Кружка, полная осени


Ремус

Для первой официальной вылазки школьников в Хогсмид нельзя было выбрать утро лучше. Яркое, но холодное солнце щедро заливало замок и окрестности, а в воздухе так ощутимо пахло прелой сладкой осенью, что этот аромат, казалось, можно было выжать из него, словно кленовый сироп.
Поток учеников, к которому Ремус примкнул по пути в лес, вылился за ворота школы и зашумел по дороге вниз.
Замученный постоянными насмешками и выкриками в спину, Ремус завел привычку уходить из школы и в одиночестве гулять по окрестностям. Наедине с природой он не чувствовал себя чужим или неправильным, и каждая такая прогулка была для него что глоток жизненных сил. Каждый день после уроков он выходил из замка и совершал привычный маршрут: к озеру, покормить кальмара остатками ланча, потом вокруг озера, по кромке леса и в обратную сторону. И никого, ничего, кроме влажного воздуха, птичьего перезвона и шума ветра в кронах. Возвращался Ремус с наступлением сумерек и всегда с тяжелым сердцем смотрел на светящиеся окошки, зная, что до следующей прогулки предстоит выдержать еще один трудный день. Самое обидное, что ему никогда не удавалось уйти так далеко, как хотелось бы. После трагического происшествия с Тинкер Бэлл школу наводнили люди в черных мантиях-униформах с золотыми нашивками. Они торчали у классных кабинетов во время уроков, в Большом Зале, в теплицах, в подземельях, даже в совятне Ремус наткнулся на одного из них, когда отправлял сову домой. Все они поглядывали на учеников с подозрением, словно пытались по глазам угадать, кто знал подробности преступления, но в разговоры ни с кем не вступали.
Никто не знал, как и почему малышка Тинкер оказалась в лесу той ночью. Знали только, что она вышла из гостиной сама, так что мракоборцы, дежурившие у комнат в течение всей ночи, вечером составляли списки вошедших в гостиную, а по утрам сверяли, никто ли из учеников не пропал. Вся эта возня занимала ужасно много времени и так раздражала, что когда в Лондоне произошел крупный взрыв в подземке, и половина школьной охраны вернулась в город, все вздохнули с облегчением, а Ремус смог наконец выбраться в лес.
Там он на нее и наткнулся.
Валери шла прямо в чащу как раз мимо него.
Длинная кожаная мантия охотницы была перепачкана высохшей грязью, в некоторых местах порвана и заляпана паутиной. Высокие охотничьи сапоги блестели болотной жижей и были явно велики ей на пару размеров. В растрепавшихся волосах запутались мелкие веточки и трава, а хрупкие нежные плечи оттягивала куча всевозможных сумок, ремней от лука, колчана, ножей и самое гадкое – рюкзака, из которого на ходу, пока он наблюдал за ней, вывалилась мохнатая кроличья лапка.
Он так надеялся, что после всех этих событий в его голове наконец-то прочистится, и он посмотрит на Валери другими глазами. Так нет же...
Несмотря на всю свою экипировку, несколько слоев одежды и гигантские сапоги, Валери шла беззвучно, не задевая ни сухих веток, ни кустарников, пригнувшись к земле так, словно искала глазами потерявшуюся пружинку от часов. И ни грязь, ни усталость, ни отсутствие косметики или прически ни на йоту не делали ее хуже.
И, глядя на нее, он не чувствовал ни злости, ни обиды... только отчаянное желание и сладковатую боль где-то в области сердца. И еще восхищение. Необъяснимое, фанатичное, преданное восхищение...
И пока Ремус, оглушенный и обезоруженный, следил за ней из зарослей шиповника, она опустилась на корточки, зачерпнула щепоть лесной трухи пополам с грязью, быстро перетерла между пальцами, понюхала, попробовала на вкус, а потом вдруг ни с того, ни с сего вскочила, сорвала лук и выстрелила прямо в шиповник! Ремус только и успел, что нырнуть в разбитый ствол поваленного многовекового дуба, где потом молил все известные ему силы, чтобы она не подошла ближе...
Непонятно, как это вышло, но, видимо, Валери поверила, что прыгающие ветки шиповника – это шалости оленей, птиц или тех же кроликов, потому что опустила лук и пошла дальше искать свою «пружинку», а Ремус еще очень долго прижимался спиной к надежному старому дереву и пытался унять бешеную дробь в груди.
– Не знаю, что она может там искать, – сказал Джеймс, когда Ремус по дороге в деревню рассказал им с Лили об этой встрече, разумеется, опустив концовку. – Следы, если и были, то их давно смыло дождем. Мы подслу... слышали, что той ночью Дамблдор поручил Грей то ли какую-то охоту, то ли какой-то капкан... она сначала кричала что-то, а потом вылетела из его кабинета как ошпаренная, так что мы толком ничего не поняли.
Ремус открыл было рот, но Джима было не переговорить.
– Лично я не понимаю, к чему такие меры безопасности, в школе и так мракоборцев скоро станет больше, чем учеников, – и Джеймс бросил взгляд на мрачную фигуру министерского работника, который сопровождал учеников и шел как раз неподалеку от их компании. – Они рассчитывают, что смогут так поймать убийцу? И так же ясно, что при них он никогда не пока... – ветер с размаху шлепнул Джеймса по губам кленовым листом.
– Дамблдор просто печется о нас, Джим, не ворчи, – улыбнулась Лили и убрала лист, который тут же порхнул по ветру и привязался к идущей впереди Роксане Малфой.
– Кстати, я изучила рецепт того зелья, которое вы «только-пожалуйста-не-спрашивай-меня-как» достали в подземелье, – Лили щурилась на солнце и придерживала волосы, выбивающиеся из-под беретика. – Состав не сложный, но приготовление займет много...
– Ау-у-у!
