Эпилог.

Исповедь Влада.

Трудно казаться человеком, когда ты таковым не являешься. Не потому, что тебе не хочется, ты просто не помнишь каково это – дышать, как смертный, есть людскую пищу, пить вино или чай. Даже сидеть в таверне за кружечкой хорошего пива с друзьями и рассуждать о пустом. Я не знаю, что это такое, хотя много раз видел такие жизни в крови своих жертв.
Сколько их было? Сотни, тысячи… Тысяча по сотне и сотня по тысяче… Я не знаю точно, никогда не вел статистику. Ты убиваешь, потому что голоден. Ты голоден, потому и убиваешь.
Мою первую жертву звали Карлом. Прекрасный, сильный военачальник нашего полка. Я помню, как пришел в его дом на третий час своего бессмертия, как неумело разорвал его шею, под проклятия, что слетали с его губ. Тогда мне показалось, что ничего вкуснее крови я не пробовал.
После Карла я убил всю его семью. И Ладомир меня не остановил, хотя именно тогда Искатели стали охотиться на вампиров.
Ладомир вообще был очень странным. Обладая поразительными способностями и неимоверной силой, он был слаб духом и почти безумен. Как он объяснил мне, никогда нельзя перерождать того, у кого сильные магические способности. Его сделали вампиром против воли, из-за вражды. Странная это вещь, обратить в Нежить любимого сына своего врага.
После перерождения Ладомир не видел своего Создателя. Он знал только, что его имя Стевас, и он никогда не жил в наших краях. Вампир-качевник, темный спутник истории. Ладомир не помнил, как началась вражда Стеваса и Искателей, но явно здесь кто-то кому-то перешел дорогу. И скорее всего, это был сам Стевас.
Всю свою странную сущность Ладомиру пришлось постигать самому. Он узнавал свои способности, учился управлять силой и даром, которые у него были. Он развил себя сам, открыв этот мир в той страшной и грешной красоте, неведомой смертному глазу.
Когда на пути Ладомира встретился я, он сразу понял, что я буду хорошим учеником. Века его поистрепали, измучили; он хотел покоя. В его хижину меня привело пресловутое человеческое любопытство. Захотелось узнать, почему этот молодой, сильный мужчина живет в глуши леса, как отшельник. Он встретил меня радушно. Предложил вина и хлеба – для вечно голодных вояк лучшим и не соблазнишься! Ладомир умело выспросил у меня о семье, а потом приступил к задуманному. Он показал мне людей, которых я любил, изобразив в моей голове самые красочные картинки. Я видел Катарину – свою возлюбленную и невесту; я видел маму и Иду. Наполнив мое сердце радостью, Ладомир кинулся на меня, пригвоздив к полу, разрывая горло и почти по-собачьи лакая кровь. И умирая, я проклинал его, но видел тех, кого любил. Это и спасло меня от участи стать бездушной тварью, убийцей без голоса разума. Я не говорю, что являюсь исключением, но я каким-то непостижимым образом сумел сохранить в своем сердце теплые чувства.
Я не очень хорошо помню свое перерождение. Какие-то яркие вспышки и образы иногда возникают перед глазами, но эти воспоминания похожи на обрывки каких-то не состоявшихся картин.
Едва кровь Ладомира спустилась по пищеводу в мой организм, жизнь потекла в ином направлении. Я видел Влада Дракулу и его войско. Видел все победы и поражения знатного воеводы. Я видел счастливую жизнь Ладомира, смертную жизнь, и совершенно непонятное существование его, как вампира. Это было совершенно два разных человека, совершенно две разные жизни, два поистине различных мира. С его кровью я получил не только его жизнь, но и многие способности.
- Ты будешь очень сильным, Влад, - говорил мне он, уже через несколько секунд, после того, как я открыл глаза, глаза вампира.
- Я долго искал и выбирал, - продолжил тот, - но ты именно то, что мне нужно. Смелый, сильный, красивый, бесстрашный, но не жестокий – именно такого сына я и хотел.
Так началось наше трехлетнее странствие.
Четкие звуки и яркие краски ночи меня не пугали, а наоборот, поднимали в душе непонятную, звериную жажду. Едва рядом оказывался человек, я сразу же терял голову от запаха его крови. Она влекла меня, как аромат свежей выпечки. Казалось, я впитывал ее кожей, она выедала мне глаза, и внутри сидело лишь одно желание – заполучить ее. Наполнить свое рот горячей, струящейся жидкостью, получить хоть гроши человеческого тепла, увидеть восьмую долю людской жизни!
Не думайте, я не страдал из-за того, что перестал быть человеком. Я вообще не думал о том, кто я есть, будто никогда иным и не был. Все мысли о жизни смертной приходят позже, спустя много лет. Виной всему все та же человеческая кровь, несущая в себе людские жизни, их чувства. Чем больше ты получаешь этого живительного эликсира, тем чаще видишь мир глазами человека. Этого Ладомир и боялся. Он решил преподать мне урок. Странно, ты ничего еще не знаешь о себе, а тебя уже пытаются научить будущей жизни, провоцируя на ошибки.
Я говорю о нашей встрече с Катариной.
