Гермиона не сразу осознала смысл сказанного. Подобный расклад не мог привидеться ей в самом кошмарном сне. Родственная связь с Волан-де-Мортом. Конечно, все чистокровные маги состоят в такой связи между собой, но Гермиона слишком хорошо изучила родовую книгу Блэков, чтобы сказать, что Мраксы были в достаточно дальнем с ними родстве. Достаточно для того, чтобы крестраж работал очень плохо или не работал вовсе. Однако связь, установившаяся между фамильным перстнем Лестрейнджей и медальоном Салазара Слизерина, была слишком острой и крепкой. Тогда Гермиона списала это на то, что она совсем недавно получила метку. Это объяснение, хоть и не слишком правдоподобное, ее вполне устраивало. Теперь же выяснилась настоящая причина.

Родственная. А какого родственника она так настойчиво искала по библиотекам, старым архивам и родовым гобеленам? Вспомнился их единственный разговор с матерью на эту тему.

«– Ты можешь хотя бы сказать, знаю ли я его?
– Да, знаешь.»

Конечно, Гермиона знала.

«– Он жив? И если информация о его личности дойдет до Лорда, это может навредить этому человеку?
– Определенно.!»

Жив, точнее бессмертен. А вот насчет второго Беллатриса покривила душой. Эта информация могла навредить лишь ей самой, за то, что скрыла от Хозяина правду. Да и сообщать такое бывшей гриффиндорке, подруге врага Повелителя, выросшей у маглов было безумием. Гермиона представила, какой бы могла быть ее реакция тогда, и про себя усмехнулась. Даже сейчас, когда большую часть чувств из нее высосала темная магия, внутри бушевала буря. Потому что Волан-де-Морт в качестве отца – это было нечто запредельное.

«– Мы всегда были близки с Беллатрисой.»

Да, Темный Лорд сам говорил ей это! Но разве Гермиона могла подумать о том, что скрывалось за вполне безобидной фразой? Она могла сказать, что близка с Гарри, но это вовсе не значит, что их отношения заходили дальше дружеских. Вот черт!
– Весьма занимательный поворот, не так ли? – словно сквозь пелену услышала Гермиона голос Джинни с холодноватыми надменными интонациями Волан-де-Морта. – Я и сам впечатлен. В семнадцать я не думал о наследниках. Интересно, а ты говоришь на парселтанге?

– Понимаю уж точно, – на автомате ответила Гермиона, вспомнив, как Гарри открывал медальон. Он не говорил на английском, как ей тогда показалось. Просто она понимала змеиный язык. Пожалуй, она могла бы узнать это раньше, на втором курсе, но во время дуэли Гарри Поттера и Драко Малфоя, когда друг проявил свои способности, Гермиона позорно валялась без сознания, сбитая с ног Миллисентой Булдстроут. А затем… она не ходила одна по Хогвартсу и ее мысли всегда были заняты, чтобы обращать внимание на разговоры или шепотки. За первую половину первого курса Гермиона привыкла, что ее постоянно кто-то обсуждает, ведь она так выбивалась из гриффиндоского коллектива. Но кажется, перед тем как Гермиона увидела Василиска в зеркало в библитеке, ей послышался какой-то странный шепот. Она тогда подумала, что это всего лишь галлюцинация, ведь Гарри столько раз повторял слова, слышанные им от чудовища Тайной комнаты, что ей уже казалось, что и она сама их слышит. Как выяснилось, не казалось.

– Мой отец – Темный Лорд, – вслух произнесла Гермиона и, не сдержавшись, нервно расхохоталась. – О Боже мой! Так вот что за род меня призывал! Мраксы! Ясное дело, что я была все время такая злая!
– Вообще-то если ты говоришь о призывающем артефакте, то мы оба потомки Салазара, а значит тот самый род – Слизерин, – холодно прокомментировал Реддл.
– Превосходно! – воскликнула Гермиона. – Так с какой стати меня тогда распределили в гриффиндор?
– Среда, в которой ты выросла, сыграла свою роль, – с презрением предположил Том.

