Название: Бритва О́́ккама

От автора:

- в основе сюжета конец шестого курса;
- из-за вольной трактовки событий отчасти допущены AU и OOC;
- полное определение термина «Бритва О́́ккама» подскажет Википедия;
- в итоге получился немного «сопливый» драббловый мини, осторожно! =)
- на создание фика меня вдохновила обложка одного из участников (которая сейчас как раз находится в шапке темы, Эlиs, спасибо тебе!), поэтому всем фш-мастерам большой респект!

---

«Ведь каждый, кто на свете жил,

Любимых убивал,

Один - жестокостью, другой -

Отравою похвал,

Коварным поцелуем - трус,

А смелый – наповал...»

Оскар Уайльд «Баллада Редингской тюрьмы»

~~~

«Всё следует упрощать до тех пор, пока это возможно, но не более того»

Альберт Эйнштейн, формулировка принципа «Бритва О́́ккама»

Гермиона любит зельеварение. Она просто не распространяется об этом, стараясь предотвратить возмущенные восклицания друзей относительно профессора Снейпа, привившего им ненависть к своему предмету. Таинственная наука манит ее, как болотные огоньки – заплутавшего путника. Чем сложнее рецепт, тем сильнее тяга понять, как осуществляется величайшее превращение, какие реакции протекают между, казалось бы, несовместимыми составляющими. Вот и сегодня Гермиона с такой жаждой погружается в новое и неизведанное, что после урока какое-то время чувствует себя отделенной от реального мира и, шагая по темному коридору подземелья на обед в Большой зал, не сразу осознает, как сильные руки хватают ее, дергают и прижимают к стене незнакомого класса. Захлопывается дверь. Кисть только успевает дернуться в направлении палочки, когда тихое, но твердое «экспеллиармус» лишает последней надежды на быстрое решение проблемы.

Гермиона немного напугана, но старается не показывать виду, ведь прямо над ней возвышаются массивные фигуры Крэбба и Гойла, а чуть дальше, скрестив руки на груди и поигрывая ее палочкой, стоит Драко Малфой. Он изменился за последний год. С каждым месяцем высокомерие сползало с породистого лица, обнажая усталость. Ядовитый блеск серых глаз, ранее излучавших холод и презрение, постепенно терялся где-то в глубине, выпуская наружу загнанность и страх. Но именно сейчас Гермиона отмечает, как торжество отражается на лице Драко, а болезненного, землистого оттенка кожа наливается румянцем.

После рождественских каникул Гарри с новыми силами продолжил слежку за слизеринцем, однако, его уверения о причастности Малфоя к лагерю Пожирателей Смерти Гермиона игнорирует по-прежнему. Это звучит настолько же глупо, как фраза «Златопуст Локонс – великий и храбрый герой Магической Британии». Полная бессмыслица. Именно поэтому она уверена, что сейчас начнется очередная травля и насмешки над ее «грязной» кровью.

О, как же она ошибается на этот раз!

Малфой молчит, лишь дергает головой, и толстые пальцы Гойла крепко сжимают ее челюсть и затылок, давят с силой на губы, заставляя открыть рот. Крэбб делает резкое движение, в его руке зажат пузырек с прозрачным зельем. И вот Гермиона с ужасом понимает, как по языку прямо в глотку стекает что-то горячее. Она резко дергается, пытаясь выбраться из стальных объятий, мычит, желая выплюнуть мерзкое пойло.

Безуспешно.

Зелье проглочено, верная охрана Малфоя с удовлетворением на лицах делает несколько шагов в сторону и замирает, а Гермиона, судорожно кашляя, без сил прислоняется к холодной стене. Ее глаза блестят от ярости. Злоба так сильна, что становится страшно. Она тщательно вытирает губы. Чувство брезгливости от того, что их касались пальцы Грегори Гойла, вызывает тошноту.

О, Мерлин, неужели страх превратил ее в глупую курицу?!

Гермиона падает на колени и сует два пальца в рот, пытаясь вызвать рвотный рефлекс, чтобы опорожнить желудок, но тот словно закрылся плотной крышкой. Сквозь шум в ушах она слышит ненавистное хихиканье. Резко вскидывает голову. Острый взгляд карих глаз пронзает ухмыляющегося Малфоя.

— Я действительно похож на идиота? Не выйдет, Грейнджер, — поясняет он. Кивает своим приспешникам, и те немедленно покидают заброшенный класс. – Это Veela amoris, очень редкая разновидность приворотного зелья. Не буду объяснять подробно, ты же умная, — презрительно хмыкает Малфой, — прочитаешь в своих любимых книжках. Мне кое-что нужно от тебя, и ты это сделаешь, если хочешь жить, как прежде. Еще увидимся, когда зелье подействует. Пришлешь сову. Ах, да, — резко добавляет Драко, — запрещаю каким-либо способом рассказывать о том, что произошло в этом классе, ни письменно, ни устно, ни мысленно. Иначе, клянусь, ты никогда не получишь антидот, Грейнджер. И даже великий Альбус Дамблдор тебе не поможет.

Он уходит, бросив палочку поверженной гриффиндорке. Вот так просто, лишь парой слов вытерев ноги о ненавистную грязнокровку...

Шальные мысли носятся в голове Гермионы, пальцы дрожат, и она с силой сжимает ладони, чтобы не упустить остатки самообладания. Холод пробирает до костей, но каких-либо иных признаков воздействия зелья не ощущается.

Необходимо найти противоядие.

Гермиона глубоко вдыхает, поднимается и быстро покидает класс. Каким бы мерзавцем ни был Малфой, в одном он прав: точную информацию она найдет именно в книгах, поэтому дорога ее лежит в библиотеку.



Гермиону Грейнджер считают лучшей ученицей Хогвартса не случайно. Найти нужную информацию помогают идеальная память, железная логика и разрешение на посещение Запретной секции, подписанное щедрой рукой профессора Флитвика.

Но порой в моменты, подобные этому, она действительно жалеет, что слишком умна. Найденная информация ввергает в пучину ужаса и непосильной ношей давит на плечи. Взгляд красных воспаленных глаз уже который раз скользит по строчкам, безжалостные сухие факты словно подписывают приговор каждой буквой: «…зависимость от мага, изготовившего зелье»; «…несвоевременный контакт вызывает сильнейшие боли, по силе сравнимые со вторым непростительным»; «…постепенное подавление воли»; «…без своевременного принятия противоядия вызывает необратимые изменения магии и сознания»; «годен лишь тот антидот, что сварен магом, изготовившим зелье».

