Привыкая после долгого сидения во мраке, Гермиона сузила глаза и приложила руку ко лбу, чтобы отгородиться от яркого света, лившегося в комнату из коридора. Вошедший в ее обитель гость ничем себя не выдавал, продолжая хранить молчание, лишь внимательно изучал ее цепким взглядом. Разглядеть лицо, погруженное в темноту, не удавалось, но очертания мужской фигуры казались до боли знакомыми.

— Привет, — наконец заговорил ее гость.

— Привет? — неуверенно отозвалась она, все еще силясь разглядеть лицо своего визитера. — Мы знакомы?

Мужчина издал звук, похожий на приглушенный смешок. И эта короткая усмешка тоже резала по живому, напоминая о чем-то, что словно мыло, окунутое в масло, ускользало из рук.

— Хотел бы я обидеться, но, полагаю, что заслужил это – если не больше…

— Что… — «…вы имеете в виду?» – слова уже готовы были сорваться с губ, когда Гермиона наконец поняла, кто перед ней. — Быть не может… ты… — Глаза непроизвольно распахнулись, жадно отмечая определенно знакомые и теперь узнанные очертания. Рот приоткрылся от удивления, но слова, слетавшие с губ, больше походили на рваные всхлипы. Покатившаяся по щеке слеза сработала как катализатор, и в следующую секунду Гермиона подпрыгнула на месте, словно взлетая, и кинулась навстречу распахнувшимся широченным рукам.

— Ну привет, — с явной усмешкой прошептал знакомый голос куда-то в ее волосы, опаляя местечко между шеей и плечом горячим дыханием.

— Привет, — глупо повторила она, смеясь над абсурдностью всей ситуации.

Отклонившись чуть назад, но не разнимая рук, которыми обнимала старого друга за плечи, она смотрела в такие родные голубые озера. Искрящиеся весельем угольки, тлеющие вокруг зрачка, которых на правом глазу всегда было чуть больше, зажигали в ней самой что-то давно похороненное в руинах прошлого. Не выброшенное, но забытое, оставленное даже не на задворках, а на самых низах склада, где воспоминания медленно разлагаются под грузом новых впечатлений.

Коря себя за такое отношение к теплым моментам старой жизни, светлую сторону которой решила угробить, оставив лишь темную, Гермиона сильнее стиснула пальцы, словно извиняясь за собственную глупость. Они не виделись несколько лет – пожалуй, что даже целую вечность, – но в тот момент ей казалось, что ничего с тех давних пор не изменилось.

Замерший в несколько нелепом положении, но не собирающийся жаловаться, Рональд Уизли во все глаза смотрел на свою подругу, жадно пожирая взглядом каждую эмоцию, что отражалась на ее усталом лице. Синяки, пролегшие под глазами, прочно обосновались на своем месте. Некогда буйные волосы, пышной гривой рассыпавшиеся по ее плечам, если выпустить из плена заколок, безжизненно свисали вытянутыми прядями. Щеки впали, заострив скулы, у прорезей глаз морщинки стали чуть явнее положенного в ее возрасте, а сгорбленная даже в такой позе спина отражала весь груз, упавший на ее хрупкие плечи. Он видел все это и помнил с давних времен, подмечая теперь каждое грубое изменение.

Они расстались много лет назад, справедливо решив, что не могут и дальше притворяться кем-то большим, чем хорошими друзьями. Рону этот разрыв дался проще, Гермиона переживала разлуку куда острее. Она не оплакивала ушедшую любовь, но понимала, что для их дружбы настали очень тяжелые времена, которым понадобится не один день, чтобы вернуться на прежний уровень. Своим заблуждением, которое приняли за высокое чувство, они неслабо пошатнули многолетнее единение, связавшее их Трио.

Решив, что ему будет лучше побыть некоторое время вдали от Гермионы, Рон отправился путешествовать, но его «турне вокруг света» затянулось, когда он нашел себя в этом, став автором удивительных приключенческих историй для магов. Последние годы с семьей и друзьями он общался только так – посредством коротких писем, которые приходили изо всех уголков света, и длинными историями, которые вбирали в себя его работы.