Ремус вздрогнул и обернулся. Позади них шли слизеринцы. Нотт, одетый в черное пальто и слизеринский шарф, быстро прошел мимо и гадко, но тихо засмеялся, взглянув на Ремуса. Руквуд, холеный темноволосый умник, толкнул Лили плечом, а следом за ними тенью скользнул странно осунувшийся и больной Регулус.
Джеймс выхватил палочку, но Лили повисла у него на руке.
– Ты не голоден, волк? – не унимался Нотт. – Полнолуние скоро, уже присмотрел, кого сожрать? Подарить тебе серебряную вилку?
Они зашлись хохотом.
Джеймс рванул было к ним, но Лили и Ремус вцепились в его плечи с двух сторон и удержали.
– Не надо, Джим, не связывайся... – в последнее время Лили так часто произносила эту фразу, что она превратилась во что-то вроде заклинания. – Они того не стоят, правда не стоят, тебя же опять оставят после уроков, больше ты ничего не добьешься!
– Правда, не нужно, – присоединился к ней Ремус. Последняя дуэль с Генри Эйвери закончилась для Эйвери сломанным носом, а для Джима – отсидкой после уроков и Громовещателем от мистера Поттера. – Мне все равно. Я уже даже привыкаю.
Джеймс какое-то время еще прожигал спины удаляющихся мальчишек озлобленным взглядом, так что Ремус попытался увести разговор в более безопасную плоскость.
– Что там с зельем, Лили? Что тебе нужно, чтобы приготовить его?
– Для начала аконит, волчья ягода и твоя кровь. Извини. Для начальной стадии этого хватит. Потом нам понадобятся и другие ингредиенты, но я думаю, мы сможем незаметно одолжить их из кладовой Слизнорта...
Ремус и Джеймс даже остановились от неожиданности.
Лили тоже замерла.
– Что? – удивилась она, переводя взгляд с одного на другого.
Они в свою очередь оторопело переглянулись и, увидев выражения лиц друг друга, расхохотались.
– Что такое? – чуть громче спросила Лили, стараясь перекрыть их хохот.
– Господин Лунатик, примите мои поздравления, похоже, мы испортили это честное и невинное создание, – Джеймс отвесил Ремусу театральный поклон.
– Не мы, а вы, господин Сохатый, – Ремус тоже поклонился, но без драматизма.
– Я в самом деле имела в виду одолжить, мы бы обязательно оставили деньги! – возмутилась Лили, но ее слова вызвали только больший приступ смеха. – Дураки, – Лили насупилась. Джеймс, смеясь, обнял ее, и хотя Лили и проворчала что-то вроде: «А ты – самый главный дурак!», все равно обняла его в ответ.
На этой ноте Ремус их и оставил. Ученики шли в Хогсмид, а у него не было ни малейшего желания смотреть, как жители деревни шарахаются от него или закрывают у него перед носом двери магазинчиков, как это часто бывало дома.
– Бросай его, пока он не начал учить тебя играть в квиддич! – бросил он на прощание, поднимаясь по холму к лесу.
Лили помахала ему, обнимая Джеймса за талию. Тот в ответ на его слова вытянул руку у нее над головой и показал ему средний палец, но как только Лили спросила у него что-то, сразу опустил руку и обнял девушку за плечи.
Вскоре они потонули в толпе учеников, а Ремус, улыбаясь, развернулся и пошел в сторону Запретного леса, глубоко засунув руки в карманы куртки.

В лесу в этот день было невероятно хорошо.
Косые солнечные лучи исполосовали тенистую чащу, окрасив сумеречный лес в теплый янтарный цвет. Ремусу чудилось, будто он угодил в старинную картину и сейчас увидит, как из-за деревьев выходит Мерлин, как он идет, опираясь на посох, шаркающей старческой походкой пересекает поляну и рассыпается в солнечных лучах облаком сверкающих частиц. Ему даже показалось, что если он перестанет шуршать листвой, остановится и вслушается, то услышит вдалеке переливы средневековой лютни и пение менестреля.
Ремус махнул рукой, разгоняя плавающую в солнечной ванне пыль, улыбнулся и свернул с дороги в заросли.
Он мог часами вот так бродить по лесу, совершенно забыв о происходящем в мире за его границами. Ребята частенько волновались, когда он уходил вот так погулять и появлялся только с наступлением темноты. Лили боялась, что на него нападут слизеринцы и устроят драку, Джеймс – что драку устроят без его участия. И хотя Ремус любил гулять один, друзья время от времени составляли ему компанию. Чаще всего к нему присоединялся Сириус. В последнее время Бродяга был только рад вырваться из замка. Правда, очутившись на свежем воздухе, он сразу же обращался в собаку и убегал далеко вперед, так что Ремус мог видеть только, как где-то на холме металось черное пятно и гоняло белок. Он понимал, что Сириусу просто не хотелось никого видеть и ни с кем говорить, даже с ним и Джимом, но и в одиночестве ему тоже тяжело было оставаться. Вот он и находил компромисс.
Ремус не мог его винить: в начале недели школу сотрясла такая новость, что на какое-то время взрывной волной снесло даже сплетни о Ремусе.
Дело было в том, что в понедельник за завтраком Блэйк Забини «случайно» проговорилась профессору Макгонагалл, что забеременела от Сириуса Блэка.
Ничего удивительного, что уже через час после ее невероятно секретного признания только самое ленивое привидение не знало о случившемся. Происходило что-то невероятное – новость передавалась со скоростью падающих доминошек. Такой оживленной школа бывала только перед Рождеством и Днем Святого Валентина. Поклонники Блэйк, особенно самые юные, готовы были немедленно вызвать Сириуса на дуэль, те что постарше предпочитали делать вид, что им наплевать, хотя половина из них от души сочувствовала Сириусу, а другая, та, которая обзавелась из-за него рогами, злорадно посмеивалась. Реакция же девочек была чем-то совершенно непонятным: одни поливали Блэйк грязью, потому что считали, что ее поступок оскорбил честь такой престижной частной школы как Хогвартс, другие – потому что завидовали ей. Когда же перемывали косточки Сириусу, то просто захлебывались смесью яда и слез, утверждая, что Блэк – последняя сволочь на свете, и они всегда об этом знали.
