаких проблем и не думать о чувствах. Но вот они с Малфоем встречаются, говорят и целуются, и все более сильные, такие незнакомые чувства по-настоящему волнуют ее, и Гермиона уверена, что даже если она обхватит его ладонь, легче не станет.

Тогда она решилась и, отбрасывая мысли о том, как глупо может это прозвучать, старательно сформулировала мысль, прямо здесь и сейчас, вкладывая в нее все те мучительные вопросы: «что происходит с нами?» и «почему мы делаем это?», «как жить дальше?» и под конец самое по-детски наивное «откуда это «мы»,вообще, взялось?».

Драко слегка отшатнулся, шумно вздохнул, сдувая со лба встрепанные пряди. Гермиона видела, как дрожат его зрачки, бегая из стороны в сторону, всматриваясь в ее глаза цепко, словно надеясь, что она задала вопрос, уже зная ответ на него.

Она легко мотнула головой, опровергая все его предположения и надеясь на максимально искренний ответ.

— У меня никогда не было подобного, — запинаясь, проговорил Драко, неуверенно глядя на Гермиону. Она кивнула, склонив голову и продолжая смотреть ему прямо в глаза, словно уверяя, что понимает — понимает все, о чем он говорит или хочет сказать. — Я не привык и не знаю, как все должно происходить. Но мне хочется, что это походило на нормальные, — он запнулся всего на мгновение, — нормальные отношения.

Глаза Гермионы блеснули и засветились тепло и радостно при мысли об этом нереальном, мальчишечьем Малфое, который надеется — да, теперь она уверена в этом, — надеется, так же по-юношески, как и она сама, что они могут быть просто парой. И почему-то именно такого короткого, нерешительного признания Гермиона пришла в себя, веруя в подлинность происходящего и истинность собственных чувств.

И конечно, они оба знали, что отношения между ними ни капли не напоминают нечто нормальное, но улыбались такими безумными улыбками, которые возвращали лицам былую свежесть, открытость и молодость, а блеклый отпечаток, оставленный войной, потерями и изнурительным трудом, почти сошел на нет.

∆∆∆

Лето набирало обороты, вступая в свои владения. Встречи в нише у кабинета Гермионы становились традиционными, короткие поцелуи с утра входили в привычку, а разговоры во время ланча распространялись все дальше, обхватывая почти интимные темы и скрытые стороны жизни каждого.

Гермионе нравилось это: нравилось ловить на себе взгляд проницательных серых глаз, чувствовать затылком мягкую улыбку, ощущать это невозможное, съедающее желание прикоснуться — легко пробежаться пальцами по рукаву тяжелой мантии, едва заметно коснуться бедром или коленом, проходя мимо, потереться лодыжкой в толпе или очереди. И вместе с тем знать, что и Малфой испытывает необходимость чувствовать ее кожа к коже, задирая блузку или скользя ладонью по шее во время коротких встреч.

Они не выставляли свои отношения напоказ, но и не скрывали их. Служащие министерства все чаще видели, как Драко подсаживается к Гермионе в столовой или догоняет ее в коридоре, а секретарша Гермионы научилась твердо и без колебаний уверять случайных гостей в том, что «у Мисс Грейнджер невероятно важная встреча, и она никак не может вас принять», если вдруг Малфой запирал за собой дверь, входя в ее кабинет.

Время шло быстрее, солнце вставало все раньше и заходило все позже. Июнь подошел к концу, а Драко и Гермиона проводили все больше времени бок о бок.

∆∆∆

Как только Малфой приблизился к ней, Гермиона привычно подставила щеку, но он, извернувшись, звучно чмокнул ее в губы и, сдерживая смех при виде сузившихся глаз и нахмуренных бровей, выхватил папку с документами — вечную спутницу — из рук.

— Отличный денек для прогулки, — он подмигнул ей и шустро направился к каминам. — Стоит покинуть это место до того момента, как один из наших боссов решит найти для нас невероятно увлекательное и требующее уймы времени дело.

— Не стоит забывать, что мой начальник по совместительству — начальник твоего начальника, — Гермиона отчего-то широко улыбнулась, стараясь не думать о том, какие глупости всегда говорила, находясь рядом с Драко. — А значит, тебе стоит опасаться больше моего.

