Этой ночью в битве за Йорк (1) «Мерлиновы Дети» потеряли троих — Ричарда Норрингтона, Бенджамина Скотта и Джеймса Брауна — двоюродного брата Лаванды. С самого начала все пошло не так, как планировалось, но даже Сибилла Трелони не могла предсказать, что все пойдет настолько «не так». Упивающихся оказалось в три раза больше, чем их должно было быть по донесениям разведки (у Армии Дамблдора не было шпиона в ближнем круге Темного Лорда с тех пор, как над Снейпом нависла угроза разоблачения, и он вынужден был покинуть ставку Вольдеморта и безвылазно засесть в штабе), и на магловский пригород УПСы напали вовсе не с севера, как ожидалось, а с востока — неприкрытого никем и ничем, хотя на вчерашнем совещании в штабе Фред и Джордж Уизли твердили в один голос, что неплохо было бы выслать небольшой отряд и в этом направлении, но в последнее время бои шли на территории всей страны, людей не хватало катастрофически, и братьев не послушали, понадеявшись на надежность источника, сообщившего об атаке с северной стороны.

Бой вышел коротким и жестким — Упивающиеся палили только Авадами, и Гарри быстро отдал приказ: «Пленных не брать, бить на поражение!» Норрингтон, двадцатилетний выпускник Райвенкло, долговязый веснушчатый парень в магловской кожаной куртке и джинсах, замешкался на секунду, обернувшись к Поттеру, чтобы уточнить, правильно ли он понял его слова, и тут же получил смертельное заклинание прямо в висок. Скотт и Браун погибли уже в конце боя — первого взяли в кольцо, и среди нападавших оказался сам Грейнбек, от которого мало кто уходил живым — а второго засыпало обломками дома, взорванного Бомбардой, брошенной Амикусом Кэрроу. Это было последнее заклинание, которое произнес Кэрроу на этом свете, а на счету Рона Уизли добавилась еще одна человеческая жизнь, но вернуть кудрявого и голубоглазого Джеймса это уже не могло.

В конце концов, нападение отбили, магловская часть города практически не пострадала (ничего такого, что Министерство не могло бы списать на взрыв бытового газа), но никто из отряда специального назначения не радовался этой победе. На свежей траве у обочины магловского шоссе лежали три тела, еще совсем недавно бывших молодыми и полными сил волшебниками, и трава под ними медленно пропитывалась кровью, неразличимой в густой темноте прохладной апрельской ночи. Дюжина «Мерлиновых Детей», принимавших участие в сегодняшней стычке, хмуро стояли вокруг, глядя на эти тела, и беспомощная мысль о том, что все это неправильно и несправедливо, надтреснутым колоколом бухала в висках у каждого из них. Неяркий свет Люмосов и вспышки сигаретных огоньков выхватывали из черноты закушенные губы, бледные лица, дрожащие руки — они еще никогда не теряли так много людей за один раз. По большому счету они вообще никогда еще не теряли никого из своего отряда, и то, что все трое погибших были ровесниками и друзьями, и в июне Бен собирался жениться, а Джеймс и Дик должны были стать шаферами на его свадьбе, возводило ощущение несправедливости произошедшего в абсолют — безжалостный и равнодушный, как и положено абсолюту.

— Аппарируем на базу! — наконец произнес Малфой, не узнавая собственного голоса. С тех пор как Министерство переехало в Хогвартс, на территорию которого, как известно, аппарировать было нельзя, военная база Армии Дамблдора располагалась в Хогсмите, население которого практически полностью эвакуировали.

— Может, лучше сразу в штаб? — негромко и глухо спросил кто-то из близнецов Уизли. Драко повернул голову в сторону говорившего и с горечью подумал, что в этот раз он не спутает братьев друг с другом — Фреда задело Режущим Заклинанием на его глазах, и сейчас он сидел прямо на влажной траве, баюкая левую раненую руку и закусив от боли губу.

