В Сочельник Ремус проснулся с тупой, зудящей болью во всем теле.
Голова болела, глазам было тяжело и неприятно смотреть на свет, кожа чесалась.
Кое-как Ремус заставил себя подняться с остро пахнущего животным мехового настила на полу своей хижины, дотащил себя до умывальника, а когда умывался, вдруг почувствовал такую жуткую боль в деснах, что застонал и схватился за край раковины.
Когда боль немного отступила, он поднял голову, оглядел небо и дрогнул, увидев его. Отдаленный бледный призрак, скрытый туманным маревом облаков, не способный причинить вреда, но уже нависший над горным ущельем.
Началось.
Она уже здесь.
– Плохо, да? – спросила белокурая Мята, когда он встал в очередь за завтраком с миской в руках. Ремус удивленно оглянулся, все ещё потирая рот.
– У тебя зубы уже лезут? – сочувственно спросила она. – А у меня вот, смотри, – девочка показала ему руку. Ногти на ней вытянулись и заострились как когти, вокруг темнели следы крови. – И так каждый раз. Терпеть это не могу, поскорее бы ночь.
– Ничего, зато сегодня наконец повеселимся, – брякнул он и только через секунду осознал, что именно сказал. И пришел в ужас. Но не от того, что сказал.
А от того, что ему-то как раз веселья не видать.
Мята улыбнулась и в её улыбке Ремусу почудилось что-то звериное. Он тряхнул головой.
– Это вы повеселитесь, а мы будем сидеть в лагере, – она пнула носком ботинка сугроб. – Скукота. Матери не пускают меня на охоту. А ведь мне уже почти четырнадцать! Это нечестно!
– Зато у тебя это ещё впереди! – многообещающе улыбнулся Ремус и снова почувствовал, что не лжет.

– Мама Иона просила, чтобы ты сегодня покормил этого, – сказала Луна, накладывая овсянку в его миску. Она сегодня помогала Матерям на кухне. – Она на охоте. Вот, держи, – и она вручила ему ещё одну миску, каши в которой было примерно в половину меньше.
Ремус послушно понес миску пленнику, но накормил его быстро и все время отводил глаза, хотя Чарльз, который тоже прекрасно знал, что сегодня за день и какую роль в нем должен сыграть Люпин, явно надеялся хоть на какой-то знак.
Знака ему Ремус никакого не дал.
Более того, когда он вышел из палатки, вытащил из кармана ломтики шоколада и мяса, и бросил в снег.

Валери он нашел не сразу, она всегда уходила очень далеко в лес, когда охотилась сама, но сегодня её запах нитью вился в воздухе и Ремус безошибочно шел по нему, даже не задумываясь о том, что впервые идет по запаху, все ещё будучи человеком.
В голове его бушевало сражение.
Он так крепко задумался, что и не заметил, как «нить» прервалась и он погрузился в целое озеро запаха. А в чувства его привел инстинкт, который толкнул Ремуса в сторону, как раз в тот миг, когда в дюйме от него просвистела гибель и угодила в сердце пушистому кролику, который четверть часа шел за Ремусом по пятам.
Он посмотрел на растекающуюся по снегу лужицу крови и тут его десна снова пронзила боль.
– Веселого Рождества, Люпин.
Ремус оглянулся. Валери спускалась к нему с холма, на ней был все тот же «рыбацкий» свитер, те же черные брюки и сапоги, тот же шарф и сумка через плечо. А кроме того — тот лук, который он смастерил для неё своими руками. И колчан.
– Уже Сочельник? – он удивился, как сильно отстал от жизни. Какая-то часть его сознания неубедительно пропищала имена отца, друзей, одноклассников... и тут же умолкла. Всё это казалось сейчас бесконечно далеким.
– Уже, – подтвердила Валери, улыбаясь. – И у меня есть для тебя подарок.
Она бросила ему ни больше, ни меньше, его рюкзак, тот, с которым он пришел сюда.
– Спасибо! – усмехнулся Ремус, заглянул внутрь и обнаружил там аккуратно сложенную одежду, пузырьки Волчьего противоядия и свою верную волшебную палочку.
В первые в колонии ему ужасно не хватало волшебства, а сейчас у него появилась возможность наконец-то вылечить ладонь, на которой сорвало мозоль.
Вот только одна мысль о том, чтобы воспользоваться магией, вызывала у него отвращение.
Валери внимательно наблюдала за его действиями.
– А у меня для вас ничего нет, – виновато улыбнулся он, застегивая молнию.
– Есть, – Валери отобрала у него рюкзак, преспокойно сунула в него руку и бросила Ремусу один из пузырьков. – Выпей это.
Их взгляды скрестились.
Валери прекрасно знала, что творится у Ремуса в душе.
А Ремус прекрасно видел, что она это знает.
Глядя на неё исподлобья, он выдернул из пузырька пробку и опрокинул в себя противное пойло одним махом.
– Умница, – холодно сказала Валери. – Будь добр, пей его весь день.
Она отвернулась и пошла вперед. Ремус дождался, пока она прицелится в очередного несчастного зайца и как только стрела свистнула, он склонился за деревом, сунул в рот пальцы и вырвал.