— Нет, Грейнджер, это значит, что от твоего босса можем пострадать мы оба одновременно, — достигнув высокой арки, Малфой ступил внутрь, притянул к себе Гермиону и швырнул порох себе под ноги. — Косая аллея!

***

Прогулка, действительно, вышла великолепная. Жара, которая мучила в закрытом помещении министерства, на улице оказалась скорее легким зноем, сотканным из лучей пригревающего солнца, легкой тени, накрывавшей улицы, и свежести прохладительных напитков.

Гермиона, уставшая после долгого, наполненного событиями дня, с радостью отдала Драко мантию, которую он перебросил вместе со своей через ремень сумки, и теперь обгоняла его, ничем не обремененная и похожая на школьницу в своей слегка помявшейся блузке и узкой юбку, подпрыгивающей на каждом шагу.

— Ты все-таки странная женщина, Грейнджер, — насмешливо протянул за спиной Малфой, двигаясь ровно и спокойно.

— Почему же? — она удивленно обернулась.

— Где ты видела девушку или женщину, которая проводит целый день без зеркальца, помады и всяких других ваших штучек, — он выразительно приподнял брови, намекая на отсутствие сумки.

— Просто я не только женщина, — она на мгновение рассмеялась, поравнявшись с ним, и подмигнула, — но еще и волшебница. Я знаю много полезных заклинаний — ты даже не представляешь сколько.

Малфой хмыкнул, закатив глаза, и осмотрел переулок, в который они завернули.

— Эй, это же твоя улица.

Гермиона удивленно огляделась, заметив знакомый магазинчик на углу, где она привыкла закупаться, а чуть дальше маленький сквер, в который постоянно сбегал Живоглот.

— Ноги сами занесли, — она пожала плечами и кивнула Малфою. — Зайдешь?

— Конечно, — он расправил плечи и первым направился к подъездной двери.

Внутри было чисто, светло и уютно: узкая лестница с кованными перилами вела явно выше, чем могло показаться снаружи. Добравшись до нужной двери, Драко запустил руку в карман мантии Гермионы и с трудом нащупал ключ.

— Заклятие расширения? — его голос звучал удивленно и с ноткой уважения. — Почему я раньше не замечал?

— Я предупреждала, — плечи Гермионы вновь легко подпрыгнули, и она подошла ближе, оттесняя Малфоя — ей совсем не хотелось проводить очередной вечер в жалких попытках восстановить защиту, поэтому она решила открыть дверь по всем правилам. — Добро пожаловать.

Он гордо вскинул подбородок и прошествовал вперед по коридору, сбросив ворох мантий на пуфике. Гермиона знала, что сейчас он изо всех сил старался источать уверенность и непоколебимость, но на самом деле опасливо озирался. Раздалось громкое рычание, и под ноги Малфою бросился пушистый комок огромного размера и яркого, почти слепящего цвета; Драко вскинул палочку.

— Не смей! — Гермиона захлопнула за собой дверь и стремительно подалась вперед, хватая Малфоя за локоть. — Ему и так тяжело, он такой старый. Прояви хоть каплю уважения!

— Он такой старый, что если я случайно засну здесь, он распорет мне горло когтями, — недовольно пробурчал он, зная, что спорить просто бесполезно, но по привычке стараясь отстоять себя.

— Просто ты плохо ладишь с животными, — строгий тон Гермионы смягчился, и она подтолкнула Драко вперед в гостиную.

Он буркнул что-то в ответ, но Гермиона не стала разбираться. Она вошла в кухню, достала с полки стаканы и разлила сок. Было приятно выполнять что-то своими руками, даже ощущая палочку под боком. Вернувшись в гостиную, она обнаружила Малфоя, небрежно прислонившегося к столу.

В груди потеплело от понимания, что он так хорошо вписывался в общую обстановку ее квартиры и совсем не походил на чужеродный объект. Малфой не был здесь гостем: в нем не было любопытства или интереса к сувенирам на полках, к картинам на стенах, к мебели или к виду из окна, он не чувствовал стеснения, боясь присесть без разрешения хозяйки, или лишний раз двинуться, или сказать слово невпопад, но и не вел себя нагло. Он просто был на своем месте.

