Сознание медленно возвращалось к ней, отзываясь ощутимой болью и тяжестью, которой налилось все тело. Словно вместо крови в нее закачали жидкий металл, который теперь изо всех сил тянул вниз ее туловище, заставляя утопать в слишком мягкой кровати. Чуть повернув голову, чтобы легче было дышать лежа при этом на животе, она уткнулась в такую же слишком мягкую подушку, которая лежала рядом с головой, и сделала глубокий вдох, надеясь вернуться в не запомнившийся, но определенно приятный сон.

Но вместо блаженного покоя ощутила, как болезненно с силой в груди начало колотиться сердце, спазмами сжимая и разжимая стенки горла. По жилам потекла жидкость, которую совершенно точно нельзя было сравнивать с плавленым железом, разгоняясь сама и прогоняя прочь дремоту. От приятного знакомого запаха закололо по краю крыльев носа, и она с удовольствием зажмурилась, решив, что реальность будет куда приятнее созерцания сказочных миров.

Гермиона никогда не умела различать запахи, поэтому сказать что-то вроде «от него пахло жасмином» она не могла. Но она точно знала, что аромат, источаемый подушкой, рядом с которой покоилась ее голова, пах… жизнью. С трудом приподняв затекшую руку, она подтянулась ближе, чтобы в полной мере ощутить, вдохнуть, просмаковать его. Напитаться жизненными силами – что может быть лучше?

Невольная улыбка, расцветшая на губах, сжавшиеся от предвкушения пальчики на ногах, стальная хватка на темной наволочке и глубокие вдохи в полную грудь выдавали в ней давно оставленное позади желание любить. Только вот любить было некого, если вторая половина кровати была пустой.

Окончательно придя в себя, Гермиона резко распахнула глаза. Чуть сдвинула подушку вниз, чтобы дать обзор глазам и с непониманием уставилась на совершенно незнакомую комнату. Сонно приподняв голову, чтобы увидеть больше, она облокотилась на одну руку и попыталась то же проделать со второй, когда поняла, что не может ею пошевелить. Переведя взгляд за плечо, чтобы понять, что ей мешает, она почти вскрикнула, в последнюю секунду зажав рот свободной ладонью.

Позади нее, крепко держа ее за руку, спал помятый Драко. Едва не сваливаясь с края кровати, он неслышно вдыхал, отчего его грудь то поднималась, то опускалась, оголяя кусочек кожи, видный в разрезе расстегнутого ворота рубашки. Его рот был сжат в узкую линию, словно он решал сложнейшею задачку по тригонометрии, а не посапывал, видя сны. Брови сведены к переносице, свободная рука удерживала вторую в районе чуть выше локтя, создавая грозный вид мужчины, сложившего руки на груди. И вообще весь он казался напряженным, словно даже во сне не мог отпустить что-то неприятного, мешавшее расслабиться.

Попытавшись аккуратно высвободить затекшую ладонь, Гермиона мягко прикоснулась к сжатым пальцам, чтобы помочь себе, но была остановлена легшей сверху рукой. Переведя взгляд с образовавшегося двойного «замка» из сплетения рук на подернутые сонной поволокой серые глаза, она замерла, не зная, что делать дальше. Драко так же молча смотрел на нее и словно бы даже не дышал. Тяжелая от вязкого дурмана голова явно не слушалась, и он медленно моргал, изо всех сил борясь с не отпускающими щупальцами Морфея.

Изучая темные круги под его глазами, Гермиона задавалась вопросом, когда он в последний раз по-человечески спал, и отгоняла голос разума, шепчущий, что, даже несмотря на случившееся до похищения, ее не должно это волновать. По крайней мере, пока они не выяснят все до конца. Но сейчас этот разговор был бы неуместным, а говорить о том, в каком аду она прожила те четыре дня, не хотелось. Она чувствовала вселенскую усталость, коротая тяжелой ношей легла на плечи. Словно Атлант, который удерживал на себе небесный свод, она держала в руках свой весь вмиг пошатнувшийся мир, старалась удержать его неподвижно, чтобы от малейшей встряски порушенные, потрескавшиеся куски части не развалились, зацепив то, что еще осталось целым. И понимала, что у нее плохо получалось.