Они охотились весь день. Ремусу казалось, что Валери специально держит его подальше от колонии.
На обратном пути они увидели, что заледеневшее болото, по которому они проходили в эту часть леса каждый день, разошлось трещинами. Пришлось подняться по ущелью выше и сделать довольно внушительный крюк. В этой части леса Ремус ещё не был. Местность здесь была какая-то странная: то тут, то там Ремусу попадались на глаза какие-то доски, следы фундаментов, гнутые, обугленные дорожные знаки, горы кирпича, пару раз он даже видел колеса автомобилей.
– Похоже, здесь раньше был город, – заметил он Валери. – Или деревня. Это так?
– Да.
– Что произошло? Пожар?
Валери ничего не ответила. Впрочем, Ремус уже привык к тому, что она всегда сама решает, о чем им говорить, а о чем нет. Пройдя ещё немного, они миновали горячие источники, как вдруг Ремус увидел среди деревьев высокую темную фигуру.
– Что это там? – он решительно повернул в сторону зарослей, не дожидаясь Валери. Как ни странно, она не стала его останавливать и пошла следом. Протолкавшись сквозь девичье царство маленьких пушистых ёлок, Ремус очутился на крошечной чистой полянке и увидел в её центре большой памятник, потускневший, почему-то закопченный местами и слегка разрушившийся, но все ещё вполне узнаваемый.
– Капитолийская волчица, – сказала Валери, как всегда неслышно подойдя сзади. – Памятник Ромулу и Рему, основателям Древнего Рима.
Ремус нежно провел ладонью по спине волчицы, счищая снег. Сжал маленькую бронзовую ножку одного из детей у её груди.
– Почему она здесь? – тихо спросил он.
– Ты не знаешь эту легенду? Дочь царя бросила своих детей и их вскормила волчица, чтобы со временем они основали величайшую империю в мире.
– Это не так, – тихо произнес Ремус, взглянул на маленького, почерневшего от огня бронзового Рема и в горле подозрительно защипало. – Рея никогда не бросала своих детей. Она погибла. Её казнили за то, что дети были незаконными и якобы произошли на свет от Бога войны.
– Может быть, – сухо молвила Валери, глядя на памятник недобрым взглядом. – И тем ни менее, Сивый рассказывает своим волчатам именно эту версию. Чтобы они верили, что даже если от них отказалась семья, у них есть шанс стать великими и изменить этот мир.
– Тогда он не случайно выбрал для колонии это место, – уважительно заметил Ремус, смахнув снежную шапку с головы Ромула и вдруг увидел надпись, сделанную под пухлыми ножками младенца:

«Всё в своё время. Курций Руф, I в.до н.э. – Уиллоу-Крик, 1937.»

– Уиллоу-Крик? – Ремус порывисто обернулся к Валери. В его голове как будто свет включили и он вспомнил, что за услугу оказала Валери Сивому, вспомнил обломки по пути сюда и его прошиб холодный пот. – Это... это ваш старый город? Вы отдали его О...Сивому!
Валери обратила на него свои невозможные глаза и чуть-чуть сузила их, но так, что Ремусу сразу захотелось куда-нибудь уйти.
– Просто поразительно, как ты осведомлен о подробностях моей личной жизни.
Ремус отвел взгляд.
Валери немного помучала его взглядом, а затем вскинула брови, резко вздохнула и тоже провела ладонью по спине волчицы.
– Да. Когда-то здесь лежал очень бедный и никому не известный Уиллоу– Крик. Мэр был самовлюбленным идиотом и решил, что когда-нибудь воздвигнет в горах великолепный город, чуть ли не новый Рим. Потому и заказал этот дурацкий памятник. Рим он действительно создал, правда всего лишь в пределах своей усадьбы, а памятник остался, – она фыркнула. – Как вечное напоминание жителям о том, как жестоко их провели, – её ногти скребнули по бронзе и руки упала.
– Я знаю, что они сделали вам, Валери, – тихо произнес Ремус после небольшой паузы и его рука, скользнувшая по круглой головке Ромула, сжалась в кулак. – Они получили по заслуге.
Валери обернулась к нему.
– Вот как?
– Да.
– То есть ты считаешь, что я правильно сделала, натравив четыре десятка оборотней на незащищенный город, в котором, вероятно, были и те, кто не был ни в чем виноват?
Ремус засопел.
– Они убили вашего сына! Просто за то, что он родился не таким, как они! Они вас пытались убить! – Ремус подумал, что за последнее он и сам растерзал бы любого одними зубами.
– Генри тебе рассказал, – пробормотала Валери. – Я могла бы и раньше догадаться.
Ремус неприязненно вздрогнул, услышав это имя. Оно выдавало близость, о которой он сам и мечтать не смел по– отношению к этой женщине.
– Вы любите его? – спросил он, ковыряя трещинку на памятнике.
– А тебя это разве касается? – вкрадчиво поинтересовалась Валери.
– Любите или нет?! – крикнул он и прерывисто вздохнул, разжимая кулаки.
Валери пристально смотрела на него, быстро что-то прикидывая, а затем сказала очень спокойно:
– Доктор Генри Джекилл — мой единственный близкий человек. Он поддержал меня, когда все от меня отвернулись. И с тех пор не бросал никогда. Я бы доверила ему свою жизнь.
Над памятником Капитолийской волчицы повисла мертвая тишина.
Ремус медленно покивал, поджав губы.
– Говорите, никогда не бросал. Тогда же он теперь? – он театрально оглянулся, словно ожидал, что профессор по защите от Темных сил сейчас выскочит из кустов. – Вы рискуете своей жизнью, находясь сейчас здесь, а где же он? Почему не помогает вам, почему не поддерживает?
На сей раз Валери молчала ещё дольше.
А затем оглушила его:
– Сегодня ночью Генри приведет сюда почти весь мой Отдел. Только он знает, где находится колония, ведь когда-то он тоже жил здесь. Он перехватит Чарльза в лесу, до того, как до него доберутся дети Сивого и отведет к порталу, а мы будем прикрывать их.
Ремус ошеломленно замолчал.
– Вы... вы собираетесь напасть на колонию? – севшим голосом спросил он, на секунду забыв о снедающей ревности. – Валери, нет... вы не можете.. вы не должны, вы же не... вы привели сюда этих детей! Вы привели сюда Луну, и...и Маленького Тома! И вы же их и убьете?! – что-то нехорошо потемнело в её глазах. – Да как вы можете?! Вы не сделаете это, вы же не убийца! Вы н...
– С чего ты взял, что я не убийца? – холодно спросила она.
Ремус осекся.
– Я помню, как Маленький Том стал оборотнем. Его покусала Мята. А Сивый убил его родителей. Просто потому что никто их не остановил. Тома некуда было деть, в мире нет приютов для маленьких вервольфов. Это замкнутый круг. И если я правильно помню, ещё несколько недель назад ты мечтал быть в числе тех, кто поможет его разорвать, – она подошла ближе. – Ты очень изменился, Ремус.
– Вовсе нет! – запротестовал Ремус, но тут же понял, что она права.
– Как бы там ни было... у тебя ещё есть время решить, на чьей стороне сражаться этой ночью. Но знай. Как только я увижу, что ты охотишься на людей — выстрелю. И на этот раз не промахнусь.