– Замолчи! – потребовала Гермиона, недовольная тем, каким тоном Волан-де-Морт говорит о ее родителях.
– Вообще-то я твой отец, – не слишком, однако, уверенно возмутился Реддл.
– Нет уж, спасибо! Я, конечно, понимаю, что у тебя раздвоение… то есть рассемирение личности, но это не значит, что каждый из кусков души Лорда я буду считать своим папашей!
– Посмотрим, – со странным выражением в глазах ответил Реддл. – Тебе пора. Увидимся через неделю. И не наделай глупостей.

Возвращаясь по заснеженной дорожке в Хогвартс, Гермиона радовалась, что Реддл сам ее выпроводил, потому что еще немного, и она начала бы биться в настоящей истерике. Новость была просто сногсшибательной в прямом смысле. Ее до сих пор пробирал нервный смех, стоило подумать о том, что она только что узнала. Удивительно, как несколько месяцев назад она часами плакала, узнав, что ее родители-маглы – приемные, а настоящая семья – Пожиратели Смерти. Теперь же реакция была прямо противоположной. Потому что плакать было уже не о чем. Ситуация была хуже некуда и даже поделиться своим знанием Гермиона ни с кем не могла. Учитывая, как она скрывала создание крестража ото всех, в том числе и Драко, поведать кому-либо о том, что ее отцом является Волан-де-Морт, было как минимум нелогично. Гермиона чувствовала себя так, будто сделала маленький шажочек за порог дома, а обернувшись, оказалась на другой планете. Это была последняя черта, и возвращаться было уже некуда, не к кому и незачем.

***
Неделя тянулась слишком долго. Не занятая более поисками информации об отце, Гермиона всерьез взялась за тренировки Клуба, каждый день устраивая показательные дуэли то с Ноттом, то с Драко, то еще с кем-то из участников, проверяя их умения и показывая новые приемы, полученные на занятиях с Гарри. В сравнении с Отрядом Дамблдора слизеринцы оказались намного более старательными и ловили все на лету.

Порой Гермиона задумывалась, а не были ли все эти идеи о чистоте крови правдивыми? Ведь главным примером успеха грязнокровок всегда была она сама – теперь же, зная, что на самом деле она дочь двух достаточно сильных волшебников, наследница самого Слизерина, девушка пыталась найти подтверждение равенству, которое проповедовал Дамблдор. Но все ее размышления приводили к тому, что если маглорожденные и достигали каких-то высот, то лишь благодаря старанию, основанному на желании показать, что они также достойны называться волшебниками. Точно такое же желание было и у нее самой, когда она только пришла в Хогвартс. Те же, кто был уверен в себе и так, были весьма посредственны. Подобные выводы отнюдь не радовали, но продолжать врать самой себе Гермиона не могла. В чем-то Лорд и его последователи действительно были правы.

Отношения с Драко тем временем совсем разладились. Малфой почти не разговаривал с ней с той самой поездки в поезде, хотя все время находился неподалеку. Гермиона, конечно, понимала, что ведет себя с Драко нечестно, возможно даже, она его в каком-то смысле предала. Но и рассказать, в чем причина, было невозможно, особенно теперь. Малфой и так слишком сильно отреагировал на создание артефакта поиска крестражей, хотя даже не знал, что это такое на самом деле. Конечно, в том, чтобы скрывать все это от него, логики было совсем немного: Гермиона потеряет его в обоих случаях: рассказав ужасную правду или продолжая молчать. Однако второе давало надежду, хоть и слабую, что Драко продолжит с ней отношения, несмотря на все недомолвки. Поведать же правду, по мнению Гермионы, было гарантией полного разрыва. Блез несколько раз пыталась поговорить с ней на эту тему, но Лестрейндж удавалось уходить от этих разговоров.