Veela amoris безжалостно рвет магию и эмоциональные связи, направляет их на мага-донора, изготовившего зелье. А перестроение требует близкого контакта. Цена его отсутствия – безумие. И со временем желание лишь возрастет, а теплые улыбки друзей сотрутся из памяти, воспоминания о добрых голубых глазах и теплых объятиях будут сметены слепой фальшивой страстью. Только Драко Малфой – слизеринец до мозга костей – способен придумать столь изощренную пытку. Он мог использовать любое из десятка известных подчиняющих зелий, но выбрал именно приворотное. Словно осознает, что Гермиона страшится не боли, а потери достоинства. Мерзкое зелье разотрет честь и гордость гриффиндорки в мелкую пыль.

Малфой все отлично просчитал. В стенах школы любое использование Непростительных тотчас фиксируется специальными артефактами, это Гермиона уяснила, прочитав «Историю Хогвартса». Тогда как от использования зелья, изобретенного несколько столетий назад, требующего дорогостоящих ингредиентов и скрупулезного внимания при варке, не спасет ни одно известное защитное заклинание.

Лишь вспыльчивость Рона, порывистость Гарри и остатки самообладания сдерживают Гермиону от того, чтобы броситься в объятия друзей и все рассказать. А клятва Малфоя связывает крепче антимагических пут.

Гермиона мрачно кривит губы, сдерживая сухие рыдания. Чертов Драко Малфой действительно умеет причинять боль и бить в самое сердце.



Последствия приема зелья она чувствует на третьи сутки, когда сны насквозь пропитываются жаркими образами, выворачивая душу наизнанку, а периодические сбои магии вызывают у друзей и профессоров удивленные непонимающие взгляды. Кости постоянно ломит, а озноб сотрясает тело. Яркий румянец заливает щеки Гермионы. Рон, отношения с которым, наконец, налажены после истории с Лавандой, осторожно наблюдает за ней с затаенной нежностью, и от горячего чувства в груди хочется распасться на миллионы маленьких частиц… До того момента, как взгляды карих и серых глаз внезапно сталкиваются в Большом зале.

Внутри все мгновенно покрывается тонкой корочкой льда и с хрустом ломается.

Гермиона всем своим существом чувствует, как в ее теле зарождается нечто темное, не поддающееся контролю. Оно аномально чувствительно реагирует на присутствие Малфоя и стремится вырваться, еще пока едва слышно рыча от бессилия. Когда противоположные желания раздирают друг друга, это угнетает настолько, что Гермионе хочется биться головой о стену, лишь бы прекратить бесполезные метания.

Проклятый слизеринец лишь мерзко ухмыляется и выжидает.

Но еще через пару дней становится хуже. Первые тревожные звоночки наметившейся боли не позволяют подняться с постели, скручивая мышцы и нервы в тугие узлы. Гермиона готова к этому. Пожалуй, теперь она знает о зелье Veela amoris все, что можно было изучить в книгах, найденных на полках хогвартской библиотеки. В ящике тумбы уже дожидаются своего часа фиалы с притупляющим боль зельем. Оно действительно помогает и дарит облегчение, но лишь на неделю, не больше. Организм приспосабливается, и каждый день требуется все бо́льшая порция. Всю бессмысленность дальнейшего принятия зелья Гермиона осознает, когда вечером измученный организм избавляется от скудного содержимого желудка в ближайшем алькове, скрытом от любопытных глаз.

От мысли, что это только начало, бесстрашную гриффиндорку неосознанно бросает в дрожь.



— О, Мерлин, проснись же!

Резкие толчки вырывают из небытия. С усилием разлепив глаза и облизав пересохшие губы, Гермиона переводит взгляд на склонившуюся к ней Джинни. Рыжие волосы девушки растрепаны, а неподдельная тревога в блестящих глазах мгновенно отрезвляет.

— Герм, что с тобой происходит? – голос Джинни дрожит. Она опускается на разворошенную постель и мягко гладит судорожно сжавшуюся в кулак ладонь подруги. – Если Рона и Гарри ты можешь обмануть, то меня – нет. Выглядишь ужасно!

Гермиона глубоко дышит, стараясь не показать всю силу испытываемой боли. Сейчас ей хочется свернуться в тугой клубок и жалостливо скулить. Любые прикосновения неприятны, словно все нервные окончания оголены. Тело напряжено настолько, что мышцы свело судорогой.

Нужно что-то сказать Джинни.

Гермиона еще раз медленно вдыхает и быстро облизывает губы.

— Я уже в порядке, — хрипло отвечает она. Глаза Джинни округляются.

— Шутишь? – почти шипение срывается с тонких губ. – Я сейчас же вызываю мадам Помфри!

Преодолевая сопротивление мышц, Гермиона хватает запястье подруги.

— Я уже была у нее. Вчера. В ящике зелье, дай мне его, и я все объясню.

Джинни, не медля ни секунды, выполняет требуемое. Вопреки всему боль не проходит, но мышцы медленно расслабляются, что облегчает дыхание и позволяет Гермионе подняться с постели. Оставив сестру Рона дожидаться в спальне, она решает принять горячий душ. Лишь оказавшись в кабинке, Гермиона дает волю чувствам и медленно сползает на выложенный светлой плиткой пол.

Судороги душат горло, и слезы уже ничего не сдерживает. Сейчас все силы уходят на то, чтобы не завопить от боли. Как подобное могло произойти? Неужели Малфой заставил ее выпить зелье, полностью осознавая последствия?

Настоящее чудовище. Такой же, как его отец – бездушный Пожиратель. Гарри был прав.

Судорожно выдыхая, Гермиона приподнимается на дрожащих ногах. Она очень ослабла за эту неделю. Аппетит ушел, впрочем, как и десяток фунтов веса. В ответ на эти стремительные изменения Рон хмурится, но маскирующие чары спасают от ненужных вопросов. По крайней мере, до этого утра было именно так.

— Ты обязана сохранить все в тайне, сейчас и без меня у ребят достаточно проблем, — отвечает Гермиона, присаживаясь чуть позже рядом с взволнованной Джинни. – Все действительно в порядке, я как раз прохожу этап восстановления.

Джинни Уизли далеко не глупа, и не будет довольствоваться пространными уверениями о хорошем самочувствии.

— У меня обнаружилась сильная аллергическая реакция на один из ингредиентов зелья, что мы сейчас изучаем на уроке профессора Слизнорта, — вздыхает Гермиона, устало прикрывая глаза. – Мадам Помфри назначила мне курс специальных зелий, они эффективны, но очень сильно подрывают иммунитет на первом этапе лечения. Это продлится еще пару недель. Отказаться я не могу, ты же понимаешь, Джин, скоро экзамены. Я должна быть готова!

Знакомый фанатичный блеск в глазах, возникающий при первом же упоминании важности учебы, или привычная твердость в голосе послужили причиной, но Джинни, кажется, верит и облегченно вздыхает, с нежностью обнимая подругу.

— Я так испугалась, когда Лаванда сказала, что не может тебя разбудить, — тихо шепчет она в лохматую макушку. – Прибежала, а ты мечешься по постели, беззвучно плачешь, зубами скрипишь, словно от Круциатуса, и простыни на лоскуты рвешь. Что я должна была думать, Герм? Да я чуть с ума не сошла от волнения!