Каждый член огромного рыжеволосого семейства нашел свое место на страницах той или иной его работы. Особое место в них уделялось путешественнику, который вещает читателю очередную свою авантюру (все прекрасно понимали, что это в некотором роде можно было назвать «писательским автопортретом»), а также его черноволосому другу, который то и дело влипал в какие-то передряги, и их стремящейся познать мир подруге, которая, казалось, знала ответ на любой вопрос. Каждое слово о них было буквально пропитано теплотой. Но самым удивительным открытием для них всех стал подарок Рона на свадьбу Гермионы и Драко. Он прислал им книгу, где рассказал их историю, наложив на собственную выдумку о том, как любознательная исследовательница, во время очередного путешествия троицы друзей, встретила язвительного, но до дрожи в ногах привлекательного укротителя драконов.

Для Гермионы, которая все еще крайне болезненно воспринимала отъезд друга и винила себя – сначала за то, что не смогла сохранить их чувства, а после и за то, что Рон, вероятно, почувствовал себя не слишком хорошо, узнав об ее отношениях с Драко, – этот подарок стал своего рода благословлением. Не сильно падкая на романы, их с Драко историю глазами новоиспеченного писателя она читала с особым упоением каждый год минимум два раза.

Ей столько раз хотелось поблагодарить Рона – за книгу, за дружбу, за поддержку и за прощение… И вот ей представился такой шанс, но слова будто застряли в горле. Она лишь молча смотрела на широкую улыбку на веснушчатом лице и не могла сдержаться от ответной радости, растягивая губы от уха до уха.

Наконец, когда и дальше так стоять стало уже неловко, они, нервно рассмеявшись, сделали каждый шаг назад, словно давая посмотреть на себя во всей красе. Гермиона смущено завела руки за спину и сцепила их в замок, на что Рон иронично приподнял бровь на своем загорелом лице. Учитывая, что за окном все покрывалось снежным покрывалом, его почти апельсинового цвета кожа смотрелась несколько дико.

— Почему ты так странно смотришь на меня? — спросил он, заметив, что Гермиона едва сдерживает смех, разглядывая его.

— Потому что подумала, что ты похож на… — она закусила губу, думая, как бы «смягчить удар», и снова бросила на него лукавый взгляд.

— Давай уже, руби! Хуже, чем подтрунивания Джорджа и Фреда, явно не будет, — беззлобно отозвался Рон, легонько толкнув ее в правое плечо.

— О, неужели? И что сказали твои братья? — так же игриво отозвалась Гермиона, складывая руки на груди и чуть наклоняясь, словно ей не терпелось услышать что-то до ужаса секретное.

— Ну, мои дорогие братья, Фордж и Дред, доходчиво обрисовали меня как… — он замолчал, решая, говорить ли дальше, а Гермиона, предвидя абсолютно нелепое заключение близнецов Уизли, изо всех сил старалась сдержать смех, уже рвущийся наружу, — пушистого цыпленка, — наконец выпалил Рон и замолчал, выжидающе глядя на собеседницу. Но она молчала. И это было… странно? — Не хочешь прокомментировать? Пошутить? Добавить «перца»?

Поджав губы и покачав при этом головой, Гермиона сохранила серьезное выражение лица и ровно сказала:

— Нет, если честно.

— Нет? — Рон не знал, как реагировать, потому что вся сотня гостей, набившаяся в Нору этим вечером, доукрасила слова его старших братьев.

— Я думаю… — неспешно продолжила Гермиона, едва ли не впадая в истерику от растерянного выражения на лице друга, — что все дело в хохолке на твоей голове! Ты и вправду похож на цыпленка, знаешь ли… — Наконец дав себе волю, она начала посмеиваться над новым образом Рона.

— Очень смешно, десять баллов Гриффиндору, мисс Грейнджер! — насупился Рон, подбоченившись и повернувшись к Гермионе в профиль, словно всем своим видом хотел показать, какое оскорбление ему нанесла ее нечестная игра.

— Да брось! Лучше скажи, зачем тебе это? — спросила она, дернув за упомянутый хохолок, торчащий как хвостик на рыжеволосой макушке.

— И вовсе не смешно! С пару месяцев назад я случайно набрел на одно племя магов, живущих как отшельники в бескрайней пустыне. Не знаю, как оказался там, совершенно случайно аппарировал на окраину их поселения. И дабы не злить местных аборигенов, решил последовать их традициям, а там все носят такие прически. Мне повезло, что они позволили мне не сбривать волосы с боков, потому что там есть и такое!

— Отделался малой кровью, — смеялась Гермиона.

— Ты зря хихикаешь, милочка. Девушки там привлекательнее без волос вовсе. Так что, если не хочешь страшной мести, то лучше прекрати выдергивать мои или лишишься своих раньше, чем наступит Новый год – я хорошо запомнил, где это место!