Спустя час Ремус сидел у себя в хижине и гипнотизировал пузырек с зельем. Доводы «за» и «против» сцепились в его голове как осы.
С охоты они с Валери вернулись раздельно, Ремус не видел её с тех пор, но не сомневался, что она готовится к бою. Он слышал, как растет тревога в колонии, даже выслушал долгую речь Сивого перед новичкам о том, что они — высшее звено эволюции, сверх-люди, что сегодня ночью они наконец почувствуют, каково это — быть частью одной великой Стаи, и так далее, и так далее. Он говорил очень громко, свет костра делал его внушительную фигуру ещё более внушительной и пугающей. Все новички ждали и боялись, у некоторых это было первое превращение. И Ремус, стоя перед Сивым и сжимая во влажном кулаке пузырек с Волчьим Противоядием пугался того, как глубоко западают в душу слова того, кто поломал его жизнь.
«Хотя почему поломал?» – думал он, глядя, как свет керосиновой лампы, освещавшей хижине, плещется в зеленоватом тумане зелья. «Может быть он прав. Это не он сделал нас такими. Это люди. Они сами виноваты. Оборотень кусает, потому что такова его суть. Если бы волшебники лучше относились к таким, как я, нам бы не пришлось прятаться. Мы могли бы жить на равных. Но нас загнали в горы, хотя мы сильнее и можем взять то, что принадлежит нам по праву — нашу свободу и право быть теми, кто мы есть...»

Он стиснул пузырек в руке и вышел из хижины, намереваясь разыскать Валери. План созрел в его голове, такой удивительно простой и ясный, что Ремус поразился, как это раньше до этого не додумался.
Разделить зелье между детьми. Показать им, что представляет из себя колония Сивого в лунном свете. Дать им возможность выбора.
– Вы не видели Иону? – спрашивал он, то у одних, то у других. В центре лагеря готовили место для совместного, публичного превращения. Проходя мимо хижин, Ремус видел, как матери привязывают детей к столбам, увещевая, а дети смотрят на них и доверчиво кивают.
– Ты не видела Иону? – спросил он, разыскав в полевой кухне Луну, но и Луна её не видела.
Валери словно испарилась.
Он остановился на центральной площади лагеря, недалеко от кухни и потеряно оглянулся, почесывая волосы.
– Потерял свою Мамочку, Люпин? – вежливо поинтересовался Лука, проходя мимо и больно толкая его плечом.
– Не твое дело! – огрызнулся Ремус. Вообще-то он дал себе слово, что не будет лишний раз конфликтовать с Лукой, раз уж у того итак с головой не всё в порядке, но сейчас не смог сдержаться. Злость, осевшая на самом дне, всколыхнулась.
– Ох-хо-хо, а может быть и моё! – витиевато изрек Лука, разглядывая свои ногти. – Может быть я знаю, куда она пошла?
– Куда? – рывком обернулся Ремус.
Лука откинул голову назад, глядя на Ремуса с видимым превосходством.
– Не скажу. Может мне надоело видеть, как она позорит себя, путаясь с тобой.
Ремус вернулся к нему, подрагивая от плохо скрываемого бешенства.
– Слушай, что тебе от меня надо? – сдавленно произнес он, напирая на Луку так, словно хотел втоптать его и пройтись сверху. Лука отступил на пару шагов, но лицо его оставалось таким же ехидным и язвительным. – Какого черта ты до меня доебался?
– Да ничего, – Сивый-младший вдруг напустил на себя ужасно озабоченный вид. – Понимаешь, меня просто ужасно бесит это: ты явился сюда, на чужую территорию, отказываешься от честного поединка за право быть здесь, – Лука вдруг пихнул его в грудь, а не успел ошалевший Ремус прийти в себя от такой наглости, повторил. В голове Люпина застучали барабаны. – Ты здесь ещё никто и ничто, Люпин, а уже присмотрел себе самку, – нежно промолвил он. – Нет, я понимаю, что происходит. Она своего щенка потеряла, замену нашла, нового щенка притащила, а то, что она этого щенка ещё и трахает в лесу, тайком, ну так это нормально, у неё же вообще с головой не в порядке. Но ты-то... мог бы присмотреть себе кого-нибудь поинтереснее, – кожа на его покалеченном носу собралась складками, когда он оскалился — это было последнее, что Ремус хорошо запомнил, балансируя на границе терпения и безумия. – ...чем старая шлюха.

