Ближе к наступлению темноты Питер поднялся в спальню мальчиков, сжимая в потной ледяной руке флакончик с зельем, которое ему сунул в уборной Регулус Блэк.

«Этого тебе хватит на полтора часа. Больше я стащить не мог, он бы заметил. Постарайся управиться».

Регулус говорит, что у него нет брата, но, святой Мерлин, как же они похожи, когда разговаривают с Питером. Эта ленивая пренебрежительность, это чувство собственного превосходства и легкое презрение во взгляде и изгибе рта.
Но сегодня Питер докажет, что и он не лыком шит!
В это время в спальне никого не было. Джеймс и Сириус были заняты тем, что пытались вскрыть подсобку Филча и достать свою обожаемую Карту. Ремус, должно быть, уже сидел в Визжащей Хижине. Сегодня он сам пожелал остаться там в одиночестве. Впрочем, Питер был не против. Вид рвущейся кожи и хруст ломающихся костей никогда не доставлял ему удовольствие...

«...по правде сказать, эту идею подкинул мне Северус. Помнится, однажды Блэк... уж прости, Регулус, пытался сделать нечто подобное. Так что и в этот раз все с легкостью поверят в его причастность».

План Люциуса был предельно прост: Питер должен на час превратиться в Сириуса Блэка и выманить в Запретный лес одну из его старых подружек. Напугать ее до потери сознания.
Регулус и Катон обещали присмотреть.

«– А с ней ничего не случится?
Люциус переглядывается с Регулусом.
– Ну разумеется, нет! Это просто такая шутка. Испытание. Ты же хочешь стать членом нашего клуба, верно? И ты знаешь, как это бывает в школьных сообществах – кому-то надо проспать ночь на крыше, кому-то нарядить памятник... а тебе просто выманить из спальни девушку. Проще простого.
– Мы будем рядом, и если что – спасем ее, но в любом случае все будут думать, что это сделал Сириус, – подхватывает Нотт.
– И тогда от него отвернутся все – его друзья, одноклассники, учителя, – продолжает Люциус. – Ну же, Питер? Неужели тебе никогда не хотелось сбить с него спесь?»

Хотелось? Конечно, Питеру хотелось. Прежде чем посвятить его в Мародеры, Джеймс и Сириус здорово позабавились, заставив его ночью голым добежать до Темного озера, искупаться там и прибежать назад.
Они сказали, что это обязательное условие для вступления в их компанию. Но, как оказалось, обязательное оно только для Питера. Потом они дружно помирали со смеху и извинялись, говорили, что это была такая шутка.
Но для Питера это было унижение и, как это ни печально – далеко не последнее.
Он приблизился к кровати Сириуса.
В том, как было смято покрывало, было что-то гадкое и пошлое.
Сириус думал, что все спят, когда водил сюда своих подружек. А Питер часто не мог заснуть по ночам и слышал, как скрипят пружины на соседней кровати, слышал, как двое дышат и стараются не стонать.
Сириус никогда не думал о других.
Питер осмотрел кровать.
На подушке он не нашел ни единого волоса, на простыне тоже, и тогда его осенило – расческа! Как же он не подумал об этом сразу! Питер моментально нашел ее в тумбочке, и сердце его радостно заколотилось – среди зубцов все-таки застряла парочка длинных темных волос. Брезгливо стащив их, он сунул расческу на место и поскорее затолкал волосы Блэка в пузырек с зельем.
Зелье вспенилось, окрасилось в темный, почти черный пурпур.
Питер метнулся к двери, резко запер ее.
Вздохнул.
Прошелся по комнате взад-вперед, потирая руки и сражаясь с внезапно подступившим страхом. Он вдруг подумал – а вдруг с девушкой и правда что-нибудь случится? Это ведь будет на его, Питера, совести!
Но с другой стороны...
Нотт ведь пообещал, что они будут рядом.
А они, в отличие от Джеймса и Сириуса, еще ни разу его не обманывали.
Он посмотрел на стоявший на тумбочке пузырек.

«Неужели тебе никогда не хотелось сбить с него спесь?»