Всю неделю Гермиона раздумывала над тем, почему предложила Тому воссоединиться с другими частями души Волан-де-Морта: ведь сам он был согласен и на уничтожение! Первый вывод звучал благородно: уничтожение даже части души можно приравнять к убийству, а Гермионе не хотелось больше смертей. Второй же был более правдивым и отнюдь не утешительным, однако объяснял и ее поведение на озере, и предложение о присоединении крестражей. Итак, родственная связь работала и Гермиона не могла убить или позволить уничтожить своего отца. И не потому что не считала его заслуживающим смерти – нет, причина была в том, что магия столь древних родов, как Слизерин или даже Блэк, не позволяла навредить его представителям вредить друг другу. Именно поэтому главы родов могли выжигать недостойных отпрысков с родовых деревьев, выгонять их из дома, запирать в отдаленных поместьях или подвалах, но не убивать.

И это было реальной проблемой, потому что неизвестно насколько сильный вред Гермиона причинит своим поступком. С одной стороны против Волан-де-Морта сможет выступить противник равный ему по складу ума и силе. С другой даже если Том Реддл победит, то они получат всего лишь еще одного Волан-де-Морта. Впрочем, в последнем можно было и сомневаться: ведь Том осознал ошибки, совершенные Лордом и попытается их исправить. К чему это приведет, оставалось лишь гадать.

***
Перенос штаба Лорда в поместье Руквуда означал и перевод пленников. Этим было решено заняться в последний момент, ведь среди заключенных в подземельях Малфоев оставалась лишь девочка Лавгудов, польза от которой была не так уж и велика. Но вот, ближайшие советники Лорда переехали и настал черед Полумны, ведь позволить девчонке бежать, как Олливандеру, было бы по меньшей мере глупо.
Перевод девочки был поручен Беллатрисе Лестрейндж, так как она была одной из немногих, кто не упустил бы когтевранку во время пути. Поначалу Белла отнеслась к этому заданию как к мелкому поручению, но, едва увидев Полумну, поняла, что, возможно, переезд будет не таким уж и простым.

Девушка определенно была ей знакома. Беллатриса помнила, что эта Лавгуд была с ее дочерью в Министерстве, однако помимо этого она напоминала Белле кого-то еще. Черты лица, глаза, фигура – все это казалось Пожирательнице до боли знакомым. Женщина погрузилась в воспоминания, пытаясь отыскать похожий образ в своем прошлом. Спустя несколько минут она нашла то что искала. Образ, который она хотела, но не могла забыть. Теперь она знала, кого напомнила ей Лавгуд. И все же Белла могла ошибаться. Ведь она ничего не знала о ее дальнейшей судьбе...

– Тебя переводят в новый штаб Темного Лорда, – сообщила Белла, отпирая темницу. Ее палочка была на изготовке и если бы Полумна попыталась бежать, то была бы немедленно остановлена. Лавгуд это прекрасно понимала. К тому она узнала женщину, убившую ее мать, и собиралась не просто бежать, но и отомстить ей напоследок. – На выход! – скомандовала Белла, все еще внимательно изучая пленницу.
Полумна медленно поднялась с грязного пола темницы и молча направилась к Пожирательнице.

– Умная девочка, не пытаешься сопротивляться и даже не пререкаешься, – довольно прокомментировала Беллатриса. На самом деле она рассчитывала вывести отстраненную на первый взгляд девчоку из себя, чтобы узнать правду о ее происхождении.
– Я не собираюсь разговаривать с убийцей своей матери, – бросила в ответ когтевранка.
– В своей жизни я совершила много убийств, – спокойно сказала Беллатриса. – Как звали твою мать?
– А, так стало быть, ты и не помнишь? – прошипела Полумна, с которой мгновенно слетела маска равнодушия. – Очень странно, учитывая, насколько оригинальным оно было. Хотя может, я ошибаюсь? Навязчивая идея была весьма популярна в то время...

– Навязчивая идея? – переспросила пожирательница. Она еще раз окинула Лавгуд внимательным взглядом. Теперь сомнений не оставалось, Полумна была дочерью именно той, о ком Белла подумала.
– Теперь понятно... Ты говоришь, твоя мать умерла?
– Не умерла. Ты убила ее! Наложила проклятие, а потом...
– Я и не отрицаю, – печально сказала Беллатриса. – Это единственная смерть, о которой я сожалею.