В мыслях ей представлялся старый как мир спектакль, где главный герой, умирая на сцене, срывает шквал аплодисментов. Где вскакивает за закрытым занавесом и выходит на поклон, отдавая благодарность публике. Вот только она не в театре, где, как по обычаю Дня сурка, одна и та же постановка будет повторяться день за днем, пока не кончится зрительский спрос. Где, даже умерев, ты бойко вскачешь на ноги, словно возродившись из пепла, и начнешь новую жизнь с нуля, хоть и сыграешь ее по известному сценарию. Где будут ждать те, кто отдаст всю свою благодарность за красивую игру.

Нет, она не в театре, но на сцене – на сцене реальной жизни. И режиссер, не давший ей сценария, не прогнавший программу «от» и «до», как школьный надзиратель, с суровым видом начал ждать, как она выпутается, сможет ли доиграть хотя бы первый акт.

И он дождался даже большего – она в финале, но не знает, что еще придумать, как оголить и без того искрящиеся от чистоты эмоции, чтобы достойно уйти с потухшими прожекторами под гром аплодисментов. Сдерживаемые, никогда не получавшие полной воли раньше, сейчас из нее рвались крики, стоны, всхлипы, слезы. Но она лишь безмолвно смотрела в грустные глаза бывшего мужа и не решалась на последний шаг. Она не хотела снова возвращаться к показушному равнодушию или жалостливым взглядам, какими обычно смотрят побитые котята. Она хотела жить, но жить так, чтобы точно знать: либо он с ней, либо она сама по себе – раз и навсегда.

Сама того не осознавая, она чуть сдвинулась назад, чтобы провести некую грань между ними. Его близость мешала ясно мыслить, и она все никак не могла собрать воедино свое желание поговорить и нежелание разрушать уютную тишину нового дня, свою боль и бесконечную тягу, которой, как в водовороте, ее затягивали пасмурные глаза.

Постепенно веки ее стали наливаться тяжестью: не полностью окрепший и отдохнувший организм требовал чуть больше сна, а измученный сомнениями мозг – еще одной передышки. Видя, что Драко с теми же потерями борется с тягостным состоянием, она позволила себе расслабиться и уплыть вслед за поющими сиренами снами, надеясь, что он последует ее примеру и отдохнет после пережитого сражения, прежде чем они перейдут к другому бою.

Это была недолгая, но отсрочка.



В следующий раз Гермиона проснулась уже более бодрой и чувствовала себя лучше. Лучше, чтобы выбраться из давящей на нее комнаты. Ей не хотелось находиться в ней, смотреть на нее, выискивать взглядом, чем бывший муж заполнил каждый уголок новой обители, терзаться сомнениями: а было ли?.. Она хорошо помнила, что видела в ней – а точнее, кого и в чем видела, выходящим из нее, – а потому не хотела лишнюю секунду проводить на той же, скорее всего, кровати, в том же помещении и отчасти даже с тем же мужчиной…

Она неспешно, чуть пошатываясь от долго лежания, прошлась по коридору, нашла ванную и освежилась. Умыла лицо холодной водой и по-детски почистила пальцем зубы. Она так же делала, когда была непоседливым ребенком. Имея в родителях двух дантистов, невольно начинаешь делать все, лишь бы не выполнять тот огромный свод правил по уходу за зубами.

Все придуманные человечеством в этой сфере приспособления казались Гермионе в пору ее детства орудиями пытки. И хотя лечить возникающий кариес она ненавидела, пугалась одного вида бор-машины и ужасно переносила уколы анестезии, проваливаясь после лечения в физически истощающий сон, все равно всячески избегала трехминутного ритуала чистки зубов. Иногда попадалась, но с возрастом стала умнее: мочила щетку, словно ею пользовались, пастой слегка елозила по зубам, чтобы изо рта пахло мятой, а иногда и на вкус пробовала – какой никакой, а вечерний десерт. А оставшееся от установленного лимита время тратила на лишние мгновения в пенной ванне, где лепила на голове пышную белую корону или просто рисовала пузырьками на стене.