— Прости. Это просто плохой сон, — тихо отвечает Гермиона. – И чувствую я себя сейчас не самым лучшим образом. Не говори Рону, хорошо? — голос почти жалобный.

Джинни соглашается.



Гарри и Рон на тренировке по квиддичу. Гермиона понимает, что если не воспользуется шансом сегодня, завтра вновь окунется в агонию, и нельзя быть уверенной, что на этот раз все не закончится плачевно. Силы на исходе, а нечто внутри нее, окрепшее за неделю, скуля, рвется в слизеринские подземелья.

Вот уже час Гермиона следит за перемещениями Малфоя по Карте Мародеров, и как только он покидает стены своей гостиной, хватает мантию-невидимку и направляется к Выручай-комнате. Она знает, что слизеринец проводит там каждую свободную минуту своего времени, и сейчас хочет воспользоваться этим.

Когда Драко делает третий круг у нужного гобелена с троллями в балетных пачках, Гермиона уже на месте. Боясь лишний раз вздохнуть, она внимательно следит за каждым его движением. Кажется, Малфой выглядит еще хуже, чем полторы недели назад. Под глазами залегли четкие тени, из всегда идеальной прически выбиваются волоски, а одежда немного велика по размеру, что просто немыслимо, учитывая параноидальную склонность Драко к идеальному порядку.

В стене появляется небольшая дверь, Гермионе чудом удается проскользнуть следом лишь потому, что Малфой кажется слишком отрешенным и невнимательным. Его взгляд рассредоточен, а дыхание срывается.

Они оказываются в огромном помещении, размером, пожалуй, с несколько Больших залов. Все пространство заставлено кое-как скиданной старой мебелью, пыльными коврами, книгами и прочими диковинными мелочами, словно копившимися здесь не одну сотню лет. Но взгляд Гермионы привлекает платяной шкаф, у которого, наконец, останавливается Малфой. Черная матовая краска, покрывающая ссохшееся дерево, словно поглощает свет. Панели изрезаны рунами и незнакомыми символами, сколько бы Гермиона ни пыталась расшифровать их. Определенно, это какой-то мощный артефакт.

Зачем слизеринцу этот шкаф?

Между тем Малфой подходит ближе к центру свободного пространства и достает из мантии свернутый свиток, пожелтевший от времени. На стоящем неподалеку столе в закрытой клетке прыгает соловей, изредка издавая тонкую мелодичную трель. Драко делает несколько сложных движений палочкой, шепчет длинную фразу на староанглийском языке, а затем начинает зачитывать вслух заклинание из свитка. Его едва слышный шепот постепенно крепнет, усиливается, разлетается по комнате, заставляя Гермиону сжаться от испытываемого чувства благоговения. Она ощущает, как по капле сгущается вокруг нее магия, затрудняя дыхание. В ушах нарастает звон, и в момент, когда Малфой почти выкрикивает последние слова, все тело омывает теплой волной.

Дыхание сбивается, Гермиона удивленно осматривается вокруг, пытаясь понять, как подобная мощная магия не привлекает внимание профессоров. Вероятно, что Выручай-комната блокирует всплески, ее возможности вряд ли известны даже самому Дамблдору. Гермиона уже ни в чем не может быть уверена.

Малфой, тем временем, дрожащей рукой вынимает соловья из клетки. Бедная птица трепещет и заполошно кричит. То, что происходит дальше, не укладывается в голове. Драко отпускает пичугу в нутро шкафа и захлопывает тяжелую створку. Его ладони скользят по вырезанным рунам, тонкая фигура напряжена, и Гермиона едва слышит хриплое:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Створки медленно открываются, Гермиона в любопытстве вытягивает шею, и тут же сердце пропускает пару ударов. На запыленном полу, распластав серые крылья, лежит мертвый соловей.

Но то, что происходит дальше, рвет сердце на части.

Драко медленно опускается на колени и хрипло стонет:

— Проклятье… Проклятье!

Его кулаки с силой опускаются на створки шкафа, каменный пол, вымещают всю ярость до тех пор, пока костяшки пальцев не окрашиваются алым. Голова опущена, а плечи сотрясаются от сухих беззвучных рыданий.

— Я не могу… Не могу, не могу, — шепчет он.

Мерлин – свидетель, Гермиона пришла сюда, желая застать Малфоя в одиночестве, попытаться применить остатки сил на нужное заклинание и выведать, где он прячет противоядие. Одна мысль о том, что придется плясать под дудку слизеринца, приводила Гермиону в бешенство. Но сейчас все планы мгновенно стираются из памяти. Все то темное и ненавистное, что крепло в груди, вырывается на свободу, и вот Гермиона скидывает мантию-невидимку, падает на колени и крепко обнимает дрожащую спину Драко.

— Все в порядке, — шепчет она, обвивая тонкими руками его талию, — все будет хорошо, Драко. Не надо, о, Мерлин, пожалуйста! Успокойся.

Щеки Гермионы мокрые и соленые от слез. Она дрожит, ей страшно даже представить реакцию Малфоя на свое внезапное появление, но все, что она хочет и может – это держаться за него как можно крепче. Пусть потом будет ненависть к самой себе за слабость, но сейчас Гермиона понимает, что просто сойдет с ума, если увидит его слезы. Хотя, вполне вероятно, она уже лишилась разума, раз чувствует нечто подобное.

Драко резко замирает, а потом дергается, желая развернуться, и что-то яростное шипит под нос, но Гермиона прижимается к его спине еще крепче. Вся ее сила воли истончается, словно тающее на раскаленной сковороде масло. И сейчас под прессом навалившихся эмоций вываливается все то, что зародила в сердце магия приворотного зелья. Впервые за полторы недели адских мучений Гермиона чувствует, как боль отступает, и накатывает покой, счастье, не замутненная ничем нега. Пожалуй, еще никогда ей не было так хорошо.

И сейчас все это пытаются отнять.

— Пожалуйста, — голос Гермионы слишком тонок и постоянно срывается, — пожалуйста. Я так устала, мне постоянно больно. День и ночь только боль, я уже не чувствую ничего другого. Не могу больше терпеть, позволь мне касаться тебя. Пожалуйста, Малфой. Пожалуйста... Это все ты, — сдавленные рыдания вырываются наружу, — такой ты хотел меня видеть? Так смотри!

Гермиона отшатывается, закрывает глаза ладонями, сгорая от стыда. А руки сжигает желание снова коснуться теплого тела, тонкий аромат которого до сих пор щекочет ноздри. Страшно даже поднять голову. Слух улавливает размеренное дыхание и шорох одежды.

— Поднимайся, Грейнджер. Хватит валяться у моих ног.