— Люблю твою квартиру, — тихо проговорил Драко. Гермиона вздрогнула, осознав, что молча стояла напротив него, застыв с двумя стаканами в руках.

— Сок, — она протянула ему напиток и почувствовала, как краска приливает к щекам и шее.

Она снова вела себя невероятно глупо, и ей было стыдно, она смущалась своего собственного поведения. Потому что это было неправильно. Неправильно, что Малфой так влиял на нее, а она поддавалась и никак не боролось с этим, не давала ему отпор. Но вместе с тем Гермиона понимала, что даже когда разум твердил ей о том, что все происходящее — большая и ужасная ошибка, ее не покидало ощущение смутной уверенности в том, что такие отношения имеют какой-то важный смысл для них обоих.

Малфой коснулся ее пальцев, даже не пытаясь забрать стакан, а просто поглаживая, и одновременно с этим Гермиона шагнула вперед. Раздался глухой стук — она решила, что хоть их обоих и мучает жажда, сок не поможет. И одновременно с этим Драко оторвался от стола и, удерживая ее за локти, развернул, посадив на столешницу — стаканы были отодвинуты в сторону и потеряны из вида.

Она выдохнула и забыла вдохнуть, когда он раздвинул ее ноги, подтянув узкую юбку выше для удобства, и устроился между ними. Одной рукой Малфой сжал колено, вторую положил на поясницу, и одновременно с этим прижался к губам.

Но секунду спустя Гермиона сама отстранилась от него, судорожно глотая воздух, и Драко дернулся, почти было шагнул назад, подумав, что он зашел слишком далеко и теперь следует остановиться. Тогда Гермиона вмиг уничтожила все его сомнения, крепко ухватившись за его предплечье и притянув к себе за шею. И сама рванула ему навстречу, из-за чего первые движения вышли рваными, неуклюже-торопливыми, а после жадными и требовательными, словно Драко и Гермиона толкали друг друга все ближе к краю и были готовы прыгнуть.

— Я хочу большего, Грейнджер, — по-юношески страстно произнес он срывающимся голосом и на миг пожалел, что сказал такое — так сразу вывалил на Гермиону, не подготовив ее.

Она слегка качнулась и почувствовала, как горят кончики ушей от понимания, что он действительно хочет, горячо и сильно, почти стыдясь, и это было заметно по его виду. Она бы никогда не подумала, что Малфой — собранный, насмешливый, невозмутимый — может настолько отдаться чувствам.

У Гермионы не было времени анализировать происходящее, но она видела взгляд Драко — мутный, расфокусированный, видела его растрепанные пряди и слегка покрасневшие от возбуждения скулы, а под ее рукой был нещадно смят воротник и ослаблен узел галстука, болтающегося на шее. Пытаясь прислушаться к себе и сконцентрироваться, Гермиона медленно оглядела его лицо, замечая мелкие отпечатки своих губ — она пользовалась розоватым блеском, отчетливо видневшимся на бледной коже, — на левой скуле и чуть ниже в уголке губ, припухших от поцелуев.

Она содрогнулась и дернулась в его сторону, коротко поцеловав куда-то в щеку, и, спрыгнув со стола, подтолкнула назад, старательно убеждая себя, что не передумает, что это будет правильным шагом, что она готова и любит Малфоя. Он пошатнулся и отступил под ее напором, двигаясь спиной, пока глаза продолжали испепелять Гермиону.

Он хотел.

И она, кажется, тоже.

Гермиона на ходу качнула ногой, сбросив аккуратную, строгую туфлю-лодочку на каблуке, уже со следующим шагом оказалась много ниже Малфоя и на миг смутилась. И этого хватило, чтобы она, споткнувшись, замялась и напряглась, но Драко решил не оставлять ни малейшего шанса, словно почувствовав ее смятение, и обхватил за плечи, вновь припадая к губам и прижимаясь к ней животом и бедрами.