Маленькая неприметная могилка находилась на небольшом отдалении от городского кладбища. Жители отказались хоронить Бо на своей земле.
За витиеватой, поросшей плющом оградой стояли пышные памятники и мавзолеи, но время и пожар сожрали все, и только крошечная могилка за её пределами выглядела аккуратной и прибранной. Холмик снега и небольшой камень с инициалами. Валери просидела возле него целый час, рассеяно поглаживая ладонью гладкий камень.
В лагерь вернулась на закате и сразу почувствовала, что там что-то не так. Что-то происходило на главной площади, все шли туда, дети так вообще бежали с прискоком и Валери прибавила шаг, вслушиваясь в шум и крики впереди.
А затем побежала.
На небольшом свободном пятачке, окруженном радостной, жадной до крови толпой, два обезумевших молодых волка в человеческих телах рвали друг друга на части. Они схватывались так, словно сейчас, вот-вот один оторвет другому голову, расцеплялись, скалились, напряжение лопалось за секунды и публика в ужасе и восторге расступалась, когда они схватывались. А потом кричала и подбадривала дерущихся, жадно улыбаясь и требуя больше, больше, больше крови.

Длинные волосы Луки растрепались, испачкались, у него была разбита губа и когда он скалился, видно было розовые, почти красные зубы. Кровь капала и с руки, видневшейся в разорванном рукаве.
Он прошелся по кругу, мягко переступая кривыми тощими ногами. И Валери увидела его противника. Темно-синий свитер, в котором Люпин частенько сидел в холодной школьной библиотеке, был разорван от самого воротника, обнажая шею, плечо и грудь, рассеченные когтями Луки, волосы его слиплись от пота и крови. Лицо, белое, окровавленное, горело звериным бешенством.
Растопырив руки, Лука прошелся вокруг него, гадко смеясь и точно так же тараща на него свой единственный глаз, а потом бросился на противника намереваясь повалить на землю. А противник, Люпин, правильный, вежливый и спокойный тихоня Ремус Люпин огласил лагерь утробным, клокочущим рычанием, тараща безумные глаза и вцепился в Луку в ответ, изо всех сил упираясь ногами в снег.
Со стороны можно было подумать, будто эти двое горячо обнимаются. Пару секунд они упирались друг в друга, пытаясь подавить силой, а затем ненависть судорожно прорывалась, руки наносили ужасающие удары, ноги соскальзывали и казалось — ну вот, сейчас один добьет другого! И они расцеплялись, запугивая друг друга оскалом.
Сивый наблюдал за поединком с совершенно спокойным, серьезным выражением, вокруг него стояла свита, побежденная Лукой. Никто не сомневался в итоге боя.
– Какого черта, что произошло? – Валери разыскала в толпе Грума. Бородач стоял в первом ряду и посмеивался, скрестив на могучей груди руки. Для пожилых воинов такое зрелище было скорее детской забавой, чем поединком не на жизнь, а на смерть.
– А ты не видишь? Бой за территорию, песочницу нашу не поделили! – и он засмеялся, довольный собственным остроумием. В этот же миг толпа радостно взревела — противники повалились на землю и запутывались на ней в смертельный узел, явно ничего и никого не замечая. Греко– римская борьба со смертельным исходом...
Валери подалась вперед.
– Не на-адо! – протянул Грум, мягко отстраняя её. – Как ты потом мальцу в глаза смотреть будешь, если влезешь в такой-то момент, это ж главное событие в жизни каждого волчонка! Не мешай!
– Помнишь, как Сивый тебя уделал? – подал голос Рам Черный, заросший и страшный. Грум сипло хохотнул и покивал. – Еле отходили, нет? Эти вот уже минут десять грызутся, скоро видать закончат.