Тогда это было шалостью, а сейчас у нее просто не было желания обыскивать чужие шкафчики, оправдывая это сканированием местности на предмет наличия запасной щетки, а не праздным любопытством, которое настойчиво требовало узнать, не затесалась ли где-нибудь в каком-нибудь стаканчике используемая женская щетка. Обрубая на корню эгоизм и собственнические чувства, Гермиона напоминала себе, что с палочкой ей вовсе не требуется щетка, а Драко вряд ли поверит, если застукает ее, что она просто не хотела возвращаться в спальню и будить его поисками этой самой палочки. Ей бы вообще после случившегося не выпускать ее из рук, но почему-то необходимости в этом она не ощущала. Как не ощущала чего-либо еще: ни подозрений, ни паранойи, ни чувства неправильности. Все как будто было… обыденно?

Она тряхнула головой, откладывая на потом вопросы, на которые не могла пока дать ответы.

Закончив с ванными процедурами, Гермиона прошлепала босыми ногами дальше, высматривая взглядом кухню. Но обнаружила совсем не искомое помещение, а очередную комнату. Гостевая, рассеяно подумала она, оглядываясь назад. Если смотреть от входной двери, то эта комната как раз располагается там, где она в прошлый свой визит видела Асторию.

Неприятно кольнувшее изнутри чувство заставило ее сделать шаг назад, отступив от открытой створки, за которой виднелась заправленная кровать с приоткрытыми шторами. Явно давно пустующая, не выделяющаяся запахами или предметами личного пользования…

Изумленно разглядывая через проем совсем не страшное помещение, Гермиона раздумывала, стоит ли зайти внутрь и осмотреться внимательнее. И тут же ругала себя за слабость и трусость. Ну в самом деле, не выскочит же из шкафа настырная, как всегда идеальная в своей ослепительной красоте блондинка с криком «Купилась?» и не начнет, тыкая в нее пальцем, смеяться над ее растерянным и несвежим видом, правда?

Осторожно переступив порог, опустив сначала пальцы правой ноги на ковер, словно тот может при соприкосновении с ее кожей выпустить шипы, и только потом зайдя полностью, она остановилась у входа и сложила руки на груди, пытаясь согреться. В комнате было довольно прохладно – из раскрытого окна чуть задувал ветер, покачивая тонкую тюлевую занавеску. Гермиона отметила небольшой слой пыли на комоде справа от нее – признак давнего отсутствия. Прошла еще немного вперед и перевела взгляд в другую сторону, понимая, что по коже бегут мурашки не столько холода, сколько облегчения ¬– тело, которое ждало очередного удара, выдохнуло и расслабилось: удара не последовало, и она явно зря переживала, хотя так и не сложила «два» и «два» в своей голове. Что-то внутри горделиво и упрямо сопротивлялось, не давая до конца осознать, что многое из случившегося могло стать очень большой ошибкой с ее стороны…

Из грустных размышлений Гремиону выдернул странный звук, напоминающий легкую вибрацию телефона. Сначала она подумала, что где-то действительно звонит мобильник, лежащий на чем-то мягком, что делает звук приглушеннее. Но ни на кровати, ни даже на ковре телефона видно не было, да и откуда бы у Драко мог взяться такой предмет, как телефон. Гермиона фыркнула, а звук все так же упорно откуда-то шел, начиная раздражать тем, что она никак не могла найти его источник.

И, дезориентировано оглядываясь по сторонам, Гермиона чуть сдвинула ногу, ощутив мягкое теплое прикосновение к голени. А переведя взгляд вниз, изумленно открыла рот, испустив похожее на всхлип «ох».

От ее ног, взирая снизу вверх на свою хозяйку, на нее смотрели умные кошачьи глаза приятного болотно-желтого цвета…

Автор: Shantanel

Предыдущая глава || Следующая глава