Виновники же этих событий почти весь тот знаменательный день провели в кабинете Дамблдора наедине с деканами Гриффиндора и Слизерина, так что понятия не имели, что вся школа уже успела сто раз обсудить все подробности их преступления. Ситуация только ухудшилась, когда после обеда в замок прибыла роскошная дама необъятных размеров, в цветастых шелках и восточных духах – мать Блэйк, миссис Забини собственной персоной. В сопровождении робеющего Филча она стремительно поднялась наверх, не утруждая себя даже отвечать на приветствия учителей и учеников, и скрылась за дверью кабинета директора, где, судя по всему, решалась судьба малолетних родителей...
Сириус вернулся в гостиную ближе к вечеру, и вид у него был такой... в общем, даже Кровавый Барон обычно выглядел бодрее и дружелюбнее. Все, конечно же, сразу притихли, видимо, ожидая, что Сириус сейчас взорвется, начнет кричать и ругаться, и тогда они получат всю историю прямо из первых рук, но он только хмыкнул, окинув взглядом их любопытные лица, прошел мимо и поднялся в спальню мальчиков. Ремус бы обязательно споткнулся, если бы каждый его шаг так опутывали взглядами, но Сириус был Сириусом: он спокойно пересек гостиную, спокойно взбежал по лестнице, оглушительно грохнул дверью, и больше его в тот день никто не видел. А уже на следующее утро Блэйк Забини приклеилась к нему как пиявка, когда принимала «официальные» поздравления от слизеринских друзей, и с тех пор практически не отпускала Сириуса от себя. Похоже, она вовсю наслаждалась всем этим слащавым и насквозь фальшивым спектаклем. И чем больнее и мрачнее становился его главный герой, тем больше расцветала Блэйк – прямо как дьявольские силки, которые выращивала в теплицах ее до корней пропитанная ядом семейка.
Кстати говоря, через Сириуса ее яд проник и в их компанию. Всю неделю, начиная с того самого дня Питер подчеркнуто не разговаривал с Сириусом, затаив на него какую-то непонятную обиду. Ремус не понимал, что с ним такое происходило, и в чем заключалась причина его поведения, но, по правде сказать, он и сам не знал, что и как говорить в подобных случаях. Сириусу самому еще нужны были родители, а тут вдруг внезапно – отец...
Подумав про яд, Ремус вспомнил свое обещание собрать волчьи ягоды и стал внимательнее присматриваться к окружающей растительности. Очень скоро он нашел нужный куст – невысокий, редкий, сплошь усыпанный круглыми красными ягодками. Удивительная ирония. Для любого человека эти ягоды смертельно опасны, а ему они нужны, чтобы выжить и остаться человеком...
Ремус достал платок и наклонился, чтобы сорвать самые крупные ягоды, висящие внизу, как вдруг где-то рядом что-то громко свистнуло. Ремус подпрыгнул от неожиданности, резко обернулся, а уже в следующий миг что-то рвануло его за лодыжку вверх – и вот он уже висел в воздухе вниз головой, словно гусеница, крепко опутанный веревками и совершенно беспомощный. Руки так прижало к телу, что он мог пошевелить лишь пальцами и только неторопливо проворачиваться из стороны в сторону на скрипящей веревке...
– Так-так-так...
От звука этого голоса у Ремуса по спине пробежали мурашки. Кровь еще больше прилила к голове, сердце затрепыхалось так, что он испугался за свою жизнь.
В тот момент, когда он услышал этот голос – как раз начал поворачиваться в обратную сторону и увидел, как из-за кустарника вышла она, Валери. Она была одета так же, как и в тот день, когда он увидел ее, идущей по следу, только сегодня смог увидеть, что под кожаной мантией, шерстяной жилеткой и кучей ремней сверкала белоснежная тончайшая рубашка, так бессовестно распахнутая на покрытой бисеринками пота груди, что Ремусу стало невыносимо тяжело висеть...
Он отвел взгляд и сразу пожалел об этом, увидев, как под мантией покачивались на ходу округлые точеные бедра, обтянутые тесными кожаными брюками.
– И кто же это у нас... – увидев его лицо, она остановилась на всем ходу и медленно подняла руки, чтобы сложить их на груди. – Интересно... – взгляд ее становился холоднее с каждой секундой. – Поставила капкан на волка, а поймала оборотня, – она схватилась за веревки, чтобы Ремус перестал вращаться, и взглянула на него снизу вверх. – Добрый день, мистер Люпин. Вы что, следите за мной?
– Нет! – выдохнул Ремус, замирая под ее взглядом, словно кролик перед удавом.
– Почему же я видела вас здесь пару дней назад? – Валери за веревки притянула Ремуса к себе. Он натужно сглотнул, и взгляд его заметался по ее лицу, жадно считывая каждую веснушку. – Что же вы такого пытались выведать?
– Отпустите меня... – попросил он. – Я не следил за вами... это просто совпадение, – руки и ноги начали затекать, к горлу подкатила тошнота. – Отпустите меня, и я уйду, обещаю.
– Ваше «обещаю» для меня пустой звук, – сухо молвила она, отталкивая его от себя и отступая назад. – Помнится, вы уже один раз пообещали мне, что уйдете, и что же случилось в итоге? – она вдруг прищурилась, на лицо ее набежала тучка. – Ей было... сколько? Двенадцать, тринадцать? – это был удар ниже пояса.
– Я не знаю, что произошло той ночью, но профессор Дамблдор считает меня невиновным!
Валери насмешливо фыркнула.
– Он смог доказать, что я невиновен!
– Вы сегодня уничтожили все его доказательства, – вкрадчиво и с явным удовольствием проговорила она. – Я знала, что преступник всегда возвращается на место преступления.