Ремус сам не понял, как они оказались на земле. Он вообще не понимал, что происходит, все остальные чувства, голову его наполнял дикий ультразвук, весь мир, всё потонуло в желании убить, убить, убить. Теперь они с Лукой не отступали и не нападали, они сцепились в последний раз, пыхтели, ощерив от усердия зубы, не издавали не единого звука, только ненавидели друг друга, яростно и люто.
Понятно, почему Лука стал главой местных воинов. В сражении он действовал не как человек, даже не как волк, а как механизм, настроенный на убийство. Нет страха, нет самосохранения, сколько бы Ремус не молотил его и не драл, жилистые руки заламывали его шею и плечо, давили, давили, давили...
Ремус нащупал комок смерзшейся в камень земли, вскинул его, взрывая фонтан снега и грязи и врезал им по люто горящему глазу врага. Лука взвизгнул от боли, но даже его секундного замешательства Ремусу было достаточно. Он вывернулся, повалил соперника, и... он сам не понял, что случилось, видимо ярость, ненависть и этот чертов свербеж в деснах его доконали. Он столько лет сдерживал в себе злость, опасаясь ранить друзей, что сейчас она выплеснулась во всей своей уничтожающей силе. Все умелые, мощные выпады Луки он блокировал с таким отчаянием, что рисковал сломать себе пальцы. И давил, давил так, что наверное с легкостью мог бы раздавить.
Лука бился, рычал, извивался, все ещё нагло смеясь над попытками Ремуса его победить, отдувался и орошая лицо Ремуса брызгами крови, но сбросить никак не мог. Тонкие черные волосы облепили его изуродованное лютое лицо, он сучил ногами, пытаясь лягнуть Ремуса в бок, в спину, ударить, сбросить, но тот не реагировал на боль и только подавлял все его попытки. В парализованный яростью мозг настойчиво рвалось какое-то огромное, бесконечно важное воспоминание, но Ремус не обращал внимания, и тут...
Вместо рычания, рвущегося сквозь стиснутые зубы Луки, Ремус услышал всхлип.
Жалобный мученический всхлип. Золотистый глаз расширился в каком-то тупом, отчаянном ужасе, Лука рванулся, глядя на Ремуса с непонятной мольбой, вцепился в него, жадно сминая свитер у него на руках и спине, а потом все его тело несколько раз конвульсивно дрогнуло и... обмякло.
Сначала Ремус ничего не понял, а когда понял, расцепил руки, шарахнулся от Луки как от огня, оскальзываясь на снегу. По толпе пробежал ропот, затем раздались смешки, но все смолкло, когда униженный, злой и в тысячу раз более опасный Лука взвился с земли, одновременно выхватывая что-то из рукава.
Ледяная вспышка распорола воздух в дюйме от лица Ремуса.
– Я ТЕБЕ КИШКИ ВЫРЕЖУ! – срываясь, завизжал он, встряхивая ножом. По его лицу бежали слезы.
Он напал ещё раз, ещё, ещё. Ремус отступал, уворачивался от новых и новых взмахов, но долго так продолжаться не могло. Он устал, а Лука, подстрекаемый позором и ненавистью, мог бы сейчас справиться с десятком. В какой-то миг лезвие свистнуло совсем рядом с лицом, Ремус оступился, упал...
– Лука, прекрати! – закричала откуда-то Валери.
Лука резанул ножом, но в этот же миг у него на руках повисло трое волков, а Ремус успел закрыться рукой. Удар, рассчитанный на горло, пришелся по руке, лезвие обожгло его...
Нечеловеческий, отчаянный вопль огласил поляну. Все, кто повис на Луке, оглянулся, несклько человек, в том числе и Валери, бросились к Ремусу, который катался по земле, сжимая окровавленную руку и молотил по снегу ногой.
– Серебро! – хрипло каркнула Луна, отшатываясь от руки Ремуса, испещренной обожженными капиллярами. – Это серебро!
Толпа взорвалась яростными криками:
– Подлость!
– Преступление!
– Это запрещено!
– Это позор!
Но все крики стихли, когда к Луке, которого удерживало сразу трое, протолкался Сивый. На лице старого волка неверие схлестнулось с ужасом и отвращением.
Лука, лохматый и окровавленный, согбенный одним из своих в три погибели, поднял голову и взгялнул на отца, подрагивая от пережитого.
Сивый размахнулся и влепил ему пощечину тыльной стороной когтистой руки, так что голова Луки мотнулась в сторону.
– Ты больше не будешь Воином. Ты даже не будешь мне сыном, – прошипел он. – Потому что мой сын не может носить этот металл.
– Отец...
– И мой сын не может применять его против своих. Уберите его, – пренебрежительно бросил Сивый, обращаясь к остальным своим сыновьям. – Свяжите покрепче, чтобы не разорвал веревки, когда превратится.
– Отец!
– После охоты... – губы Сивого задрожали и выгнулись. Не то от скорби, не то от величайшего презрения. – Уведите его в лес.
– Папа! – в панике завизжал Лука. – Отец, нет, пожалуйста, только не это! Не-е-ет! Нет, я прошу тебя, умоляю, отец! Не-е-е-ет!
Он бился и вырывался, пока его не увели.
Фенрир Сивый отвернулся, не слушая его удаляющиеся вопли. Посмотрел на серого Ремуса, которого уже колотил озноб. Несколько Матерей склонилось над ним, гневно смаргивая слезы и шмыгая носом, Валери туго затянула шину, перекрывая серебру доступ к остальному телу.
– Вылечите его? – небрежно спросил он. – Мальчик нужен мне живым сегодня. Он теперь Бета.
И он ушел, не заметив, каким взглядом прожигает его спину Валери Грей.