— Нет, Джордж, сначала на базу, а потом уже в штаб, — ответил Драко и начал командовать. — Олли, Рон, левитируйте Бена, Невилл, Шеймус, возьмите Дика… — и тут Малфой осекся, потому что молчавший до сих пор Поттер поднял вдруг на него больные измученные глаза, уже пару месяцев как неприкрытые стеклами очков, и в этих чертовых глазах, блестевших даже в темноте, Драко явственно прочитал три слова, которые очень ему не понравились, потому что фразу «Это моя вина» Гарри в последнее время повторял все чаще и чаще, и ему даже не надо было озвучивать ее вслух — все читалось в его взгляде так просто, как будто он вытатуировал это выражение на сетчатке. Во всяком случае, так казалось Драко Малфою. Именно он настоял на том, чтобы Гарри сделали магическую коррекцию зрения, просто дырку прогрыз в голове у Поттера и мадам Помфри, бесконечно повторяя, что вид идиотских поттеровских очков оскорбляет его безупречное малфоевское чувство прекрасного, но, глядя теперь в потемневшие от боли глаза друга, Малфой готов был признать, что совершил ошибку — как будто стекла могли хоть немного смягчить выражение глухой и безграничной тоски, застывшее на лице Гарри.

— Ну, уж нет! — глухо прорычал Драко и решительно шагнул к Поттеру, краем глаза заметив, что Рон подхватил оборванную им фразу и взял командование на себя. — Ты не виноват в том, что случилось, понятно? И никто не виноват! Только гребаный Вольдеморт, и больше никто!

— Я Избранный, — почти простонал Гарри. — Я долбаный Избранный и я никак не могу закончить эту войну! А ты говоришь мне, что я ни в чем не виноват! Скажи это Дику, Бену и Джейми, скажи это им, Малфой!

— Прекрати истерику! — рявкнул Малфой, с силой сжав плечо Мальчика-который-выжил-но-держится-из-последних-сил. — На тебя смотрит весь отряд! Истерить будешь на Гриммо, понял?

— Нет! — выкрикнул с отчаянием Гарри, вырываясь из цепких малфоевских лап. — На Гриммо мне никто не даст этого сделать! Тут же весь Орден Феникса сбежится — как же, как же, у нашего Золотого Мальчика истерика! Не трогай меня, Малфой, я кому сказал, отвали!

— Прости, Гарри! — спокойно и жестко ответил Драко. — Но я Малфой, а Малфои так просто не сваливают.

— Тогда я свалю! — заорал Поттер, и земля под ногами уже начавших аппарацию «Мерлиновых Детей» задрожала. Вспышки поттеровской стихийной магии оборачивались нешуточными последствиями не только для врагов, но и для соратников, и на Гарри в тревоге стали оборачиваться, а Рон и Джордж Уизли вообще притормозили, готовые кинуться к нему успокаивать и останавливать, но Малфой махнул им рукой, мол, не надо, сам справлюсь. После чего глубоко вздохнул, поморщился, как от зубной боли, решительно переступил через кривую трещину, стремительно вспарывавшую землю перед Поттером, и оказался прямо напротив своего командира, бешено раздувающего смуглые ноздри и стряхивающего огненные искры с кончиков пальцев.

— Прости, Гарри! — еще раз повторил Драко Малфой, широко размахнулся и изо всех сил врезал Гарри Поттеру по челюсти. Рукой. Без всякой магии. Гарри пошатнулся, теряя сознание, и повалился набок, нелепо взмахнув руками в закатанных по локоть рукавах боевой мантии.

— Слава Мерлину! — выдохнул Драко, подхватывая Гарри и мгновенно аппарируя с ним на хогсмитовскую базу.

И если бы в эту минуту рядом с Драко Малфоем оказалась вдруг Джинни Уизли, которая возмущенным, да что там — разъяренным тоном спросила бы его, какого гоблина, собственно, он позволяет себе лупить ее обожаемого жениха по лицу, Малфой честно признался бы, что Успокоительного Зелья у него под рукой не оказалось, равно как и информации о существовании других средств, способных быстро прекратить истерику самого сильного мага современности. Гребаный Вольдеморт и дряхлеющий Дамблдор не в счет.