– О чем вы? – говорить было уже совсем трудно.
Она улыбнулась, но какой-то совсем недоброй улыбкой.
– Именно здесь погибла бедная девочка. На этом самом месте, на этой чертовой поляне мы нашли ее тело, а там, – она вытянула руку, но у Ремуса не было не желания, ни возможности посмотреть. – Вас... Люпин.
– Отпустите меня. Пожалуйста, перережьте веревки, – попросил он, чувствуя, что ему уже не хватает воздуха, а руки и ноги вовсе превратились в студень.
Пару секунд они просто смотрели друг другу в глаза.
– Вы знаете, после прихода ваших сородичей местные волки стали беспокойными и дикими, – вдруг сказала она и шагнула куда-то в сторону. Веревка задергалась, но, похоже, охотница даже не думала отпускать его – кажется, она проверяла крепость узлов. Как будто нарочно пыталась раздразнить его, чтобы он снова вышел из себя. – Ваш директор пожелал, чтобы они... не могли подобраться к школе. Такие красивые, безобидные звери. Обычно им хватает местных оленей и кроликов и нет никакого дела до учеников, но как только вы появляетесь, они прямо-таки рвутся в бой. Уж не знаю, зачем. Похоже, хотят порвать вас на куски...
До этого Ремус не понимал, к чему она это говорила и почему не отпускала его, а теперь понял и пришел в ужас. Она это серьезно?
– Вы... вы в своем уме?! – закричал он и задергался, снова напоминая себе гусеницу на ниточке. – Отпустите меня!
Валери сняла лук и вытащила стрелу.
– Спокойно, мистер Люпин, – улыбнулась она. – Так вы в большей безопасности.
– Почему?
Она улыбнулась еще шире, и вдруг взгляд ее замер, и в глазах появилось какое-то жуткое, фанатичное выражение.
– Потому что на нас охотятся, мистер Люпин, – медленно произнесла она и натянула тетиву. – В этот самый момент.
Ремус похолодел.
– Что?
– В кустарнике рядом. Постарайтесь не сорваться вниз.
В этот самый момент волк, необычайно крупный и всклокоченный, вырвался из кустарника и бросился прямо на миниатюрную охотницу, вытянув передние лапы и разинув клыкастую слюнявую пасть. Валери выстрелила прямо в нее, и зверь с визгом свалился в траву.
На Ремуса пахнуло смесью грязной шерсти и крови.
Не успела Валери и выдохнуть, как следом из зарослей, толкаясь и рыча, врывались еще два волка, немного меньше первого. Одного охотница так же метко и быстро положила на месте, но она была одна, а волков двое: второй сбил ее с ног, клацнув зубами в каких-то дюймах от ее ноги, и они покатились по траве.
– Мерлин, не-е-ет! – заорал Ремус и задергался так, что ветка, к которой крепилась веревка ловушки, треснула. Это вселило в него надежду, и он начал извиваться еще сильнее. Волк влажно лязгал зубами и рычал, но Грей с удивительной силой вцепилась руками в его пасть, держа ее открытой и не допуская острые клыки до своего горла.
Их борьба развернулась аккурат под Ремусом. Мучительно было висеть вот так, видеть, как беспомощно билось и извивалось хрупкое женское тело под гигантской лохматой тушей, и не иметь возможности ничего сделать. Если бы она только могла продержаться еще пару секунд... и если бы эта треклятая ветка наконец сломалась... ну же...
– Пожалуйста, пожалуйста... – рычал Ремус сквозь стиснутые зубы.
– Быстрее! – крикнула Грей. Судя по голосу, силы оставляли ее.
Ремус зажмурился и из последних сил рванул веревку... последний раз...
Да!
Ветка сломалась с треском, похожим на выстрел из мушкета, и Ремус рухнул прямо на спину волка, да так, что Валери вскрикнула, когда на нее обрушился вес их обоих.
Волк по-собачьи гавкнул и вскочил, меняя жертву, но нападать на Ремуса почему-то не стал, наоборот, жалобно заскулил и попятился, словно прося защиты, но едва у Валери освободились руки, она выхватила из рукава тонкую финку, и волк, не издав ни звука, безвольной мягкой куклой повалился в траву, так что Ремус успел только увидеть, как погасла волчья жизнь в небольших желто-зеленых глазах.
На полянке воцарилась тишина.
Слегка задыхаясь, Валери столкнула тело зверя с Ремуса, коротким резким движением разрезала веревки и помогла ему подняться.
– Можешь стоять? – неожиданно мягким и тихим голосом спросила она.
Ноги как будто набили иголками. Ремус покачнулся и ухватился за ее плечо. Она была вся заляпана волчьей кровью и пахла шерстью. Только сейчас он заметил, что она, оказывается, намного ниже его...
– Д-да... простите... я в порядке, профессор, все х-хорошо, – он посмотрел на тела убитых волков, и его вдруг охватила дрожь. Во имя Мерлина... неужели... неужели и он так выглядит?..
Валери подошла к одному из них, самому маленькому волку из всех троих, опустилась на колени, выдернула из пасти зверя стрелу, очистила и спрятала в колчан, после чего вдруг совершила очень странную вещь: ласково провела ладонью по светло-серой шерсти на шее зверя, зажмурилась и сглотнула так, словно ей тоже кто-то выстрелил в горло, а потом осторожно закрыла волку глаза.
– Прости.
Она прошептала это так тихо, что Ремус и не услышал ее голоса за шепотом ветра, только увидел, как шевельнулись ее губы.
Он так оторопел, что не мог заставить себя сдвинуться с места, только смотрел, как она гладила волчонка по ушастой голове.
Внезапно на эту голову шлепнулась слезинка, и Ремуса словно током ударило. Он шагнул к ней, не зная, что будет говорить и делать, как вдруг...