— Я молчу, я молчу!

Все это было так знакомо. Они и раньше дразнили друг друга, но все это было словно в прошлой жизни. И стоять сейчас рядом со старым другом, словно не было всех этих лет, за которые они успели не раз ранить друг друга и себя, было странно, но в то же время так правильно. Словно недостающая часть паззла встала на свое место, точно попав в пазы и закрыв еще одну брешь в ее растрескнувшемся мире.

— Я рада, что ты вернулся, — серьезно сказала Гермиона спустя долгие минуты, а, может, даже часы. Время не имело значения. Ничего не было важно, только ее долгожданное единение с очень важной частью собственного прошлого, которое она так безалаберно запихнула в темный уголок своей души.

— Я рад, что вернулся, — просто ответил он.

Позже они долго разговаривали. Рон рассказывал ей о своих приключениях, а Гермиона с жадностью ловила каждое его слово. Кто бы мог подумать, что парень, которого она знала со времен школы, перерастет нелепые мечты об игре в сборной по квиддичу и станет и одним из лучших в волшебном мире авторов приключенческих романов! Она глядела на него во все глаза и чувствовала, как в душе больше не болит очень важная часть. Напротив, на месте зияющей болью пустоте уютно улегся, мурча какую-то сладкую колыбель, теплый шар. Чуть пульсируя, он вместе с кровью посылал через все тело легкое покалывание – как после шевеления затекшей конечностью. Приятная истома пропитала ее от макушки до пяточек, и Гермиона впервые за долго время ощутила себя хорошо. Не «нормально», не «сойдет», а «хо-ро-шо».

— Расскажешь мне, что у вас с хорьком приключилось? Я читал газеты и уже успел выслушать версию событий своей сумасшедшей сестренки, но подумал, что хочу знать, что ты скажешь.

— Рон, я не…

— Ты можешь рассказать мне все, помнишь? — подбодрил он.

— Я знаю, просто… это так… сложно? — неуверенно откликнулась она, избегая смотреть на него, но краем глаза отмечая его внимательный взгляд.

— Разрыв не может быть простой вещью, верно? — с тоской прошептал он.

Подняв-таки взгляд, она твердо встретила его наполненные грустью глаза. В ее собственных карих омутах наверняка отражалась та же печаль.

— Да, — просто сказала она, все так же изучая его.

— Но каждый ведет к чему-то новому, чему-то учит. Как у нас с тобой, м? Не считаешь так? — рассуждал Рон совершенно незнакомым и несвойственным ему тоном. Он поднялся с подоконника, на который они перебрались во время разговора, и начал неспешным шагом обходить ее комнату по кругу, изучая стоящие вдоль стен шкафы, висящие повсюду полки. — Вот, например, твоя разлука с родителями. Впервые ты оставила их, поступив в школу. Затем – когда спала им жизнь. И снова – когда сдалась и не стала бороться за их прощение.

— Не надо, Рон, — зло начала Гермиона, тоже вскочив и упершись грозным взглядом в широкую спину друга. — Ты знаешь, что эта тема под запретом! — напомнила она жестким голосом.

— Твой развод с Малфоем, — ничуть не смутившись ее вспышки продолжил спокойно он. — Ты не говоришь сама, но если верить словам Джинни, то ты даже не пыталась узнать, что произошло и почему он так… резко решил порвать с девушкой, ради которой поступился вбитыми с детства принципами и, если уж на то пошло, гордостью.

— К чему ты ведешь? — уже с меньшей агрессией спросила она, но все же не сбавила тон.

— И взять нас с тобой, — Рон, казалось, даже не слышал ее. Он остановился напротив стеллажа с фотографиями в другом углу комнаты и наклонился, чтобы внимательнее их все изучить. — Мы оба решили, что для нас будет лучше разбежаться – с этим все в порядке. Но когда я сказал тебе, что нам не стоит видеться некоторое время, что ты сделала? — наконец он повернулся к ней лицом, требуя ответа на свой вопрос. — Ты помнишь, Герм? — настаивал он, когда она, не выдержав твердого взгляда, отвела глаза в сторону, уставившись в пол.