И еще ему всегда хотелось... хоть ненадолго, хоть на пару минут стать Сириусом Блэком.
Питер зажмурился, схватил пузырек и одним махом опрокинул в себя зелье.
Сначала ничего не произошло. А потом его живот скрутило, и Питер испугался, что его вот-вот стошнит. Он упал на колени, и весь его внутренний мир содрогнулся в мучительном позыве, но Питера не вырвало. В его теле вдруг поселился странный жар – он распространялся от желудка во все стороны, кожа кипела, как раскаленный воск, Питер закричал, скорчился на их стареньком коврике, пораженный внезапным раскаянием, и схватился за лицо...

... Из зеркала на него смотрели перепуганные серые глаза.
Никогда прежде он не видел на лице Сириуса такого выражения.
Питер, нет, Сириус Блэк подошел ближе к своему отражению и ощупал лицо. У Сириуса оно было значительно уже, и еще у него пробивалась щетина, такая жесткая, о которой Питер не мог и мечтать. У него вместо щетины рос пучками какой-то жалкий пух над верхней губой.
Наверное, такой же был у его отца.
И волосы у Сириуса были гуще. Как это ему удобно ходить с такой шевелюрой! Питер попробовал откинуть волосы назад – так, как это делал Сириус, но, наверное, махнул головой слишком резко, потому что волосы закрыли его лицо и попали в рот.
Собственная одежда стала вдруг велика размера на три – брюки приходилось придерживать за ремень.
Кончено, ведь ко многим своим достоинствам Блэк еще и худой.
Питер полез в его чемодан.
Блэк всегда умел одеваться стильно, это все знали. У него было много классных вещей, и он знал, что с чем надевать.
Но Питер предпочитал одеваться удобно – поэтому выбрал простой черный свитер с горлом и джинсы. Сириус надевал этот свитер на голое тело. Но мама Питера считала, что это неприлично, и с детства приучила натягивать майку. А у Блэка майки не было.
Что же... мамы здесь нет!
Питер начал переодеваться, но процесс затянулся.
Во-первых, оказывается, это так круто, когда у тебя нет живота. Такая легкость!
Питеру показалось, что он мог бы пробежать милю и совсем не устать.
Во-вторых, у него была куча шрамов. Вроде и небольших, но у Питера и таких не было.
Ого! А на спине какой!
Круто.
Кстати...
Помедлив и оглянувшись на дверь, он стащил трусы. То есть они сами упали вместе с брюками, когда Питер разжал руки.
Ну ничего себе!
Приступ зависти был похож на удар в живот.
Ему и мечтать не приходилось о таких размерах! Неужели и так бывает?
Он попрыгал, повертелся, потом подошел к зеркалу, рассматривая себя со всех сторон.
Вот оно, значит, как, когда у тебя большой?
Питер попробовал на вес и подумал, что было бы здорово... но потом его передернуло от отвращения, когда он осознал, что это не его тело! А тело Сириуса! И член Сириуса!
Передернувшись от гадливости, Питер бросился в уборную, чтобы вымыть руки, но перецепился через собственные спущенные брюки и повалился на свою кровать.

Когда с переодеваниями было покончено, он с третьей попытки, но все же решился выйти из спальни.
В гостиной его ожидал сюрприз.
Девчонки.
Черт возьми! Они еще никогда не смотрели на Питера так! Едва он показался на лестнице, едва спустился вниз, они все вцепились в него своими взглядами! Они как будто просили: ну заговори со мной! Ну посмотри на меня! Подойди ко мне, я здесь!
Он попал в рай!
Питер подумал, как было бы здорово броситься ко всем сразу, и... вспомнил, что у него есть дело.
Он осмотрел людную гостиную.
Нужная девчонка сидела за одним столом с Лили и делала уроки под лампой.
Питер двинулся было к ним, но тут словно из-под земли перед ним выросла какая-то мелкая четверокурсница. Кажется, ее звали Джейн. Или Джинни. Или Джейми. В общем, как-то так.
– Привет, Сириус! Говорят, ты разбираешься в трансфигурации. Не поможешь мне с межвидовой трансфигурацией? Мне нужно превратить цесарку в морскую свинку.
Она так переживала, что у нее дрожал голос. Девчонка переживала, разговаривая с ним.
Питер ошалело уставился на нее. Веснушчатый нос, зеленые глаза, волосы какого-то неопределенно-светлого цвета.
Обыкновенная. Но симпатичная. А Сириус бы и не взглянул. Сириус выбирает особенных девушек, таких как Блэйк или Хлоя.
– Отвяжись, – вяло обронил он, пытаясь копировать манеру Сириуса, и пошел в гостиную.
Девочка осталась позади – кажется, разревелась. Разревелась, потому что блестящий и великолепный Сириус Блэк ее отверг.
Нет, не Сириус.
Питер.