Низкий голос замораживает, словно и не было того Драко, что мгновение назад не сдерживал отчаяния на полу Выручай-комнаты. Гермиона осторожно приподнимается и видит на дне серых глаз лишь презрение и брезгливость.

— Больше никогда не смей касаться меня без разрешения, поняла, мерзкая грязнокровка? – его бледное лицо кривится от отвращения. – Теперь век не отмыться от этого запаха. Но я вижу, что ты приняла решение, раз пришла сюда. Стоит отдать тебе должное, продержалась дольше, чем я рассчитывал. На сегодня порцию объятий ты уже получила, теперь твоя очередь благодарить.

Гермиона вздрагивает с каждым услышанным словом, а внутренности скручивает от испытываемой муки. За что ей такое унижение? Все верно. Малфой в ярости, потому что был обнаружен в момент своей величайшей слабости, и сейчас мстит так, как умеет: словом, что острее любого ножа. И все же он по-прежнему смертельно желанен. Гермионе уже с трудом удается разделить эмоции, вызванные зельем, и свои собственные. Все перемешалось, стоило раз коснуться его тела. Что же остается? Отказаться от возможности вновь испытать это чувство покоя, безграничного счастья, отсутствия боли? Променять все на ад? Гермиона всхлипывает. Она не сможет, уверенность в собственных силах уже пошатнулась. Столько всего поставлено на карту, нужно принять решение.

— Да, Малфой, — произносит она спустя несколько минут, — я готова выполнить то, что тебе нужно, в обмен на возможность… Касаться… Тебя. Если это не убийство, клянусь своей магией, я выполню все, что тебе нужно, но ты должен обещать, что отдашь противоядие. Поклянись.

— Успокойся, Грейнджер, — ухмыляется Драко, — тебе не нужно никого убивать. Клянусь магией, что отдам антидот, как только выполнишь задание.

Гермиона тяжело вздыхает и поднимается с колен, кивая головой.

— Говори.

— Для начала, ты должна избавить меня от Поттера, — выплевывает Драко. – Каким-то образом чертов Избранный выслеживает меня каждый раз, это раздражает и отвлекает. Придумай что-нибудь, соври, но он не должен знать, где я нахожусь!

Гермионе хочется улыбнуться, но она сдерживает себя. Знал бы Малфой, что секрет осведомленности Гарри лежит всего в нескольких шагах от них.

Что ж, с этим заданием она может справиться.

— Я приду сюда завтра в это же время, — твердо заявляет Гермиона. – Мне нужны физические силы и магия, без прикосновений к тебе, — ее лицо хмурится, — я очень слабею.

Малфой морщится, но согласно кивает. Его лицо по-прежнему бледное, но, кажется, немного оживает. На щеках проступает румянец, он выглядит значительно лучше. Подбирая мантию-невидимку и пряча под ней карту, Гермиона чувствует, как губы пытаются растянуться в теплой улыбке. Она мгновенно себя одергивает. Ей еще предстоит ночь самобичеваний и ненависти к своей слабости. Если нет иного выхода, то нужно превратить эту слабость в силу, стоит только постараться. Упрямства Гермионе не занимать.

Только в гостиной Гриффиндора она вспоминает, что так и не узнала о предназначении шкафа.



Гермионе пришлось научиться лгать друзьям. Всегда будучи кристально честной, теперь она ощущает себя вывалянной в грязи. И порой, бессонными ночами, когда сознание изредка проясняется, размышляет о том, сможет ли когда-нибудь отмыться от мерзкого ощущения нечистот в своей душе.

Вот и теперь она стоит перед Гарри. В ее глазах блестят слезы. Дрожащим голосом Гермиона объясняет, что решила прислушаться к словам друга и проследить за Малфоем (он очень странно вел себя на ужине), но Пивз отвлек ее очередной выходкой, и прямо на выходе из подземелий ее поймал профессор Снейп.

— Он забрал Карту Мародеров, Гарри, — резко выдыхает она.

Ее друг резко бледнеет и прикрывает глаза.

— Прости, пожалуйста, прости, — шепчет Гермиона, всхлипывая. – Я что-нибудь обязательно придумаю и верну ее, обещаю!

И только она понимает, за что именно просит прощения. Карта давно хранится в сундуке гриффиндорки, запертом несколькими надежными заклинаниями.

— Ну, хватит, Гермиона, не плачь, — утешает ее Гарри, но в голосе его неприкрытая горечь. Эта карта – память об отце и крестном. – Это не твоя вина, прекрати.

Сказанное словно прорывает плотину. Заключенная в объятия Гарри Поттера, Гермиона изо всех сил старается выплакать всю накопившуюся боль, вину за содеянное и презрение к самой себе.



Эта ночь отличается от других. Оказывается, одного объятия Малфоя достаточно, чтобы боль сменилась жаром желания. В этот раз Гермиону скручивает от сладкого томления и вполне ясного образа, что разворачивается во сне. Ее мутный взгляд притягивает влажное тело, блестящее от пота в неярком свете свечей. Дрожащие девичьи пальцы жадно касаются светлой алебастровой кожи, гладят тонкие ключицы, ласкают твердую мужскую грудь и спускаются ниже. И все это под аккомпанемент жарких вздохов и безумных непрерывных фрикций. Узкие ладони Гермионы, словно змеи, перемещаются на упругие ягодицы, ногти вонзаются в напрягшуюся плоть. Протяжный хриплый стон вторит женскому крику, и окружающее пространство взрывается на сотни осколков.

Резко вздрагивая, Гермиона просыпается, все еще ощущая на губах остатки острых поцелуев. Сладкая истома впервые испытанного оргазма немного расслабляет и притупляет ужас от силы эмоций, рожденных в горячке приворотного зелья. Сон накатывает теплой волной. Когда Гермиона вновь засыпает, перед ее глазами по-прежнему стоит абрис аристократически-тонкого лица. Взгляд раскаленных добела от испытанной страсти серых глаз прожигает насквозь. Ей хочется успеть убрать с высокого лба прилипшие пряди светлых волос, но рука тянется в темноту.



На следующий вечер Гермиона приходит в назначенный час. Дверь Выручай-комнаты появляется без усилий. Значит, Малфой все же ждет ее. В груди невольно теплеет, а сердце начинает биться сильнее. Страх вызывает легкую тошноту.

Сложно сказать, как именно отреагирует Гермиона на близкое присутствие слизеринца. Сегодня в коридоре, во время перемены, она уловила отголоски знакомого запаха, и мгновенно ощутила, как туманится сознание. Все внутри желало найти Малфоя, прижаться к твердому телу и тереться, ласкать, трогать ругами, целовать…

Гермиона вздрагивает, выныривая из воспоминаний, и направляется вглубь комнаты, огибая горы старых, брошенных вещей и пыльной мебели. Драко стоит, прислонившись спиной к старому потемневшему столу из мореного дуба.