***
– Сожалеете? – в шоке переспросила Полумна пожирательницу.
– Она была моей лучшей подругой, – ответила та.
– Это ложь! Не думай, будто можешь обмануть меня, я все знаю! Мой отец рассказал, как все было: ты завидовала моей маме и тайком наложила проклятие, чтобы она хуже училась…
– Ах, вот оно что, – протянула Беллатриса. – Что ж, видимо она рассказала мужу далеко не все... Теперь я понимаю, почему ты так ненавидишь меня и Гермиону. Вот если бы ты знала всю историю от начала и до конца... Так значит тебе не известно, что твоя мать была на нашей стороне?
– У моей мамы не было метки! – яростно воскликнула Полумна. – Она была порядочной волшебницей и вообще не участвовала в войне!

– Ошибаешься, – Белла принялась расхаживать туда-сюда по коридору, тем не менее не отрывая взгляда от пленницы, – как я уже сказала, мы были лучшими подругами. Наши семьи были в хороших отношениях, и мы подружились еще до школы. В Хогвартсе я попала на Слизерин, а она на Когтевран. Впрочем, распределение не было помехой. Окончив школу, я стала пожирательницей смерти. А вот ее не удостоили такой чести. И твоя мать нашла свой способ помочь нам в войне. Еще в Хогвартсе она обожала экспериментировать. Она предложила Темному Лорду взять ее на службу как ученого. К несчастью, у нее не хватало терпения, для того чтобы завершить эксперимент, если тот был слишком сложным. И тогда она уговорила меня наложить на нее то заклятие. В то время я не представляла, во что это выльется, иначе я никогда бы... – Беллатрисса замолчала так и не закончив фразу. Она и правда искренне сожалела о смерти подруги.

– Я Вам не верю! – пребывая в полнейшем шоке от слов пожирательницы, закричала Полумна. – Моя мама не работала на Сами-Знаете-Кого! Этого не может быть! Вы врете!
– Раз уж тебя не убедили мои слова... – Беллатриса замолчала, видимо, о чем-то размышляя. Наконец, приняв решение, женщина достала волшебную палочку. «Сейчас начнет пытать», – подумала Полумна и приготовилась терпеть боль. Но какого же было ее изумление, когда вместо круциатуса, пожирательница наколдовала цепи, обхватившие ее руку и руку когтевранки, тем самым связав их. – Идем со мной, – сказала Белла девушке. – Возможно, если ты увидишь все своими глазами, то поймешь, что я говорю правду. К тому же, это твое наследие...

Покинув поместье Малфоев, они трансгрессировали в незнакомое место. Вокруг были деревья, скрывающие под своими кронами небольшой заброшенный домик с разбитыми окнами и стенами, наполовину заросшими какими-то растениями. Чтобы открыть дверь, не потребовалось даже заклинание, Беллатриса просто с силой толкнула дверь, и та с жутким скрипом отворилась. Они вошли.

Белла разбила заклинанием цепи, давая Лавгуд изучить дом. Полумна с интересом оглядывалась по сторонам. Изнутри дом выглядел еще более заброшенным, чем казался снаружи. С первого взгляда было понятно, что здесь никто не жил уже многие годы. Ковер в прихожей стал серым от пыли, с потолка свисала паутина, а кое-где виднелись белые пятна плесени. Воздух внутри был затхлым, а от потревоженной их появлением пыли щипало в носу и хотелось чихнуть. Продолжая осматриваться, девушка прошла вслед за Беллатрисой в небольшую гостиную. Очевидно, когда-то комната была оформлена в приятных и жизнерадостных тонах, теперь же, благодаря все той же пыли, в помещении главенствовал серый цвет. Да и обстановка здесь была еще хуже, чем в прихожей. Расколотый пополам журнальный столик валялся у стены, несколько кресел были раздроблены в щепки, на полу валялась исцарапанная дверца платяного шкафа, стоявшего в углу, вторая еще держалась на одной петле. Под ногами хрустели осколки разбитого зеркала. Создавалось такое впечатление, что кто-то в ярости громил эту комнату. Полумна перевела взгляд на Беллатрису. Если та говорила правду, то скорее всего у ее мамы началась ломка, вследствие чего на нее и накатил приступ ярости. А пожирательница тем временем подошла к стене и, ударив по ней палочкой, произнесла свое имя и какую-то фразу на латыни. Часть стены отъехала в сторону, открывая лестницу вниз.