Лес взорвался воплями и жутким треском ломающихся кустов. Прямо на них во весь опор мчалось еще штук пять обезумевших от ужаса волков, а следом за ними – и того хуже – с криками и улюлюканьем, вспахивая копытами землю, круша мелкие деревца и осыпая лес градом свистящих стрел, гнался отряд вооруженных до зубов кентавров.
Ремус так и не понял, как все это случилось.
Словно со стороны он услышал свой истошный вопль: «Валери!!!», а уже в следующую секунду он схватил женщину в охапку, бросился вместе с ней к поваленному дереву, в стволе которого прятался несколько дней назад, и успел только затолкать Валери в пустой ствол, как об этот ствол загрохотали десятки копыт. Казалось, что небо обрушилось на него градом размером с драконье яйцо. Ремусу чудилось, что копыта стучали не по стволу, а по его собственной голове, и он лишь жмурился, когда труха сыпалась ему на лицо, и только крепче прижимался к Валери, закрывая ее миниатюрную голову руками. Сама же бравая охотница свернулась рядом с ним в клубок, и так, когда не было видно ее лица и колких холодных глаз, она стала похожа на маленькую потерявшуюся девочку, рядом с которой Ремус вдруг почувствовал себя бесконечно сильным и смелым...
Какое-то время стук копыт еще колотил по толстому полому стволу, но потом, наконец, волчий хриплый лай и крики охотников затихли в глубине чащи, и на солнечной поляне снова воцарилась тишина.
И только тогда Ремус в полной мере осознал, что происходит: он прижимал к себе Валери Грей, одной рукой закрывая ее голову, а другой обнимая поджатые к животу ноги...
Она подняла голову, и они встретились взглядом. Она была так близко, эта миниатюрная, храбрая и совершенно роскошная женщина. Совершенно бездумно он еще крепче обнял ее, какая-то неведомая сила заставила его рот приоткрыться, и он уже потянулся к ее лицу, закрывая глаза, как вдруг ее глаза вспыхнули, и Валери так сильно оттолкнула его, что он самым глупым образом вывалился из их укрытия и упал на спину.
– Ну-ка... пошел прочь!
Ремус был так ошарашен и опьянен ее близостью, что и не нашелся, что сказать, только спешно поднялся, увидев, как Валери сняла с плеча лук. Впрочем даже если она хотела застрелить его за непозволительное поведение по отношению к учителю, то у нее ничего бы не вышло. Ее лук был безнадежно поломан сразу в несколько местах. Увидев масштаб проблемы, Влери застонала так, словно у нее в руках была не деревяшка с натянутой тетивой, а живое существо.
Ремуса прошиб холодный пот. Он вдруг вспомнил, как что-то громко треснуло, когда он затолкал охотницу под дерево. Тогда он подумал, что это старый прогнивший ствол... а оказалось...
Валери несколько раз попробовала починить свое оружие с помощью волшебства, но, видимо, у лука была какая-то волшебная природа, потому что не успевал он срастись, как снова разваливался. В конце концов она не выдержала, поломала его об колено как старую сухую ветку и зашвырнула подальше в кусты.
– Иди в замок, и чтобы я не видела тебя здесь больше, понятно?! – басом прорычала она, не поворачиваясь.
– Профессор Грей, умоляю, п-простите, я не... – он прижал ладонь к груди и шагнул было к охотнице, но тут она обернулась так, что волосы хлестнули ее по лицу, и он врос в землю. – Я уверен, его можно как-нибудь починить...
– Я сказала, убирайся! – она казалась совершенно безумной в эту секунду. – Пошел вон! Вон!
Это было ужасно несправедливо. И снова, как это было в ночь перед полнолунием в ее кабинете, Ремус вдруг почувствовал, как его захлестнула необъяснимая ярость.
– Если бы я не помог вам, вас бы растоптали кентавры или растерзали волки! – крикнул он.
– А с чего ты взял, что мне была нужна твоя помощь?!
Потеряв голову, Ремус бросился вперед, схватил своего преподавателя за плечи и приложил о ближайшее дерево.
– Я спас тебе жизнь! – он встряхнул ее. – Я тебя спас! Как ты смеешь говорить со мной таким то...
Остаток слова он проглотил, когда неведомая сила вдруг дернула его, словно крюк и отшвырнула от женщины. Он повалился на спину, и полная листьев трава, которая должна была оказаться мягкой, вышибла из него дух.
Когда он поднял голову и смог отдышаться, вспышка злости уже растворилась в тонком лесном ветерке, и Ремус пришел в ужас.
– Ты забыл свое место, мальчик? – прошипела Валери, пряча палочку и медленно, словно дикая кошка, подбираясь к нему.
– Я вам не мальчик! – выпалил он то, что уже давно сидело в голове.
– Ты хотел спасти мне жизнь? – Валери смотрела на него так, словно и он сейчас был диким опасным зверем. – Да ты хоть знаешь, что это я, я подстрелила тебя в ту ночь?
– Знаю... – прошептал он.
Она переменилась в лице.
– Невероятно. В тебе нет ни капли самоуважения?
Ремус растерялся.
– Я снимаю с вас пятьдесят очков за то, что вы ослушались моего приказа и остались в школе, мистер Люпин, – прежним холодным и сухим тоном сказала она. – Еще пятьдесят за то, что сломали мой лук сегодня... и «спасли мне жизнь».
Ремус просто ошалел от такой несправедливости.
– Конечно, для факультета это огромная потеря, но... я уверена, вы сможете им все объяснить, – ядовито улыбнувшись, она повернулась к Ремусу спиной и неторопливо зашагала туда, куда только что умчались кентавры. – А если я еще раз увижу волка в этом лесу, с ним будет то же, что и с его сородичами.

Ремус летел через лес, ослепленный яростью, так что не было ничего удивительного в том, что он зацепился ногой за корень и растянулся на земле. Чертыхаясь, поднялся и увидел, что это был не корень, а тетива поломанного лука Валери.