Пустой соловьиной клетки нет.

Дальнейшие движения контролировать не удается. Не сказав ни слова, Гермиона подлетает к Малфою, заставляя того вздрогнуть, прижимается к груди и крепко обнимает. Внутри бьется одна мысль: «Обними. Прижми к себе крепко, мне это так нужно!». Одному Мерлину известно, каких сил стоит не завопить это во все горло.

Поистине чудовищно.

И унизительно.

Но желание гасит любой стыд. Гермиона уже не способна контролировать действие адского зелья. Каждую секунду она ожидает, что Малфой оттолкнет ее и заорет от ярости, но время идет, а слух улавливает лишь заполошное биение сильного сердца, и теплое прерывистое дыхание, согревающее макушку. Кажется, слизеринец в замешательстве.

Гермиона смелеет. Тонкие пальцы обхватывают сухую узкую ладонь и тянут вверх. Прикрывая глаза и сдерживая хриплый стон, она прижимается щекой к руке Драко. Его кожа теплая, непривычно гладкая, и ощущать ее на лице так прекрасно, что хочется плакать. Гермиона, словно кошка, трется об нее, стараясь запомнить как можно четче ощущение желанного прикосновения.

Мозг пронзает воспоминание о том, что Драко запретил ей прикасаться к нему без разрешения. Тело неосознанно делает рывок в сторону. Округлив глаза, Гермиона со страхом смотрит на Малфоя. Мерлин, она ожидает наказания, как нашкодивший щенок!

Драко молчит, лишь угрюмо смотрит на нее. Его глаза наполнены странными незнакомыми эмоциями.

Жалость? Не может быть!

Гермиона решает, что не стоит и дальше испытывать судьбу.

— Вопрос с Гарри решен, — отвечает она. – Задание я выполнила. Что дальше?

Эти слова отрезвляют Малфоя. Он моргает, лицо мгновенно накрывает маска высокомерия, а взгляд леденеет. По губам змеится тонкая улыбка, приковывающая внимание Гермионы. Что не остается не замеченным.

— Все-таки это чертовски прекрасно – иметь в числе своих слуг грязнокровку, подружку всенародного героя Поттера, который все никак не сдохнет, — ухмыляется он. – И что же ты чувствуешь, Грейнджер, прислуживая подлому слизеринцу?

В его глазах пляшет адское пламя – такими страшными и яркими они сейчас кажутся Гермионе.

— Не трогай Гарри, — с болью в сердце цедит она, — он стоит сотни таких, как ты, Малфой! Гарри никогда бы не поступил со мной так, он знает настоящую цену дружбе. У тебя же, кроме прихвостней, нет никого. Все вы – отвратительные, мерзкие твари.

Это невозможно контролировать, страшные слова вылетают против ее воли. Гермиона дрожит от злости и страха в ожидании ответа. А внутри все ноет: душой она понимает, что задела Малфоя за живое. Драко бледнеет. Его тонкое лицо некрасиво искажается, а ладони крепко сжимаются в кулаки. Его трясет от ярости, и проходит какое-то время, прежде чем контроль возвращается.

Но это всего лишь видимость.

— Да, Грейнджер, — его голос сух и лишен эмоций, — ты привыкла делить мир на черное и белое. Я могу сказать о вас, светлых и добрых, то же самое. Тот, кто не на вашей стороне, ваш враг, не достойный понимания, ведь так? Вы либо любите, либо ненавидите, никаких чертовых полумер. И что остается нам, рожденным на стороне, против которой вы боретесь? Никто не спрашивал нашего мнения. Да вы понятия не имеете! – взрывается он в пронзительном крике. – Вы даже не представляете! Думаешь, мы не боимся за свои семьи?

Малфой едва слышно смеется, его взгляд наполнен страхом и отчаянием. Даже вчера он не был в подобном состоянии. Возможно, именно слова Гермионы прорвали плотину с детства устанавливаемых барьеров. Драко мечется по свободному пространству зала, чеканя шаг, взгляд не отрывается от побледневшего лица гриффиндорки.

– Прячетесь за спину неубиваемого Поттера, надеясь на то, что Золотой мальчик решит все проблемы волшебного мира. Наивные идиоты! А мы — отвратительные слизеринцы — с детства учимся защищать то, что нам дорого. Таких, как ты, как семейка Уизли, с каждым годом все больше. А нас продолжают травить. Мы защищаемся так, как нас учили, поняла? – Драко тяжело дышит, устало проводит рукой по лицу и горько усмехается. – У меня просто не было выбора… Никогда не было выбора...

Сострадание, стыд, горькая нежность сонмом наполняют Гермиону изнутри. Ей хочется подойти и обнять этого нереального, чувствующего Малфоя. Впервые за шесть лет учебы в Хогвартсе она видит настоящие живые эмоции и искренность Драко. Что еще предстоит ей узнать о нем за оставшееся время? Должно быть, Гермиона действительно сходит с ума, раз начинает оправдывать поступки Малфоя. Очень хочет их оправдать. Настолько, что ненависть за насильно выпитое приворотное зелье растворяется в круговороте более ярких ощущений.

И все же она чувствует себя обязанной высказать то, что думает. Гермиона надеется, что это поможет Драко. Натолкнет на правильные мысли. Изменит что-то.

— Нельзя ставить себя выше всех только потому, что по праву рождения получил громкий титул. Вы же, чистокровные, поступаете именно так. Может быть, я и грязнокровка, но, Малфой, не по чистоте крови судят о достоинстве мага. Ты говоришь, что мы не принимаем вас, но человек – это его слова и поступки. А ваши отцы служат полукровке, Драко! Отец Волдеморта был маглом. Думаю, ты должен это знать, — взволнованно договаривает она, наблюдая, как удивление отражается в глазах слизеринца. Он действительно не знал! – Ты ведь принял метку, я права? – голос Гермионы срывается до шепота. – В-волдеморт действительно дал тебе задание? Зачем тебе нужно починить этот шкаф?

Последние вопросы определенно были лишними. Но она понимает это слишком поздно. Уже после того, как магическая волна с силой откидывает ее назад. Перед глазами все вращается, мелькает темный потолок зала. Гермиона, пролетев несколько футов, падает на тот самый злосчастный шкаф. От полученного удара из легких со свистом выходит воздух, а голова безвольно падает на грудь. Тело обмякает и валится на пол. Сознание ускользает прочь, и Гермиона ощущает себя очень странно и незнакомо.

Боли больше нет.



— Грейнджер, черт подери, очнись!

Опять это чувство дежа вю. Но теперь Гермиона не чувствует растворяющей кости боли. Напротив, ей очень хорошо, а рядом ощущается уютное родное тепло. Осторожно открыв глаза, она видит над собой лицо Малфоя. В его глазах плещутся беспокойство и страх.

— Ты запустил в меня заклинанием, — шепчет Гермиона, слегка хмурясь. – Поверить не могу. Использовал заклинание!