А вот если бы через пару часов Джинни Уизли спустилась из своей комнаты на кухню особняка Блэков (который, впрочем, все чаще именовали уже поттеровским), она нисколько не удивилась бы увиденной там картине под названием «Профессор Снейп пьет чай с Гермионой Грейнджер». У картины имелись вариации: «Профессор Снейп пьет глинтвейн с Гермионой Грейнджер», «Профессор Снейп пьет кофе с Гермионой Грейнджер» и «Профессор Снейп объясняет Нимфадоре Тонкс, что именно он пил с Гермионой Грейнджер». Нет-нет, Джинни Уизли нисколько не удивилась бы увиденному и, может быть, даже стала бы третьей в этом полуночном чаепитии. Несколько месяцев назад, когда отряд «Мерлиновы Дети» ушел в свой первый рейд, куда по единодушному мнению командного состава (Гарри-Драко-Рон) не взяли девушек, Гермиона решила во что бы то ни стало дождаться Малфоя и, чтобы скоротать ожидание, спустилась на безлюдную ночную кухню заварить себе чаю с мятой. Она даже не удивилась, застав на кухне Снейпа, колдующего над заварочным чайником. «У Тонкс ночное дежурство», — почти равнодушным тоном обронил профессор и, не спрашивая, достал из шкафчика еще одну чашку. С тех пор двое Зельеваров частенько коротали долгие часы ожидания за совместным распитием все новых и новых сортов напитка, излюбленного всеми детьми туманного Альбиона, и магами, и маглами, в равной степени.

— У меня дурное предчувствие, профессор, — сказала Гермиона, медленно размешивая сахар в своей чашке (двенадцать с половиной раз по часовой стрелке, четырнадцать с четвертью — против). — Мне все время кажется, что сегодня ночью что-то случится. Что-то ужасное.

— Это всего лишь вишневый чай, а не Успокоительное Зелье, мисс Грейнджер, — невпопад ответил Снейп. — Незачем так тщательно размешивать сахар. К тому же Вы нарушили схему — против часовой стрелки не четырнадцать с четвертью, а пятнадцать.

— Это в модифицированной разновидности, — тут же откликнулась Гермиона. — А в классической — четырнадцать.

— Что я всегда ценил в Вас, — бесстрастным тоном сообщил Снейп, — так это умение не просто получать знания, но еще и пользоваться ими в нужный момент. Но сейчас мы с Вами в такой ситуации, когда любые знания не находят никакого применения. Поэтому прекратите нервничать, Гермиона, и выпейте, наконец, свой чай. Он уже давно остыл.

— Можно подумать, Вы спокойны, как удав перед обедом, — пробормотала девушка, глядя, как Снейп разрезает десертным ножом шоколадный бисквит ровно на двенадцать крохотных и совершенно симметричных квадратиков.

Северус опустил глаза к раскрошенной сладости, чуть сдвинул брови и небрежным щелчком пальцев заставил бисквит принять первоначальный вид только затем, чтобы вновь заняться его разрезанием.

— Сам-то я всегда полагал, что «что-то ужасное» случается независимо от наличия или отсутствия у Вас дурных предчувствий, — заговорил после небольшой паузы профессор Зельеварения. — К тому же, Вы всегда казались мне наиболее разумной девушкой из всех гриффиндорок, которых я когда-либо знал, Гермиона…

— Ой ли? — попыталась по-снейповски прищуриться Грейнджер, но вышло это как-то неубедительно, несмотря на тесное профессиональное сотрудничество и регулярные чаепития с Великим и Ужасным Зельеваром.

— Ой ли, ой ли, — закивал головой Снейп. — Я имею в виду — из всех ныне живущих гриффиндорок.

-А! — глубокомысленно заметила ныне живущая гриффиндорка, и на несколько минут на кухне воцарилась глубокая тишина, прерываемая лишь тихим постукиванием десертного ножика по тарелочке с бисквитом да позвякиванием чайной ложечки о тонкие стенки фарфоровой чашки.

Негромкий хлопок аппарации заставил Гермиону подскочить на стуле, и на мгновение согнал с лица слизеринского декана выражение абсолютной невозмутимости. Материализовавшийся на кухне Драко Малфой с растрепанными волосами и свежим синяком на левой скуле окинул чаевничающую парочку мрачным взглядом и, не говоря ни слова, прошел к столу. Тяжело опершись одной рукой о столешницу, другой рукой Малфой без спроса взял гермионину чашку и залпом выпил остывший чай.

— Что? — выдохнула Гермиона, приложив ладони к щекам.

— Кто? — почти спокойно спросил Снейп, и выпустил нож из внезапно задрожавших пальцев.

Малфой посмотрел сначала на свою девушку, потом на своего учителя, передернул плечами и стиснул чашку в кулаке так, что она треснула на дюжину кривых белоснежных осколков. Словно в замедленной магловской съемке Драко разжал пальцы, и осколки вперемешку с темными каплями крови из разрезанной ладони полетели на столешницу.

— Драко! — воскликнула Грейнджер и вскочила с места, чтобы начать хлопотать над порезом, но решительным жестом раскрытой ладони, по которой, повторяя изгибы линии жизни, бежала горячая алая струйка, Малфой остановил движение гриффиндорки.