– Интересно, что она оставила прежний пароль, – пробормотала женщина, когда Лавгуд подошла ближе. Заметив вопросительный взгляд девушки, она пояснила. – Только у меня был допуск в лабораторию. Никто другой никогда не видел этого места, я единственная из всех знала пароль. Твоя мать была очень скрытной и передавала результаты исследований лично Лорду, или же через меня.
С этими словами Белла начала спускаться вниз. Но стоило ей ступить на пятую ступеньку, как из стен по бокам вылетели длинные металические цепи и тут же обвились вокруг пожирателницы. Но прежде чем они успели полностью оплести ее, женщина щелкнула пальцами и оковы рассыпались прахом.
– Что это было? – прошептала Полумна, словно боясь, что ее голос может привести в действие другие ловушки.
– Очевидно, твоя мать рассчитывала на то, что я вернусь сюда за исследованиями и попадусь в ловушку, – ответила Белла и стала спускаться дальше. Больше подобных сюрпризов им не встретилось.

Наконец спустя несколько минут они добрались до лаборатории. Беллатриса зажгла на стенах факелы, освещая помещение. Подземный зал был весьма просторным, но так же, как и весь дом, заброшенным и запыленным. В центре помещения стояло несколько столов с различным оборудованием: установленный на треножнике котел, перегонные кубы, множество пробирок и колб с какими-то зельями, несколько папок с пергаментными свитками. У одной стены стоял шкаф, доверху забитый книгами и такими же папками, что и на столе, а в другой располагался небольшой камин. Сомнения Полумны стали развеиваться, когда она просмотрела несколько свитков. Девушка хорошо знала почерк своей матери...

– Итак, ты убедилась в том, что я сказала тебе правду? – раздался голос Беллатрисы. Полумна вздрогнула, вспомнив о том, что она не одна.
– Мне все еще не хочется в это верить, – признала она.
– И все же придется. Более того, я считаю, что ты отнюдь не глупа и могла бы продолжить дело своей матери. Ты могла бы работать на Темного Лорда и после победы он вознаградит тебя.
– Это исключено, – жестко ответила Полумна.
– И все же, подумай, – покачала головой Белла. – Я оставлю тебя изучить лабораторию, возможно, это тебя вдохновит.

Пожирательница покинула комнату и Полумна осталась в одиночестве. Ей предстояла большая работа: убедиться, действительно ли ее мать работала на Лорда и почему она это делала. Вероятно, здесь она сможет найти записи или доказательтва того, что ее заставили. Полумне и правда не хотелось верить, что ее мать работала на Волан-де-Морта.
Оглядевшись вокруг, девушка заметила две двери, с них-то она и решила начать. Одна дверь вела в комнату, в центре которой стояло металлическое кресло с цепями на подлокотниках. Догадка о том, для чего оно было нужно, подтвердилась, когда в соседнем боковом помещении когтевранка обнаружила висящие на стене скелеты. Эти люди были прикованы цепями и не смогли выбраться, даже после смерти их мучительницы. Вернувшись в главное помещение, Полумна отыскала записи матери о том, что это были маглы, которых она использовала как подопытных. Пожалуй, этого было достаточно для подтверждения слов Беллатрисы. Миссис Лавгуд действительно была на темной стороне, раз совершала такие вещи. И все же… это могло быть Империо.