Он подошел к столу.
Лили мельком улыбнулась ему, а ее соседка сначала осторожно стрельнула в сторону Питера взглядом, а потом подняла голову.
Он был готов к тому, что она прогонит его. Или посмотрит на него, как на пустое место.
Может, все дело было в лампе. Но когда девушка подняла голову, в ее глазах как будто зажегся мягкий, едва заметный свет.
Он-то и придал Питеру сил.
Потому что никогда девчонки не смотрели на него так.

Утро

James Horner – For the Love of Princess

Ремус

– Плечо ниже. Ниже! Руку выше.
Ремус засопел. Ему было тяжело, спину ломило, а лук, казалось, весил как целое дерево.
Он облизал пересохшие губы, вдохнул поглубже и поднял руки.
Если уж она могла его удержать, то он не то что жаловаться, но и думать о жалобе не имел права.
Валери шагнула к нему и ударила его сверху по плечу. Снизу – по руке, поднимая ее.
– Вот так.
– Я стреляю?
– Нет.
Взвыть и заматериться. Больше уже ничего не хотелось.
Он простоял в такой позе вот уже почти что сорок минут, но Валери все не разрешала ему выстрелить. Что за пытка? Какой в этом смысл?
– Расслабь руку, – приказала она, закинув в рот пару лесных орешков.
– Какую?
– Левую.
Ремус чуть расслабил руку, которой сжимал древко, и – поразительно – смог натянуть тетиву еще туже.
– Стрелять? – не выдержал он.
– Хватит думать о самом выстреле. Ты можешь выстрелить прямо сейчас, но все равно промажешь. Я учу тебя стрелять в цель, стрелять как попало тебя уже научили, – и она отошла, а Ремус почувствовал обиду за отца. Это ведь он учил его стрелять и, между прочим, считался лучшим стрелком в их городе. – Сохраняй напряжение, сохраняй концентрацию, выстрел произойдет сам, когда напряжение достигнет наивысшей точки, – говоря это, она четким, отработанным движением натянула свой новый лук – подарок Ремуса. – Вот так.
Возможно, все дело было в воображении, но Ремусу почудилось, как по ее телу снизу-вверх поднялась волна и разжала ее пальцы. Стрела сорвалась с тетивы и с глухим стуком вонзилась в их самодельную мишень – крошечный круг, нарисованный на дереве.
Валери опустила лук.
– Почему же вы стреляете сразу? – не сдержался Ремус.
– Я занимаюсь этим чуть дольше, Люпин. Рука! – рявкнула она, и Ремус, смежив веки, задрал руку...

Когда Валери Грей согласилась взяться за его подготовку для поступления в ее отдел?

Наверное, это случилось в последнюю пятницу октября, когда Ремус показал ей кладбище Основателей. На обратном пути она молчала, так же как и по дороге туда – понятное дело, все еще была оскорблена за то, что Ремус вздумал ее поцеловать.
Тогда-то он и заговорил с ней о Хогвартсе.
Нет, не об Основателях и их Истории. Он рассказывал, какие проделки они устраивали на младших курсах. Рассказывал о том, что чувствовал, когда впервые попал в эту школу. Как вечно путался в коридорах, проваливался в какие-то тайники, шарахался от привидений, ругался с лестницами...
Первое время ему казалось, что он говорит сам с собой, но это было ничего. Если бы Валери не хотелось его слушать, она бы просто приказала ему замолчать. Но она молчала, и он продолжал. А когда же Ремус рассказал о том, как на втором курсе его утащил в Озеро кальмар, и как Джеймс и Сириус вытащили его, увидел, что Валери... улыбается.
Нет, серьезно, она действительно улыбалась!
Почти незаметно и как будто сама себе. Да и улыбка ли это была? Она просто приподняла уголки губ.
Но как только Ремус увидел это, школьные истории посыпались из него, как из стручка горох.
Он даже не заметил, как они вернулись в замок – а ведь путь-то был приличный. И когда они дошли до парадного входа, Валери вдруг взяла и сказала:
– Ты хорошо ориентируешься в лесу, Люпин. В среду поможешь мне перевести выводок гиппогрифов в загон.