Ремуса спас тот пузырек противоядия, которое он так и не успел выпить. Оказалось, оно не только подавляет разум оборотня, но и залечивает раны, нанесенные серебром.
Только если смазать их как следует.
Озноб прошел. Бледный, слабый, но все же живой, Ремус сидел на куче меховых шкур, которые служили в колонии постелями и смотрел, как Валери промывает уже затянувшуюся и обычную рану на его руке. Зелье высосал из неё весь яд.
Больше не осталось ни капли.
Свет подрагивал в керосиновой лампе. На улице сгущались сумерки.
До восхода луны остались считанные часы.
В палатке густело, скапливаясь, гнетущее молчание. Ремус знал, о чем думает Валери.
Он сам думал о том же.
Сивый назвал его своей Бетой. Он мог бы назвать любого из своих Воинов, но назвал Ремуса, потому что он, хоть и не совсем честно, но стал первым, кто одолел его сына.
И теперь у него нет выбора. Теперь он главный Воин стаи. Бета. И этой ночью, когда начнется охота, всё его сознание будет во власти Сивого. Он будет убивать и убьет столько людей, сколько будет угодно Сивому.
Будет убивать охотников... жителей в деревне... простых людей... или Сивый снова поведет свою стаю в Темный лес. В Хогвартс.
Ремус смежил веки.
Мерлин, если бы можно было повернуть время вспять.
Он бы никогда не отправился сюда. Каким же идиотом он был, когда думал, что сможет справиться... что сможет защитить. Он влез в ловушку, послушно, как один из тех кроликов, на которых они охотились. Он не смог бы защитить Валери, не смог бы этого никогда. А теперь он, или кто-то другой под его началом и убьет её, потому что она, как глава своего Отдела, будет в авангарде.
Он натужно сглотнул.
Этого не может быть. Этого не может, не может быть...
И не будет...
Решение, которое незримо, почти неощутимо кружилось в его мыслях, показалось Ремусу во всей своей простоте. Он знал, что надо сделать, чтобы наконец разорвать этот круг.
От ужаса и страха свело все поджилки, но теперь уже было поздно искать выход.
Он был.
Всего один.
– Я хочу, чтобы ты сделала это, – хрипло прошептал он, глядя на подрагивающей в лампе огонек. – Ты сделаешь?
Валери резко разорвала чистую, белую ткань, служившую бинтом.
Когда Ремус посмотрел на неё, она взглянула на него в ответ, тяжелым, холодным взглядом, но ничего не сказала. И не стала спорить, или переубеждать его.
Это только укрепило Ремуса в мысли, что он прав.
Теперь оставалось самому не дать слабину.
Но Боже мой... как же это все-таки страшно. Быть живым и понимать, что жить тебе осталось всего несколько часов.
– Ты должен уйти, – произнесла она, впервые за всё время с того самого момента, как нож Луки вспорол его руку. Валери бинтовала её и упорно не желала смотреть Ремусу в глаза. – Сейчас. Уходи как можно дальше в лес, там ты не услышишь его зов.
Ремус улыбнулся и покачал головой.
– Я услышу его. Я бы услышал его даже под действием противоядия, так уже было. Оно меня не остановило.
Валери вскинула на него взгляд и Ремусу на секунду всерьез показалось, что она сейчас на него накинется с кулаками.
– Тогда зачем ты пришел сюда? – прорычала она, до смешного напомнив ему Луку.
– Я верил, что справлюсь. Хотел спасти тебя, верил, что помогу спасти всех, – Ремус поднял здоровую руку и уже без всякого смущения или неуверенности коснулся ладонью матовой веснушчатой щеки. – И не спас никого.
Губы Валери дрогнули. Она странно и коротко дернула головой, словно хотела поцеловать его ладонь, или ткнуться в неё носом, но ему наверняка показалось, потому что она тут же отстранилась от неё, затянула узел на его руке и встала.
А Ремус уже закинул чепец за мельницу и ему было нечего терять.
– Валери... – позвал он, когда она уже была у выхода. – Я хочу попросить тебя ещё кое о чем.
Она оглянулась.
Ремус грустно улыбнулся, глядя на неё снизу-вверх.
– Поцелуй меня, – попросил он. – Один раз.
«Последний раз»
Ему хотелось добавить, что больше они никогда не увидятся, но слова застряли в горле.
Впрочем, Валери и сама это понимала.
Может потому и молчала эти бесконечные несколько мгновений, глядя на него сверху– вниз, в подрагивающем янтарном свете лампы.
А потом... потом она чуть заметно дрогнула, словно не решаясь, сделала несколько шагов и опустилась на колени, перед сидящим у стены Люпином.
Несмотря на весь ужас, обуявший его, сердце Ремуса в этот момент было самым живым на свете. И билось так горячо, как не билось никогда.
– Бедный глупый мальчик... – едва слышно прошептала вдруг Валери, тихо покачав головой и погладила лицо Ремуса ладонями. – Зачем же ты пошел за мной?
И она поцеловала его.
Коротко, тепло и сухо... в первую секунду. А затем откуда-то нагрянула огромная горячая волна, подхватившая их обоих. Не помня себя, Ремус подался вперед, обхватывая руками тонкое, податливое тело, поцелуй из мягкого, исполненного жалости стал жадным, голодным. Она обнимала его за плечи, нежно когтила их, лохматила волосы и целовала, целовала так, как ещё никто и никогда его не целовал.
Ремус задыхался от сдавившего грудь, сладкого, горячего, ослепительного и живого...
Ему казалось, что он шел к этому невероятному мигу всю свою жизнь! И теперь ему было совсем не жалко отдать её.
Он сам не понял, как выпустил её губы, как прикусил, присосался к скуле, к уху, припал к шее, стараясь не оставить без внимания ни один дюйм.
Ремус уже совершенно не владел собой, важно было только то, что это она, его Валери, она была здесь, с ним, её прерывистое быстрое дыхание, горячее тело, которое он наконец-то бесконтрольно пожимал ладонями, её душистые волосы, пропитавшиеся чистым ароматом леса...
– Стой... стой, прекрати, – выдохнула она гаснущим, дрожащим голосом и остановила его, обнимая ладонями его голову у себя на груди. – Ну всё, успокойся... нельзя, Ремус... нельзя...
Ошалевший, пьяный и ничего не понимающий, Ремус поднял голову, уткнувшись в Валери горячим лбом. Потемневшие от желания карие глаза встретились с влажными, серыми.
Непонятно зачем, они все же боролись с охватившим их безумием.
Секунду или две.
А потом схлестнулись снова.
И теперь уже никому и в голову не могло прийти остановиться.

* * *

Ремус проснулся среди ночи.
Всего через несколько часов, после того, как его взмокшая, горячая голова коснулась подушки.
Проснулся, потому что ему было больно.
И эта боль не уходила.
Первое, что он увидел, когда открыл глаза — пустой, примятый мех рядом.
– Валери... – выдохнул он, приподнимаясь и новый всплеск боли, куда более сильный, чем тот, что заставил его проснуться, скрутил тело дугой. Даже сейчас, ещё не превратившись, он слышал на себе её запах. А потом, когда он превратится... Мерлин, он же найдет её!
Ремус задохнулся, когда спазм сдавил все органы, меняя их.
– Валери... – он попытался встать, но понял, что что-то не так, оглянулся и увидел толстые цепи, тянущиеся от его рук и ног к дереву, вокруг ствола которого крепилась его хижина.
– О Боже... нет... нет-нет-нет! – боль, сопровождаемая отвратительным хрустом прошлась по его плечам, выламывая руки под кошмарными углами.
Он закричал, повисая на своих цепях. Зверь ломал его тело, всеми возможными путями прорываясь на свободу. И Ремус уже ничего не мог поделать.
Ему остался только крик.