Скулы Драко розовеют. Он хмурится и отводит взгляд.

— Это стихийный магический выброс. Я был слишком зол и расстроен.

— О, — Гермиона на мгновение прикусывает губу, чтобы не рассмеяться. – Так это теперь называется? «Расстроен»? Ха! Тот, кого увидела за последние десять минут, я не знала все шесть лет учебы в Хогвартсе, — озвучивает она свои недавние мысли. Взгляд гриффиндорки затуманивается. – Даже подумать не могла, что ты такой. Мне бы хотелось помочь тебе.

Драко фыркает и встает с колен. Гермиона старается подавить горькое чувство разочарования и утраты.

— Это всего лишь действие зелья, Грейнджер, я не нуждаюсь в фальшивой жалости.

— Возможно, сейчас ты прав, — пожимает плечами Гермиона и приподнимается, опираясь спиной о створку шкафа. – Но я помню себя до того, как выпила зелье, и… Уверена, что если бы знала о тебе то, что знаю сейчас, многое бы изменилось.

— А вот это уже лицемерие, — вновь кривится Малфой.

— Вовсе нет! Мы были уверены, что слизеринцев устраивает нынешнее положение вещей, как ты не понимаешь? – гневно восклицает Гермиона. – Это бы…

— Хватит, — устало выдыхает Драко, отмахиваясь от нее, как от назойливой мухи. – Я устал выслушивать твои наивные сентенции.

Малфой протягивает ей сложенный лист пергамента.

— Вот список книг, которые мне нужны. Это будет последнее, что я попрошу. Все три сохранились в единственном экземпляре и находятся в Запретной секции хогвартской библиотеки. У меня нет к ней доступа, а в этом году чертова Пинс охраняет ее пуще Цербера!

— Но как же профессор Снейп? – хмурится Гермиона, забирая свиток. – Он мог бы выписать…

— Нет, — резко перебивает ее Драко. – Снейп не сможет… решить эту проблему, так что забудь. В этих книгах есть заклинания и ритуалы по починке артефактов. Мне нужны они все.

— Какого рода артефакты? – с подозрением спрашивает она, исподлобья посматривая на шкаф. – Судя по названиям книг, заклинаний там может быть множество.

— Не твое дело, — огрызается Малфой, надевая мантию поверх кипенно-белой рубашки, — перепишешь и принесешь мне все до конца недели.

— Могу я прийти завтра? – вопрос, давно зревший на языке, вырывается внезапно.

Драко мгновение медлит, а потом неохотно кивает головой. Гермиона облегченно выдыхает.

Это был очень тяжелый день.



Но на следующий вечер Малфой не появляется. Прождав у гобелена около часа, Гермиона, ощущая внезапную тревогу, возвращается в гостиную Гриффиндора, чтобы спустя несколько минут столкнуться с Гарри. Он снитчем влетает через проем, его глаза кажутся почти черными от расширившихся зрачков. Но взгляд Гермионы приковывают перепачканные кровью мантия и руки.

— Что случилось! Ты ранен? – вскрикивает она от ужаса. Рядом появляются Рон с Джинни, но их удивленные восклицания проходят мимо сознания.

— Н-нет, — нервно отвечает Гарри. – Это Малфоя.

Что-то внутри Гермионы холодеет и крошится на мелкие кусочки. Она с трудом сдерживает дрожь.

— Рассказывай, — ее побелевшие губы едва двигаются.

И Гарри рассказывает, как наткнулся на слизеринца в туалете плаксы Миртл, Малфой рассвирепел, начал бросаться заклинаниями и уже хотел применить Круциатус, когда Гарри ответил найденной в учебнике Принца-Полукровки Сектумсемпрой.

— Я не думал, что так получится, — покаянно оправдывается ее друг, — Снейп приказал принести все учебники. Кажется, он что-то подозревает.

Гермиона в ярости. Впервые в жизни она так зла на Гарри, что ей хочется наброситься на него подобно разъяренной кошке.

— И это все, что тебя волнует? – выкрикивает она, сжимая кулаки. – Ты чуть не убил человека, и если бы не Снейп, Малфой бы погиб, а тебя волнует старый учебник?

Чувство вины, плещущееся в зеленых глазах Гарри, немного остужает, но сейчас Гермиона не намерена продолжать разговор.

— Решай проблему сам, помогать в этом я тебе не буду, — резко заявляет она и направляется к выходу. Рон взволнованно кричит вдогонку:

— Куда ты?

— Подальше от вашей глупости, — бормочет под нос Гермиона, скрываясь в проеме гостиной.



Малфой, лежащий на кровати в больничном крыле, очень бледен. Его светлые ресницы заметно подрагивают, а по телу изредка проходит легкая дрожь. Гермиона отмечает, что в вотчине мадам Помфри немного прохладно, а Драко укрыт лишь тонким одеялом. Она накладывает легкое согревающее заклинание. Его плечи перевязаны бинтами, но вполне вероятно, что и большая часть туловища тоже. На самом деле Гермиона даже не предполагает, каковы последствия заклинания, примененного Гарри. Она присаживается на стул рядом с кроватью Малфоя, берет его холодную ладонь в руки и крепко сжимает. Сердце, наконец, успокаивается, перестает заполошно стучать от тревоги.

Он жив.

— Я похож на мумию, — разносится по помещению хриплый сонный голос Драко. – И почему именно ты видишь меня в таком состоянии?

Гермиона решает, что это вопрос риторический и отвечать на него вовсе не обязательно. Она просто пожимает плечами и робко улыбается. Взгляд серых глаз направлен прямо на нее.

— Не ожидал от Поттера такого, — сухо продолжает Малфой.

— Он не хотел, — тихо пытается парировать Гермиона, но даже она понимает, как по-детски это звучит. Драко в ответ на реплику пытается презрительно кривиться. – Гарри даже не знал, что это за заклинание. Уверена, он никогда бы…

— Мордред с тобой, Грейнджер, ты действительно его оправдываешь! – зло цедит Малфой, выдергивая руку из хватки Гермионы.

— Нет же, — чуть не плача произносит она и вновь тянется, желая ощутить хоть какое-то прикосновение. – Он виноват, я не отрицаю этого. Гарри поступил так по глупости, а не намеренно, неужели не понимаешь?

— В итоге каждый останется при своем мнении, — философски изрекает Малфой и, кажется, немного успокаивается. Гермионе начинает казаться, что ее компания радует Драко. Она облегченно вздыхает и снова касается руки слизеринца.

— Прости, — расстроено объясняет она свой жест. – Все болит, если не касаться тебя. То есть… до того момента, как я узнала, что с тобой случилось, было немного легче, но потом…

Гермиона замолкает, но все понятно и без слов. Драко напряженно рассматривает ее лицо, но в серых глазах больше нет ни капли брезгливости или презрения. От понимания этого становится так легко, что невольно тело расслабляется. Мышцы отпускает копившееся всю неделю напряжение.