Едва я увидел ее легкий румянец, ее улыбку, как все смертное во мне, что, казалось, должно уже было умереть, воскресло. Это был мой первый раз, когда я пытался сдержать звериную жажду. Но я был молод, неопытен, толком необучен … И Ладомир это прекрасно знал.
Я оплакивал свою невесту как слабый, бессильный смертный, вбирая в себя ее кровь. Я не мог сдержать свою жажду, хотя адски ее ненавидел. И потом, когда убивая людей только ради того, чтобы заглушить эту слишком человеческую боль, я стал понимать, что проклятие Катарины действует. Я не мог убивать женщин, видя в их глазах боль своей возлюбленной.
Я углублялся в изучение своих способностей только для того, чтобы однажды отомстить своему Создателю. Так и не простил его, и никогда не смогу этого сделать. Я был обычным вампиром, который и думать не думал о том, что когда-то у него была любимая женщина. Но Ладомир лишил меня даже этого.
Я находил особенное утешение в перемещении предметов взглядом, мне нравилось играть со своей жертвой с помощью иллюзий, мне даже убийства внушали некое подобие спокойствия. Этот «синдром человечности», как я называл состояние после насыщения, приносило мне бурю эмоций и чувств. Да, пускай чужих, но пока билось мое сердце я жил, чувствовал и проникал в этот мир, как смертный. Это вызывало восторг, ликование; вселяло надежду на то, что я еще умер не до конца. Но как только сердце затихало, теребя меня внутри каким-то царапающим, крайне редким биением, я понимал, что возвращаюсь к своей животной сути.
Я проникал в мысли своих сородичей, но не видел ничего подобного. Они убивали, прятались, снова убивали… И никакого «синдрома человечности»! Что же тогда со мной? Проще всего было винить во всем Ладомира, ведь это он преподал мне этот ненужный урок, посмеялся над моей неопытностью. Хотя, может быть, он сделал все специально. Ладомир хотел умереть. Много раз он говорил мне, что ему надоело скитаться по земле почти четыре столетия, но я не очень вникал в его слова. Моя черная душа жаждала мести. Проклятие вообще странная вещь, оно заставляет тебя делать такие вещи, на которые вампиру решиться практические невозможно. К тому же, убить своего Создателя, существо, к которому ты привязан, которому ты принадлежишь по признаку крови – сверх силы. Но я смог. Я впитал все его знания, а потом направил их против него же самого. Просто прижал к стене, впился в горло и высушил его вены не оставив ни капли. А потом разорвал его на сотню мелких кусочков и сжег.
Но разве мне стало легче? Месть притупила мою боль, но не изгнала ее. Она позволила мне быть свободней, но не освободила до конца. Гнет проклятия моей любимой держал меня за горло, заставляя ждать часа расплаты. И я скитался по земле, не испытывая полноценных чувств, а ощущая только странный голос смертного рассудка, которого и быть-то не должно, но он постоянно меня преследовал.
Я убивал, впитывая с кровью своих жертв то, как они умеют любить, веселиться, страдать, и понимал, что мог быть испытывать эти же чувства, но намного острее. Мне хотелось узнать, как это может быть со мной, странным, непонятным существом. Да, никто из сородичей не понимал меня. Я сам себя не понимал. Меня разрывало на части изнутри, я гнил, но смотрел на этот прекрасный мир ясными глазами.
И вот Катарина. То же лицо, улыбка, голос – Катарина, которую я убил против своей воли. Я бы мог отпустить ее, но чувства, вдруг воскресшие в моей душе, дали мне надежду на искупление. Я любил ее той любовью, что застыла в моем сердце чуть больше века назад. Большего я почувствовать не смог, но это могла дать мне смертная кровь.
Я рад, что Катарина не узнала, сколько людей мне пришлось убить, чтобы хотя бы чуть-чуть приблизить себя к той страсти, которой она хотела. Это не принесло мне радости, но вернуло Катарину. Да, я жестокий и расчетливый, но прожив столько дней в мучениях, начинаешь ловить каждый глоток спасительных секунд, смакуя их и пряча от чужих глаз.
И благодаря Катарине я снова поверил в Бога.
Я не желаю ей зла. Мне хочется, чтобы она была счастлива, пусть даже и без меня. Возможно, я обрекаю ее на муки, но это лучше, чем убить ее. Я люблю Катарину. И будь у меня иной выход, я бы не оставил ее, но иначе нельзя. Я слаб, мне нужно накопить силы, или позволить себе погибнуть.
Ладомир сказал мне однажды, что мы помним по именам первую свою жертву и последнюю. Имя первой жертвы – это начало отсчета своего существования во крови. Имя последней – его конец. Это такое своего рода предсказание, знак, что все твои земные деяния завершились и теперь остается только гадать – в Рай ты попадешь или в Ад. Я помню, как Ладомир, незадолго до того, как я убил его, пришел с охоты и сказал мне:
- Поразительно, Сын, но я запомнил имя этого сумасшедшего!.. Кирилл… Значит, скоро я умру?!
Судьбу не проведешь, Отец! Покойся с миром… если для убитого вампира такое возможно. Что ж обо мне, - имя первой жертвы я назвал, имя последней… Пока я его не помню.