Все, что осталось за пределами этой квартиры, комнаты и маленького, тесного пространства между ними, казалось никчемным и больше не имело никакого значения. Оставалось только сменить пластинку, переключиться и вновь словить ту искру, как тогда в нише, но в разы сильнее, ярче; ощутить то самое обжигающее, затопляющее чувство, которому так сложно найти хоть одно приемлемое, рациональное объяснение.

Конечно, Малфой впечатался в дверной косяк, когда, пятясь, тянул Гермиону за собой в сторону спальни, и глухо застонал ей в губы. Вполне ожидаемым было и то, что, почувствовав горячие ладони на бедрах без малейшей преграды, когда он резко дернул юбку вверх, собирая ткань на талии, Гермиона оступилась, и с комода полетели ворохи бумаг, флакончики, наполненные различным содержимым, ручки, перья, карандаши и даже фотография в рамке — улыбками родителей вниз.

Руки, ноги, губы, языки — все двигалось хаотично, повинуясь какому-то невиданному порыву. Одежда никак больше не напоминала строгие костюмы министерских работников: Гермиона ощущала ладонь Драко, которая скользнула выше, на поясницу, отчего юбка перекосилась еще сильнее и — чего уж скрывать — перестала даже напоминать юбку, второй рукой он торопливо разбирался с пуговицами на блузке и справлялся вполне успешно — ворот распахнулся, приоткрыв манящую грудь, скрытую теперь лишь тонкой тканью бюстгальтера. Но сама Гермиона не контролировала этот процесс, все ее внимание переключилось на рубашку Малфоя, так бесполезно, глупо и совсем ни к чему болтающуюся на плечах. Это возмутило Гермиону, и она оттолкнула от себя его руки, резко рванув узкие манжеты. Раздался треск: запонки отлетели в сторону.

Им пришлось отстраниться друг от друга всего на миг, и в это мгновение Гермиона успела заметить лишь дикую, безумную ухмылку на лице Драко, когда он сдернул с себя ненужный предмет одежды и снова притянул ее — свою девушку, любимую и желанную! — к себе. Она всхлипнула, просипела что-то невнятное, втянула воздух и застонала, последний раз подтолкнув Малфоя к кровати и готовясь оседлать его бедра — благо узкая юбка больше не являлась помехой.

Ее блузка и Малфой одновременно полетели в разные стороны: блузка — назад, отброшенная за ненадобностью, а Малфой — вперед, ведь он уж точно был необходим Гермионе. Странным было то, что она вдруг стала такой напористой и смелой, а Драко, наоборот, покладистым, но время поразмышлять об этом было разве что у Живоглота, потому что Малфой дернул Гермиону на себя, и они оба запутались в простынях, поспешно расставаясь с последними предметами одежды.

Как только они избавились от нижнего белья, тело Малфоя оказалось еще ближе, и он, шумно дыша, прижался щекой к щеке Гермионы, которая представила себе, как они, должно быть, выглядят со стороны: на лице расцвел румянец, глаза горели, а на фоне ее густых каштановых волос выделялись светлые пряди Драко, притягивая внимание, так же как и его худощавые бледные бедра между ее собственных разведенных ног.

Все происходило быстро, сумбурно и очень — абсолютно невероятно! — приятно. Гермиона чувствовала, как искра разгорается все ярче и ярче, а после взрывается для них обоих, практически одновременно, накрывая удовольствием с головой. Малфой закинул голову, глухо рыкнул, закрыв глаза, и вздрогнул всем телом, а после слегка неуклюже клюнул Гермиону в переносицу — единственное, до чего он смог дотянуться, и опустился рядом.

— Такое ощущение, что этот оргазм как полет на гиппогрифе, — послышался голос, как только они оба сумели отдышаться. — Я так долго к нему шел, но в конце концов вознесся в поднебесье.

У Гермионы не хватило сил, чтобы оскорбиться или возмутиться, поэтому она лишь тихо рассмеялась, понимая, что такие шутки ее больше не задевают.

— Ты же говорил, что тебе нравится целоваться, — мягко пожурила она, стараясь прийти в себя.

— Я не врал, — он облокотился на локоть, приподнялся и, нависнув над Гермионой, неспешно поцеловал.

Спешить больше было некуда.