Боль. Отчаяние. Тьма.

Они, как и любой незваный гость, приходят без приглашения. Им плевать на ваши чувства. Они приходят, чтобы уничтожить вас, сломить… Они правят балом в час трагедии, и никто не вправе им помешать. Они короли положения, и даже поддержка родных и друзей не всегда способна пошатнуть их власть.

Сначала приходит боль. Она ломает вас, сжимает сердце в цепких, как когти, пальцах и не отпускает.

Следом появляется отчаяние. Оно лишает вас малейшей веры в лучшее, лишает надежды. И погружает в пучину подоспевшей тьмы.

И в этот раз эти три незваные гостьи, как стервятники, явились на кровавый пир.

Жизнь постепенно уходила из девушки, лежавшей на больничной кровати. Капля за каплей. Если прислушаться, можно было услышать, как она постепенно выходит из нее. И это невозможно было остановить, несмотря на усилия врачей. Им пришлось констатировать смерть.

Стоило всем присутствующим в палате услышать холодные слова доктора о времени смерти, внутри каждого из них что-то сломалось – то, что уже невозможно будет починить. Они никогда не будут прежними. Никто из них. На лице каждого поселилась траурная печать, отразились неверие, боль…

Он винил себя больше всего. Если бы он не выпустил стрелу, если бы Дарк не перехватил ее, она была бы жива. Оливер понимал, что глупо винить себя в подобном, но он винил и чувствовал, как вина разъедает его грудину, чтобы достать до сердца. Ему хотелось кричать, но рот просто безвольно открывался и закрывался в попытках глотнуть как можно больше воздуха… Казалось, легкие не хотят больше работать, и он сейчас тоже свалится замертво.

Еще один родной ему человек покинул его. Он уже сбился со счета, скольких он потерял. Вина не должна была сдавливать его со всех сторон – ведь это не он лишил их всех жизни! – но она сдавливала. И лишь подоспевшие объятия Фелисити не дали ему окончательно развалится на части.

Но любые мучения Оливера были ничем по сравнению с болью отца, потерявшего дочь. Его кровь и плоть. Его первенца.

Он даже не понял, как осел на холодный, уложенный плиткой пол. Его взгляд был устремлен в стену, глаза оставались сухими, но внутри него царил самый настоящий ад. Сердце, казалось, разорвало на части – до того была сильна боль. Квентин не хотел верить в то, что видел и слышал. Не хотел верить, что его Лорел больше нет. В глубине души он надеялся, что все это жестокий розыгрыш, что сейчас она встанет с постели и виновато улыбнется ему из-за того, что заставила переживать и нервничать. Но он понимал, что этого не случится. Его дочь мертва, и он больше никогда не увидит ее улыбку, задорно блестящих глаз… не услышит ее голос.

Это было слишком даже для него. Для закаленного полицейского, который успел пережить очень многое в своей жизни. Он уже два раза терял свою младшую дочь, и с каждым разом становилось все больнее. Но Сара была жива – хоть и далеко, но она жива! И теперь их осталось двое – только он и единственная отныне дочь.

Он надеялся на чудо, что, возможно, Лорел смогут оживить, как когда-то оживили Сару, но понимал, что чуда больше не произойдет. Что ему нужно смириться. Но он не мог. В его голове медленно проигрывались воспоминания, связанные с Лорел – самые светлые, начиная с ее рождения, – пока его сердце медленно обливалось кровью.

Все находящиеся в палате понимали, что уже ничего и никогда не будет как прежде. Они понимали, что им нужно сплотиться, чтобы пережить эту утрату. Но вот получится ли у них? Никто не знал. Ведь боль уже раздавила их, а отчаянье готовилось отобрать у них последние клочки веры и надежды на светлое будущее. Вскоре к ним присоединится и тьма. Которая погрузит их навеки в себя. И тогда уже никто и никогда не познает свет.