— Не понимаю, куда ты клонишь…

— Понимаешь, — твердо перебил ее Рон. Затем он вздохнул и продолжил дальше изучать место, в котором прошли ее детские годы. — Война многих из нас подкосила. Кто-то даже спустя столько лет не нашел в себе сил перешагнуть через пережитое, продолжая лелеять свои раны, вместо того чтобы зажить с нуля… — его голос звучал плавно, размеренно. Он сожалел о тех, о ком говорил. Путешествуя так долго по миру, он немало повидал, и это явно сквозило в его рассуждениях.

— Как ты?

— Да, почему бы и нет? Сейчас я не могу без иронии вспоминать юношеские амбиции. Но смеяться над собой полезно, верно же?

Гермиона не ответила – она знала, что последует за этими словами, и пораженно закрыла глаза, делая глубокий вдох и готовясь к неизбежному.

— Научиться принимать себя таким, какой ты есть, – лучший подарок, который каждый из нас может себе сделать. — Гермионе стало трудно дышать. — Но ты не просто не научилась. Ты запретила себе учиться и даже думать о том, что можешь это, — каждое слово било как от установки пускового механизма, который заставлял нож в сердце проворачиваться снова и снова, и снова… — Ты не можешь простить себе чего-то в прошлом. И это не дает тебе веры в себя и свои силы. Ты утратила то, почему в свое время была гордой ученицей Гриффиндора, отважным бойцом Ордена Феникса и бесстрашной ведьмой, пережившей пытки и не один ужас войны.

— Прекрати… пожалуйста, — всхлипывала она, смотря на Рона, который с каждой секундой все больше расплывался перед глазами.

— Я не могу… И ты это знаешь.

— Но я прошу тебя – пожалуйста, остановись…

— Нет, ты остановись. Остановись и оглядись, во что превратилась твоя жизнь! — он не повышал тона, но каждое слово набатом отстукивало в голове мотив ее похоронного марша. Каждое слово и каждый шаг ей навстречу – очередной гвоздь в крышку ее пошарканного гроба, который так долго ждал, когда им, давно приобретенным, наконец воспользуются. — Во что ты сама ее превратила. Остановись и позволь себе обернуться, чтобы исправить то дерьмо, в котором ты изваляла все светлое, во что когда-то верила, что когда-то ценила! — теперь его голос покрылся холодной коркой жестокости, а теплота голубых глаз сменилась арктическим льдом. — У тебя есть шанс все исправить, нужно лишь принять то, что случилось, как неизбежное. Принять и простить!

— Не могу!

— Можешь!

— Нет!

— Да! Да, черт возьми! В мире нет ничего невозможного!

— Есть вещи, которые нельзя простить, Рональд, — подавив очередной всхлип и отняв от тела руки, которыми обнимала себя, чтобы не развалиться на части, Гермиона распрямилась, выпятив вперед грудь. Это движение словно разрывало сковывающие ее оковы мерзлого льда, которые лианами выплывали из глаз друга и примораживали ее к месту. Потрескивая и ломаясь, ограда трещала по швам, но она стояла прямо, не собираясь отступать.

— Нет, Гермиона, — мягко, совсем по-отечески, парировал Рон, кладя руки на ее гордо расправленные плечи. Легкое прикосновение весило словно несколько тон, под которыми ее решимость ломалась.

— Ты не прав.

— А, может, ты?

— Нет, — срывающимся шепотом упрямилась она.

— Скажи мне, что так гнетет тебя. Мы справимся с этим. Вместе!

Она продолжала качать головой, но не находила сил, чтобы сделать шаг в сторону или вырваться, или хотя бы сбросить его руки.

— Давай. Как раньше, помнишь? Мы ведь всегда решали все задачки. Просто позволь мне помочь тебе. И ты станешь свободна от этого груза! Больше не будет боли, которая так терзает тебя, которая раз за разом убивает тебя, которой ты позволяешь контролировать себя!

— Нет…

— Ну же, скажи мне!

— Не могу…

— Давай же, Гермиона, черт тебя подери, скажи мне! Скажи, что такого ты видела или сделала, из-за чего теперь готова навсегда остаться одна, а не бороться за свою семью и единственного мужчину, которого смогла полюбить и который полюбил тебя со всеми твоими тараканами! Скажи мне, твою мать, что это!

— Я убила Пэнси Паркинсон! — выкрикнула она в лицо ошалевшему Рону, а в следующую секунду снизу донеслись обеспокоенные крики ее родных, среди которых особенно сильно выделялся полный боли вопль ее матери…

Автор: Shantanel

Предыдущая глава || Следующая глава