Однако окончательно эту мысль опровергла еще одна вещь, найденная Полумной. Когда она уже собиралась уходить, ее взгляд привлек серебристый блеск, практически неразличимый под слоем пыли. Девушка прошла в угол комнаты и осторожно подняла с пола этот предмет, которым оказалась серебряная рамка для фотографий. Она немного погнулась, а стекло было разбито, как если бы кто-то со всей силы запустил ей в стену. Но, несмотря на состояние рамки, сама фотография осталась нетронутой. Время, конечно, оставило на ней свой след, но Полумна все еще могла различить изображенных на ней людей. Беллатрису она узнала сразу.
Пожирательница была намного моложе, чем сейчас, на вид ей можно было дать лет двадцать – двадцать пять. А рядом с ней... Ее мать стояла рядом с Беллой, дружески приобнимая ее за плечи. Молодая улыбчивая женщина, одетая в белый лабораторный халат, со сдвинутыми на лоб защитными очками и в перчатках из драконьей кожи. Она резко контрастировала с серьезной закутанной в черное Беллатрисой. Полумна продолжала завороженно смотреть на фотографию. Она понимала, что это означает. Пожирательница не солгала ей. Ее мать действительно добровольно сотрудничала с Пожирателями Смерти, но по неведомой причине прекратила эксперименты, вплоть до того самого рокового дня. Лавгуд снова посмотрела на фотографию. В тот день ее мать была такой же, как и на снимке, счастливой, веселой… Она говорила, что близка к прорыву… Девушка снова окинула взглядом лабораторию. Теперь все это принадлежит ей. Это ее наследие, единственное что осталось у нее от матери…

***
После посещения дома миссис Лавгуд, Беллатриса трансгрессировала с Полумной в поместье Руквудов. Взяв с девушки обещание, что она подумает над предложением продолжить эксперименты матери, миссис Лестрейндж заперла когтевранку в темнице. Разумеется, до согласия Полумны, об отдельной комнате для нее не могло идти и речи.

Оставшись в одиночестве, Лавгуд глубоко задумалась. С одной стороны, работать на Лорда было той вещью, которую ей не то что не простят друзья, она сама себе никогда не простит. Для Полумны было уму непостижимо, почему ее мать выбрала темную сторону и самой становиться на тот же путь, учитывая, что миссис Лавгуд это привело к смерти, не хотелось. С другой же стороны, когтевранка могла войти в доверие к Лорду, стать отличным шпионом Ордена Феникса и в конце концов отомстить за мать. И как бы Беллатриса ни жалела о смерти подруги, факт оставался фактом – она сама ее и убила. А значит наилучшим способом отомстить оставалось убийство дочери пожирательницы, Гермионы Лестрейндж. Зуб за зуб, как говорится.

Как поняла Полумна, в сражении у нее было не много шансов против бывшей гриффиндорки. Особенно учитывая, что та не была одна. Попытки избавиться от Малфоя, казалось, только усилили его помощь Гермионе. Сейчас же Полумне предоставлялся шанс уничтожить Гермиону по-другому. Провальный эксперимент, перепутанное зелье, яд. К тому же здесь Лавгуд предоставят лучшие компоненты, для зелий и оборудование. Она сможет создать все, что угодно. И напоить этим кого угодно. Отказываться от такого щедрого предложения было совсем не на руку. Полумна усмехнулась. Теперь все в ее руках.

***
Спустя ровно неделю с того дня, как Гермиона узнала о том, кто ее настоящий отец, она снова оказалась в доме Малфоя. На этот раз прогулка ее не вдохновила, и она сразу переместилась при помощи портключа в гостиную, где ее уже встречал Том Реддл. Гермиона сразу заметила, что тот нервничает. Будь у Тома собственное тело, он должно быть лучше бы это скрывал, но открытое лицо Джинни выдавало все эмоции.
В абсолютной тишине они расчистили место в центре комнаты, отлеветировав диван, кресла и журнальные столики к стене. Ритуал присоединения души из крестража очень походил на ритуал создания, что подразумевало под собой похожую пентаграмму, зеркало, сам крестраж и слова заклинания. Все, кроме жертвы. Отдав книгу с текстом раскаяния Тому, Гермиона, скатав ковер, принялась чертить на деревянном полу рисунок. Вскоре пентаграмма была закончена. Сняв кольцо с пальца, Гермиона положила его напротив зеркала и отошла, чтобы оценить свою работу.