— Разрешишь? – робко спрашивает Гермиона, хмурясь и прикусывая губу. – Прилечь рядом?

Брови Малфоя приподнимаются от удивления, но он едва заметно кивает головой. Она отмечает, как скулы Драко слегка розовеют, и тепло улыбается.

— Только недолго, — сухо предупреждает он. – А потом проваливай.

Впоследствии Гермиона поймет, что тот час, проведенный в кровати больничного крыла рядом с Малфоем, станет единственным светлым моментом в двухнедельной борьбе с самой собой, магией зелья и фальшивыми чувствами по отношению к Драко. Они почти не разговаривали, но Гермиона всем телом ощущала присутствие так необходимого ей тепла, впитывала его, словно губка. И совсем уж откровением для нее стало то, что неприступный Слизеринский Принц, славившийся подозрительностью ко всем, кто имеет зачатки разума, заснул в одной постели с презираемой грязнокровкой.



На изучение всех книг и копирование нужных заклинаний Гермионе хватает двух дней. От описания нескольких ритуалов кровь стынет в жилах, некоторые наводят на определенные мысли, но она скрупулезно переписывает их все. Учебный год подходит к концу, скоро экзамены, а в ее душе полный хаос и разруха.

Никогда еще Гермиона не пребывала в таком состоянии странного замешательства.

С замиранием сердца она отправляет Малфою записку с сообщением об окончании изысканий. Он должен непременно прибыть с противоядием.

В назначенный час она ждет его у гобелена, крепко сжимая в руках сумку с исписанными мелким аккуратным почерком пергаментами. Сердце отчаянно бьется. До долгожданной свободы остается совсем немного времени, и все, наконец, закончится: скручивающая боль, жаркие сны, непрерывная жажда прикосновений.

Драко появляется бесшумно, возникает, словно из ниоткуда, странным взглядом окидывает Гермиону от макушки до пят и открывает дверь в Выручай-комнату.

Между ними повисает смущающее напряжение, они все еще не сказали друг другу ни слова. Гермиона прочищает горло, достает из сумки стопку пергаментов и протягивает Драко.

— Здесь все, что я нашла, — осторожно отвечает она, руки дрожат от желания в последний раз прикоснуться к теплой коже.

Малфой, кажется, хочет ухмыльнуться, но улыбка выходит слишком жалкой. Он забирает свитки и складывает в свою сумку, сразу же кармана мантии вынимает маленький прозрачный пузырек с сиренево-перламутровым зельем. Гермиона тяжело сглатывает и тянет руку за желанным фиалом.

— Грейнджер, — голос Драко неуверен, он крепко сжимает пальцы гриффиндорки и вкладывает в них противоядие. В глазах Малфоя едва улавливаемая нерешимость. – Ты уверена?

Что? Гермиона резко вскидывается, непонимающе разглядывая бледное лицо. В чем уверена? Что хочет избавиться от этого кошмара?

— Конечно, я уверена, — зло цедит она. — Черт возьми, Малфой, я выучила наизусть каждую строчку, что нашла в книгах об этом зелье. Вот уже две недели они плавят мой мозг, и ты всерьез считаешь, что я захочу оставить все, как есть?

Лицо Драко сереет. На самом деле выглядит он ужасно, но раздражение Гермионы настолько велико, что она предпочитает игнорировать все признаки надвигающегося срыва. Внезапная догадка озаряет сознание.

— Так тебе нравится все это, — сдавленно произносит она. – Серебряный Принц предпочитает иметь у своих ног гриффиндорскую собачонку, готовую сделать для него все, что угодно? А может, в твоем сердце внезапно вспыхнуло неведомое чувство, и розовые сердечки заплясали перед глазами?

Гермиона понимает, что перегибает палку, а потому резко выдергивает руку, откупоривает фиал и махом выпивает противоядие. На вкус оно такое же горькое, как зелья мадам Помфри. Ничего особенного.

— Малфой, это всего лишь магия, которая временно сделала меня зависимой от тебя. Зачем тебе фальшифка? Знаешь, я поняла, что как бы чистокровные ни ненавидели магловский мир, в нем никогда не будет места этой навязанной грязи. В том мире любовь либо истинна, либо ее нет. Никаких зелий и заклинаний. Очень жаль, что ты принимаешь чувства, вызванные темным зельем, за чистую монету, — с горечью произносит Гермиона, чувствуя, как в груди сжимается сердце, пропуская удары. Больно. Так больно, что хочется прижать руки к груди в мнимой защите. Неужели противоядие еще не действует? – Во всем мире нет ничего отвратительнее, чем чувствовать фальшивую любовь к тебе, Малфой.

Губы Драко сжимаются, а глаза мутнеют и наливаются пустотой. Привычная маска, скрывающая под собой остатки эмоций, возвращается. Проходит лишь жалкое мгновение – и лицо слизеринца искажает злая улыбка. Такие волны всепоглощающей ненависти, исходящие от напряженной фигуры, Гермиона не чувствовала никогда прежде.

— Малфой, — хриплым от страха голосом произносит она, отступая на шаг. Но, кажется, делает только хуже. Сердце пропускает удар, когда пальцы Драко с силой смыкаются на ее шее. Дыхание прерывается, но Гермиона не делает попыток освободиться. Она помнит, что Малфой может причинить сильную боль, если захочет.

Драко будто читает мысли, потому что в следующее мгновение хватка ослабевает, превращается в мягкое поглаживание. Это почти нежно, слишком интимно, и Гермиона не понимает, что выглядит ужаснее: страх, сопряженный с болью, или эта детская пародия на нежность.

Его первое осознанное прикосновение.

— Грязнокровная дрянь, как смеешь ты сравнивать? — горячее дыхание опаляет щеки и губы, от шепота Малфоя внутри все трепещет и загорается. Почему противоядие не действует? Гермиона не может сдержать слабого стона, она клянет себя за эту предательскую слабость, тяжело сглатывая и закрывая глаза. Он слишком близко. Слишком близко. – Только ты можешь сказать или сделать что-то, отчего хочется тебя убить. Довольно занятно, учитывая все обстоятельства. – Сухие губы Малфоя касаются ее покрасневшей скулы, щекочут нежную кожу и тотчас удаляются. Гермиона разрывается от чувства неудовлетворенности, липкого страха и омерзения к собственному телу. Такая жалкая, пригвожденная к полу силой Драко-Чертового-Малфоя. Он резко отстраняется, оставляя лишь холод и горечь неутоленного желания. – Слишком много чести для тебя, Грейнджер, — с презрением сцеживает Драко и мерзко ухмыляется. Но его глаза по-прежнему пусты. – Ты была… очень полезна.