Чудо ли это было?
Однозначно чудо.

Так и начались их совместные вылазки в лес. Сначала Ремус просто помогал ей готовиться к урокам – таскал за собой на поводке выводок упертых детенышей гиппогрифов, пока их родители степенно вышагивали за Валери, чистил клетки, собирал яйца фей-светляков для лукотрусов и лукотрусов для пятикурсников, лечил простывшую мантикору, кормил и пересчитывал нюхлеров, у него даже появилась собственная дрессированная шишуга, которую он окрестил Сириусом – Бродяга, узнав об этом за завтраком, подавился тостом. По-настоящему. Чуть не задохнулся.
В целом, Ремусу очень нравилось работать с Валери. Сидя на ледяном ветру по локоть в теплом помете саламандр или колдуя над очередной ловушкой, он все так же рассказывал ей разные школьные байки, и она слушала их с такой жадностью, словно это были самые свежие новости «Ежедневного пророка», хотя сама предпочитала отмалчиваться и говорила только по делу.
Но спустя какое-то время их совместная работа стала выходить за пределы школьных уроков. Валери звала его с собой, когда надо было проверить чары-капканы, рассказывала, как надо охотиться на больших зверей и Темных существ, даже поведала ему, как охотники умудряются так быстро передвигаться по лесу.

– Это особая разновидность трансгрессии, которую волшебники позаимствовали у дриад, – говорила она, когда они возвращались в замок после очередной вылазки. – Обучают ей только на подготовительных курсах в Отделе. Ты выбираешь растение – любое дерево или кустарник. Зелье, небольшая манипуляция с Протеевыми чарами – и ты можешь пользоваться своим растением, как порталом, – и на глазах у Ремуса она исчезла в ближайшем орешнике. Миг – и она появилась из другого кустарника футах в десяти от Ремуса. – Видишь? Очень просто. Достаточно иметь карту и знать, где растет твое растение.
– Хотелось бы научиться, – многозначительно сказал Ремус, ни на что, впрочем, не надеясь – все его попытки завести разговор о поступлении в ее отдел заканчивались тем, что его отсылали в замок, как нашкодившего щенка.
Но в этот раз она его не прогнала.
– Для этого надо сначала поступить в Отдел. А для этого надо как минимум уметь стрелять.
– Я умею, – сразу же сказал Ремус, и это было правдой – в детстве отец учил его.
Валери хмыкнула, окинув юношу скептическим взглядом.
– Это мы узнаем. Приходи после уроков, – это значило на ту опушку, где всегда проходили уроки и стояли клетки с животными. – Покажешь, как ты умеешь стрелять.

Он пришел, и оказалось, что по меркам Охотника он стреляет как пьяная больная ведьма, и что ему надо учиться с нуля. Что у девочки-первокурсницы руки сильнее, чем у него.
Что у него сбит прицел. Что он не понимает очевидных вещей.
Но все эти обидные слова были сущим пустяком по сравнению с теми, другими, которые сказала ему Валери, и которые Ремус носил в себе, как талисман:
– Не знаю, что с тобой делать, Люпин. Похоже, ты от меня не отстанешь, пока я не соглашусь, верно? Каждый день после уроков жду тебя здесь. Займемся твоей подготовкой, и, видит Бог, может быть, к лету нам и удастся сделать из тебя что-нибудь путное.