— Это ерунда, — хрипло и твердо сказал он. — Это — ерунда. Со мной ничего страшного не случилось. Я ведь Малфой, а Малфои –чертовски живучие твари, знаешь ли. Ты сделала правильный выбор, Грейнджер, когда решила быть со мной. Потому что если бы ты решила быть с Норрингтоном или Брауном, или, к примеру, Скоттом, то сейчас твое сердце разбилось бы на тысячи мелких осколков, как эта чертова чашка! Хорошо, что этого не случится.

И Драко вытер кровь прямо о рукав мантии, чего ни один Малфой никогда не позволял себе ни при каких обстоятельствах.

— Драко, возьмите себя в руки! — жестко сказал Снейп, поднимаясь в полный рост. — Кто еще погиб?

— А Вам мало, профессор?! — горько усмехнулся Малфой. — По Вашему — трое за одну ночь, да какую там ночь — за пару часов! — это мало? УПСы ударили с востока, хотя мы ожидали их с севера, и их было почти сорок — почти сорок, понимаете, тогда как разведка докладывала, что их должно быть не больше дюжины! Их сорок против наших пятнадцати! Просто чудо, что нам удалось отстоять этот гребаный магловский пригород и потерять только троих бойцов, а не половину отряда.

Драко поднял голову, посмотрел на Снейпа потемневшими почти до черноты глазами, и жалобно спросил:

— Вам не кажется, что фраза «только троих» звучит слишком кощунственно, сэр?

— На войне все звучит слишком кощунственно, Драко, — непривычно мягким голосом произнес Снейп и сунул под нос Малфою маленький флакончик из темно-зеленого стекла.

— Что это? — вяло отмахнулся Драко, но одна снейпова рука крепко ухватила его за шиворот, а вторая поднесла флакончик к губам, и ему не оставалось ничего другого, кроме как выпить сильно пахнущее мятой и валерианой зелье.

— Так лучше, правда? — спросил Снейп и, не глядя, ткнул пустым флаконом в сторону Гермионы. Та мгновенно поставила его на стол, мимоходом соединила осколки разбитой чашки невербальным Репаро и нежно, но крепко ухватила Драко за локоть.

— Больно? — и дотронулась кончиками пальцев до синяка на скуле Малфоя. — Я залечу.

— Не надо! — помотал он головой и вдруг ухмыльнулся. — Оставлю на память о поттеровской ручке.

— Он тебя ударил?! — ахнула Гермиона. — Почему?

— Ну, мало ли, — неопределенно пожал плечами Драко. — Я ему, между прочим, не хуже засветил.

— Вы подрались с Гарри? — округлила глаза девушка.

— Что с Поттером? — коротко поинтересовался Снейп.

— Уже в норме, — ответил Малфой и опустился, наконец, на стул. — Спит на базе в Хогсмите. Все Уизли тоже там, ну, и вообще все наши. Просто ни у кого сил не осталось, чтобы аппарировать по домам. А я решил, что… — голос Драко дрогнул, но он тут же взял себя в руки и закончил свою короткую речь твердо, как и полагается командиру отряда специального назначения, потомственному аристократу и урожденному Малфою.

— В общем, надо же было кому-то появиться здесь и отчитаться перед непосредственным начальством, сэр.

— Совершенно правильное решение, — похвалил Северус Снейп своего бывшего студента, а ныне — подчиненного. — Десять баллов Слизерину, то есть лично Вам, Драко. А сейчас, пожалуйста, идите спать. Все подробности операции завтра утром.

— Но, мистер Снейп… — начал было Драко, однако Снейп лишь покачал головой.

— Самое главное Вы мне уже сказали, а все остальное подождет до утра, тем более что до рассвета пара часов, не больше. Гермиона, забирайте мистера Малфоя и позаботьтесь о том, чтобы он немедленно лег спать.

— Что значит «забирайте»? — вскинулся вышеупомянутый мистер Малфой. — Я и сам могу прекрасно о себе позаботиться!

Но, тем не менее, позволил Гермионе взять себя за руку, словно маленького, и увести из кухни прочь.