А снаружи творилось безумие. Многие собрались на центральной площади, чтобы обратиться вместе, некоторые прятались по своим хижинам, привязанные к столбам дети бились и надрывались:
– Мама, мне больно, больно, помоги мне!
А их матери бежали из хижин прочь, чтобы превращаясь не ранить их.
Целое озеро тел корчилось и кричало в ночи, люди катались по земле, бежали прочь, пытаясь укрыться от всепроникающего, мучительного света луны.
И не было спасения.
И в самом центре этого моря страдания и боли стоял оборотень, освободивший сорок человек.
Фенрир Сивый обращался легко, человеческая кожа просто отпадала от него, как пленка, из неё во все стороны лез мех, и гигантский черный волк, в два раза больший, чем любой другой в этой колонии, вырастал из него, поднимался и глаза его, дикие и безумные жадно смотрели на лес, куда пятнадцать минут назад убежал человек. И за границей которого лежала самая желанная добыча — целая куча не искусанных, свежих, сладких детей, ждущих своей участи в теплых постелях древнего замка...
Но он знал, что перед этим ему надо преодолеть одну маленькую, незначительную преграду.

– Он будет вести стаю по той стороне, – кричала Валери Грей, обращаясь к лучникам на деревьях и указывая на спуск в ущелье. Вооруженная серебряными стрелами, ножами и всем, чем только можно, она стремительно возвращалась на свою позицию. Её правая рука, Карадок Дирборн в облике лесного медведя громко топал вслед за ней, оглашая морозную ночь негромким рычанием. Пар вырывался из его пасти.
– Не со стороны болота, как мы думали раньше, лед поломался, в случае отступления туда! Не! Идти! В стаю пойдет тридцать волков, остальные — дети, они остались в лагере. Пропустите ровно пятнадцать штук, не трогать их, иначе Сивый изменит тактику! Они попадут в ловушки, ими займется Браун и его люди, вторую кладите прямо здесь! Вторую половину поведет Бета, этих кладите прямо здесь. И стреляйте только по лапам, всем ясно?!
Едва закончив эту речь, Валери на ходу обратилась пумой, легко вскарабкалась по одному из деревьев, в гуще ветвей снова стала человеком.
Пленник был уже фактически у портала. Всего несколько минут — и он будет в Хогвартсе, Дамблдор позаботится о нем.
Но оборотень намного быстрее любого другого животного.
Именно поэтому они здесь.
Она натянула лук.
Главное, не промахнуться.
Главное, чтобы они выдержали эту ночь.
Чтобы выдержала она.

Увы.
Не мир волшебников, не мир маглов ещё не изобрел цепь, способную удержать оборотня.
Когда Альфа, обернувшись во всей мощи своего неправильного, благородно горбатого тела встал на задние лапы в окружении новообращенным, и огласил ночь протяжным воем, его Бета вырвался из пут, вырвав с мясом стальные кольца, которыми цепь крепилась к корням дерева.
В мире волка нет и не будет ничего важнее призыва вожака.
И он откликнулся на него долгим, печальным воем. А вместе с ним — по меньшей мере три десятка волков.
И не успело эхо их воя затихнуть в ущелье, как со стороны леса раздался ответ и вожак оскалился: соседняя стая, маленькая, слабая много раз битая, все же пришла на помощь, чтобы разделаться с общим врагом. Потом он, возможно, убьет их, чтобы впредь не вздумали соваться на его территорию.
Но не сейчас.
Сейчас они ему нужны.
Хорошо, что не все человеческое в нем погибло.

Почти пять десятков волков устремилось той ночью в лес.
Охотники оказались в ловушке.
Когда изломанные природой, неправильные фигуры начали выползать в снег из ущелья, когда они побежали по снегу, чувствуя присутствие людей, стало ясно, что прежний план не годится. Отряд, притаившийся по берегах высохшего потока не справится с таким количеством. Валери Грей отдала команду, так что её голос разорвался в притихшем лесу и лучники открыли огонь. Оборотни скулили, визжали, падали и кубарем катились по земле, содрогаясь и пытаясь выгрызть из себя серебряные наконечники. Следующие за ними оказались умнее и бросились на деревья, пытаясь достать лучников.
Стрелы втыкались в их спины и лапы, лес содрогался от рычания, воя, треска ломающихся веток и истошных, душераздирающих воплей упавших на землю лучников. Волки бросались на них и рвали, пока чья-нибудь милосердная стрела не избавляла павших от мучений.