От одного воспоминания о ней ему захотелось превратить лук в щепки. Он выхватил палочку, но дерево оказалось таким крепким (просто удивительно, как это оно поломалось), что у него ничего не вышло, и он со злости зашвырнул его в кустарник и пошел дальше. Но, отойдя на какое-то расстояние, вдруг резко повернул обратно, собрал все до единого остатки лука, аккуратно замотал в мантию и, сердито сопя, зашагал к замку.

Джеймс

– Джим!
– А?
Джеймс обернулся. В этот же момент раздался негромкий хлопок, и его ослепила вспышка.
– Черт! – он дернулся, врезался в дверь магазина волшебных вещей так, что звякнул входной колокольчик, и перед глазами неторопливо поплыл целый ансамбль разноцветных круглых пятен.
Лили рассмеялась.
Джеймс опасливо приоткрыл слезящиеся глаза, но вместо своей девушки увидел только расплывчатое фиолетовое пятно. Лили сунула новенький фотоаппарат под мышку, подобрала свалившиеся с Джеймса очки и бережно водрузила их на место, напоследок коснувшись его губ мимолетным поцелуем.
– По-моему, ты очень фотогеничный! – и снова на него перезвоном пролился ее добродушный смех.
– Спасибо, что ты не делаешь этого во время матчей, – проворчал Джеймс, когда наконец смог проморгаться. – И что это за жуткая вонь? – спросил он, ощутив в воздухе едкий запах горелой пластмассы.
Новенький фотоаппарат испускал клубы дыма, напоминая уменьшенную копию Хогвартс-экспресса.
– Бросай его, сейчас взорвется! – в ужасе заорал Джеймс, выхватывая у нее фотоаппарат. Лили ойкнула, ученики, снующие неподалеку, с воплем рассыпались в разные стороны, какая-то девушка взвизгнула... – Шутка, – улыбнулся Джеймс. Лили сердито хлопнула его ладонью по плечу, и он рассмеялся.
В «Шапке-невидимке» она купила себе белый беретик, похожий на вязаную рыболовную сеть с пушистым помпончиком. И в тот момент, когда у Джеймса перед глазами метались разноцветные божьи коровки, его так и подмывало сказать ей об этом. Но даже в этой забавной шапке Лили была такой невероятно красивой, что он не смог на нее рассердиться, вместо этого без предупреждения притянул к себе и обнял покрепче, сминая руками пушистую копну мягких рыжих локонов.
Кстати, в магазине одежды он и сам купил себе там ушастую красную шапку для охоты на уток, и хотя она выглядела по-дурацки, Джеймс страшно себе в ней нравился.
И хотя «Шапка-невидимка» – не самое интересное местечко в Хогсмиде, Джеймс был страшно разочарован, когда Лили, отчаянно краснея, деловито попросила его подождать снаружи, а потом вышла ужасно загадочная и важная, с небольшим, наглухо запакованным сверточком и, как ни в чем не бывало, взяла его под руку. Потом Лили болтала и смеялась, а Джеймс весь извелся, пытаясь представить, что же там лежит, какого оно цвета, есть ли там кружева и главное: как оно выглядит на Лили.
Правда, все эти мысли на время улетучились из его головы, когда он увидел новый музыкальный магазин.
Магазин назывался «Доминик маэстро», на витрине его дерзко красовалась афиша летнего концерта «Диких сестричек», а под ней две молодые волшебницы в кожаных куртках и с сумасшедшими прическами раскладывали, точнее, просто сваливали в огромные кучи их последний печально известный альбом. Ученики буквально вываливались из дверей, на ходу роняя пластинки, наступая на них и устраивая потасовки прямо у входа.
Полки в магазине были сплошь уставлены коробками с пластинками, здесь были записи всех его любимых маггловских исполнителей, старых и новых волшебных групп, целые горы зачарованных пластинок (некоторые были устроены так, что во время игры все присутствующие погружались в коллективную иллюзию, другим достаточно было сказать, какую песню ты хочешь услышать, чтобы она тут же заиграла), и – Мерлиновы варежки! – компактные проигрыватели размером не больше школьной сумки. Уже после десяти минут пребывания в магазине Джеймс сладострастно прижимал к груди не меньше двадцати пластинок и все равно не мог остановиться. На некоторых из них было не меньше десяти песен, совершенно не интересных ему, но среди них обязательно находилась одна нужная. Лили оказалась мудрее – она каким-то образом нашла на забитых полках пять самых популярных сборников, среди которых обнаружилась пара пластинка «The Beatles», хотя продавцы сразу извинились и сказали, что их, скорее всего, уже разобрали. И если раньше его бесило, что у Лили всегда получается все сделать хорошо и правильно: легким взмахом палочки заставить перо лететь, сварить лучшее зелье в классе, сохранив на рабочем столе чистоту, и написать что-нибудь на доске ровным разборчивым почерком, то сейчас он начал подумывать, что на Эванс, пожалуй, стоит жениться, чтобы утащить этот источник порядка и покоя в свою жизнь.
Кстати о беспорядке, проходя мимо местной почты, Джеймс с ужасом вспомнил, что уже почти неделю не писал родителям. И пока он впопыхах строчил письмо, за которое, кстати говоря, выложил не много, ни мало, целых три галлеона, Лили терпеливо ждала его в зале ожидания. На улице она говорила слишком быстро и много, явно пытаясь заговорить ему зубы и отвлечь, а когда он присмотрелся, заметил, что глаза у его девушки странно покраснели и опухли, после чего мысленно хлопнул себя по лбу: Лили-то ведь уже некому писать письма. Чтобы искупить оплошность, он затащил ее в «Зонко», где как обычно что-то звенело, трещало, звякало-брякало и выбрасывало серпантин. По случаю приближающегося Хэллоуина магазин закупил кучу костюмов, масок и декораций. Игнорируя сопение продавца, Джеймс на ходу срывал с витрин одну маску за другой и доводил Лили до слез, пародируя манеру речи Бинса, Макгонагалл и Слизнорта. И все было замечательно, пока он, идя спиной вперед и к Лили лицом, не врезался в толстый живот Слизнорта как раз в тот момент, когда, нацепив маску тролля, страшным голосом сюсюкал с Лили, зазывая в свое подземелье.