Оставшись один, бывший двойной шпион и бывший же преподаватель Хогвартса, а ныне координатор штаба Армии Дамблдора, профессор Снейп долго смотрел в стену прямо перед собой и с нарастающей тоской вспоминал о том, что Норрингтон почти всегда получал по Зельеварению «Превосходно», но почему-то каждый раз удивлялся этому и радовался как первокурсник, а вот Скотт, напротив, демонстрировал полное отсутствие способностей к этому предмету, и от праведного профессорского гнева его спасала только помощь Брауна и пухленькой веснушчатой отличницы Луизы Коллинз — той самой, которая выросла в рыжеволосую красавицу, и на которой Скотт собирался жениться…

— Мерлин вас всех побери, сукины вы, а не «Мерлиновы Дети»! — надтреснутым голосом пробормотал Снейп, и, схватив со стола только что восстановленную Гермионой злополучную чашку, запустил ею в каменную стену блэковской кухни с такой силой, что чашка буквально взорвалась фонтаном мельчайших фарфоровых брызг, не поддающихся никакому Репаро.

И если бы мисс Джиневра Уизли случайно оказалась свидетельницей этого, она вряд ли стала бы удивляться столь неподобающему поведению профессора Снейпа. Скорее, молча подошла бы к столу и одним взмахом волшебной палочки заварила бы для него свежего крепкого чаю. С молоком и тростниковым сахаром — как он любит.

С того момента, как Драко Малфой в сопровождении Гермионы Грейнджер покинул кухню, он не произнес ни слова. Молча позволил отвести себя в свою комнату и залечить-таки порез на ладони и синяк на скуле, безропотно снял испачканную кровью и сажей мантию, сходил в душ, натянул на себя пижаму и улегся в постель. И все это — в полной тишине, потому что растерянная и притихшая Гермиона тоже молчала. Возможно, впервые в жизни умница и всезнайка Грейнджер просто не могла найти нужных слов. Поэтому она тихо лежала рядом с Драко, затаив дыхание и боясь прикоснуться к нему, только смотрела блестящими глазами на своего возлюбленного, который лежал поверх одеяла, обхватив себя руками и уставившись в потолок. Насильно влитое в него профессором Снейпом Успокоительное Зелье никак не желало действовать, и Драко прилагал бешеные усилия к тому, чтобы сдержать бьющую его дрожь и не дать выплеснуться наружу стихийной магии. В комнату медленно вползал предрассветный сумрак апрельского лондонского утра, и, наверное, надо было бы хоть чуть-чуть поспать, но сон не шел к ним, и в голове Малфоя в сплошной и абсолютной буддистской пустоте плавали комки сизого тумана, не превращаясь в связные мысли, а в гермиониной голове рваные клочья тумана перемещались с лихорадочной скоростью, и среди них яркими искрами вспыхивала вдруг мысль о том, что завтра Драко тоже могут убить…

— Дрей, послушай! — воскликнула Гермиона и замерла, не сложив фразы.

— Что? — не сразу отозвался Драко, не повернув головы в ее сторону.

— Возьми меня, Драко, — произнесла девушка низким и хриплым голосом, от которого у Малфоя мгновенно сбилось дыхание.

— Не думаю, что сейчас это хорошая идея, — Малфои просто так не сдаются, и Драко честно попытался бороться с самим собой.

— Это самая лучшая идея, — продолжала Гермиона все так же хрипло. — Просто сделай это так, как ты хочешь, и ни о чем не спрашивай.

То ли от звука этого низкого голоса, то ли от того, что Гермиона еще никогда не говорила ему ничего подобного, Драко почувствовал, как алая волна возбуждения накрывает его с головой, от макушки до кончиков пальцев на ногах, и все события сегодняшней ночи начинают казаться мелкими и незначительными по сравнению с невыносимым жаром, пульсирующим в паху. «Сделай это так, как ты хочешь», — сказала Гермиона, и в памяти мгновенно всплыла двухнедельной давности картина: он прижимает ее к стене, разрывая мешающую одежду, и входит в нее с такой яростью, что это кажется почти насилием. «Не ври! — мысленно приказал сам себе Малфой. — Это не было «почти» насилием. Это самое настоящее насилие и есть». После того случая он долго просил у Гермионы прощения и не прикасался к ней, опасаясь, что в нем снова проснутся неконтролируемая ярость и животная жестокость.

— Я боюсь, что не смогу контролировать себя… — начал Драко, но продолжить ему не дали.

— Что за ерунда! — горячо прошептала Гермиона и несколько секунд повозилась под одеялом, стягивая с себя ночную сорочку. А когда эти чертовы секунды прошли, она прильнула к Малфою всем своим обнаженным и горячим телом и провела рукой по его собственному телу — от ключиц к бедру — и там остановилась, наверное, затем, чтобы Драко задохнулся, когда ее маленькие нежные пальчики неторопливо потянули вниз резинку его пижамных штанов.