Снег покраснел.
Двое оборотней схватились с гигантским бурым медведем — он вставал на задние лапы и отметал противников. Маленькая пума, прыгнув прямо с ветки вцепились оборотню в спину, расцарапала его, разорвала его мех, волк пронзительно завизжал и сбросил её на землю, пума кубарем прокатилась по снегу и ноги уже человеком. Не успела Валери Грей вытереть окровавленный рот, как её враг поднялся, но тут же получил стрелу в одно плечо, другое и наконец — в сердце.
– Откуда взялась вторая стая?! – кричал её напарник, отступая и отстреливаясь. – Ты сказала, что будет ровно тридцать!
Когда волк прыгнул на неё, Валери успела превратиться в пуму, спихнула его, пнув всеми лапами в живот, встала уже человеком и, добила оборотня выстрелом, едва он упал на землю.
– Об этом речи не было! – рявкнула она. – Ни единого-мать-его-слова!
На Корнера бросилось несколько волков, но он совой взлетел на ветку, выстрелил, не заметив притаившегося в кроне волка.
– Джона! – закричала Валери, но в её отряде стало ещё на одного напарника меньше. В снег упало бездыханное тело.
– Грей, надо уходить! -закричал Дирборн, когда горстка уцелевших охотников сбилась в кучу, окруженная со всех сторон волками. – Мы не продержимся, надо идти к границе, трансгрессировать!
– Как?! – рявкнула она, перекрывая свист стрел и визг оборотней. – Портал уже ушел, сеть не работает, если только ты не научился перемещаться за её пределами!
– И за нами деревня! – крикнул старик Браун, подоспевший на место бойни примерно двадцать минут назад, со своим отрядом в белых камуфляжных мантиях. – Им защищаться нечем! Отпустим их сейчас, и они сметут там каждого жителя! – он ловко вытащил узловатыми руками ножи. – Вы как хотите, а я останусь здесь! И умру! Только скажите моему болвану-сыну, чтобы не вздумал писать надгробную речь!
Дышащий смертью морозный воздух затрясся от гогота охотников.
– Идем к болоту! -заорала Валери. – К топям!
Она вспорола свою ладонь и волки взбесились, учуяв запах крови.
– Вот это правильно, девочка! – радостно поддержал её Браун, занося лезвие над своим жилистым запястьем. – Потопить их, тварей, и дело с концом!
Превращаясь в животных, исчезая в кустарнике, охотники бросились в указанном направлении. Валери, Браун и Дирборн, как самые сильные остались прикрывать.

Ловушки, расставленные ею лично и Брауном в пересохшем русле, сработали. Оборотни натыкались на них, визжали, отскакивали, искали дорогу и дали охотникам время, чтобы перевести дух и заново распределить силы.
След крови сводил их с ума, они не успокоятся, пока не доберутся до источника. Значит всё идет по плану.
– Ох, Мерлинова срань!
Валери оглянулась.
Браун растянулся на земле, подскользнувшись на скользкой горке.
– Иди, Браун, иди-иди, я их задержу! – Валери помогла ему встать.
– Что значит «ты задержишь»? – он задыхался и держался за сердце. – Ты что это удумала? А?
– Ничего особенного, мой дорогой мистер Браун, обычное безрассудство, – торопливо бормотала она, вытаскивая из колчана старика стрелы и засовывая в свой колчан. – Тебе умирать нельзя, ты ещё с сотню ребят натаскать можешь, а я как учитель, похоже не состоялась! – она горько усмехнулась. – Кто-то должен их задержать, дать вам время.
– Ты чего это? – перепугано прошептал старик, хватая её за запястье. – Не вздумай! Я тебе не позволю!
– Ох, позволишь, старый ты дурак, или я просто оглушу тебя и скормлю им на обед! – рассмеялась Валери, утирая перемазанное кровью лицо, и быстро поцеловала старика в плешивую голову, а потом сжала его лицо ладонями и пристально посмотрела в глаза:
– Вот тебе мой последний приказ: не добивай оставшихся в колонии детей и Матерей. Запри их в Мунго. Позаботься о них, в конце-концов, они всего лишь дети. Они ни в чем не виноваты и никого не убивали. Сделай, как я говорю. Или я буду являться тебе до конца твоих дней.
– Не так уж много их осталось, – проворчал он, поджал дрожащие от негодования и гордости старческие губы, бросил на Валери быстрый взгляд, с силой схватил её за плечи и коротко встряхнул. – Ты всегда была лучшей из моих учеников, девочка.
– А ты лучший учитель. Прощай!
Валери отпустила его, зарядила лук и стала ждать.
Тело её сотрясалось от страха, ей не хотелось умирать, не хотелось, чтобы это произошло вот так. Но разум её был чист и холоден.
Она знала, ради чего и ради кого это делает.
Чтобы не поддаваться панике, начала петь первое, что пришло на ум — старую детскую считалку, в которую когда-то играла с маленьким милым Бо:
Увидев противника издалека, она натянула тетиву.

«Хикори, Дикори, Док,
Мышка взобралась вверх по часам,
Часы пробили час...»

Первый оборотень прыгнул. Валери выстрелила.
Зверь взвизгнул, захлебнувшись воплем и кучей повалился в снег.

«Мышка сбежала вниз,
Хикори, Дикори, Док»

«Хикори, Дикори, Док,
Мышка взобралась вверх по часам,
Часы пробили два...»

Второй оборотень на миг замер, учуяв кровь сородича, ощетинился, зарычал, прыгнул на дерево, с дерева прыгнул на женщину, вмиг ставшую пумой. Животные покатились по земле, но пума была умнее.

«Мышка сказала «БУУУУ», - Валери выдернула стрелу из пасти волка:
«Хикори, Дикори, Док»

В темноте снова раздался топот лап.
Светлый и небольшой, по сравнению с другими, третий оборотень увернулся от стрелы совсем как человек, Валери торопливо зарядила другую, но он снова пригнулся.
Их разделяло всего десять футов... пять...
Руки все-таки задрожали, но когда волк прыгнул, она невольно вскрикнула, отступая и зверь приземлился в снег совсем рядом с ней, озадаченно внюхиваясь и скалясь.
На Валери взглянули золотисто-карие, умные глаза.
– О Боже... – прошептала она. – Только не ты...
Оборотень зарычал, попятился на пару шагов, перебирая в снегу своими неправильными, непропорционально длинными лапами, сжался в комок и Валери уже решила, что случилось чудо...
А потом оборотень вдруг пригнулся к земле, оглушительно зарычал, оттолкнулся всеми лапами. И прыгнул.