По территории разлился удар колокола.
«Окно» Ремуса подошло к концу. Пора было возвращаться в замок и идти на защиту от Темных сил. Сегодня будет пирамида, и Джеймс с Сириусом с утра как на иголках.
А ему не хочется выходить из этого леса. Пусть тут холодно, и листья уже опали...
Ремус опустил руки и блаженно закряхтел, разминая шею и плечи и попутно наблюдая за тем, как Валери собирает вещи. Каждый раз, когда возникала эта пауза – между ударом колокола и прощанием у замка, Ремус чувствовал, что это его шанс изменить, наконец, это сумасшествие и дать ей понять... впрочем, каждый раз он упускал этот шанс.
Потому что на самом деле не было у него никаких шансов. Ровным счетом.
Он потер плечо.
С руками было все кончено. Едва ли он сможет когда-нибудь снова их согнуть или разогнуть.
– Это пройдет после хотя бы месяца интенсивных тренировок, – сказала Валери, наблюдая за ним, но в ее взгляде не было ничего, кроме профессионального холода. Как будто настоящая Валери, та, которую он целовал в чаще леса, спряталась за непроницаемым стеклом. – Тебе стоит заняться спортом, Люпин, если ты надеешься протянуть хотя бы до сорока, – резко сказала она, пока складывала оружие в чехол и собирала стрелы.
– Да, у меня был такой план, – чуть улыбнулся Ремус, натягивая мантию.
– Тогда подумай о пробежках по утрам, – заявила она, бросая ему его сумку. – Я серьезно.
– Подумаю, – пообещал Ремус.
Он не обиделся на нее за прямоту. Валери нравилась ему именно такой.
Она любая ему нравилась.
Он уже не представлял, что с этим делать.
Они проводили вместе по пять-шесть часов в день, а все, что ему позволялось – это смотреть на нее и говорить с ней.
Потому что он ребенок.
Бродяга уже даже перестал подкалывать его за то, что он вечно торчит в душе по вечерам.
Сочувствует, наверное.

Руки и спина болели просто нещадно. Зато физическое напряжение помогло слегка успокоиться и сбросить напряжение душевное. Сегодня было полнолуние, и хотя до превращения еще было довольно далеко, Ремус чихал весь завтрак, слыша резкий, почему-то никому не понятный белый запах серебряных вилок и ложек. Да и все остальные запахи: дерева, чернил, пергамента – все стало ошеломительно ярким; сидя на задней парте, Ремус так отчетливо слышал запах мела, пишущего по доске, словно кусочек сидел у него в носу. Хотя все это было просто чепухой по сравнению с запахом крови, бегущей по венам его одноклассников.
Удивительно, как быстро все меняется. Еще пару лет назад его мозг сводило чувство вины всякий раз, когда он чувствовал эту жажду рвать, кусать, терзать, а теперь он научился разделять себя и монстра, сидевшего в его теле. Хотя иногда он все же прорывался наружу. В ночь полнолуния у него это получалось особенно хорошо.
Мимо них пробежали белки.
Просто две чертовы белки! А в Ремусе словно клацнул какой-то тумблер – он среагировал на движение так быстро, что и сам ничего не успел понять.
Просто услышал какой-то гортанный рывок, затем его тело напряглось и метнулось... и вот он стоит с довольно ошалелым видом, потрясенно смотрит вслед убегающим зверькам, а Валери стоит рядом и больно сжимает его плечо. Она была напряжена так, как только может быть напряжен Охотник на оборотней рядом с оборотнем.
Они посмотрели друг другу в глаза, и в этот бесконечный миг Ремус вдруг услышал его.
Ее запах.
Легкий, едва уловимый, смешанный с ароматом ее духов и хвои, пьянящий... аромат женщины.

Взять ее! Здесь, сейчас! Сейчас же!

– Все в порядке? – требовательно спросила она и чуть сильнее сжала его плечо, а он рывком повернулся к ней, и монстр, уже было захвативший его голову, захлебнулся от желания.

– Да! – Ремус торопливо отстранился, бухнулся на колени и принялся вытряхивать из рюкзака содержимое в поисках заветной скляночки. Все-таки хорошо, что Лили приготовила запас зелья заранее, очень хорошо, она просто молодец... – Да где же... – Ремус судорожно встряхнул сумку и наконец нашел бутыль с противоядием. Сделав глоток, он облегченно выдохнул, запрокинув голову.
Давай, Лунатик, успокаивайся...
– Это и есть то самое зелье? – спросила Валери, глядя, как он делает еще глоток.
– Да... вы никогда прежде не видели? – она качнула головой, и Ремус протянул ей пузырек, не поднимая глаз и стараясь не дышать.
Во второй раз он не устоит.