— Я и не хочу, чтобы ты себя контролировал…

Выполняя сокровенное желание своей девушки, Малфой не стал больше бороться с самим собой, два раза глубоко вздохнул и вдруг резко перевернулся, подминая Грейнджер под себя. Он впился в ее губы жестким поцелуем, и его руки, обычно бережно и нежно ласкающие любимую, теперь сдавливали и сминали ее тело. Где-то глубоко внутри Драко чуть брезжила смутная мысль о том, что сейчас Гермиона начнет вырываться, сопротивляться, воскликнет, что ей больно, и ему придется остановиться, но странное дело — ничего подобного не происходило. Гермиону, так же, как и самого Малфоя, била крупная дрожь, и она прижималась к нему все сильнее и сильнее, хотя, казалось бы, сильнее уже было некуда. «Что она делает?» — думал Драко, когда его ладонь с силой раздвинула ноги Гермионы, и в ответ на это она выгнула спину и глухо застонала ему в рот. А лишь только его тонкие пальцы очутились на внутренней стороне ее бедер, Гермиона сама передвинула его руку и стала насаживаться на эти пальцы, все убыстряя и убыстряя ритм. «Что я делаю?» — думал он, задыхаясь от бешеного, темного желания, захлестнувшего его с головой, заставляющего врываться в свою любимую быстрыми и резкими движениями, с каждым толчком причиняя ей боль и в то же время наслаждение. «Что мы оба делаем?» — думал он, капитулируя перед сокрушительным оргазмом, взорвавшим сознание миллионами сверкающих осколков, острых и тонких, как останки разбитой фарфоровой чашки…

— Прости, Герм, — прошептал Малфой несколько минут спустя, отдышавшись, и осторожно заглянул в карие гермионины глаза. — Я опять сделал тебе больно…

— Это ерунда, — отозвалась Гермиона малфоевскими словами, и ее голос звучал ровно и спокойно, а в уголках глаз блестели непролитые слезы. — Если мне больно — значит, я жива. А если ты чувствуешь мою боль — значит, ты жив. То есть мы оба живы. Здорово, правда?

Драко Малфой не знал, что ответить своей любимой. На мгновение ему стало так больно, что он забыл, как надо дышать, а когда это чувство прошло, парень судорожно вздохнул и уткнулся лбом в теплое плечо Гермионы, словно маленький.

Через несколько секунд он уже спал и не слышал, как Гермиона, укрывая его одеялом и, перебирая спутанные прядки волос чуть подрагивающими пальцами, шептала то ли самой себе, то ли спящему рядом возлюбленному:

— Ничего страшного, это пройдет. Надо просто пережить войну. Главное — пережить эту войну…

И если бы в эту минуту рядом со спящим Малфоем и лежащей без сна Грейнджер совершенно случайно оказалась бы Джинни Уизли, она подписалась бы под каждым произнесенным словом своей подруги и под каждой ее невыплаканной слезинкой…

… Спустя несколько лет Гермиона Грейнджер-Малфой, задремавшая в кресле со «Справочником по Зельеварению» в руках, неожиданно проснется и обнаружит своего мужа сидящим на полу и неотрывно смотрящим на нее.

— Драко, что случилось? — вскинется Гермиона, и пушистый плед сползет с ее коленей.

— Прости меня, — глухо произнесет Драко, и сердце Гермионы ухнет вниз вслед за пледом.

— За что? — спросит девушка, машинально нащупывая руками успокоительную шершавость книжного переплета.

— За войну, — ответит ее муж, и почему-то она сразу поймет, что именно он имеет в виду.

— Проехали, Дрей, — твердо ответит миссис Малфой и вздохнет облегченно. — Давай лучше выпьем вишневого чаю. Из белых фарфоровых чашек и обязательно с бисквитами и тростниковым сахаром…

— Я тоже тебя очень люблю, — дрогнувшим голосом прошепчет Драко и потянет ее из кресла вниз, на клетчатую мягкость шотландского пледа. Первым на пол упадет справочник и раскроется на сто двенадцатой странице — «Успокоительное Зелье и его разновидности»…

(1) Йорк — город на середине пути между Лондоном и Эдинбургом, главный город графства Северный Йоркшир.