Малфой резко разворачивается и стремительно покидает Выручай-комнату, а Гермиона, тяжело дыша, пытается взять себя в руки.

Все кончилось. Наконец-то.

Да, сказанное задело больше, чем можно предположить... В конце концов, она умышленно спровоцировала слизеринца.

Лучше ненависть. Привычнее ненависти может быть только презрение. Все же остальное – блажь и последствия действия зелья. Ненужная шелуха, забившая сознание. И ощущение ее присутствия слишком болезненно.

До момента принятия зелья Гермиона старалась быть равнодушной к оскорблениям Малфоя. Сейчас же в груди так болит, что последние силы уходят на то, чтобы позорно не разрыдаться. Нет, ни за какое золото Гринготтса она не заплачет. Долгожданная свобода в ее руках.

Глубоко вздохнув, она размеренным шагом идет в сторону гостиной Гриффиндора. Скоро комендантский час, а ей еще нужно написать сочинение для Слизнорта на двадцать дюймов и проверить эссе Гарри и Рона. Наверняка обнаружится куча ошибок, но в предчувствии встречи с дорогими сердцу людьми болезненный узел в груди расслабляется. Последние недели прошли, словно в тумане. Гермиона сильно отдалилась от друзей, опасаясь, что ее болезненное, неестественное увлечение Малфоем будет обнаружено. Представив реакцию Рона, она чувствует, как только-только появившееся тепло исчезает, по телу пробегает волна холода.

Он ее возненавидит.

И вдруг Гермиона четко осознает, что одного взгляда прозрачно-голубых глаз, наполненных презрением, будет достаточно, чтобы ее хрупкий, лишь недавно устоявшийся мир окончательно рухнул. Она не может этого допустить. Ни за что!

Никто никогда ни о чем не узнает. Она похоронит эту грязную постыдную тайну глубоко в закромах памяти. Гермиона сильная, она справится, обязательно справится… Даже если сейчас душа рвется на части, обвиняя в страшном предательстве.

В конце концов, всему виной лишь проклятое зелье.

Фальшивка.



А потом начинается действительно настоящий ад, воспоминания о котором еще долго будут преследовать Гермиону в кошмарах.

Поступок Драко что-то ломает в душе, и когда она в пылу борьбы с проникшими в школу Пожирателями Смерти видит мелькающие серебристые волосы, из последних сил удерживается, чтобы не бросить вслед пыточное заклинание.

Но позже Гермиона все чаще ловит себя на мысли о том, что могла остановить Малфоя, помочь ему, а ранение Билла и смерть Дамблдора в ту страшную ночь ложится тяжким грузом на сердце и давит даже спустя десятилетие. Ведь именно момент ее беспрекословного подчинения Драко послужил отправной точкой трагических событий.

Гермиона и не помышляет о собственном прощении.

Она чувствует себя разорванной на части, лишенной чего-то важного, опустошенной. Всегда уверенная, что Рон обязательно будет рядом, она полностью раздавлена его предательством. Лишь присутствие Гарри удерживает Гермиону от глупых поступков. Замерзая по ночам в старой палатке, они изо всех сил прижимаются друг к другу, лелея израненные сердца. Роняя слезы на плечо друга, Гермиона четко осознает, что горюет не только о Роне. Ведь сны, столь редкие, но наполненные нежной горечью, по-прежнему согревают.

И в них всегда присутствует совсем другой человек.

После окончания войны семейство Малфоев покидает Магическую Британию, лишая Гермиону последнего шанса. На что? Еще одну встречу? Эта мысль вызывает лишь хмурую улыбку.

По крайней мере, Рон рядом, а время – лучший лекарь.

Проходит почти пятнадцать лет, когда налаженная жизнь Гермионы Уизли стремится рухнуть в одночасье. До этого момента ее единственный источник радости составляли два самых замечательных и дорогих человека в ее жизни. Умница Роза и весельчак Хьюго с детской непосредственностью залечивали глубокие раны, нанесенные войной и последним годом учебы в Хогвартсе. Но неожиданная встреча на платформе 9 ¾ переворачивает все с ног на голову и безжалостно рвет кровоточащие шрамы.

Драко почти не изменился, лишь прибавил в стати и опустил волосы. Рядом с ним стоит блистательная блондинка с идеальной осанкой и аккуратной прической. На самом деле, в ней идеально практически все, кроме холодного пронизывающего взгляда. Малфой же, пряча улыбку, пытается приобнять на прощание своего возбужденно оглядывающегося сына.

— Малфои вернулись в Англию? – хрипло спрашивает Гермиона мужа. Рон недовольно фыркает и пожимает плечами.

— Хорек уверен, что его ребенок должен учиться в Хогвартсе. У Министерства не было причин для отказа.

Рон говорит что-то еще, но Гермиона не слышит мужа. Ее приковывает к месту пристальный взгляд серых глаз, в глубине которых разгорается до боли знакомое пламя. Но самое страшное и прекрасное – это реакция взбудораженного тела и возвращение старых воспоминаний, покрытых налетом времени. Миссис Уизли прикладывает все усилия, чтобы скрыть внезапно охватившую ее дрожь.

Этот взгляд был предупреждением и обещанием одновременно.

Вот только Гермиона уже давно не ведется на эти уловки, и в голове начинает формироваться собственный план.

Так уж вышло, что эти пятнадцать лет – более чем достаточный срок для раздумий. Лезвие, что в конечном итоге отрезает ненужную шелуху, мешающую Гермионе рационально мыслить без всякого самообмана, тщательно затачивалось на протяжении десятилетия.

И все это время она ненавидела Малфоя за приворотное зелье, обвиняла его в трусости, эмоциональной слабости и одновременно восхищалась преданностью семье и упрямством, презирала себя за предательство друзей и корила в смерти Дамблдора. Гермиона разрывалась от мыслей и желаний, что в конечном итоге словно выжгло ее изнутри. Она могла бы продолжать обманывать себя и называть свои чувства к Драко жалостью, но…

В этом нет никакой необходимости.

Наконец-то все душевные метания похоронены глубоко в подсознании.

Сейчас Гермионе нужен человек, который превратит запретные сны в реальность. Ей нужен Малфой. И это становится самым главным и простым решением в ее жизни. Пусть кто-либо назовет это извращенной формой любви, выращенной на греховной почве, сдобренной приворотным зельем, но это единственная правда, достойная существования.

Гермиона слабо улыбается. Впервые за долгие годы в ее сердце ярким цветком распускается надежда, когда она отправляет в Малфой-мэнор сову с короткой запиской и просьбой о встрече. А в ее руке крепко зажаты два фиала с прозрачным и сиренево-перламутровым зельем.

Со слизеринцами – даже бывшими – нужно поступать по-слизерински. Это утверждение алыми буквами выжжено в памяти Гермионы Грейнджер, а она всегда была прилежной ученицей.