Гриффиндор потерял пять очков за «крайнее нахальство» и получил десять за актерское мастерство. Погрозив пальцем Джеймсу и подмигнув Лили, Слизнорт в большим достоинством покинул мастерскую юмора, неся под мышкой костюм Мерлина, а едва за ним закрылась дверь, Лили и Джеймс покатились со смеху.
В «Сладком королевстве» Джеймс закрепил успех: купил Лили мешок карамельных тянучек, «случайно» столкнул на Руквуда коробку с кусачими клецками и получил нагоняй от мадам Флюм, когда принялся жонглировать брыкающимися «лягушками». В кондитерской было тепло и так восхитительно пахло шоколадом и клубникой, что хотелось провести всю вечность, просто выбирая сладости. Но, к сожалению, там они задержались недолго: у витрины с белым шоколадом вертелась Блэйк Забини и ее подружки, сами жутко похожие на коробки конфет.
Довольные и нагруженные покупками, они решили перед заключительным походом в трактир заглянуть в «Дэрвиш и Бэнгз», магазин волшебных принадлежностей. У Джеймса как раз закончилась полироль для метлы, и пока он изучал витрину с банками-склянками, Лили успела обзавестись этим жутким колдографом, на боку которого красовался логотип компании Альфарда Блэка по изготовлению волшебной техники.
– Эй, вот кто нам нужен! – в тот момент, когда Лили попыталась отнять у него фотоаппарат, Джеймс увидел выходящих из «Зонко» близнецов Пруэтт и бросил колдограф Фабиану. Девушка испуганно бросилась следом, но Джеймс поймал ее на ходу, обхватил тоненький стан руками и обернулся с ней на месте, словно в танце.
– Сделай нам одолжение, Шрам! – засмеялся он, прижимая Лили к себе спиной. Фабиан поднес фотоаппарат к глазам. Перед самой вспышкой Джеймс оторвал Лили от земли и закружил так, что она запищала, хватаясь то за него, то за свой берет, а когда попыталась снова твердо встать на ноги, он сделал вид, что уронил ее и поймал в полуметре от земли.
– Па! И еще па! И еще! – выкрикивал Джеймс, кружа, вертя, легко бросая ее из стороны в сторону, то отстраняя от себя, то притягивая, а Лили только беспомощно смеялась и была ну просто невероятно хорошенькой, а фотоаппарат все вспыхивал и вспыхивал...
В «Трех метлах» было особенно людно, и зал звенел голосами и смехом учеников, но дружбы с Розмертой было достаточно, чтобы заполучить самый лучший столик – в укромном уголке, под крутой, ведущей наверх лестницей.
Отовсюду доносились возбужденные радостные голоса, смех, звон посуды, но Джеймс ничего этого не замечал. От горячего сливочного пива по уставшему телу разливалось умиротворение и такая приятная тяжесть, что Джеймсу вдруг резко расхотелось снова выбираться на холод и идти куда-то. Куда и зачем ему идти, когда все самое главное и так здесь?
Никогда еще ему не было так спокойно и хорошо в обществе девушки. Обычно всегда приходилось из кожи вон лезть, чтобы не ляпнуть или не сделать чего-нибудь лишнего. С Лили можно было не думать о том, как он выглядит и что говорит. С ней можно было дурачиться, болтаться по улице и заниматься всякой ерундой, так же легко, как с Бродягой или Люпином. Вот только ее преимущество было в том, что помимо всего этого она была милой, веселой и сексуальной девчонкой, а самое главное, его девчонкой, так что с ней можно было все. Все...
Как это часто бывало, задумавшись, Лили принялась рассеяно возиться с пальцами его расслабленной ладони, то переплетая их со своими, то нажимая на них, как на клавиши пианино. Очень часто, погружаясь в размышления, она принималась возиться с его руками. Она то приятно водила ноготками по ладони, вырисовывая на ней спирали, то ласково царапала особенно чувствительную впадину и писала на ней буквы, а потом в какой-то момент ее рука забиралась в его рукав...
Вот как сейчас. В такие минуты Джеймсу казалось, что он слышал ход ее мыслей.
Надо сказать, это была довольно интимная ласка, и Джеймс был рад, что никто не мог видеть сквозь их стол. Где-то в глубине души (очень глубоко!) в нем все время шевелился детский страх, что она вот-вот посмеется над ним, оттолкнет его и уйдет, наградив знакомым удивленным и чуть-чуть презрительным взглядом. Наверное, он никогда не перестанет удивляться тому, как это бесконечно пугающе и здорово – брать ладошку Лили Эванс, сжимать ее и чувствовать, как она сжималась в ответ. Это даже круче, чем первый полет на метле...
Он в свою очередь просунул ладонь в вязаный рукав ее свитера и по буквам написал на теплой мягкой коже: «Хочу целоваться».
Лили улыбнулась, не поднимая ресниц, и написала на его ладони: «Я тоже».
Да, это действительно круче, чем первый полет...
Неожиданно дверь хлопнула, и в зале на секунду воцарилась такая тишина, что они невольно оторвались друг от друга и обернулись.
В трактир вошел Сириус. Облаченный в черную кожаную курточку и черные же джинсы с металлической цепью на ремне, он казался даже бледнее обычного и, похоже, уже пару дней не брился.
Все ученики, сидящие в зале, один за другим принялись поворачивать головы в его стороны и вертеться на стульях. Тишина в зале завибрировала от растущего шепота. Обежав переполненное помещение быстрым ищущим взглядом, Сириус увидел их столик и направился прямиком к нему, полностью игнорируя тяжелый шлейф чужих шепотков, который сразу же потянулся за ним через весь зал.