Валери поднесла пузырек к носу и резко отпрянула.
Ремус не мог ее винить – запах у зелья был отвратительный. Зато оно помогало.
– Оно, конечно, ничего не меняет, но подавляет симптомы, – Ремус принялся забрасывать вещи обратно в сумку. – Может быть, когда-нибудь изобретут полноценное лекарство... хотелось бы дожить до этого дня.
– В этот день я останусь без работы, – хмыкнула Валери, возвращая ему бутылочку. – Ты уверен, что оно будет действовать всю ночь?
– Я испробовал его всего один раз... – Ремус почувствовал, как сердце испуганно екнуло. Он даже поднял голову. – И я уверен на все сто, но если вы передумали...
Нет, пожалуйста, только не это! Он всю неделю жил этим днем, с тех пор, как Валери сказала, что возьмет его на охоту вместе со своей командой! Да он как будто в одну из своих выдумок провалился, нельзя же так...
– Нет, не передумала.
Облегченный вздох.
– Я действительно очень хочу посмотреть, на что похоже это зелье и как оно действует. Так что будь добр, явись на место вовремя. Если опоздаешь, я буду знать, что противоядие не сработало, и тогда, извини, Люпин, на тебя будут охотиться.

– Почему вы так уверены, что они не вернутся сегодня? – спросил Ремус спустя какое-то время. Они уже вышли на опушку, и башенки замка виднелись среди полуголых, но все еще отчаянно молодящихся деревьев.
Безумие миновало, и теперь о нем напоминала только странная ломота в суставах и тревожное напряжение в животе...
Впрочем, с последним Ремус уже примирился.
– Я имею в виду... они ведь делали это уже дважды, что помешает им сделать это и в третий раз?
Валери молчала. Удивительно, как это она умудрялась ступать так бесшумно?
– Сивый разгневан, – наконец сказала она, причем с явной неохотой. – В прошлый раз здесь погиб один из его детей. Вряд ли он станет рисковать еще раз, – Ремус спохватился и оторвал взгляд от ее бедер.
– У Сивого есть дети?
– Все, кого он обратил – его дети. Таков закон.
Ремус сглотнул. С этим он был категорически не согласен.
– А откуда вы знаете, что он не приведет их? – его осенила догадка. – У вас есть... связь с колонией?
Валери посмотрела на него, сузив глаза.
– Ты действительно смышленый парень, Люпин.
– Но... как?
– Не ты один жаждешь отомстить Сивому. Он разрушил много жизней.
– Но ведь вы говорили, что как только... такой как я попадает в колонию, он уже не может вернуться.
Валери предпочла проигнорировать его вопрос, но Ремусу почудилась какая-то горечь в ее молчании, и тут он все понял, и его окатило холодом: работа шпионом у Сивого – работа смертника.
Очень долго они шли молча. Ремус смотрел себе под ноги.
– Что же ему нужно здесь? – с болью спросил он.
– Ответь сам на этот вопрос.
– Школа? Дети?
– Конечно. Целая армия новообращенных оборотней, молодых и озлобленных. Мечта Фенрира Сивого.
– Но ведь это не так просто – влезть в Хогвартс, тут же защита и... и вы. Я имею в виду... все. Охотники. У него должен быть свой... человек здесь?
– Вероятно, – молвила она, и легкая тень улыбки пробежала по ее губам. – И долгое время мы были уверены, что это ты, Люпин.
Ремус оступился.
Чертов пенек.
– Я?!
– Ты удивлен? – Валери смотрела на него, пасмурное небо отражалось в ее глазах, и они казались совсем прозрачными. – А как бы ты думал на моем месте?
Это было справедливо.
Ремус не нашелся, что на это возразить.
– Но ведь вы больше так не... не думаете?
– Нет.
– Почему?
– Ты остался здесь. В прошлое полнолуние Фенрир Сивый был в этом лесу, и его человек – а мы знаем, что это оборотень – должен был явиться на его зов.
– Откуда вы знаете?
Она усмехнулась.
– Многовато вопросов, Люпин. Мы знаем свою работу, этого должно быть для тебя достаточно, – Валери помолчала. – Мы гнали их стаю до самого утра, но потеряли их на востоке. Там они лучше ориентируются в лесу. Но, кем бы ни был тот шпион, ты, Люпин остался в замке. Так что с тебя подозрения сняты.
Она послала ему одну из своих холодных, острых улыбок и зашагала дальше, а Ремус сконфуженно подумал – остался бы он здесь, если бы Бродяга не врезал ему по морде?