– Можно было и получше начертить, – прокомментировал Реддл, придирчиво осматривая рисунок.
– Тебя бы это не спасло, – хмыкнула Гермиона.
– Что ты хочешь этим сказать? – встревожился Том. – Если я умру, это будет твоя вина!
– Одним Темным Лордом меньше, не велик грех, – усмехнулась девушка и добавила. – Давай уже, ничего с тобой не сделается!
Том зло оглядел Гермиону и встал в середину пентаграммы. Прочистив горло, он неуверенно взглянул в зеркало, потом посмотрел на крестраж и произнес на змеином языке: "Говори со мной, часть души моей!" Крупный камень на кольце вспыхнул, отражение в зеркале качнулось и изменилось. Теперь вместо Джинни там отражался Том Реддл лет двадцати трех и сама Гермиона. Так как сама Лестрейндж стояла сбоку, ее в отражении никак быть не могло, а значит это была часть души из крестража. Реддл в теле Джинни неуверенно посмотрел на Гермиону.

– Продолжай, – сказала та. Но только Том собирался начать произносить слова заклинания, как отражение заговорило.
– Давно не виделись, – усмехнулся Реддл-крестраж. – Хочешь выпустить меня? А ты уверен, что я не завладею тобой?
– Уверен, – твердо ответил Том. – Я был создан раньше, а значит…
– …ты более слаб. У меня было больше опыта и знаний, когда я отделился.
– Но меньше силы. Ты меньшая часть души, чем я. Ты не завладеешь мной.
– Гермиона, – тем временем заговорила девушка из зеркала. – А ты разве не хочешь вернуть меня? Вместе с Драко и твоими воспоминаниями о родителях?
– Твое место в кольце, – ответила Лестрейндж. – Том, начинай, не говори с ними. Ты должен раскаяться, прочувствовать это, а они только злят тебя!

Реддл кивнул и закрыл глаза. Сконцентрировавшись на чувстве, которое должно было преобладать в нем, в этот момент, он начал читать заклинания. Произнося слова, он думал о пятидесяти годах заточения в сухих страницах дневника, об одиночестве, о желании вырваться оттуда. Сочувствие к себе – единственное, что могло вызвать в нем раскаяние в содеянном. Ни прерванные жизни, ни другие осколки души. Пол под ногами начал подрагивать и с последними словами заклинания Том открыл глаза. Картина, представшая перед ним, была достаточно пугающей. В зеркале перед ним боролись две фигуры, Гермионы и его. Каждая часть души хотела вырваться из заточения и оказаться в теле Реддла. Том отыскал глазами Гермиону, которая прижалась к стене и старалась не смотреть в зеркало. Ей было до ужаса жаль свою вторую половину, так отчаянно пытающуюся спастись.

В груди Реддла тем временем начала разливаться боль, сначала слабая, ноющая, она становилась сильнее, разрывала его на части. Задыхаясь, Том протянул руку вперед и вдруг почувствовал тепло. Реддл-крестраж, высунув руку из зеркала, вцепился в него пальцами. Том дернул своего старшего двойника на себя, зеркало начало трескаться, по краям пентаграммы вспыхнул огонь, послышался женский крик. Боль стала совсем невыносимой, и Том потерял сознание.

***
Когда Реддл очнулся, первым его ощущением было тепло. Словно пустоту внутри него чем-то заполнили. Это чувство было таким необычным, что Том вначале испугался, а потом вспомнил, что произошло. Теперь стало ясно, что теперь его душа была полнее, внутри него не было еще одного человека – нет, они со своим двойником стали единым целым. Но что же произошло с Гермионой и ее крестражем?
Том осторожно сел на кровати и огляделся. Комната выглядела так же, как и обычно, словно ничего не произошло. Ковер был на месте, зеркала или хотя бы осколков от него не видно. И если бы не непривычное ощущение радости, Том мог бы подумать, что ему все это привиделось. Но он точно знал, что это не так.
Поднявшись с дивана, он отправился на поиски Гермионы. Та оказалась на кухне. Прижав ноги к груди, она сидела на подоконнике и смотрела в окно. На ее пальце красовался перстень Лестрейнджей. За окном было темно.