– Здорово, Бродяга, – они с хлопком схватились за руки так, словно собирались заняться армрестлингом. Сириус ухмыльнулся ему и подмигнул Лили.
– Могу вам помешать пару минут? – не дожидаясь согласия, он подтащил к их столу свободный стул, перевернул его задом наперед и оседлал, положив скрещенные руки на спинку.
– Рад, что ты вылез из норы, – Джеймс поднес к губам кружку.
– Не только ты рад, – усмехнулся Сириус, кивнув в сторону взволнованных учеников. – Похоже, все ждут, когда я влезу на стул и публично раскаюсь.
– Мы думали, ты будешь с Ремусом, – осторожно заметила Лили.
– Надоело шляться на четырех лапах, – протянул Сириус. – Я ходил к Аберфорту, навещал мотоцикл, – об этом Джеймс догадался еще до того, как Сириус сказал – по резкому запаху машинного масла, который повис в воздухе с его появлением. – Сегодня буду шляться в облаках.
Язык у него слегка заплетался. Похоже, в «Кабаньей голове» Сириус успел не только с мотоциклом повидаться, но и свой бак заполнить.
Джеймс почувствовал, как рука Лили, лежащая у него на коленке, коротко и сильно сжалась.
Конечно, в ее тревоге был смысл. Но ему ужасно не хотелось строить из себя няньку и учить Бродягу уму-разуму, тем более что он всегда реагировал на замечания так, словно в него швыряли огонь.
– Ты уверен, что это хорошая идея? – осторожно спросила Лили.
– Это – отличная идея, Эванс! – Сириус засмеялся.
Ноготки Лили так глубоко впились в ногу, что молчать дальше он уже не мог.
– Бродяга, брось, ты же рухнешь где-нибудь в лесу, и тебя сожрут акромантулы, – миролюбиво улыбнулся Джеймс.
– Я превосходный водитель, – Сириус почесал в затылке и смахнул все волосы себе на лицо.
– Ты псих, тебе нельзя летать в таком состоянии.
– Каком это? – игриво поинтересовался Сириус и хотел было подпереть голову рукой, но промахнулся локтем мимо спинки стула и мрачно сдвинул брови.
– Сириус, ты что, пил? – тихо спросила Лили.
– Да, – его лицо расплылось в совершенно пьяной улыбке. – У меня же праздник, черт возьми, – он вдруг вскочил и раскинул руки. – Я скоро стану папой, кто еще не в курсе?! – крикнул он, заставив весь зал обернуться, а когда все снова отвернулись, Сириус упал обратно, крепче обхватил спинку стула руками и запустил пальцы в волосы, насупившись, словно обиженный ребенок.
Лили осторожно тронула его за плечо.
– Сириус, Джеймс прав, тебе нельзя...
– Ты что, моя мама?! – Сириус моргнул, видимо осознав, как это прозвучало, и озлобился еще больше. – Буду делать, что хочу! – он вскочил и уже собрался было уйти, как вдруг снова обернулся и спросил резко изменившимся жалобным тоном: – Вы пойдете на ужин к Слизнорту сегодня?
Джеймс знал, что Сириусу до черта не хотелось оставаться одному в обществе слизеринцев и своей беременной невесты, но его самого, в отличие от слизеринцев и отличников, никогда не приглашали на эти посиделки.
– Меня туда никто не звал, Бродяга, – вздохнул он, поднося кружку к губам, а когда Лили с готовностью выпрямилась, добавил: – К тому же, у меня тренировка в шесть.
Лили поникла и даже немного отодвинулась, Сириус горестно вздохнул и потер шею.
– Ребята, квиддич! – воззвал Джеймс к их здравому смыслу. – Последний год! Вы что?
– Я приду, Сириус, – пообещала Лили, наградив Джеймса красноречивым взглядом.
Сириус послал ей воздушный поцелуй, в последний момент превратив его в знак мира и, слегка покачиваясь, побрел к барной стойке.
– Блестяще, Джеймс, – проворчала Лили.
– Что? Нечестно заставлять меня делать такой выбор! – звенящим голосом парировал он. – К тому же, наш факультет в этом семестре сидит без призовых баллов. Тебе наплевать, если вы не выиграем Кубок года? – тут он, конечно, лукавил. Для него значение имел только Кубок по квиддичу, но два кубка всегда лучше, чем один, к тому же на Лили это подействовало.
– Хотелось бы как-нибудь помочь, – проговорила Лили, баюкая свою кружку со сливочным пивом и грустно глядя на согнутую спину в кожаной куртке за барной стойкой.
– Разве что не дать ему спиться, – проворчал Джеймс, глядя туда же. Похоже, кроме них и в самом деле некому позаботиться об их непутевом друге. – Лили, могу я...
– Конечно, иди! – она слегка подтолкнула его и, когда он встал, вдруг поймала за руку. – Джим!
– Что? – он обернулся.
Секунду Лили кусала губы, решаясь на что-то.
– Джим, позови его в команду, – прошептала она, чуть притянув его к себе, чтобы никто не слышал.
– Что?..
– У тебя ведь... теперь... теперь есть место в команде? – она явно боялась произносить при нем имя Тинкер. – Сириус отвлечется и сможет полетать, раз уж ему так хочется, а ты сможешь за ним присмотреть... и тебе не придется тратить время на отборочные испытания, – Лили выпустила его руку, видимо, испугавшись его молчания. – Тебе... ты считаешь, это плохая идея?
– Эванс, ты... – Джеймс качнул головой, а потом порывисто ринулся к Лили, схватил ее лицо ладонями и крепко поцеловал, – ... ты просто невероятная! – он еще раз поцеловал ее. – Я когда-нибудь точно возьму тебя... «в жены».
– Что? – она порозовела.
– Да ничего! – последний поцелуй. – Я скоро!