Эрвин позволил себе поспать чуть дольше, чем обычно. И открыл глаза, когда за окном было уже совсем светло. Что и говорить, мягкая постель кого угодно убаюкает. Кристофер сидел на кушетке, которую пристроили по другую сторону от окна, и медленно, с удовольствием потягивался, хрустя суставами.

— Согласись, Беркут, комфорт — это благо.

— Кто же спорит, — пожал плечами Винтер. — Другой вопрос, как скоро это благо превращает людей в ни на что не годных неженок.

— Тебе, друг, это точно не грозит, — Ирд поднялся на ноги и начал застегивать камзол. — Сдается мне, ты, даже оказавшись во дворце, будешь соблюдать армейскую дисциплину. И придворных на парад построишь.

— И отправлю их отрабатывать маневры, — в тон ему добавил Эрвин. — Ну, а какой еще от них может быть прок.

Перешучиваясь, оба спустились на первый этаж. Там Хелис складывала в аккуратную стопку дрова подле камина.

— Могу подогреть вам завтрак, — улыбнулась она, выпрямляясь.

— Вы будете очень любезны, — Эрвин подошел к окну, задумчивым взглядом окинув белое пространство, раскинувшееся между крыльями дома и тянувшееся к реке. По снегу вперевалку шагал Андрик. Вскоре он уже входил в комнату, принеся с улицы запах морозного утра.

— А ваша спутница поднялась и вовсе ни свет ни заря, — проговорил старик, усаживаясь к столу. — Я даже удивился. Обычно-то я просыпаюсь самым первым, а тут, когда я встал, она уж поджидала.

— Зачем? — Эрвин подобрался, предчувствуя дурные вести.

— Так за реку ей было нужно, — развел руками Андрик. — Торопилась, даже завтрака Хелис не дождалась. Выпила молока — и в седло. Река, правда, сейчас трудная. Течение неровное. Здесь у нас еще широко, а вот если где выше узкое горлышко, да еще подмерзнет, а потом оттает — так жди волны и глыб ледяных…

— Вы перевезли ее на тот берег? — Кристоф перебил старика, не давая ему уйти глубоко в рассуждения о коварстве зимнего Эрля. — Давно?

— Да, почитай, на заре, — так же спокойно отвечал Андрик. — Светало как раз. И даму, и лошадку ее.

— Которая из наших спутниц уехала? — медленно проговорил Эрвин, сам еще не до конца понимая, что именно желает услышать в ответ. Если сбежала Рихь — это обещает массу проблем, но проблем понятных и знакомых. В конце концов, не первый раз гордая принцесса решает что-то кому-то доказать. Если уехала Илльера — это сулит неприятности неведомые. Потому что одному небу известно, куда, к кому и зачем отправился воительница. И не было сомнений, если она уехала — то с полным на то основанием, с полным пониманием последствий. Так что если цель была — именно бегство, быть может, в стан противника, остановить ее окажется непросто…

— Белокурая, — вторгся в мысли хрипловатый стариковский голос. — Та, которая в платье…

Эрвин выдохнул от мгновенного облегчения так резко, что Крис поднял на него глаза.

— Успел выстроить схему предательства и заговора? — Ирд безошибочно распознал эмоции своего старого товарища по оружию. — По-прежнему ее во всем подозреваешь?

— Не во всем, — покачал головой Беркут, затягивая пряжку плаща. — Только в том, на что она может оказаться способна. А это немало. Доедай — и едем. Мы должны догнать Рихь.

Торопливо взнуздав и оседлав коней, Винтер и Ирд направились к реке, следом за Андриком, которого попросили переправить их туда же, куда раньше принцессу. Уже на берегу, между заметенными снегом каменными блоками, образовывавшими набережную, оказалось, что оба коня в лодку не поместятся. Андрик хранил ее под полуобвалившимся причалом, она была неширокой и низкой. Перегружать такую казалось слишком рискованно. Так что первым на другой берег отправился Эрвин. Сапфир безропотно ступил на шаткие доски и даже не фыркнул, когда лодка, направляемая толчками шеста, заскользила поперек течения. Гнедой Грандо Криса оказался не столь хладнокровным, он стал артачиться, мотать головой — и Кристоферу пришлось изрядно повозиться, прежде чем завести коня в лодку. Но в конце концов, переправа осталась позади. Договорившись с Андриком, что на следующее утро он будет высматривать их появление на берегу, Эрвин и Крис вскочили верхом и тронулись вдоль реки, выискивая на снегу свежие отпечатки подков.