– Сколько времени прошло? – спросил Том. Девушка вздрогнула от неожиданности и обернулась. В ее глазах, казалось, отражалась сама смерть. Реддл в ужасе отшатнулся.
– Что с тобой? – прошептал он.
– Все в порядке, – отстраненным голосом ответила она. – А с тобой?
– Отлично! Никогда еще такого не чувствовал! – поделился своей радостью Том.
– Хорошо, – сдержанно улыбнулась Гермиона.
– Что произошло после того, как я отключился? – поинтересовался Реддл.
– Часть души из крестража вошла в тебя, и зеркало разлетелось по всей комнате. Пентраграмма погасла. Все.
– А твой крестраж? Что стало с твоей душой?
– Она вернулась в кольцо.
– Ты уверена? – с сомнением в голосе поинтересовался Том.

– О да, – мрачно усмехнулась Гермиона. – Еще как уверена. Знаешь, теперь мы можем разговаривать, у меня в голове. Мне даже не надо засыпать.
– Это… интересно.
– Точно. Ну что ж, – Гермиона слезла с подоконника и прошла мимо Реддла к двери, – мне уже пора. Готовься, скоро тебе придется пройти через все это еще раз.
– Это значительно лучше, чем создавать крестражи, – усмехнулся Том.
– Возможно, – Гермиона накинула зимнюю мантию и застегнула сапоги. – Надеюсь, я это тоже когда-нибудь испытаю. Увидимся.

***
Всю дорогу до замка Гермиона думала о том, что произошло. Перед глазами все еще стояло лицо девушки из зеркала, отчаянная просьба в ее глазах, слезы на щеках. Должно быть, это действительно ужасно – оказаться оторванной от тела. И хотя Гермиона никогда такого не испытывала, она знала, что остаться без части души уже достаточно неприятно, не то что без тела. И как Том это пережил?
Теперь она и правда могла разговаривать со своим крестражем. Ее предположение о том, что им мешала именно часть души Редла, подтвердились. Теперь же, девушка из крестража, могла помочь найти другие артефакты Лорда. Вот только похоже она не очень-то хотела этим заниматься.

За этими размышлениями, Гермиона не заметила, как добралась до главных ворот, где, к ее изумлению, ее встречал Драко Малфой.
– Что ты здесь делаешь? – поинтересовалась девушка.
– Жду тебя, – мрачно ответил Малфой. – Что случилось?
– С чего ты взял, что что-то случилось? – осторожно спросила Гермиона.
– Наша связь почти прервалась, я уже давно не чувствую тебя. Но вот пару часов назад, все было так, как раньше. Даже сильнее. Я как будто был тобой. И я был в гостиной своего дома в Хогсмиде вместе с Джинни Уизли, проводящей какой-то ритуал. А потом – раз и все. Тебя снова нет. Я снова ничего не чувствую.

– Драко, понимаешь, я не думаю…
– Если ты скажешь, что не можешь мне все объяснить сейчас и сама со всем разберешься, я больше никогда с тобой не заговорю, – перебил Гермиону Малфой. – Ты не представляешь, как мне это надоело.
– Ну от чего же? – вдруг разозлилась девушка. – Я могу тебе кое-что сказать. Только результат будет тем же – ты никогда со мной не заговоришь.
– Не думаю, что ты можешь меня чем-то удивить после того ритуала с жертвоприношением твоей бывшей однокурсницы, – ядовито ответил Драко.
Гермиона вздрогнула и прищурилась.
– Так, в лоб, значит? – усмехнулась она. – Ну, хорошо. Темный Лорд – мой отец.