Тяжелый смутный сон не желал отпускать Илльеру из своей паутины. Видения клубились в сознании, удушая, не давая вздохнуть. Она бежала… сердце стучало в висках, дыхание рвалось из груди с хрипом, на языке ощущалась соленая кровь. Рука повисла мертвой плетью. Быстрый взгляд — серый рукав стремительно темнеет. Вверх, вниз, лестницы, коридоры, невесть откуда взявшиеся деревья, люди… слишком много людей, от которых нужно уйти во что бы то ни стало… Темноволосый человек, на лбу — след от снятого обруча, в глазах — упрек. Подступающие к горлу слезы. Страх.

— Прикончите ее наконец!

Злой хриплый голос, может, и знакомый, но тысячи лет назад. Она падала… Небо над головой кружилось водоворотом, в котором мелькали облака, солнце, ветви деревьев. Где-то пели птицы, но их трели заглушал звон. Звенело в ушах? Или звенела сталь? Полет в бесконечность, полную боли и обреченности. Мокрая трава. Но не от росы, нет. Трава залита кровью, в которой скользят ладони. Пальцы дрожат и не слушаются. А сзади снова свистит сталь…

Илльера с огромным трудом заставила себя открыть глаза и разогнать кошмарный морок солнечным светом. Света этого в комнате оказалось с избытком. Судя по лучам, косо заглядывающим в окно, время уже близилось к полудню. Первой мыслью было раздражение на собственное тело, которое, расслабившись, подвело и не проснулось вовремя, как привыкло, с рассветом. Второй стало признание самой себе, что выспаться тоже иногда бывает полезно. А если уж на то пошло — продолжать путь, не взяв ее с собой, Беркут едва ли станет. Слишком велико недоверие.

Наконец воительница спустилась. Большая комната с камином оказалась пуста. Из соседней слышалось негромкое бормотание — кажется, Хелис вязала и считала петли. Кроме старой женщины, внизу больше никого не было. А в доме царила тишина. Удивительная тишина. Как… в склепе. Илльера потерла подбородок и заглянула в кухню, где в самом деле увидела Хелис. Та приветливо улыбнулась и предложила молока.

— А спутники мои прогуляться вышли? — как бы между прочим поинтересовалась воительница, присаживаясь на табурет по другую от вязания сторону стола.

— Уехали они все, — не отрываясь от своего занятия, отвечала Хелис. — На рассвете девушка, чуть ближе к полудню — рыцари. На тот берег собрались, даже лодку у Андрика попросили.

Илльера судорожно вздохнула и замерла, глядя на маленький сучок, темневший на столешнице. Хелис подцепила, наконец, все петли и занялась едой. Поставила перед воительницей кружку молока, тарелку с хлебом и сыром, но та словно не видела. Есть не хотелось. Пить тоже. Хотелось понять, что произошло. Что заставило ее спутников сорваться с рассветом и ускакать прочь, покинув ее в этом странном месте, не предупредив ни словом. Даже записки не оставили. Это не имело логичного объяснения. И не укладывалось в сознании. Беркут просто не мог оставить за спиной потенциального противника. Илльера не питала иллюзий на счет его к себе отношения. Казалось, даже пройденные бок о бок схватки не могли притупить его подозрительность. И в глубине души Илльера его понимала. Но досада на недоверие мешалась с непонятной грустью.

Воительница усилием воли попыталась вернуть мысли к реальности и взялась за кружку с молоком. Но рука осталась неподвижно лежать на столе. Сил донести питье до рта не хватило. Илльера закрыла глаза другой ладонью, вдавливая пальцы в череп и стискивая зубы. А когда отняла руку от лица — Хелис в комнате не было, а по другую сторону стола стоял, скрестив руки на груди…

— Милорд… — Илльера судорожно вздохнула. Черные глаза мужчины напротив пронизывали насквозь, бездонные, холодные, древние… Взгляд парализовывал и затягивал, будто трясина. Илльера не могла отвернуться, казалось, не могла даже моргнуть. Неимоверным усилием воли она заставила себя на мгновение сомкнуть веки. А когда снова открыла глаза — ее собеседник смотрел на нее, словно обычный человек, спокойно и чуть заинтересованно, приподняв бровь.

— Оставим церемонии для двора, — проговорил он негромко. — Хотя одной Судьбе ведомо, когда мы снова там окажемся.

— Что привело вас в эту глушь, Вейнхаард? — не то, чтобы Илльера хотела знать ответ. Но что-то сказать было нужно. Потому что молчание терзало неприятными предчувствиями.

— Если я скажу, что захотел утешить тебя в твоей печали, ты не поверишь, — Вейнхаард прислонился бедром к столу, и только сейчас воительница разглядела, что его плащ очень тонок, не подшит мехом — и его полы совершенно сухие, словно на улице не лежали сугробы по колено.

— Если скажу, что оказался здесь случайно — не поверишь тем более. В общем-то, все куда проще. Я здесь живу. Это мой дом.

Илльера продолжала смотреть собеседнику в лицо, но не имея сил снова бросить вызов его колдовским глазам, остановила взгляд на сурово очерченном подбородке.

— Не самое обыкновенное жилище, — наконец проговорила она. — Впрочем, иного у вас и быть не может.

— Пожалуй, ты права, — Вейнхаард сделал несколько шагов вдоль стола, подойдя еще ближе. — А я, судя по всему, окажусь прав, если скажу, что душу твою гложут тревога и сомнения.

— Моя душа не должна вас волновать, — Илльера поджала губы и прищурилась.

— Но волнует. Я вижу, что ты страдаешь.

— Неужели? — этот разговор казался абсурдом. Его не могло быть здесь. Как не могло быть и в том трактире у дороги. Он должен был быть за многие мили отсюда. Хотя… на самом деле, он мог быть где угодно. Илльера хорошо помнила, на какие чудеса были способны те неведомые, невероятные силы, которые подчинялись этому суровому мужчине с лицом воина лет сорока и глазами столетнего мудрого старца.

— Какое вам дело до моих страданий?

— Мне искренне жаль тебя, — по губам Вейнхаарда скользнуло скалящееся подобие улыбки. Казалось, иначе он улыбаться просто не умел. — И не обижайся на это чувство, твоей гордости оно не вредит. Но главное не в этом. Не в жалости и не в сочувствии. Главное — я могу тебе помочь.

Он замолк, давая возможность собеседнице осознать смысл его слов в полной мере. Илльера вздрогнула, пальцы правой руки непроизвольно сжались в кулак, который воительница прижала к губам и медленно покачала головой.

— Благодарю, но не утруждайтесь.

— Другого ответа, зная тебя, я и не ожидал. Всегда сама по себе, всегда уверенная только в своих силах. Грудью на копья — ради чести, гордости и принципов.

— Что поделать - воспитание. Отцовский пример перед глазами, — сдержанно проговорила воительница. — Такое ничто изменить не в состоянии.

— Понимаю, — кивнул Вейнхаард. — Но все же подумай. Я в самом деле могу тебе помочь. А чтобы твоя гордость не терзалась понапрасну, мы заключим сделку. Ты — мне, я — тебе. И будем квиты. Нет, не отвечай сейчас. И не отказывайся раньше времени. Просто поразмысли над моим предложением. Если решишь принять его — приходи с последними лучами заката к парадным дверям, что в самом центре дома. Из зала поднимается лестница. Ты не ошибешься. Иди по ней, дальше окажешься на галерее. Последняя дверь, у окна. Если решишься — она перед тобой откроется. Я буду ждать тебя. И не надейся, что твои товарищи вернутся к концу дня.

Вейнхаард резко развернулся, хлестнув полой плаща по ножке стола и вышел из комнаты, стремительно и бесшумно. Илльера медленно перевела дыхание. Смысла бежать следом и высматривать, каким путем он пришел, не было. Она прекрасно понимала, что не увидит ничего. За все время разговора в комнату ни разу не заглянула Хелис. В доме не осталось иных звуков, кроме их голосов. Воительница сидела, глядя в пустоту, погруженная в тяжелые думы. В пальцах она бессознательно крутила взятую со стола ложку.

— Может быть, хотите еще молока? — голос Хелис прозвучал до невероятного обыденно. Женщина стояла на пороге, глядя на Илльеру с искренним участием. — Вы бледная, давайте-ка я вам молоко с медом подогрею.

Илльера смотрела на Хелис молча, медленно дыша. Почему-то ею владела уверенность, что если она сейчас спросит Хелис, видела ли та мужчину в плаще, то ответом будет недоуменное молчание или отрицательное качание головой. Не видела. Не могла видеть. О небо, что же это такое… Пальцы судорожно сжались, ломая деревянный черенок ложки.

— Прошу прощения, — выговорила воительница, глядя на обломки. — Задумалась.

— Да уж вижу, — покачала головой Хелис. — Питье сейчас приготовлю. Не вздумайте выходить на улицу в таком состоянии. На вас лица нет.

Илльера промолчала, не в силах отвечать. Ты — мне, я — тебе… Проклятье, почему она не спросила, что он хочет получить взамен. Хотя — он бы сказал, если бы считал нужным. В противном случае спрашивать все равно бесполезно. В груди заныло. Страх, надежда, злость, отчаяние — все это мешалось в клубок шипящих змей, которые терзали ее душу. Хелис поставила перед ней кружку, над которой поднимался пар. Илльера, повинуясь заботливому голосу пожилой женщины, отпила напиток, даже не почувствовав, как горячее молоко обожгло губы, и закрыла глаза. Она уже знала, что согласится.